Заигрывания престолов

Ванька Малой как чума ворвался в царские хоромы. Он уже давно исполнял роль шута горохового и хорошо справлялся с этим, надо сказать, рискованным делом. Как Ванька появился при дворе, как прижился - никто толком не знал, да и знать не хотел. Иван Грозный благоволил скомороха, который при самой неблагоприятной для себя ситуации отделывался, в худшем случае, пинком под зад. Малой же, в свою очередь, не смотря на свое простое происхождение, был всегда в курсе всего и имел вполне независимое  кухонно-сермяжное мнение по отношению к чему угодно.
- Чего пахмурный, але бабы на уме? - Ванька был от природы психологом, но старательно это скрывал.
- Не кружила б малышня возле снежной бабы... - машинально запел самодержец. Перед глазами стоял туманный Альбион напоминающий одновременно Москву, Казань и неизвестный никому безымянный поселок.
- А тады чаво?
- Чаво-ничаво! - царь постепенно превращался в большого ребенка.
- Немецка хвороба, што-ле?
- Английская, тебе, дурак не понять. Письмо ихней королеве пишу, с предложением, так сказать, руки и сердца. Может мне до Петра получится приоткрыть форточку в енту Европу, будь она трижды благословенна!
-  Ага, Лиза Фёрст, королева Углича, Велеса и этих … Скотов! Надо ж было так себя назвать, скотоводы горные!
-  Я тебя попрошу к монаршим особам относится с уважением.
- Тоже мне принцесса македонская! К ней, вон, ишпанские бороны толпой ходят. А она все выбирает, выбирает, никак выбрать не может.
-  Имеет право. Она, понимаешь, Королева-девственница.
- Каковтвенница?! Ты видал этих испанцев? У них после арабского нашествия знаешь какое наследство? - Ванька показал дырку в штанах на колене, - Во по сюда! А она с ними в шахматы играет, небось на желания. Ну, скоро доиграется. Не будешь знать какого рода-племени дети по дворцовой лужайке бегают.
-  Может ты и про меня скажешь такого, чего я не знаю?!
- Ну-у, про тебя, государь, че ж я сказать могу.  У тебя в роду Июлии да Августы. Кровь римских амператоров не вода в реке, каждому не дадена. А у этих чего в жилах течет? Вон, в итальянском соборе картина во всю стену. А там Лилит по центру. Не человек, а рептилоид, прости Господи. Вот от нее он и ведут родословную свою, от ящерицы этой. Лягушка-царевна - она  и есть.
- Вот, возьму ее к себе — увидишь какой она хороший человек.
- Она к тебе не поедет.
- Это почему же?
- Не доедет. По лету у нас дорог нет, а по зиме замерзнет, отморозит себе все, не довезет тебе свои прелести.
- Посмотри на портрет, вся в шелках да меху! Как это не доедет?
- Нет у них в Угличе ихнем не шелков, не меха. Шелка, вон, в Китае. Скоро весь свет завалят своим ширпотребом. Даже я буду в драных шелковых штанах в баню ходить. А на счет мехов: меха  все одно росейскими купцами подареные. Дык, я не спорю, шкура дорогая. Присмотрись к портрету, то ли выхухоль белокурая, то ли выдра стриженая. Так у нас кожна баба в Сибири может выглядеть, если понравится мужику захочет.
- У нас с ними вера одна.
- Одна, да не одна! Все они нехристи маскированные — масоны, да иллюминаты. Поведешься с такими — не заметишь, как на сон грядущий будешь читать «Анти-Дюринг».
-  Откуда ты таких словей понахватался. Приедет она сюда — языку нашему обучится. Еще стихи писать будет про «я помню чудное мгновенье»!
- Во-во, давно пора. Пора их всех нашему языку научить. А то приперлись эти послы, помнишь эти двое, мы еще с Дунькой не успели убежать, за троном прятались. Ну и говор у них! Действительно, язык сломаешь, ничего не понятно.  Говорят, как картошки горячей в рот набрали. Через слово «зэ» да «тэ», ну , правда «зись-свись опен е-букс»! Буквы «эр» и в помине нет, как горло полощут, шепелявят, словно старцы беззубые. Мы их с Дуней так и нарекли: Картавдер и Шепелявсон - два веселых лаптя. А одеты в панталоны, так мы их вначале за послиц приняли. Я не удивляюсь, что у них королева в девках ходит. Они видать и так друг друга с бабами путают.
- Ну, скажешь тоже.
- А мне-то чаво? У меня Дуня есть!
- Вот и иди к ней! А я письмо писать буду.
- И напиши, - кричал уходя Ванька, - и научи ее, твою королеву-мать, уму-разуму! А в жены надо брать своих девок, не этих заморских…
Брошенный в Ваньку монарший сапог поставил точку в разговоре, а заодно помог плотно закрыть входные двери. Грозный посмотрел на испачканный чернилами свиток, швырнул на него перо — писать не хотелось.  В одном сапоге, медленно прихрамывая, он подошел к открытым ставням. Весеннее солнце улыбалось ярко, искренне, даря всем тепло, свет и бесконечное желание любить и быть любимым.