Безымянные. Глава 3. Исповедь

Мира открыла дверь и мы зашли в узкий коридор ее однушки. Сняв кеды, она за руку провела меня в кухню. Квартира оказалась в тихом районе города, который был самым зеленым, самым безжизненным. Ну хотя, как безжизненным, в основном здесь жили семьями, не было того круговорота жизни, который кружил людей в вальсе города и будних дней. Многоэтажка была окружена деревьями и детскими площадками. Кухня была небольшая, небольшой белый стол, красный компактный диванчик, холодильник и кухонный гарнитур. Уюта было больше ,чем самой кухни: разнообразные магниты на холодильнике, с разных городов, в виде пончиков, дельфинов, фотографий. Миры и какого то юноши. Видимо, тот самый Кирилл? На подоконнике стояли горшки с растениями, на столе разные фигурки мультяшных персонажей, возле плиты коробочка со сладостями. Сама кухня была очень свежая, салатовые обои и белая мебель придавали ей сочный вид. Девушка, бесшумно скользя носочками по плитке, поставила чайник.
- Все эти годы меня лечило лишь море. Я часто езжу на электричке в ближайший поселок. Там есть пляж. Он так манит меня. Соленый воздух словно лечит душу, накладывая на нее соленые повязки из водорослей, словно синий и глубокий морской цвет обволакивает меня, - внезапно заговорила она, повернувшись ко мне спиной, и после недолгой паузы продолжила – Я жила с папой и мамой. Родилась, когда они гостили у родственников в Швейцарии. В деревне у нас живет бабушка, а сами они в городе, но на другом конце. Они всегда видели меня врачом, а я мечтала стать художником. Они говорили, что это не профессия. У мамы были мужчины, кроме папы, а он не обращал на это внимания. Я росла, часто оставляемая маминой сестре, у меня не было друзей, знакомых, животных. Я любила только свои краски, которые мне подарил папа, хоть я и сказала, что они это не одобряли, но папа иногда поощрял мое рвение.  После того, как я поступила на дизайнера, родители дали мне ключи от этой квартиры и сказали, что теперь я буду сама по себе. У них появился ребенок, спустя год, у меня родился брат. Живу я здесь, но с папой вижусь очень часто, мы стали настоящими друзьями, читаем друг другу стихи, гуляем, пьем чай, смотрим фильмы. Мама, конечно, об этом знает, она и не против. Потом у меня появился Кирилл, даже, не потом...  Мы встретились до моего поступления. Жили вместе. Я - человек само-истязающий. Проблемы с семьей, с учебой в школе, с социализацией – все это слишком подкашивает меня день за днем. Кирилл не был идеальным, он курил по две пачки в день и работал на почте… Странно, правда? Я оцениваю странность по профессии и сигаретам… Я любила его, за то, что он был добрым. Он приносил в дом котят, лечил их и отдавал в добрые руки, кормил и играл с Рональдом. От нервов я начала курить и писать. Слишком много стихов и слишком мало лекций. Из-за чего меня выгнали с первого курса, и я, плюнув на все, не выходила из дома. Все это время меня выхаживали папа с Кириллом. Я лежала на своей кровати, кусала свою подушку, размазывала слезы по лицу и рисовала. Знаешь, я даже не знаю, из-за чего я ревела.  Может это был подростковый период? Но мне же было 19 лет, поздновато, для прыщей и переходного возраста…  Знаешь, сколько у меня было ненависти к самой себе, к преподавателю, который меня выгнал, к продавщице в магазине, которая не верила что мне есть 18, к кондуктору в электричке, который отказался брать у меня деньги, потому что они были монетками. Я пылала, горело, иссыхала, словно от обезвоживания. Видимо, так и действует сам дьявол. Но у меня получилось взять себя в руки и поступить снова, но меня все равно преследует реальность, угнетающие будни, уничтожающее этот мир государство, система, ставящая нас на колени.  Мы разошлись с Кириллом, когда я заканчивала первый курс… Но я не тот человек, который отпускает свое прошлое, как бумажный кораблик по реке. Я пишу ему письма и кладу в почтовый ящик, меняю фотографии в рамочках на более новые, звоню на давно выброшенную сим-карту. Друзья были. Одна подруга бросила меня ради своего бойфренда, другая сказала, что я серая мышь ей нужны более выгодные знакомства, а другая заняла у меня деньги и пропала. Много подушек, тех самых, покусанных, было выжато. Есть такие люди, глубокие, приятные, которые словно заворачивают тебя в теплое одеяло в холодный вечер. Как море. Такие же, прекрасные, скрывающие в себе что-то таинственное и прекрасное, что-то, что даже знать не обязательно, ты просто знаешь, что это существует внутри их самих, никому не мешая. А бывают как грязь после дождя под окнами моего дома. Мерзкие, грязные, скрывающие в себе лишь острые камни и множество разнообразных масок. Знаешь, когда осенние листья скрывают лужу или слякоть, после ливней. Ты наступаешь на такие манящие листья, разноцветные, аккуратные. И тут оказывается, что ты наступил и погряз в этом топком месте. В этом болоте. Таких людей гораздо больше. Понимаешь? И теперь я стою здесь, рассказываю тебе о море моей души, заваривая тебе чай, который так любил Кирилл. Правильно я делаю? Не знаю. Может да, а может, и нет. Меня рассудит время.
Я, не шелохнувшись, сидел на диване и смотрел на ее плечи, мирно поднимающиеся в такт дыханию. От ее рассказа я вспомнил свои проблемы с родителями, свою грусть, свои глаза девятилетнего мальчика, взирающие на небо и искавшие там свое счастливое будущее. Вспомнил песни, вызывающие смех и мою улыбку, в переполненной утренней маршрутке. Вспомнил Нику, ее волосы, переливающиеся при солнечных лучах, заглядывающих в окно нашего домика и проверяющих, спим мы или нет. Вспомнил момент, когда упал с лестницы, когда докторам пришлось выбрить мне висок, чтобы достать осколок бутылки от лимонада, который со всей силы врезался мне в голову, вспомнил, как отращивал челку и как кричал на маму, за то, что она выбросила мои рисунки, как попал под дождь, вымок так, что даже в кедах была вода, и остановившись у речки, я заплакал.
Поднявшись, я подошел к Мире и обнял ее. Ладошками она опиралась о столешницу и опустив голову, даже не шевельнулась. Пару мгновений мы просто стояли под шум пара, выбегающего из чайника. Затем девочка обернулась и обвила руками мою талию. Я был слишком высок для нее, чтобы обнять меня хотя бы за плечи.
- Тебя буду судить я, не только время, - услышал я свой собственный шепот.
 Чайник закипел, - ответила мне Мира и, улыбнувшись, приступила к приготовлению чая.
Вместе с кружками и кексами, которые достала из ящичка Мира, мы перекочевали в другую комнату, видимо, которая была и спальней и гостиной. Комната была такая же свежая, как и кухня. Белая мебель, которая сочеталась с гардинами и обоями, туалетный столик с зеркалом, который был заставлен разной косметикой, краской для волос, разными фигурками из мультфильмов; кровать была застелена пледом с оленем, а из комода с черными блестящими ручками выглядывала черная кофта.
 Мы пили чай и говорили. Рассказывали друг другу о нашем детстве, о наших интересах, Мира показала мне свое ушко с тоннелем в виду щупалец осьминога, а я показал ей свой забитый рукав. Говорили, пока в окно не начала стучаться сонная ночь. И тут нас посетила идея.
- Давай завтра сядем на электричку и поедем на море? Посмотрим на осенние морские волны, подышим бризом, съедим по кусочку пиццы в кафе возле набережной?
В глазах Миры появился огонек. Она по- хитрому заулыбалась и кивнула.
И вот я иду от ее дома. Наполненный радостью, словно обновленный, словно змея, сбросивший кожу. Я медленно шагал к остановке, надеясь, что встречу свой автобус, несмотря на весьма позднее время. Под излюбленный Skillet в наушниках, передо мной медленно начали опускаться снежинки. Такие маленькие хрустальные мушки, от которых веяло холодом и спокойствием. Только сейчас я заметил, что дышу паром… А ведь эта ночь ведет меня в первый день зимы. Я наврал Мире. Завтра мы поедем не наслаждаться осенним морем, а укладывать его в зимнюю спячку…