Восемнадцатый

   Это было в  какую-то годовщину окончания школы, по-моему, 15-летие. Две экс-подруги названивали по очереди и вместе, уговаривая меня прийти в школу.  Прислушавшись к себе, я не почувствовала стремление воскрешать полузабытые имена, лица, события. Внутри была пустота и отсутствие желания заполнять ее прошлым. Мы действительно дружили с этими женщинами в школе. Вскоре одна из них стала супругой дебила. Я с трудом находила в своем лексиконе понятные ему слова в течение небольшого отрезка времени, когда мы еще держались рядом. Вторая вышла замуж тайно, не познакомив меня с женихом. Из этого странного поступка не выросла даже обида, тем более, что вскоре моя семья переехала в другой район. И вот они обе обрывали телефон и почему-то мечтали увидеться.  В тот вечер я собиралась тусить совсем в другом месте, но все-таки поехала в школу. Захотелось  войти в класс, посидеть за своей партой, посмотреть, что там нацарапано. В общем, накатил небольшой прилив сентиментальности. Ясное дело, что той самой парты уже не было, но были стены, среди которых  я провела десять не самых плохих лет своей жизни.
 
   Первым, кого я встретила, был Димка. Он сидел в столовой и ел котлеты с макаронами. Я купила компот и присела за его столик поболтать, пока народ потихоньку подтягивался. За то время, что мы не виделись, Димка стал полковником, не помню точно, каких войск. На вечер он приехал со службы и потому был в форме. Он не ностальгировал по школьным котлетам, как мне сначала показалось, а просто хотел есть. Раньше Димка был почти альбиносом, сейчас он стал седым и от этого почти не изменился. В школе мы с ним почти не замечали друг друга. Зная, что он прошел две войны, я брякнула, как позже выяснилось, не в тему:
-Я рада, что  ты вернулся живой, Дим.
-Да? – переспросил Димка, глядя мимо меня - Спасибо. Ты прекрасно выглядишь, я сразу обратил внимание, когда ты вошла.
Когда я вошла, он был занят котлетами.

   Дальше все пошло как на всех встречах одноклассников или однокурсников. Застолье, песни под гитару, танцы с обжиманием в зале и в коридорах, старые и новые фотографии . Со старых фотографий на нас смотрели наши мальчики, которым не повезло. Они ничего не успели, даже того, чему обучались – воевать. Первые десанты в  Афгане были расстреляны еще в воздухе. Тогда для нас это было шоковой волной: двое, пятеро…семнадцать. Постепенно наступало страшное привыкание, паузы после поминания становились все короче. Это жизнь, это страшно звучит, но это так. Мы повзрослели, а они остались мальчишками, не долетевшими до земли.

  В тот вечер я была неприятной самой себе  «зажигалкой», от которой искры летели во все стороны. Несмотря на мою черную жизненную полосу, можно было все-таки удержаться в память о детстве, но я оторвалась и на одноклассниках. Все рано больше не увидимся, а если и увидимся, то ненадолго. Кстати мои «эксы» стали отвратительно правильными, такими образцовыми, что не хотелось подходить, я могла их испачкать, или шокировать еще больше, чем на расстоянии.  Они почему-то все время крутились рядом, даже потащились курить во двор, где все уже достаточно разогретые, трепались, пока не замерзли. Эксы задержали меня.
- Ты, как всегда в мужской компании. Любишь быть в центре.
 
Чушь полная, в нашей компании никогда не было центра. Даже в школе, когда вечерами у меня собирался наш ансамбль, которому негде было репетировать. Потом они просто приходили с гитарой попеть и попить. Ничего особенного я в этом не находила – они мигрировали по свободным хатам даже когда повзрослели.

Замерзшие «эксы» гнули свою линию:
-Не пора ли открыть подругам твою страшную тайну? Колись, кто из наших отец твоего сына?

-Так вы мои подруги? Прикольно… Ну, раз подруги – сами догадайтесь. Какие версии будут?

- После прошлой встречи ты гуляла с Серегой и с Юркой. Кто из них отец?

- Серега. А может Юрка. Не помню точно.

- Не финти. Мы же подруги, наши все в загадках.

- Кто в загадках? Такие же Феклы, как вы? Пошли вы обе на х…! Направление движения понятно? За этим звали меня, дряни любознательные?

   Должна заметить, что до этого я никогда никого не посылала, вслух по крайней мере. А этих двух послала и не жалела об этом. Они ушли в недоумении, а я даже не успела придумать, как бы незаметно вернуться в школу и забрать вещи, как услышала Димку. Оказывается, он стоял за машиной и оттуда звал меня:
- Не пора ли нам по домам?
- Ты все слышал? Тоже приехал, чтобы узнать?
- Успокойся. Что-то там узнать о тебе хотят скорее всего еще пара-тройка таких же, как эти. Не думай плохо обо всех. Пойдем, простимся с народом, и я подброшу тебя домой.

   Димка все сделал за меня. Вошел в класс и сказал, что нам пора уходить, пожелал всем всего хорошего и новых встреч. Я помахала рукой, подумав, что у «эксов» появится новая интересная тема.

   Мы ехали молча, пока Димка не спросил, что со мной происходит, почему я вела себя весь вечер, как стерва. Он не сказал «как шлюха», что было ближе к правде, а деликатно сравнил меня со стервой.

   Я была в бешенстве от бесцеремонности "эксов", пытавшихся залезть мне в душу и поковыряться там, от того, что я все-таки повелась, поверила в старую дружбу, и пропустила удар. Было больно именно от того, что поверила и пропустила. Наверное, так переживают боксеры после ринга. Я не боксер, я вообще не предполагала, что в этот вечер надо группироваться.  Что-то подобное я выплескивала Димке в ответ на его вопрос, машинально сбрасывая в окно пепел с уже погасшей сигареты. Вернувшись к своим баранам, как-то сникла и уже почти без эмоций сказала, что давно соскочила с катушек и мщу всем, кто попадается под руку за то, что меня предали, точнее, променяли на карьеру. Отец моего сына никогда не учился в нашей школе. Он был женат. Существование жены выяснилось в день, когда я собиралась сказать, что беременна.
 
-И не надо мне говорить, что время лечит, - потребовала я от бесстрастного Димки, - Это не какое-то абстрактное время, а кусок моей жизни, вырезанный из нее для лечения. Время, в  течение которого я не живу.  Я как-то видела прикольного чувака, читавшего газету, в которой почти все вырезано. Скоро моя жизнь станет похожей на нее.

- Наверное, он нее хотел читать то, что не интересно. Я понимаю тебя. Но, кусок жизни все-таки лучше, чем вся жизнь, согласись?

- Наверное. Не поняла, о чем ты?

Димка остановил машину  и, не глядя на меня, спросил;
-Как ты думаешь, кто я?

- Ты герой и, как мне кажется, очень даже нормальный человек.

-Я убийца, Тань.

Мою песнь о присяге и о том, что он выполнял свой долг, Димка перебил:
- Я убивал своих. Не одного, много. Сотню,  может больше. Получал приказ уничтожить группу боевиков, и уничтожал. А потом выяснялось, что мы уничтожали своих ребят  «по ошибке». И это было не раз. После Афгана я чувствовал себя героем. А после этой войны – полным дерьмом и убийцей.

Машину заметало снегом, я  искала слова и не находила. Бывают моменты, когда любое слово неуместно.

Потом мы сидели у меня дома и пили. Димка заранее вызвал такси и только потом открыл бутылку коньяка.

-Хлудова помнишь? – обернулся он ко мне.
-Да. «Бег», помню. Он сошел с ума.
-Я не сошел. Ты всегда читала, я помню, всегда что-то читала. Может, не надо было читать? Это я уже о себе. Проще стать каким-нибудь ублюдком, лакать водяру, бить жену. Мозги не надо развивать, тогда не будет больно. Я не то, что кому-то, я себе в глаза смотреть не могу, понимаешь?
-Я заметила. Ты избегаешь смотреть в глаза.
-Когда шел обстрел, я смотрел и радовался, что мы их уничтожили. А сейчас эти взрывы перед глазами, как мешки у Хлудова.
- Давай прыгнем с балкона. И все кончится.
- Нельзя. Это слабость. Я тебе прыгну! Прости этого урода и живи дальше. Хочешь, найду его и морду набью?
-Не хочу, это действительно пройдет. Я знаю, что убивали своих, вроде бы по ошибке, а на самом деле это было кем-то запланировано. Как живут те, кто замесил это? Им не страшно?
- Наверху сидят твердолобые уроды и алкаши. Первым безразлично все, кроме денег, вторые спиваются, или сходят с ума. Я не буду ни тем, ни другим. Тем более, что все итак скоро кончится.
-Как?
-Уйду из армии. Хочу подать рапорт.
-Правильно. Может быть, получится сбросить этот груз.

Димка все-таки посмотрел мне в глаза. После таких взглядов переворачивается страница жизни.

-Этот груз? Ты нашла правильное слово. Знаешь, я вчера видел собаку, таскавшую бревно. Ей надо было сбросить вес, скорее всего для выставки, хозяин прицепил бревно, и она с ним бегала, пока не свалилась. Она не сдохла, но для выставки так надо было, чтобы она таскала это бревно и не могла его сбросить. И у меня не получится, цепь крепкая, зараза. Слушай, моя супруга после таких речей решила бы, что я подвинулся. Ты в своей змеиной коже уже пять лет живешь. Тяжко. Испортила жизнь десятку-другому мужиков, а легче не стало. У кого крест, у кого бревно, у кого змеиная кожа.

  Мне хотелось влить ему в открытую душу что-то хорошее, чтобы хоть час –другой ей было тепло. Моя беда стала мелкой - поболит и пройдет своим чередом. Такси увезло Димку домой. Я легла спать, мне очень хотелось, чтобы он просто лежал рядом, тогда я была бы спокойна за него. Но у Димки были жена и дочь, а у меня сын. Мы стали друзьями. Не смешно, мы действительно стали друзьями. Я перестала шляться в поисках жертвы. Мстить больше не хотелось.

   Весной Димка уехал в командировку на полгода. Он звонил мне почти каждый день. Мне очень хотелось, чтобы он скорей вернулся. Поэтому я часто бегала в больницу, где он лежал, чтобы просто посидеть на лавочке и подумать о нем. Это и есть святая ложь. Он хотел, чтобы я верила в его командировку, и я делала вид, что верю. При его болячке мог выжить только тот, кто очень хотел жить. Димка давно обрезал все стропы и ждал конца.

  Когда его хоронили, было очень жарко, стояла сушь, с деревьев падали мертвые листья, но слезы не высыхали и не испарялись. Наверное, потому, что соленые и горькие. Точно не знаю. Генерал говорил слова о храбром русском офицере, глядя куда-то поверх листвы, может быть, обращаясь к душам, таких же, как Димка, не простивших себя. А, может быть, так и положено генералам – смотреть в никуда в ожидании новых приказов.