Записки из уездного городка

Оглавление
Предисловие
Глава 1. Страсти по соли          
Глава 2. Возрождение торговли   
Глава 3. Наперекор стихиям
Глава 4. Первые «заводы» и «фабрики»
Глава 5. Эпистолярий купца Степана Иваницкого
Глава 6. Последствия реформы
Глава 7. «В числе полезных граждан»
Глава 8. «Безотлагательность необходимости»
Глава 9. Вода «в швейцарском вкусе»
Глава 10. Маленький блицкриг Эдмунда Фарке
Глава 11. Огнеупорное производство
Глава 12. Исключения из правил
Глава 13. Средний бизнес Бахмута
Глава 14. Громыхающий прогресс
Глава 15. Бахмутские пивовары
Глава 16. Печатное искусство
Глава 17. История последнего бизнесмена
Глава 18. По-ленински и по-бахмутски
Глава 19. Эх, дороги…
Глава 20. Имидж города
Глава 21. Статистика знает все
Глава 22. Столичные «обитатели» или обыватели
Глава 23. Амбиции и реалии
Глава 24. Новороссийские купцы
Глава 25. «Взаправду служить городу»
Глава 26. Миссия высшего порядка
Глава 27. Ошибка Ильича
Глава 28. «Души прекрасные порывы»
Глава 29. Жизненный уровень
Глава 30. Церковное бытие
Глава 31. Змееборцы
Глава 32. 13-й год
Глава 33. Война
Глава 34. Безвременье
Послесловие
Архивные источники, литература и интернет-ресурсы
Список сокращений

Предисловие

Эта книга является продолжением «Хроники одинокой крепости», своеобразной летописи Бахмутской крепости от ее возникновения в самом начале XVIII века до ее закрытия в 1783 году. В силу самых разных обстоятельств крепость все-таки «пала».  Но городок и его жители продолжали жить. Рождался Донбасс – «Новая Америка», образное название, придуманное дореволюционными журналистами для стремительно развивающегося, еще недавно почти безлюдного Бахмутского края. «Новая Америка» - это и стихотворение Александра Блока. Помните?

… Уголь стонет, и соль заблестела,
И железная воет руда…
То над степью пустой загорелась
Мне Америки новой звезда!

Это – о Донбассе, а точнее – о Бахмутском уезде. Именно на его просторах виделось рождение «Новая Америка».
Это с одной стороны, а с другой… Помните, у Николая Чернявского?

Нiкчемне, темряве мiстечко,
Дрiбна, щоденна метушня.
Хоч би одне живе словечко
Почути де по працi дня.

Это – о Бахмуте, столице уезда и, следовательно, о «Новой Америке» тоже. Так случилось, что столица во многом оказалась обойденной техническим прогрессом, разгулявшейся во 2-й половине XIX столетия на степных бахмутских просторах. Столица оставалась, в общем-то, в стороне от бурного «американизации». Хорошо это или плохо – вопрос второго порядка, но почему это произошло и как это происходило – вот, что интересовало в первую очередь. В 1998 году вышла книжка «Бахмут, столица «Новой Америки». Но после нее появились новые документы, свежие материалы, довольно объемистая литература.  При всем при этом, продолжить рассказ о Бахмуте в виде «Хроники» или «Летописи» не получилось и вряд ли получится. Получились «Записки из уездного городка». В них и постараемся разобраться. А заодно и попытаемся выяснить – так ли уж был прав молодой украинский поэт Николай Чернявский в своей оценке Бахмута, была ли это обычная литературная гипербола или город, действительно был таким уж «никчемным и сумрачным».


Глава 1
Страсти по соли

Рубеж XVIII – XIX веков в истории Бахмута стал периодом драматическим, своеобразным водоразделом в жизни горожан. Указ 1782 года о закрытии солеварен и Указ 1783 года о ликвидации крепости подвели итог столетней истории края. Правда, эти Указы, особенно последний, не были неожиданностью ни для солеваров, ни для городских властей, ни для командования крепостного гарнизона. Российская империя окончательно вышла к берегам Черного и Азовского морей, и в городе понимали, что бахмутские солдаты и пушки потребуются для защиты новых границ.
Конечно, расквартирование воинских частей в городе были связаны с развитием определенных инфраструктур, обслуживающих воинский быт силами городского населения. После ухода солдат многие плотники, прачки, мелкие торговцы и ремесленники оставались без работы. Но особых осложнений это не вызывало, так как затрагивало незначительную часть горожан. Гораздо большее количество людей после закрытия солеварен остались без куска хлеба. Впрочем, и эта проблема тоже более или менее решалась традиционным в России способом – путем отселения «лишнего» населения. Солеваров переселили в новую слободу Покровскую для занятия земледелием. И солеварам пришлось переквалифицироваться в целинников-хлебопашцев.
Бахмутчане понимали, что, получив доступ к самосадочной соли-крымке, Россия перестала нуждаться в соли-бахмутке. Продолжение солеварения в Бахмуте – выкачивание рассола с большой глубины и сжигание огромного количества дров – было и экономически невыгодно и экологически вредно. Кроме того, и рабочие, и начальство видели, что дела на солеварнях с каждым годом шли все хуже и хуже.
В сложившейся ситуации даже самосадочная, не очень качественная соль черноморских и азовских лиманов из-за своей доступности и кажущейся дешевизны многим в правительстве представлялась вполне удачной заменой довольно дорогой бахмутской соли. Еще в 1774 году один из армейских топографов, изучая приобретенные земли на Черноморском побережье, отмечал, что, несмотря на то, что лиманская соль «серый цвет имеет, но в употреблении равняется крымской» (106, с.170), а, следовательно, вполне может заменить собой соль бахмутскую.
А о простоте добычи лиманской соли ходили даже легенды. Уже в середине XIX века, путешествуя из Парижа в Астрахань, французский писатель А.Дюма-отец посетил южнорусские соляные промыслы и был поражен доступностью соли. Находясь под впечатлением простоты технологии добычи этой соли, он так описывал «богатство Южной России»: «Эти озера наливаются водой либо весной, когда тают снега, либо летом во время проливных дождей. Тут же растворяется какое-то количество грязной донной соли в слоях, на которых покоится масса воды. Наступает большая жара и вода испаряется, /…/ оставляя широкие пласты кристаллизирующейся соли, сверкающей белизной, так что рабочим остается лишь поддевать ее лопатой и бросать в телеги» (73, с.10).
То, что в середине XIX века такая доступность самосадочной соли пришла в восторг заезжего иностранца, неудивительно. Странно, что эта мнимая «дармовщина» смогла ввести в заблуждение людей сановных, чиновных и компетентных. Они не обратили внимания на основное условие образование самосадочной соли – необходимость сильной летней жары. Уже через несколько лет после закрытия Бахмутского солеваренного завода, когда наступила полоса дождливых лет, когда добыча самосадочной соли резко сократилась, а цена на нее резко возросла, правительству пришлось вспомнить о заброшенном бахмутском заводе.
Планы возрождения бахмутского солеварения возникли не спонтанно, имели под собой определенные основы. К этому времени на речке Белой, правом притоке Лугани, начались крупные разработки «каменного уголья». Специалисты признали его не просто хорошим, но даже «годным к употреблению при Адмиралтействе» (95, с.64), то есть высококачественным. Поэтому решили попытаться использовать его в опытах по возобновлению солеварения в Бахмуте. Такие опыты раньше уже  проводились, но тогда грешили на плохое качество угля. Теперь же качество гарантировали. И в 1799 году министр внутренних дел граф В.П.Кочубей по указу императора Павла приказал Екатеринославскому губернатору и Соляной конторе такие опыты организовать.
Сенат выделил 9278 рублей на чистку колодцев, строительство печи и изготовление железной сковороды. Из Костромы доставили «соляного мастера» Ашитков, поскольку в Бахмуте таковых, вероятно, уже не остались. Мастеру положили оклад 10 рублей в месяц. Но результат проделанной работы снова, как и в прежние годы, оказался нулевым. Как говорилось в одном из документов, печь и сковорода оказались «устроены так неудачно, что опыт сделать совсем было невозможно» (15). При экспериментальной варке присутствовал губернатор. Он и сделал осторожный, но неутешительный вывод: применять уголь «может быть несравненно выгоднее, если что меня останавливает удостоверить в том совершенно, так это действие каменного угля, который, по моему замечанию, весьма скоро прожигает и портит имеющеюся в нем кислотою железный црен» (сковороду – А.К.) (Там же).
Директор Луганского литейного завода Карл Карлович Гаскойн пообещал перестроить печь и сделать чугунную сковороду. В то время Гаскойн был заинтересован в возобновлении солеварения, поскольку в правительстве склонялись к мнению передать солеварни Луганскому заводу. Позже от этой идеи отказались, забыл о своем обещании и Гаскойн.
Переворот в Петербурге, охлаждение к делу высокопоставленных чиновников, нерасторопность начальства местного – все это привело к тому, что опыты были заморожены. Ко всему прочему, в Петербурге возникло подозрение – а не является ли причиной неудачного опыта заурядное «вредительство»? У местного начальства даже запрашивали – «какого поведения мастер Ашитков и искусен ли он в своем мастерстве»? (Так же). Под вопросом оказалась и обещанная плата мастеру за период вынужденного простоя. Дело завершилось тем, что сидящий без жалования Ашитков в 1805 году оказался под судом «за хищение из соляного магазейна (склада – А.К.) и кузницы разных вещей» (Там же).  На этом опыты окончательно завершили.
К тому же 1800-1803 годы на юге европейской части России оказались необычайно сухими (62, с.203, 378-379). Это привело к увеличению добычи лиманской соли, и о Бахмуте опять забыли. Но ненадолго. Бахмутские солеварни были довольно лакомым куском, и память о доходах, которые они приносили в зените своей славы, не могли просто угаснуть. Да и с 1805 года снова потянулась вереница ненастных годов (62, с.380) и, как следствие, началось падение соледобычи на морских лиманах.
В 1808 году правительство поручило новому директору Луганского литейного завода Якову Христиановичу Нилусу, который уже сменил Карла Карловича Госкойна, снова изучить вопрос о возобновлении солеварения в Бахмуте и Славянске. К тому времени (с 1794 года) бывший Тор уже успели переименовать в Славянск. В апреле министр внутренних дел А.Б.Куракин обязал Екатеринославского гражданского губернатора К.С.Гладкова и Слободско-Украинского гражданского губернатора И.М.Бахтина поручить «господину оберберггауптману Нилусу, чтобы он принял на себя труд снять план Бахмутских и Славянских соляных варниц и сделать топографические оным описания». В свою очередь в июне Яков Христианович «принял на себя труд» и со своей стороны написал Харьковскому и Екатеринославскому губернатору. Потом И.И.Бахтин отправил в Славянск из Чугуева губернского землемера Драгомира «доставить обстоятельное топографическое описание бывшим Славянским варницам, на которых соловарение долженствует возобновиться посредством земляного угля». В конце концов, «перепоручение» помогать Я.Нилусу передали уже Изюмскому земскому исправнику… Далее благих намерений, поручений составить планы и описания дело снова не дошло. Дело попросту встало (216).
Между тем интерес к Бахмутским солеварням не иссякал. Ни со стороны промышленников, но со стороны правительства. О соли помнили. 2 августа 1811 года Александр I пожаловал Бахмуту герб: «Между зеленым и черным полем изображен химический знак соли, бывшей поводом основания города Бахмута». Понятное дело, зеленый цвет верхнего поля герба символизировал плодородие бахмутской земли, черный цвет нижнего поля символизировал богатства недр. А изображение (белая окружность с горизонтальной перекладиной) являлось тоже символом, но не «химическим», а «алхимическим». Это было модное чудачество: при императорском дворе Петербурга иногда баловались масонством и прочей символикой, мистикой с алхимией. Предшественником этого герба Бахмута была эмблема на знамя Бахмутского батальона 1745 года: в красном поле две пушки, на них сидит птица, внизу под зеленой горой деревянный «соляной магазин». Верхняя часть этой эмблемы (орел и пушки) заимствована с эмблемы Воронежского полка. Поскольку город постоял свое военное значение, то теперь нужно было отразить только хозяйственная роль. На эмблеме 1745 года «магазейн» заполнен мешками соли, новый герб украшал символ соли (пусть и алхимической), так что преемственность символик видна не вооруженным глазом (218).
Вряд ли местные промышленники заметили эти нюансы геральдики и символизма, но потенциальные солевары воспрянули духом. К императору «с всеподданнейшей просьбой» разрешить солеварение в Бахмуте обращается целая очередь соискателей. Как ни странно, многие подавшие прошение не только к солеварению, но и вообще к Бахмуту никакого отношения не имели. Надворные советники В.Шостак и К.Бродский, екатеринославский купец И.Зайцев, мещане Д. и Н.Белоусовы, титулярный советник Башинский, поручик Окороков, «войсковой обыватель» села Хрестища Федор Ольшанский – вот далеко неполный перечень лиц, предлагавших свои услуги в этом «деле государственной важности». Чаще всего, их прожекты сводились к экономически невыгодному и морально устаревшему способу с использованием дров с Маяцкой заимке, но иногда имели и рациональное зерно.
Наиболее интересным (как и отмечено в правительственных документах) был проект «надворного советника Константиноградского повета мещанина» Кондратия Бродского. Надворный советник предлагал в качестве топлива использовать каменный уголь, а для работы на заводе привлечь не только местных жителей, но и заключенных, в частности «воров, приговоренных к отработке цены украденного», а также «преступников, осужденных за мелкие вины». В случае получения разрешения, Бродский брал на себя обязательство обеспечивать солью Бахмутский и Изюмский уезды по стабильной цене 40 копеек за пуд, независимо от колебаний рыночной цены. Единственное условие, которое он ставил – запретить ввоз лиманской соли в эти уезды (16).
Пока правительство собирало проекты, в стране произошло много событий. Вереница сырых лет в очередной раз закончилась, началось падение цены на лиманскую соль, началась и закончилась война 1812 года. В ней, кстати, приняли участие два генерала Отечественной войны, выходцы из Бахмутского края И.Г. Шевича и Н.И. Депрерадовича, потомки сербских переселенцев середины ХVIII века. О героях нужно помнить и вспомнить хотя бы вкратце.
Внук Райко Депрерадовича, Николай Иванович родился в селе Николаевка Бахмутского уезда, основанном его отцом в верховьях р. Верхней Беленькой.
Он прославился в битве с французами при Аустерлице в 1805 году. Полк под командованием Н.И. Депрерадовича блестящей атакой спас гвардейскую пехоту. В 1810 году Н.И. Депрерадовича в звании генерал-майора назначили командиром 1-й кирасирской дивизии, и он участвовал в ряде сражений Отечественной войны. Портрет генерала Депрерадовича выставлен в галерее героев 1812 года в Зимнем дворце.
Внук генерала Живана Шевича, Иван Георгиевич, тоже пошел по военной линии и тоже стал генералом. В войне 1812 года генерал-майор Иван Георгиевич Шевич командовал бригадой гвардейских кирасир. В Бородинском сражении он проявил незаурядную храбрость и мужество. В самый ответственный период  битвы ему поручили командовать резервной гвардейской кавалерией. И он блестяще справился с этой задачей (217).
Ну, а потом, после войны, начался спад в экономике, вызванной войной. Теперь вспомнили не о Бахмуте, а о славянских соляных источниках. И вот 10 мая 1813 года уже известный нам «войсковой обывателей» Федор Ольшанский снова обратился к начальству. Но теперь он обратился к Славянскому городовому ратнеру Навроцкому с предложением возобновить в Славянске солеварение. Министр финансов и Департамент горных и соляных дел в ноябре 1813 года распорядились ратнеру Навроцкому об объявление о своеобразном тендере. И 26 ноября 1813 года торги состоялись. В них приняли участие персоны опять же разные – купец Кисилев, купеческие сыновья Иван Рогозин и Иван Петироблев, мещанин Афанасий Канищев, опять же Федор Ольшанский, прапорщик Карпов, обыватель Газин и помещица Мария Андреевна Павлищева. Прапорщик Карпов был готов выложить за разрешение 1 000 рублей в год, купец Кисилев 1 170 рублей, мещанин Канищев 1 580, но капитан Гренер по доверенности М.А.Павлищевой предложил 1 600 рублей и «тендер» выиграл. О предложении «военного обывателя» неизвестно.
А потом, 2 января 1814 года, началась традиционная бюрократическая канитель. Сначала в Петербурге по поводу солеварен было «предложено для возобновления на них соловарения отдать во владение частному лицу».      Потом Департамент горных и соляных дел указал, что «в представленных условиях постановлялось заимствоваться лесом из казенных дач, какового дозволения по безлесости тамошнего края невозможно». Создавалось впечатление, что все заинтересованные стороны напрочь забыли про уголь и делали ставку только на дрова. Потом правительство, в том числе и Министерство финансов, поставили условие – взять источники скопом, вместе со Славянскими и Бахмутскими источники «в вечное и потомственное владение».
Это уже было в 1817 году и существенно изменяло «условия игры». Начали сомневаться, как согласовать отдачу солеварения «в вечное и потомственное владение», «учредить солеваренное производство собственным иждевением для обращения соли на вольную продажу» и одновременно отдать их «на выгодных для казны условиях». Потом в октябре 1817 года установили восьмимесячный срок для новых «заявок». Потом в январе-феврале 1818 года началась интересная переписка между Слободско-Украинским гражданским губернатором В.Г.Муратовым и министром финансов Д.А.Гурьевым. Начальство Слободско-Украинской губернии никак не могло взять в толк – с какой даты считать восьмимесячный срок. Наконец, Дмитрий Александрович разжевал Василию Гавриловичу, что начинать нужно с октября, а «торги по бахмутским источникам вместе со славянскими, и вместе, одному лицу отдать!». В конце концов, Славянские варницы отдали М. А. Павлищевой, а Бахмутские пока оставили (216).
Загвоздка состояла в том, что бахмутские солеварни уже ни к чему не были пригодны. Как докладывал бахмутский городничий Миронов, описывая состояние солеварен, «по уничтожению заводов и продажею строений к ним принадлежащих те колодцы оставались без всякого присмотра, впоследствии времени засыпаны землею, засорились илом /…/ речною водою /…/ и теперь находятся в таком положении, что едва можно их признать имеющимся в наподобие ям».
18 февраля 1818 года Департамент горных и соляных дел сообщил Слободско-Украинскому губернатору, что «считает необходимым обозреть на месте бахмутские и славянские ключи, возлагая исполнение сего на чиновника обергиттенфервальтера 8-го класса Ковалевского» (Там же) А если перевести «обергиттенфервальтера» по-русски – то 28-летнего секретаря Департамента Евграфа Петровича Ковалевского. Он должен был описать источники и «сообразно местным обстоятельствами изыскать, что будет выгодно для казны – отдать их в частное содержание с получением законного акциза или разрабатывать от казны» (70, с.133).
По завершению работ Е.П.Ковалевский представил доклад, в котором не только подтвердил перспективность бахмутского солеварения, но и указал на возможность открытия в недрах Бахмутского уезда залежей каменной соли. На основании доклада в 1819 году вновь объявили «вызов желающих учредить солеварение при Бахмуте». Объявление о начале конкурса поместили в трех выпусках «Московских ведомостей» (12), но кроме убытков в сумме 6 рублей, результатов не принесло. Соляная инициатива заглохла. 9 декабря 1819 года департамент принял решение «об оставлении бахмутских соляных источников в настоящем их положении (16). На главный вопрос, поставленный Ковалевским в докладе – «можно ли /…/ важные признаки подающие надежду на открытие в сих местах каменной соли, оставить без исследования?» - правительство не отреагировало (70, с.135). Идея возрождения солеварения в Бахмуте угасла, и на этот раз надолго.


Глава 2
Возрождение торговли

Бахмутчан, по всей видимости, проблемы соли уже давно не волновали, и «желающих учредить солеварение при Бахмуте» тоже не осталось. Городская экономика со временем постепенно устоялась, перепрофилировалась и даже начала набирать обороты. Кризис 80-х годов XVIII века остался позади. Немногие города из подобной ситуации выходили с честью. Бывали случаи, когда некоторые городки даже более крупные, чем Бахмут, в аналогичных ситуациях окончательно приходили в упадок и превращались в обычное захолустье. Но Бахмут продолжал оставаться административным центром, причем центром второго по величине уезда в Российской империи. А в России же на протяжение XVIII века именно в административных центрах – в губернских и уездных городах сосредотачивалась вся торговля. Таким образом, чиновники ставили торговлю под довольно жесткий административный контроль. Но возможно, поэтому Бахмут после общего спада начал возрождаться, и, главным образом, как региональный торговый центр.
Согласно «Описанию города Бахмута» в 1799 года (30), каждый третий житель города по социальному ранжиру входил в купеческое сословие.  Существует более ранее «Описание границ и городов Азовской губернии 1775-1783 годов» (89).  Интересно сопоставить два эти «Описания» – они позволят сделать любопытные выводы. Во-первых, население города за период 1783-1799 годов сократилось примерно в три раза: в 1783 году было 1759 жителей мужского пола, в 1799 году – 1098 жителей обоего пола. Во-вторых, число купцов, хоть и незначительно, увеличилось (163 купца в 1783 году, 165 купцов в 1799 году). В-третьих, уже через полтора десятилетия после закрытия бахмутских солеварен благосостояние горожан улучшилось, ведь записаться в самую низшую, третью гильдию купеческого сословия, как было сказано в 1785 году в Жалованной грамоте городов, мог тот, «кто объявит за собой капитал от пяти тысяч рублей» (100, с.81). Это были солидные деньги, и они имелись.
Далее, в «Описании города Бахмута» говорится, что «бахмутские купцы имеют свой торг не в одном только своем, но и в других городах» (30). Но, торговля в других городах имела смысл только при наличии больших партий товара. Кроме того нужны были значительные средства для перемещения этих партий товаров на большие расстояния. И то, и другое у бахмутских купцов, скорее всего, имелось.
Что же могли предложить бахмутчане на местный рынок и на рынки других городов? Как видно из документов того времени, ассортимент товаров был довольно разнообразен. Торговали «разными шелковыми, шерстяными и из пушнины товарами» (Там же), а также рогатым скотом, лошадьми и продуктами сельского хозяйства, в основном животноводства. Исторически сложилось так, что в конце XVIII и первой трети XIX века в хозяйственной деятельности не только Бахмутского уезда, но и всей Екатеринославской губернии именно животноводство имело главную роль. Земледелие оставалось на втором плане. В «Описании города Бахмута» говорится, что вокруг города «хлеб и трава родят средственно» (Там же). Поэтому хлеб как товар скорее ввозили в Бахмут, а не вывозили. Лишь в 1833 году Екатеринославский губернатор в своем ежегодном отчете впервые отметил, что «хлебопашество в Екатеринославской губернии составило главный источник благосостояния поселян». В дальнейшем в губернаторских отчетах земледелие упоминалось уже как «общее и главнейшее занятие жителей» (72, с.53). В состав зерновых культур входили рожь, пшеница, просо, горох, ячмень, овес – все то, что еще в 1725 году называл в своем «Доказательстве о городе Бахмуте» канцелярист В.Вергилев (27). В XIX веке к этим культурам добавились фасоль, чечевица и кукуруза. (72, с.61).
Большим подспорьем для бахмутчан были огороды, устраивавшиеся в городской черте. В Бахмуте, как и в других городах империи, огородничество процветало издавна. Еще тот же В.Вергилев отмечал, что в Бахмуте «овоща огородного в летнее время бывает всякого изобилие» (27). Екатеринославские губернаторы XIX веке в своих отчетах уточняли, что в огородах «родится /…/ картофель, капуста, бураки, лук, морковь и тому подобное. Все это идет частию для домашнего потребления, частию для продажи» (31, л.85). Садоводство и огородничество в больших городах часто специализировалось на одной-двух культурах, становились разновидностью своеобразного промысла, ориентированного на рынок. Имелись, вероятно, такие «монокультуры» и в Бахмуте. В России занятие горожан земледелием правительством поощрялось: специальным пунктом Городового положения 1785 года горожанам разрешалось использовать пустующие земли для сельскохозяйственных целей «как внутри города, так и вне его» (64, с.310).
Повышенное внимание правительства к городскому земледелию хорошо заметно на примере виноградарства. О том, что в Бахмуте «довольно разводят в саду винограда», известно еще с XVIII века (66, с.с.367-368). А в середине XIX века правительство предприняло попытку поощрить виноградарей. 2 ноября 1842 года утвердили правила выделения земель, принадлежавших городам Новороссийского края, под частные сады и виноградники. Городские Думы и Ратуши получили возможность отвести одну десятую часть городского земельного фонда под садово-виноградарские участки для горожан. В одни руки выдавалось не более десятины. Владелец участка в течение трех лет должен был его освоить: огородить или окопать рвом и посадить не менее ста фруктовых деревьев или тысячу двести кустов винограда. Со дня отвода владельца освобождали от всякого оброка. Через три года Дума или Ратуша проводили освидетельствование участка. И, в случае выполнения условий освоения, владелец получал документ на право постоянного пользования участка. А сам участок облагался ежегодным сбором в пользу города в размере 30 копеек серебром (69, с.133). Если бахмутчане смогли воспользоваться предоставленными возможностями, то через несколько лет большая часть урожая, естественно, начала поступать на рынок.
Какой-то доход в то время приносила река Бахмут, где еще водилась рыба. Щука, окунь, линь, лещ – эту рыбу, упоминаемую и В.Вергилевым (27), и неизвестным автором «Описания…» (30), ловили не только для домашнего стола, но и на продажу. Хотя еще Вергилев писал, что рыбы в Бахмуте – «малое число» (27).
Мелкой торговлей разрешалось не только купцам, но и других сословиям. Жалованная грамота городам 1785 года разрешала мещанам «иметь по домам лавки и амбары для продажи и поклажи товаров» (100, с.73). А указом от 9 апреля 1804 года позволялось иметь «крестьянам в рядах и лавках под домами мелочную торговлю, а отнюдь не оптом» (76, с.211).
Государство стремилось всячески «повсюду установить наивозможнейший порядок» (100, с.343) и регламентировало буквально каждый шаг своих подданных. Разумеется, вмешивалось оно и в торговлю. К началу XIX века в 79% городских поселений Российской империи любые торги разрешались лишь в определенных местах и только в торговые или базарные дни – один-два раза в неделю для уездных и заштатных городов и два-три раза для губернских (76, с.218). В Бахмуте это были пятница и воскресенье (30). Строго следили не только за местом и днями торга, но и часами. Для этого «на этом месте (где велась торговля – А.К.) городовой магистрат велит поднять распущенное знамя, и в те часы, пока знамя поднято, запрещается продавать или покупать /…/ Со спущенным же знаменем запрещение таковое снимается» (100, с.с.73-74). Из-за таких странных ограничений даже в середине XIX века в некоторых уездных городах не в базарный день было трудно купить не только что-нибудь солидное, но и товары повседневного спроса. В связи с этим значение базарных дней, а также еще одного вида регулярного торгов – ярмарок – в жизни горожан возрастало.
Что касается Бахмута, то в описываемый период ярмарки здесь только возрождались. Даже накануне закрытия солеварен, уже переживая не самые лучшие времена, бахмутчане устраивали четыре ярмарки (89). А в 1799 году в Бахмуте было уже только две: в день Петра и Павла – 12 июля и 21 сентября – в праздник Рождества Богородицы. Сокращение торговли – налицо. Но интересно то, что составители Жалованной грамоты городам оптимальным количеством городских ежегодных ярмарок считало только одну, остальные – «следя по обстоятельствам и удобности» (100, с.74). Вероятно, бахмутские «обстоятельства» в то время позволяли устраивать именно две ярмарки.
Но в целом, по всей видимости, торговля шла неплохо, и в начале XIX века Гостиный двор, устроенный в городе еще в середине XVIII века (76, с.216), уже не вмещал всех продавцов и покупателей, съезжавшихся в базарные и ярмарочные дни. На городском плане 1808 года видно, что торговые точки начали рассредоточиваться по городу. На Торговой площади остались так называемые Красные ряды, а торговцы мяса перебрались на берег реки Бахмут (14).
Наметившееся оживление и расширение торговли в Бахмуте, как впрочем, и в целом по стране, было следствием развития активных торговых отношений. В 1831 году в России проводили 1705 ярмарок (108, с.89). Несмотря на определенные неудобства, порчу товаров, потерю времени в пути, связанные со слабым развитием путей сообщения, а также резких колебаний цен, ярмарочная торговля в масштабах всей страны играли очень большую роль. В это время, во 2-й трети XIX века, торговали преимущественно сельскохозяйственным сырьем, которое собиралось небольшими партиями у помещиков и крестьян, Оно концентрировалось в руках купцов сначала мелких, потом более крупных и, наконец, доставлялось на городские ярмарки. Обратный товарный поток был невелик (85, с.483). Каждая ярмарка являлась своеобразным руководящим торговым центром экономического района. (Там же). По своему значению все ярмарки подразделялись на местные, межгородские, районные и областные. В 1860-1862 годах в наиболее крупных волостных селах уезда было до 80 ярмарок:  Ясиноватая (Великопостная, Николаевская, Покровская), Лисичанск (Похвальная, Николаевская), Железном (Великопостная), Гришино (Покровская).
 Бахмутские ярмарки, связывающие рынки Новороссии и Области Войска Донского, по своему значению не уступали таким крупным областным ярмаркам как Курская Коренная и Харьковские (Крещенская, Успенская и Покровская). Возможно, бахмутские ярмарки были связаны с харьковскими и составляли с ними единым замкнутый годовой циклом. Многие современники даже в 1868 году отмечали, что «и сельские, и городские ярмарки на Украине носили характер подвижного ходячего рынка, вращающегося целый год по одному кругу» (57, с.5).
Для бахмутских купцов дальние поездки были делом привычным. Еще в XVIII веке бахмутчане освоили дальние рынки сбыта своей дефицитной продукции – соли. Как тогда, так и теперь, в первой половине XIX века, каждая такая поездка для купца «являлась полезным отвлечением от однообразия /…/ жизни, приводя в соприкосновение людей различных национальностей, верований, обычаев, они вводили оживление в их сосуществование, освежали их, предохраняла от отупления при наличности обычного одностороннего труда», - отмечал еще в 1805 году лейб-медик О.О.Реман (76, с.224). В свое время Осипу Осиповичу Реману пришлось поездить по миру, и с купеческим бытом того времени он был хорошо знаком.
Понимая свою исключительную роль в движении товаров, купцы, в том числе и бахмутские, не могли не ощущать чувства гордости и самоуважения. Это чувство самоуважения присутствовало всегда. Даже в те далекие дореформенные времена, когда многие купцы еще сколачивали  свои капиталы, когда дворянство, начиная от блистающего столичного и кончая мелкопоместного провинциального, поглядывали на купечество свысока. Это чувство ярко проявилось в драматическом эпизоде бахмутской истории начала XIX века. В 1815 году во время засухи, когда городские пожары в Новороссии пылали чуть ли не ежедневно, Бахмут с его мазанкам, крытыми соломой и камышом, с его деревянными постройками, тоже почти полностью сгорел. Поскольку город был центром второго по величине уезда в России, проблемами его восстановления занялось правительство.
Еще в середине XVIII века для осуществления абстрактных идей об идеальном городе как центра «пользы и выгоды /…/ не токмо для граждан тех городов, но и для окрестных обывателей» власти предприняли обширные работы по упорядочению городской застройки. Чаще всего это приводило к полной перепланировке старых городов (64, с.с.303-305). Для многих крупных и средних поселений шотландский архитектор Вильям Гесте (или по-русски – Василий Иванович Гесте), составил «проектированные планы» (97, с.с.267-263). В 1773 году составили такой план и для Бахмута (70, рис.18). Но, вероятно, город в это время посчитали «неперспективным», и благие намерения не были воплощены в жизнь. Но позже Александру I «прожекты» понравились, и они в качестве «образцовых» в 1811 году были разосланы во все губернии России для использования в качестве обязательного руководства. Собственно говоря, с 1810 года Гесте фактически возглавил все градостроительное дело в России.
Он много чего успел напланировать – Царское Село, Уфу, Саратов, Красноярск, Омск, Черкасы… Но многие считали, что они оторваны от реальности, плохо увязывались с уже существовавшими планировками и требовали сноса многих еще добротных строений. А вот в выжженном же дотла Бахмуте строительство можно было начинать практически с нуля. Даже самый «прожектерский замысел архитекторов на бахмутском пепелище мог стать легко осуществимым. И они попробовал. Но работа архитекторов затянулась. Лишь в 1823 году через восемь лет после пожара, план был «конфирмован» императором (17). Если проектанты в 1783 году ограничились тем, что слегка спрямили улицы в центральной части города, в декоративных целях сохранили крепостной вал и упорядочили планировку южного и юго-западного посадов, огородив их такими же валами, то Гесте спроектировал практически новый город.
Разумеется, все это время бахмутчане не сидели на пепелище, сложа руки, а по мере сил обустраивались. И ряд улиц, намеченные Гесте, пришлись на уже восстановленные здания. Ко всему прочего, по непонятным причинам Гесте убрал Гостиный двор с привычного для бахмутчан места – напротив Троицкого собора. Кроме этого еще и передвинул его метров на двести на север, на уже отстроенный участок, и зачем-то развернул его девяносто градусов. Купцы не поняли замысла зодчего и уперлись. Началась долгая переписка между городскими властями, генерал-губернатором Михаилом Семеновичем Воронцовым, Министерства внутренних дел и в других высоких петербургских инстанциями об изменении проекта (18).
Возникла и цепь других заминок. Сначала, 19 ноября 1925 года, в Таганроге умер Александр I. Тело императора везли через Бахмут. «День был холодный и даже морозный, ветер метал хоругви и задувал зажженные свечи и факелы, –  вспоминали современники. – На великолепном катафалке был поставлен гроб /…/ и оставался до препровождения тела в Петербург /.../ для чего ожидали 11 флигель-адъютантов и одного генерал-адъютанта. /…/ Караул при гробе в церкви состоял из одного генерала и трех дежурных штаб-офицеров, из каковых один должен быть статский /…/ Печальное шествие в том же порядке, как и прежде /…/ по случаю выноса тела покойного Императора для отправления в Петербург. По желанию Елизаветы Алексеевны (императрицы – А.К.) сопровождать тело Императора было поручено атаману войска донского Орлову-Денисову. От Таганрога до Бахмута процессию конвоировал лейб-казачий полк, а из Бахмута Таганрогский драгунский полк, а потом другие. О. Алексей Федотов сопровождал тело до Петербурга» (207). Весь этот печальный эскорт прошествовал через Бахмут, задержавшись возле Свято-Троицкого храма напротив места, где так и не успели построить Гостиный двор.
После того как императора провели в последний путь в Петербург, в столице начались долгие замешательства в вопросе престолонаследия, потом случились события 14 декабря 1825 года, начались следствия, суды… Петербургу было не до Бахмута, а тем более не до его Торгового двора. Наконец в 1831 году, то есть еще через восемь лет, необходимые изменения в проект все же внесли и его подписал уже Николай I (18).
Бахмутские купцы добились своего – Гостиный двор занял свое традиционное место напротив Собора. Гостиный двор, скорее всего, строили по типовому, по «регулярному», «проектированному плану».  Внешним оформлением, своими аркадами он почти не отличался от аналогичных строений в Костроме, Вышнем Волочке и других городах. В плане он представлял собой замкнутый прямоугольник (собственно – Гостиный двор), окруженный каменными полутораэтажными Торговыми рядами. На Гостином дворе имелось пятьдесят две лавки. На первых порах это количество лавок устраивало и торговцев, и покупателей, но в 50-е годы купцов стало тесно на Гостином дворе и они заняли пустошь на берегу речки Бахмут, юго-восточнее Троицкого собора – место, где когда-то располагался солеваренный завод. Стихийно возникла Базарная площадь, на ней выросли девяносто деревянных лавок (27, с.314). Так окончательно сформировалась торговая зона Бахмута. За пределами Гостиного двора и Базарной площади в то время имелись только семь магазинов.


Глава 3
Наперекор стихиям

Бахмутская экономика начала XIX века знала и взлеты и падения. Более или менее благополучно пережив в конце XVIII века один кризис – экономический, Бахмут в начале XIX века попал в полосу кризисов природного характера. Климат первой половины XIX века, особенно во второй четверти, крайне отрицательно повлиял на хозяйство степной зоны Европейской части страны. Там, на юге зависимость земледельцев от капризов природы проявлялась в особенной силой. Чередование «сырых» и «сухих» годов влияло не только на добычу и колебания цен самосадочной соли, но и на земледелие, животноводство и связанные с ними отраслями нарождавшейся промышленности. Годы были не просто «сырыми» и «сухими», с чем можно было и приспособиться, но и с сильнейшими засухами, суховеями, с жесточайшими морозами, с нашествиями вредителей и с эпидемиями.
Документы рассказывают, что с 1799 года по 1825 год число жителей в Бахмуте возросло с 1069 человек (30) до 4215 человек (103, с.с.6-7). А число купцов за тот же период сократилось с 163 человек до 92 человек (Там же). Аналогичная ситуация наблюдалась по всей стране и не только по причинам задержки послевоенного экономического развития (104, с.407). На юге, в том числе и в Бахмуте, дело осложнялась и местными причинами. Безусловно, сокрушительный урон городской экономики нанес пожар 1815 года, но не только. Бахмутчане, «упражняющиеся в хлебопашестве» и пригонявший на торги лошадей и крупный рогатый скот, вместе с жителями юга понесли большие убытки во время необычайных холодов 1819 года. Только в одной Астраханской губернии падеж скота измерялся сотнями тысяч голов (61, с.76). А эту живность на Екатеринославщину пригоняли именно из-под Астрахани (72, с.32). Недород на юге 1820 и 1821 годов, связанный с сильной засухой (61, с.с.23, 76, 386),  осложнился в 1822 году нашествием саранчи. Она истребила посевы на громадной площади (61, с.76). В следующем году саранча сожрала не только хлеб, но и траву. Неизбежным следствием этого нашествия стал падеж скота (62, с.389). Необычайно теплая зима 1824 года, когда на Рождество в садах распустились цветы, сменилась неслыханной засухой, во время которой саранча зверствовала уже по всей Малороссии (Там же).
Голодали не только в деревнях, но и в городах. В этих условиях массового голода раздача зерна (с возвратом) из хлебных магазинов (складов) давали слабый результаты. И масса крестьян устремлялась «в отход» - на заработки в города и за хлебом в соседние деревни. В городах появлялись толпы нищих, для которых зажиточные горожане устраивали «обеденные столы» на 70-120 человек (32, л.л.19-19об.). Многие из пришедших там, в городах, и оставались, пополняя низшие слои местного общества. Численность городского населения возрастали. Средний уровень жизни горожан падал, прослойка «среднего класса» сокращалась.
Трудности, связанные с неблагоприятными природными явлениями, продолжались и в следующих годах. Полоса засушливых лет, начавшаяся в 30-х годах, продолжилась и в следующем десятилетии. Государство терпело убытки, исчислявшимися сотнями миллионов рублей. В 1833 году Министерство внутренних дел по заключению Медицинского совета разослала «по всем губернаторам наставление о приготовлении хлеба из винной бурды, из соломы и других веществ» (62, с.с.394-395). В 1832-1833 годах в степи в течение двадцати месяцев не выпало ни одной капли дождя, ни одной снежинки. Документы подтверждают, что «разного звания люди губерний Херсонской, Таврической, Екатеринославской, Слободской Украины, Земли Войска Донского /…/ удалились из мест жительств на заработки» (61, с.76). Летние засухи сопровождались жестокими зимними морозами. Так, в 1840 году от стужи в степи пропала около трети поголовья скота (61, с.79), в 1849 году в результате холодных зим 1848 и 1849 годов поголовья скота в Екатеринославской губернии сократилось более, чем наполовину и вновь достигло уровня 1847 года только к начале 60-годов (72, с.с.64-65). Декабрист М.С.Лунин в записках отмечал, что «годы 1833, 1834 и 1840 будут отмечены трауром в наших летописях из-за голода почти всеобщего» (61, с.79). В конце 20-х, 30-х, начале 40-х годов почти повсеместно на юге свирепствовали эпидемии – холеры и чумы, унесших множество жизней.
В 1845 году Бахмут сумел защититься от холеры, которая уже зверствовала в округе. Крестный ход с Казанской иконой Божией Матери, проведенный вокруг города, стал своеобразным оберегом. В одном из документов XIX века о бахмутской иконе так и говорилась: «покровительницей и защитницей нашего города и всех его окрестных сел и хуторов должна считаться Царица Небесная – Казанская Божия Матери, образ которой находится в Бахмутском соборе» (162, с.23). Эту икону нашли в 1769 году после татарского набега. Набег был последним в долгой череде подобных бандитских вылазок. В тот раз донские казаки отбили татар столь быстро и умело, что те бежали, бросив свой обоз (215, с.28). Там, в обозе, среди награбленного татарами добра, казаки и нашли Казанскую икону Божией Матери. Неудивительно, что этот факт сразу же объявили чудом. Казачий старшина Ефим Дмитриевич Кутейников поместил ее в Свято-Троицком соборе, а благодарные бахмутчане вручили храброму старшине шпагу, эфес которой украшали драгоценные камни, а потом в окрестностях крепости выделили казачьему старшине надел земли. А вскоре, в 1771 году, образ Богородицы впервые проявила свои свойства оберега, защитив город от очередной эпидемии (162, с.с.23-24).
Холера, одна из самых страшных в истории человечества эпидемий – это острая кишечная инфекция, характеризующаяся поражением кишечника, постоянной диареей, рвотой, быстрой потерей организмом жидкости. Короче, болезнь, если не смертельная (хотя летальный исход чрезвычайно вероятен), то очень неприятная. Чтобы осознать весь ужас этой заразы, нужно послушать очевидцев.
Это произошло в Смоленской губернии, но происходило везде, где вспыхивала холера – клиническая карта была одинаковая. Вот, что вспоминала писательница Е.Н.Водовозова, вспоминая детство, пришедшее на 40-е годы XIX века.   
«Раннею весной 1848 года мы часто стали слышать, как взрослые разговаривали о том, что у нас на Руси много народа умирает от холеры. Вследствие этого мои родители решили переехать в деревню раньше обыкновенного. Но вышло наоборот: какие-то дела задержали их, и мы в первый раз встречали Пасху в городе. Вдруг в конце страстной недели разнеслась весть о том, что холера появилась и в нашем городе. Решено было собираться в деревню после первых дней Пасхи. /…/ Расскажу о последних минутах жизни отца. Когда на другой день после начала болезни у него снова появилась рвота со всеми другими признаками холеры, что непрерывно продолжалось несколько часов сряду и с ужасающею силою потрясло весь организм больного, доктор нашел необходимым объявить матери о его крайне опасном положении. /.../ Еще усопший отец лежал на столе, когда холера уложила в постель двух моих старших сестер, из которых одной было девятнадцать, а другой – восемнадцать лет, и их хоронили одну за другою. Затем в три последующие недели холера унесла еще четверых детей из нашей семьи. Итак, в продолжение месяца с небольшим у нас было семь покойников» (151, с.с.73-79).   
Несомненно, все эти беды – стихийные бедствия, эпидемии – подрывали основы только начавшейся возрождения бахмутской торговли. Лишь к концу XIX века по количеству ежегодных ярмарок Бахмут достиг уровня своего «ярмарочного расцвета» середины XVIII века. В 1857 года в Бахмуте их устраивали только три (87, с.317). Но по сравнению с началом XIX века, когда их было только две, это был несомненный прогресс.
Косвенные данные об ассортименте товаров, которые привозили крестьяне в то дореформенное время можно узнать из мемуарной литературы. Например, писательница Е.Н.Водовозов, красочно изобразила богатые дары, ежегодно привозимые из деревни в город своим помещика. «Богатство» предназначалось «барам», но продавалось и на ярмарках. Итак: «Шумно и торжественно вносили крестьяне в дом кадки, бочки и бочонки с квашеной капустой, с солониной, маслом, творогом, сметаной, с замороженными сливками. Наконец, все расставляется /…/ во всех комнатах, которые принимают вид беспорядочного базара самой разнообразной снеди /…/ и начинается распаковка: ящики взламывают, узлы и мешки развязывают, рогожки разрезают и оттуда извлекают банки с вареньем, горшки с маринадами, мочеными яблоками, соленою рыбою, с медовыми сотами, с солеными и маринованными грибами и огурцами, вытаскивают мороженных кур, поросят, индеек, гусей и всякую дичину /…/ вспарывают мешки с орехами, с сушеною малиной, земляникой, с яблоками т всякою всячиною…» (151, с.72).
А дотошные чиновники-народоведы дополнили    яркие картинки Бахмутского ярмарочного быта того времени. «Ярмарки имели вид установленных на площади балаганов приезжих купцов, но ставили шатры и местные, хоть магазины были почти рядом. /…/ Ко времени открытия ярмарки простонародье обыкновенно уже собрано /.../ и съезжаются окрестные помещики со своими семействами для закупки всех необходимых домашних потребностей, в числе которых на первом месте женские наряды. /…/ По самому положению города, стоящего в центре огромного пространства, на котором нет ни одного порядочного торгового пункта /…/ многие приезжают с единственной целью провести хорошо время. Особенных покупок не делают. /…/ В это время появляются конный цирк, зверинец, иногда театр. В саду каждодневно в ротонде играет музыка и собирается лучшее общество. /.../ В винных лавках продавцы товаров оставляли почти половину своего выторга» (87, с.с. 259-280).
Общее оживление ярмарочной торговли в России начало наблюдаться с середины XIX века (104, с.409). Что касается Бахмута, то здесь возрастание роли ярмарочной торговли, как ни парадоксально, объяснялось экономической отсталостью края. Во внутренних губерниях России по мере развития постоянной торговли количество ярмарок уменьшилось, а на окраинах число ярмарок возросло. И тем дальше была глубинка, тем активнее эта глубинка занималась ярмарочной торговлей.  Например, в 1817 году в Екатеринославской губернии устраивалось 79  ярмарок (из них городских – 9), а в 1860 году их число уже достигло 125 (городских – 17). В 1860 году в среднем оборот одной ярмарки в губернии составлял 28 354 рубля серебром (72, с.177), а оборот одной бахмутской ярмарки в то же время составлял 78 333 рублей серебром, то есть в три раза больше. Со 2-й половины ХIХ столетия начал меняться и ассортимент товаров ежегодных оптово-розничных ярмарках. Например, в 1866 году привозили уже не только «ткани разных цен хлопчатобумажные, шелковые, бумажные». Привозили и «изделия медные и железные, стекло, хрусталь, фаянс, фарфоровая, глиняная и деревянная посуда, кофе, чай, бакалейные товары, рогатый скот и овцы разных пород, табуны лошадей, которые пригоняли из Области Войска Донского, Кубанской области, Ставропольской и Таврической губерний» (143). Таким образом, даже на фоне Екатеринославщины Бахмут выделялся как крупный ярмарочный центр со всеми вытекающими отсюда плюсами и минусами.
Интерес представляют и цены того времени. А цены (за пуд) на этих ярмарках выглядели таким образом: пшеничный хлеб стоил 1 рубль 6 копеек, житный – 1 рубль 2 копейки, говядина и мелкая рыба стоила 2 рубля 2 копейки, масло растительное 4 рубля 2 копейки, соль «крымка» - 4 рубля 6 копеек (67). Для удобства стоит пересчитать цены  на продукты за килограмм: пшеничный хлеб – 7 копеек, житный – 6 копеек, говядина и мелкая рыба – примерно 13 копеек, масло – 25 копеек, соль – чуть дороже, но ненамного 25 копеек, живая курица – 70 копеек, такой же гусь – 1 рубль 40 копеек, фунт говядины – 1 рубль 20 копеек, одного живого окуня и щуку можно было купить за 20 – 25 копеек (158).


Глава 4
Первые «заводы» и «фабрики»

Уже в 20-е годы в бахмутских деловых кругах не мог не возникнуть насущный вопрос – как сделать так, чтобы меньше зависеть от природных неприятностей. Конечно, Мичурин еще не успел родиться, но его знаменитая идея – «Мы не можем ждать милости от природы, взять их у нее – наша задача» – уже витала в умах. Этого требовали законы экономики, к этому подводила сама жизнь. Да и сама крепостническая система постепенно разлагалась. Во всех сферах экономики – в сельском хозяйстве, в торговле, в промышленности появлялись ростки нового, передового.
Какой бы далекой провинции ни был Бахмут, но волны изменений, проходивший в экономики страны, понемногу, но неумолимо докатывались и до него. Бурное развитие промышленности в центральных регионах страны, приобретавшее все в большей мере капиталистические формы, нашло отклики и в Бахмуте.
Промышленные заведения начали появляться здесь во 2-й четверти XIX века. Имеющиеся архивные материалы пока не позволяют установить более точную дату. В «Статистическом изображении городов и посадов Российской империи по 1825 г., составленном из официальных сведений» в Бахмуте заводов и фабрик не указано (103, с.с.6-7). Более поздний источник «Статистические таблицы о состоянии городов Российской империи» показывают, что в 1842  году в Бахмуте было уже 21 промышленное заведение. То есть за семнадцать лет в городе ежегодно возникало минимум по одному предприятию (102, с.с.10-11).
А потом процесс затормозился. В период с 1847 по 1860 годы количество этих «заведений» варьировалось с 13 до 22. В них занимались  преимущественно обработкой продуктов животноводства и растительного сырья и изредка, нестабильно, – обработкой полезных ископаемых. Другими словами, «промышленные заведения» в Бахмуте возникали и исчезали, чутко реагируя на потребности рынка, на финансовые возможности своих хозяев, оставались маломощными, полукустарными мануфактурными заведениями со стабильным средним количеством рабочих. Как в 1842 году, так и через пятнадцать лет, в 1857 году, на каждом из таких «заводов» и «фабрик» работало в среднем по шесть человек.
Если в общих чертах, то городская экономика дореформенной России не только в провинции, но и в крупных городах была в жалком, даже в зачаточном состоянии. «Городская жизнь, состояние городского хозяйства, экономическое положение городов в течение не только первой половины XIX века, но, в сущности, до 60-х годов включительно /…/ замерло и пришло в значительный упадок», - писали современники (79, с.51).
В фабрично-заводской статистике того времени вообще долгое время отсутствовал критерий деления промышленных предприятий на типы, а «фабрики» и «заводы» из ремесленных предприятий не выделялись. Очень часто в их число попадали и мелкие кустарные и ремесленные заведения. Так что надомная сапожная мастерская с одним-двумя подмастерьями мог смело считаться «фабрикой». Особой разницы не видели и между рабочими, ремесленниками и сезонными работниками.
В целом промышленные предприятия Новороссии можно подразделить на три типа: государственные, основанные на принудительном труде; предприятия частных владельцев-дворян, имевших дармовую рабочую  силу в лице крепостных крестьян; частновладельческие предприятия купцов, мещан, государственных крестьян, пользовавшихся вольнонаемной рабочей силой (72,с.95). Социальную принадлежность владельцев бахмутских предприятий выяснить пока нельзя, собственно говоря, как и их имена. Известно, что в 1845 году 2-й гильдии купец С.А.Лобасов открыл в городе завод сальных свечей, на котором работало три человека. Это, пожалуй, единственное достоверное сведение об экономике дореформенного Бахмута, но с уверенностью можно сказать, что пионерами предпринимательства в городе были именно купцы. Ко времени появления предприятий в Бахмуте, то есть и в России, «к 1825 году цитаделей крепостного труда оставались лишь дворянские суконные, металлургические /…/ помещичьи предприятия. На остальных /…/ господствовал уже вольнонаемный труд. Промышленность уже /…/ превратилась в «свободную фабрику» (85, с.532).
Суконного и металлургического производств в Бахмуте не было, не было и крепостного труда, но были купцы, они-то и стали той силой, которая смогла заложить основы промышленности. В масштабах страны роль купечества в создании промышленности была определяющей. «Русская промышленность, - писал потомственный купец, русский политический деятель П.А.Бурышкин, - создавалась не казенными усилиями и, за редкими исключениями, не руками лиц дворянского сословия. Русские фабрики были построены и оборудованы русским купечеством. Промышленность в России вышло из торговли» (63, с.21).   
Мы уже отмечали, что бахмутская промышленность преимущественно ориентировалась на занятие  обработкой продуктов животноводства и растительного сырья, особенно – на традиционное животноводство. Степные губернии Новороссии еще  вплоть до самой середины XIX века «представляла собой еще колонию /…/ с исключительным производством сельскохозяйственных продуктов, сбываемых в обмен на промышленные изделия метрополии» (85, с.545). Даже в 1860 году, когда в Бахмутском уезде уже начала развиваться тяжелая промышленность (в 1858 году на территории современного Енакиево был заложен доменный завод), предприятия Бахмута, работающие на животноводство, составляли 80%. В этой «промышленности» доминировали все те же салотопенные заводики – появившиеся из древних промыслов. При этой технологии сырой продукт получали в крестьянском хозяйстве, где для обработки не требовалось сложных машин. «Технологи» того времени  подразделяли сало на желтое (одножаровое и двужаровое), белое, разливное, слойковое (баранье и козлиное). Слойковым сало называлось из-за того, что наливалось зимой в бочки слоями, каждый слой замораживался и пробеливался (149, с.339; 150). В Бахмуте вместо бочонков  животный жир расфасовывали в кутыри (овечьи желудки) и продавали потребителям.
 Своеобразная «отара уезда» достигала до 240 тысяч голов. В то время владели этими заводиками, в основном, купцы, а работали вольнонаемные рабочие. Именно в Бахмуте сосредотачивались 12% салотопенных заводов всей губернии и 4% малороссийских заводов всей отрасли (94, с.343). Их значение особо подчеркивал Екатеринославский губернатор в отчете за 1860 года, отмечая, что расположены «главнейшие заводы салотопенные в городах Екатеринославе, Новомосковске, Бахмуте и Ростове, отпускающие сало в значительном количестве за границу» (33, л.л.3об.-4).
Эта «экспортная» продукция была и основным сырьем для сальных свечей и мыла. В Бахмуте находилось три из тринадцати свечных заводов Екатеринославской губернии, один из которых как раз и принадлежал купцу С.А.Лобасову. С салотопенным производством было связано с мыловарением. Один из четырех мыловаренных заводов губернии тоже находились в Бахмуте. Это тоже были несложными производствами, но имелись и свои технологические нюансы. Для того чтобы свечи были не слишком мягкими, не сильно оплывали, долго горели и не имели неприятного запаха, еще при салотоплении нужно было отделять твердую часть сала (стеарин) от жидкой, быстро портящейся части (олеина). Стеариновые свечи сочетали свойства восковых (хорошее горение) и сальных (дешевизна) свечей (Там же).
В 50-е годы в Бахмуте появился в своем роде уникальный завод. В нем производили и более качественные свечи – восковые.  Его уникальность в том, что он был единственным в губернии. В 1857 году появился воскобойным завод – один из трех в губернии. Несомненно, это говорит о том, что в это время Бахмутский уезд становится признанным центром пчеловодства. Этот факт подтверждал и краевед из дореволюционного Бахмута Л.Гаевой. В 1908 году он сокрушался по поводу упадка пчеловодства в уезде в конце XIX – начале XX века «против прежнего» (46, с.25). Вряд ли сетования краеведа услышало бахмутское руководство, но «пчеловодство в Бахмутском уезде /…/ неожиданно начало развиваться и с каждым годом принимать более планомерный и промышленный характер» (123, с.4). Если в 1906 году в уезде насчитывалось 1 600 ульев, то в следующем году количество их возросло до 5 000, а через год, в 1908 году, – до 9 000. А успехами местных пчеловодов заинтересовались в столице, и департамент земледелия назначил в этот край инструктора по пчеловодству (Там же).
Но это будет позже, а пока предприятий, берущихся за переработкой растительного сырья, было немного. Две «веревочные фабрики» существовали еще в 40-е годы. В 50-е годы открылся пивоваренный завод, работавший на местном сырье – солода и хмеля. Но этот завод вскоре закрыли: в то время пенный напиток почему-то в южных регионах еще не успел прижиться.
С 1860 года в Бахмуте известна табачная фабрика. Опыты в товарном табаководстве успехов не достигли: о Бахмутской табачной фабрике упоминается еще только раз – в 1872 году (42, л.л.29, 30об., 33-34). Местный самосад потребителей не вдохновил, народ подсел на турецкий табак, и очагом табачной промышленности в регионе сделались исключительно греческие и армянские колонии в Мариупольском округе (72, с.120).
Что же касается бахмутских предприятий, занимающихся добычей и переработкой полезных ископаемых, то в дореформенное время их существовало практически единицы. Странно, но к этому времени многие ископаемые уже были открыты. Уже упоминались работы Е.П.Ковалевского, впервые описавшего геологические богатства «особенного горного кряжа», который он назвал «Донецким» (75, с.3). За экспедицией Е.П.Ковалевского последовала экспедиция 1837-1838 годов, которую финансировал потомок известного горнозаводчика XVIII века А.Н.Демидов, а возглавлял французский ученый Ле Пле. В 1841-1842 годах Бахмутский уезд оказался в зоне интересов экспедиции под руководством знаменитого английского геолога Р.Мурчисона. Эти экспедиции не только обогатили науку новыми знаниями по геологии России и привлекли внимания к подземным богатствам Северного Причерноморья, но и создали теоретическую базу, на основе которой во 2-й половине XIX века началось бурное развитие промышленности в Бахмутском крае, началось открытие «Новой Америки».
Экономическая отсталость страны в дореформенное время не позволила стране приступить к масштабному освоения богатств края. Даже в подготовке названных экспедиций правительств ограничилось «милостивым одобрением» и участие в расходах по изданию четырехтомного труда по геологии после экспедиции Мурчисона. Резко тормозило развитие края и финансовая бюрократия, сдерживавшее развитие тяжелых отраслей промышленности, в том числе и горнодобывающей, требовавших солидных капиталовложений. Поэтому «некопиталистым» промышленникам и купцам – а именно из  таких как братья Илларион и Андрей Першины, Савва Косенко, Матвей Стрелин, Василий Троянов и другие состоял деловой мир Бахмута – разработка недр в ту пору была не по карману.
В чиновничьих кругах дореформенной России отношение к купцам было вообще своеобразным: «либо враждебным, либо презрительным, либо «сверху вниз», либо ироническим» (63, с.79). Литератор Сергей Атава едко охарактеризовал отношение к купцам того времени: «На купца смотрели не то чтобы с презрением, а так, как-то чудно. Где, дескать, тебе до нас. Такой же ты мужик, как и все, только вот синий сюртук носишь, да и пообтесался немного между господами, а посадить обедать с собой все-таки нельзя – в салфетку сморкаешься» (Там же). В литературе того времени – масса примеров такого отношения к купцам.  Есть и документальные, архивные  подтверждения. В Бахмутском крае имелись, так сказать, и «особенности национального купечества» которые отмечали дотошные чиновники: «Сословие купеческое имеет отличительный характер /…/ по своей разноплеменности и степени образования. Здесь есть купцы малороссияне, греки, армяне и евреи. Несмотря на одинаковый образ занятий, каждое из этих племен имеет особенности, заметно различающих их между собой. Купцов из Великороссии здесь гораздо более в уездных городах, чем малороссиян, хотя в народонаселении малороссийское племя значительно преобладает. Это доказывает, что в характере малороссиян мало побуждений к промышленным предприятиям» (139).
 В качестве образца можно привести занятное «Дело департамента горных и соляных дел по прошению купеческого сына Степана Иваницкого о дозволении ему устроить на бахмутском выгоне солеваренный завод» (19). Оно любопытно в качестве образчика бюрократического отношений к купцам того времени.


Глава 5
Эпистолярий купца Иваницкого

2 октября 1860 года «города Славянска купец 3-й гильдии Степан Аристархов сын Иваницкий» на гербовом бланке стоимостью 90 копеек серебром обратился с просьбой к царю. «Всепресветлейший державнейший великий государь император Александр Николаевич, самодержец Всероссийский, государь всемилостивейший! – писал Иваницкий. – Занимаясь в городе Славянске /…/ солеварением, я практически приобрел познания в розыске скрытых в недрах земли соляных источников. /…/ Проезжая по бахмутскому выгону, заметил: в некоторых местах должны находиться таковые» (19, л.1). Далее наблюдательный купец просит разрешить постройку солеваренного завода. Для этого Бахмутский магистрат уже выделил четыре десятины земли, надеясь в случае положительного решения о постройки завода получать в городскую казну 12 рублей серебром ежегодно в качестве арендной платы. Согласие городских властей удостоверялось выписью из магистратского журнала и ходатайствами бахмутских купцов.
Проситель был всего-навсего купцом 3-й гильдии, а, следовательно, небогат, да и остальные бахмутские купцы – не миллионщиками. Поэтому Иваницкий просил царя освободить его от уплаты акциза в течение двенадцати лет. Но акциз был самым распространенным косвенным налогом в России, которым облагались продукты массового потребления – сахар, чай, табак, соль и целый ряд других товаров. Взимался он с производителя или продавца и перелагался в цене на потребителя. Доход от акциза занимал одно из первых мест в государственном бюджете. Например, акциз только от питейных заведений в 1883 году составлял более 30% бюджета (107, с.43). Поэтому правительство крайне редко и неохотно шло на его отмену. Неудивительно, что отказали и Иваницкому. В начале 1951 году он получил ответ из Министерства финансов. В нем говорилось, что, во-первых, если он собирается строить завод в Бахмуте, ему необходимо и там получить свидетельство о купеческом состоянии по 3-й гильдии, а, во-вторых, что касается освобождения от уплаты акциза, то «ходатайство это как несоответствующее пользе казны, подлежит удовлетворению быть не может» (19, л.5). В правительстве в это время шла подготовка к проведению финансовой реформы и к созданию Акцизных управлений (78,с.240). Последнее учреждение должно было строго следить за уплатой налогов, поэтому ни о каком послаблении в данном вопросе в это время не могло быть и речи.
Но Иваницкий все же решил выполнить первое условие – он стал бахмутским купцом, и теперь он «со товарищи» решили взять царя измором количеством прошений. Сначала 3 марта 1861 года прошение послали бахмутчане, а 10 марта – и сам Иваницкий. 19 февраля 1861 года в шестую годовщину своего вступления на престол, Александр II подписал «Манифест» и «Положение», ликвидировавшие крепостное право в России. Воодушевленные этим судьбоносным событием, бахмутские продолжили писать на высочайшее имя. Иваницкий просил царя «не оставить милостивейшим решением предоставить /…/ возможность быть в числе полезных граждан, стремящихся к общественному благу (19, л.23об.). В ответ Царь-Освободитель опять отказал.
9 июля Иваницкий снова пишет царю и, видимо, уже на правах старого знакомого, обращается к нему на «ты». Он пишет: «Если бы предмет этот не был сопряжен с народными выгодами целого общества, уповающего на высокую монаршую милость Твою, Государь, я не осмелился бы обратиться к Твоему величию. /…/ Быть может /…/ в этом деле Богоугодно будет осчастливить меня, Государь, быть полезным Тебе и Отечеству осуществить местность, не приносящее до сего времени ни казне, ни обществу никаких доходов, и тем оправдать действия моего усердия в отношении развития коммерческих народных действий, чрез которые сотни душ будут иметь лучшие средства содержать себя с семействами» (19, л.30об.). И уж совсем доверительным тоном Иваницкий пытался увещевать царя: «Могу ли я, Государь, в первые годы действия моего завода оправдать могущие быть казне расходы и не вовлечь ее в убыток /…/ в состоянии ли я буду, платя акцизы наравне с простыми заводчиками усовершенствовать те источники и привести мое заведение в процветание?» (Там же).
Кто знает, если бы эту переписку вел сам царь, он бы, скорее всего, не устоял перед красноречием бахмутского купца, перед его эпистолярного мастерства. Возможно, Александр Николаевич и Степан Аристархович стали бы добрыми приятелями… Но все нити дела были в руках бездушных столичных чиновников для которых купцы, тем более – провинциальные, были людьми даже не второго сорта…
Видимо, потеряв всякую надежду объяснить третьегильдейному бахмутскому купцу необходимость и важность акцизного налога вообще и акциза с будущего солеваренного завода в частности, чиновники начали отвечать Иваницкому все реже. Продолжая писать на имя высочайшее имя, бахмутские купцы попытались соблазнить царя обещанием в случае освобождения от акциза прославить его на все века в памяти потомков. «…Тогда память, оказанная Тобой, Великий Государь, к нам милости осуществлением этих выгод, в потомстве нашего останется навсегда незабвенно» (19, л.44). Однако и это не помогло, и в ответ пришел очередной отказ.
Постепенно затухая, переписка тянулась до конца 1862 года. И закончилась всеобщим поражением. Иваницкий не получил разрешения на строительство завода. Бахмутчане – рабочих мест и доходов в городской бюджет. Государственная казна – акциза. Царь – вечной памяти в сердцах бахмутчан. Правда, царь приобрел вечную память как Царь-Освободитель. Освободителем от крепостничества, а не от акциза. А частное мнение бахмутских купцов ему было глубоко безразлично.      


Глава 6
Последствия реформы

Отмена крепостного права значительно повлияла на социально-экономическое развитие страны, подтолкнула ее, растормошило все общество.  Для самых растормошенных представителей общества, для самых активных деятелей Реформы Александр II в 1864-1865 годах учредил серебряный крест «За введение в действие Положений 1861 года». В Бахмутском уезде эту награду получил предводитель уездного дворянства барон Адам Александрович Фитингоф (168).
В уезде, разумеется, тоже происходили изменения, качественные и количественные сдвиги, сначала медленно, а затем все уверенней. Бахмутские крестьяне постепенно оправлялись от убытков, нанесенных реформой. Убытки были существенными. Если до реформы на одну ревизскую душу приходилось до 3,58 десятин земли, то после реформы – 2,8. Выкупные платежи в 3-4 раза превышали рыночную стоимость земли. Около 28% ревизских душ вообще не получило наделов. Неслучайно треть помещичьих сел уезда (Дружковка, Еленовка, Елизаветовка и другие) выступили с требованиями «действительной свободы», и против них применили силу (74, с.91). И народ начал постепенно «растекаться», мигрировать.
Одна из причин для миграций, опять же – обстоятельства природного характера. Сельское хозяйство в значительной степени оставалось зависимой от них, а они, эти обстоятельства, и во 2-й половине XIX века продолжала не баловать земледельцев, не позволяли расслабиться. Климат в целом стал более мягким, экстремальные явления все-таки случались реже, но все же современников их масштабы продолжали поражать. Уже в 1862 году из-за почти повсеместной засухи урожай собрали в шесть раз меньше прошлогоднего (62,с.444). Такая же ситуация повторилась в 1863 году (60, с.117). К тому же вспыхнула эпидемия холеры.
Очередная засуха началась в 1871 году и продолжалась в течение пяти лет подряд (60, с.118). И эпидемия холеры вспыхнула снова. Теперь уже даже сумели определить источник. Земский разъездной врач Твердохлебов в 1872 году писал: «Первым заболел холерой крестьянин Прилуцкого уезда Полтавской губернии Максим Скрипенко, который приехал в Бахмут на ярмарку. Через три дня крестьянин умер. От него заразились все, кто с ним общался». После этого в Бахмуте с 1 июля по 25 августа заболели 164 человека, умерли 85. В уезде эпидемия продолжалась по 25 сентября. За это время заболели 1 169 человек, а умерли 459 человек (208).
На этот раз с эпидемией боролись не только иконой Богоматери и крестными ходами. Боролись довольно активно. Город разделили на три участка и распределили врачей – по два опекуна и по два помощника в каждом. Опекуны наблюдали за свежестью привозом продуктов на базаре. Помощники врача следили за чистотой дворов, обработкой отхожих мест с помощью извести и медным купоросом, находили больных и сообщали участковому врачу. Комитет содействия здоровью выделял лекарства для неимущих больных. Больных лечили препаратами опиума, каплями Боткина с хинином, хлороформом и «задерживающими клизмами». Для поднятия сил давали «внутрь возбуждающий мускус, камфару, валериану, водку, вино» (Там же). Возможно, это и позволило удержать статистику летального исхода в 52% в городе и в 39% в уезде. Кстати, в настоящее время летальный исход составляет 5-10%.
Испытания продолжались. Во время жесточайшей засухи 1885 года степь выгорела дотла (60, с.117). Еще более страшная картина наблюдалась в 1892 году, когда сушь сопровождалась пыльными бурями, которые пронеслись от Одессы до Петербурга (60. с.120). Снова вспыхнула холера. И снова нашли  источник эпидемии. Только не приезжего крестьянина, а всех местных евреев. Толпа рабочих устроила в городе пожар и погром. Люди почему-то считали евреев виновниками в распространении холеры. Во время этого приступа мракобесия полностью сгорели синагога, гостиница, много еврейских домов. В огне погибли 80 евреев. Священник Александр Матвиевский с крестом в руках пытался остановить озверевшую толпу, но только вмешательство казаков остановило погром (208).
 Часто засухе сопутствовал падеж скота от бескормицы, как это наблюдалось в 1897 и 1898 годах, когда выгорели пастбища, поля и огороды, а дороги превратились в пыльные реки (60, с.с.121-122). Периодически засухи чередовались с жестокими зимними морозами начала 70-х, начала 90-х и в 1910 годы (62, с.с.453, 476; 60, с.118). Кризис 70-х годов, вызванный неурожаем, по своим масштабам приравнивался к голоду 1848-1849 годов, а по некоторым данные и превосходил его. «Число нуждающихся в Бахмутском уезде по некоторым волостям достигает до общего числа всех крестьян», - писала газета «Южный край» в 1881 году (88).
Интересно, что в «кризисные» 70-е годы, цены на продукты питания по сравнению с конца 30-х годов почти не выросли. За такую же курицу просили 70 копеек, за гуся, который ранее стоил 1 рубль 20 копеек, можно было купить за 1 рубль 65 копеек, но можно – и за 65 копеек. За фунт говядины раньше просили 14 копеек, а сейчас 18 копеек. Живая рыба (окунь, судак, щука) практически не подорожала и стоила от 15 до 30 копеек. Причем, средняя зарплата по стране составляла 240 рублей за год или 20 рублей за месяц (158).
В 1881 году, когда правительство издало «Временные правила», разрешавшие переселение, гонимые нуждой крестьяне стали массово уходить на заработки. Работу стремились найти знакомую, земледельческую. Корреспондент газеты «Южный край» весной 1881 года писал: «Тянутся земледельцы-работники в новые края, ищут работу, /…/ а пойти в ряды городского пролетариата – не хотят, не могут, противно, не по душе, несмотря на то, что все направлено к тому, чтобы толкнуть их на дорогу «босой команды», как своеобразно зовет пролетария русский человек» (13). Но со временем крестьянам все же пришлось вступить на эту дорогу, и они потянулись на заводы уезда, сначала в качестве подсобных и сезонных рабочих, а потом и полностью начали переселяться в города.
Примерную картину можно было наблюдать и в Бахмуте. И в первые десятилетия после отмены крепостного правы городская экономика оставалась крепко связанной к сельскому хозяйству. Она все так же основывалась на обработке продуктов животноводства, затем растительного сырья. Но теперь в городе появился избыток рабочей силы. При всей драматизме ситуации, этот факт стимулировал развитие местной экономики. Если в стране кризис ознаменовался падение производства в основных отраслях промышленности, то в Бахмуте, где таких производств практически не было, экономическая жизнь не только угасла, но, наоборот, заметно активизировалась. Самые крупные предприятия в Бахмуте начали возникать именно в это время. Как раз в те годы, когда в стране резко снизились темпы железного строительства, к Бахмуте подвели специальную «персональную» тупиковую железнодорожную ветку. Именно в это город начал благоустраиваться – в нем проложили водопровод, на улицах появилось освещение.
Да и местные промышленники, и местная интеллигенция уже понимали, какие возможности открываются перед краем, в недрах которого хранятся несметные богатства. В 1881 году бахмутский журналист газеты «Южный край» В.Онуфриев опубликовал статью с красноречивым заголовком «Степь богата, а население бедствует». В ней он, перечислив все известные на то время в уезде источники минерального сырья, обратился к промышленникам и банкирам с резонным вопросом: «Не следует ли /…/  вместо того, чтобы испытывать затруднения (которые скоро увеличатся до размеров грандиозных) /…/ внести в край благоденствие открытием ему кредита под минеральные богатства? (88).
И количество предприятий, занятых обработкой продуктов сельского хозяйства, постепенно было сведено к минимума, необходимого для удовлетворения потребностей города. Число же предприятий, занятых обработкой полезных ископаемых (глины), возросло. Почти все эти бахмутские кирпичные «заводы» того времени были сезонными, работали на них крестьяне из окрестных сел, работали четыре-шесть месяцев в году. Но и этот рост промышленного потенциала заметили в губернской столице. 6 июля 1883 год газета «Екатеринославский листок» отметила, что вряд ли найдется в губернии еще один такой город, как Бахмут, где так много заводов по обработке местного сырья (130). Известна такая же попытка купца 2-й гильдии, Бахмутского головы, И.М.Клейменов построить к востоку от Бахмута в селе Калиновка медеплавильный завод. Но – всего лишь попытка.
Становление бахмутской экономики не обошлось без экспериментов. Эксперименты, как и полагалось на Руси, в таких случаях проводились методом проб и ошибок, по экстенсивной технологии, с быстрым образованием новых предприятий и с не менее быстрым их развалом. Многие понимали неприемлемость таких методов, и журналисты протестовали: «По большей части месторождения и рудники попали в руки прходимцев-евреев и других кулаков, которые, платя ничтожные деньги, а нередко за несколько ведер водки, заарендовали /…/ богатые залежи и стали разрабатывать их по-своему, хищническим образом, лишь бы поскорее нажиться» - писал Онуфриев (88). Собственно говоря, вся мировая практика промышленного развития, шла по такому же пути. В Бахмуте стабилизация произошла в 90-е годы, когда в городе осталось несколько устоявшихся предприятий. И история  каждого из них несет на себе неизгладимую печать того времени.


Глава 7
«Быть в числе полезных граждан»

Нужно вспомнить, что тема бахмутского солеварение красной нитью проходила через всю историю дореволюционного Бахмута. После закрытия солеваренного завода в начале XIX века периодически возникали «прожекты» восстановления завода. Но даже в первые пореформенные годы возрождение солеварения для местных купцов оказался проектом «не подъемным».  Одного благородного желания «быть в числе полезных граждан, стремящихся к общественному благу», оказалось недостаточным. Это был тот случай, когда желания не совпадали с финансовыми возможностями. Но экономика Донбасса стремительно развивалась. На просторах громадного Бахмутского края менялась жизнь, менялись люди, и то, что в 1862 году оказалось невозможным для объединивших свои усилия купцов бахмутским, стало возможным для одного купца, таганрогского – Ивана Петровича Скараманги.
В пореформенной России отношение к купцу вообще быстро претерпело разительные, но логичные изменения. С.Атава образно обрисовал беспомощность помещика перед купцом: «Всем нам в то время до зарезу нужны были деньги. А деньги были у купца. Надо, стало быть, за ними обратиться к нему. Мы обнищали, и он давал» (6). Купец, понятное дело, давал под проценты. Давал и раз, и два, и третий раз… Потом долго и терпеливо ждал возврата денег, а потом предъявлял законные права. Купеческие капиталы росли, росло и значение купца во всех сферах жизни. «Дворяне завидовали купечеству, купечество щеголяло своим стремлением к цивилизации и культуре», - писал в мемуарах В.И.Немирович-Данченко (63, с.82).
Уже в 50-е годы бахмутские купцы для оформления оптовых торговых и имущественных соглашений начали пользоваться услугами маклера-нотариуса – титулярного советника Василия Масленникова (102). И не зря. В 1866 году по числу торговцев город занимал почетное третье место в губернии. Кроме 119 купцов 2-й гильдии, имелся даже один купец 1-й гильдии (173). Но бахмутские масштабы все-таки были мельче, размахи были не те… А вот Таганрог считался третьим по значимости портом в Российской империи и давно утвердился как центр черноморской торговли. Только в 1860 году через него вывезли товаров на сумму 8 768 519 рублей. В Таганроге было немало купцов, воротившим крупными, иногда миллионными капиталами (72, с.198). Одним из них и был Иван Петрович Скараманга, сыгравший заметную роль в истории города.
В Бахмуте в это время проживало 17 990 жителей, было 128 каменных и 1661 деревянных домов, а стоимость всего городского имущества составляла всего-навсего 774,7 тысяч рублей (141).
Нам хорошо известны имена первооткрывателей каменной соли в Бахмутском крае: Е.П.Ковалевский, предсказавший наличие каменной соли, А.П.Карпинский и Н.Д.Борисяк, теоретически обосновавшие ее локализацию именно в Бахмуте, А.В.Гуров, молодой геолог, еще не профессор. Первая на юге буровая скважина, которая открыла в 1871 году в Бахмуте мощные залежи каменной соли, проведена при ближайшем участии  А.В.Гурова. Имя же купца 1-й гильдии И.П.Скараманги, рискнувшего финансировать это дорогостоящее предприятие, чуть не затерялось в архивах. Но именно при непосредственном участии этого купца была поставлена жирная точка в солеваренной эпопеи Бахмута.
В силу каких-то непонятных обстоятельств Скараманга не смог по достоинству оценить открывающиеся перед ним возможности и перспективы, связанные с каменной солью. Соледобывающую шахту он строить не стал, хотя земля ему отводилась как для солеваренного завода, так «равно и подземных шахт» (40, с.56). Возможно, сыграл свою роль устоявшийся стереотип «бахмутского солеварения». Возможно, все планы Ивана Петровича были сориентированы уже только на строительство солеваренного завод. Возможно, он начал не на пустом месте, так как есть смутные упоминания о том, что в 1869 году в Бахмуте уже действовал небольшой солеваренный заводик и даже соляные купальни, устроенные неким Койлу (131). Как бы там ни было, но Скараманга все свои финансовые ресурсы вложил в грандиозный по тем временам проект. Грандиозный не только для Бахмута, для России, но и для Европы. Технические проблемы, связанные со строительством завода, его оборудование и технологический процесс очень подробны описаны В.П.Горшковым в его книге (71). Для нас же в данном случае представляет интерес роль и место завода на общем фоне экономики Бахмута.
Уже само появление в Бахмуте купца 1-й гильдии стало событием. В одном из документов он уважительно назван «таганрогским значительным капиталистом» (55, с.52). 30 июня 1873 года Скараманга заключил с Городской Думой выгодный для обеих сторон контракт сроком на 81 год. За пять десятин земли на городском выгоне купец обязался платить в городскую казну в первые десять лет по 200 рублей в год; во второе десятилетие по 300 рублей; в третье – по 400 рублей; в четвертое – по 500; а остальной срок по 1 000 рублей ежегодно (41, с.12). Не сложно посчитать, что при благоприятном раскладе за 81 год, к 1954 году, городская казна обогатилась бы на 55 000 рублей, а завод должен был перейти в собственность города. Расклада не получилась.
На строительстве завода было задействовано 215 человек. Для Бахмута это означало, что примерно полторы сотни семей получали дополнительный заработок. В условиях кризиса 70-х годов стройка являлась большим подспорьем и для жителей уезда.
Перспективы казались очень радужными, и первоначальный проект, образцом для которого послужил солеваренный завод в прусском городе Шененбеке, дававший 800 тысяч пудов соли в год, был заменен проектом, скопированным с завода во французском Нанси, рассчитанного на выработку до 1,8 миллионов пудов (71, с.5).
Бахмутчане, пожалуй, впервые увидели, что означает строить с размахом. За полторы года (с 30 июня 1873 года по 2 декабря 1874 года) построили корпуса и подсобные помещения, начиненные современным американским, английским и отечественным оборудованием, планировалось строительство газового завода для освещения всех городских служб, создавалась система противопожарной безопасности, строилось общежитие для рабочих (71, с.6-8).   
К заводу проявили интерес не только в Бахмуте. Наверное, со времен русско-турецких войн XVIII века город не видел такого нашествия столичных сановников. Директор департамента неокладных сборов барон Г.С.Розен «лично убедился» в огромных финансовых затратах при постройке завода. «Тщательно осматривал» завод  горный инженер в чине чиновника особых поручений из Горного ведомства В.Г.Ерофеев. «Изволил  осчастливить своим посещением /…/ и оказать милость содействием» в проведении железнодорожной ветки «почти до самого завода» министр государственных имуществ П.А.Валуев (44, л.1об., 13об.) и еще множество других не менее замечательных людей.
Но неожиданно для всех, и прежде всего для самого Скараманги, после пуска завода начались трудности со сбытом продукцию. Несмотря на то, что соль была очень высокого качества, не уступавшей ввозимой в Петербург из Англии ливерпульской соли, ее не брали. «Публика, к сожалению, на качество соли не обратила внимания и по привычке покупает крымскую и другие соли, потому собственно, что те соли продаются дешевле», - сетовал городской голова В.А.Ангелиди (44, л.18). Весной 1876 года цена упала до минимума, варку соли вообще прекратили. Затем снова возобновили, но в очень незначительном количестве и то лишь с единственной целью – «чтобы не лишиться опытных рабочих» (44, л.150. Вероятнее всего, строительство такого мощного завода, с самого начала было досадной ошибкой. О многом говорит только один факт: рассола, образующегося в скважинах путем естественного притока, не хватало для загрузки всех мощностей завода. Пришлось прорубить четыре колодца, и с помощью насоса перекачивать из них воду в скважины для растворения каменной соли (71, с.с.9-10). Другими словами, вместо того, чтобы с самого начала построить шахту по добычи каменной соли, Иван Петрович построил завод, на котором каменную соль, залегающую в недрах, сначала растворяли, а затем из выкаченного рассола снова выпаривали соль. Понятно, что себестоимость такой соли была выше, чем крымской, самосадочной.
Именитый миллионщик, как в свое время простой купец Иваницкий, был вынужден обратиться к правительству с просьбой отменить на десять лет все тот же злополучный акцизный налог. Но Скараманга, вероятно, понимал, что отмена налога – дело почти нереальное, в лучшем случае, временное и спасти производство не может. Не прекращая выварку соли, он затеял перепрофилирование завода на выпуск новой продукции. В 1875 году он приобрел «привилегию» (лицензию) на производство соды «по новейшей технологии». В случае осуществления проекта этот первый в стране содовый завод удовлетворил бы потребность России в соде более, чем на 80% и обеспечил бы работой 600 жителей Бахмута (44, л.18об., 24, 30).
Но в 1879 году И.П.Скараманга умер, завод перешел в собственность его жены – Агриры Егоровны. Солеваренный завод к удивлению многих не прекратил существования, хотя мнение о том, что «конкуренция по соляному делу с рудничным способом для завода немыслима», была довольно устойчивым (88).
Завод, все же освобожденный от акциза, просуществовал ни много ни мало еще целых тридцать пять лет. За это время он даже расширился. Вместо пяти солеваренных сковород к концу 80-х годов действовало двенадцать. А в 1904-1908 годах при заводе наладили производство литых изделий из черных и цветных металлов. В 1881 году бахмутская соль выставлялась на Всероссийской художественно-промышленной выставке в Москве (43, л.л. 11-12). Уже в следующем году на такой же выставке продукция завода была награждена серебряной медалью. Аналогичной наградой продукция завода Скараманги удостаивалась еще не один раз: в 1881 году на Екатеринославской губернской выставке сельскохозяйственных производителей в 1881 году, потом на Одесской выставке в 1884 году, затем в Париже на Международной выставке в 1889 году и в Нижнем Новгороде в 1896 году. Большой серебряной медалью наградило в 1908 году бахмутскую продукцию Харьковское Общество сельского хозяйства и сельскохозяйственной промышленности. Но самой большой наградой был Гран-при и большая медаль, полученная в 1907 году в Лондоне. Этот приз подтвердил превосходство бахмутской соли над знаменитой ливерпульской, которая в свое время служила ориентиром качества купцу И.П.Скараманге.
Завод все же вполне успешно конкурировал с появившимися вокруг возле Бахмута соляными шахтами. А при шахтах периодически возникали солеваренные заводики (Онуфриева, Харламовский, Брянцевско-Преображенский), но они были маломощными, существовали недолго и ощутимую конкуренцию Бахмутскому заводу составить не могли.
История соледобычи в Бахмутском крае обширно и вполне исчерпывающе изложена В.П.Горшковым (71) и повторяться не следует. Правда, в истории Бахмута был момент, не отраженный в книге В.П.Горшкова. Тогда соляные шахты могли возникнуть и прямо за воротами завода Скараманги, а то и в центре города. Когда стало очевидным, которые неисчислимые запасы каменной соли находятся прямо под руками, местных предпринимателей охватила «соляная лихорадка». Вдруг вспомнили указ Екатерины II-й, по которому земледельцы объявлялись полными хозяевами не только поверхности своих земельных участков, но и их недр. Этот указ 1782 года гласил: «Право собственности каждого в имении его распространяем /…/ не на одной поверхности земли /…/ но и в самих недрах /…/ ему принадлежащих, на все сокровенные минералы и произращение их» (74, с.49). И городские землевладельцы начали атаковать Управу прошениями о разрешения строительства шахт на своих земельных участках. Наиболее рьяные намеревались использовать под шахты свои приусадебные участки в черте города.
Любопытно, но Дума была не против. Кто ее, Думу, знает – возможно, она рассчитывала получить неожиданные прибыли с налога на соледобычу и пополнить городскую казну. Поэтому 23 ноября 1882 года Дума через губернатора обратилась за соответствующим разрешением в Петербург (55, с.124). И только решение Горного ученого комитета, который в принципе не отрицал возможности строительства таких шахт в городской черте, но поставил условие – установить зоны безопасности для окружающих построек, равную не менее 0,5 квадратной версты. Это и предотвратило превращение Бахмута в соляной Клондайк. А уточнение комитета о том, что шахтные стволы «должны быть закладываемы вне черты  города или его строений, дабы с одной стороны не стеснять производство горных работ близостью обывательских строений, а с другой стороны – удалить всякую опасность для сих последних» (55, с.с.130-131) окончательно разрушил мечты о добыче соли во дворах собственных домов.
Одной из причин закрытия солеваренного завода стало значительное понижение уровня рассола в заводских скважинах, связанное с интенсивной откачкой воды из ближайшей шахты  Общества «Бахмутская соль». Так каменная соль, к открытию которой И.П.Скараманга имел непосредственное участие, погубила его детище – солеваренный завод. Так сбылись предсказания специалистов, в том числе и В.А.Ангелиди, который в одной из своих многочисленных корреспонденций в столицу писал: «Эти новые изыскания подземного богатства несомненно дадут и другим предпринимателям полную возможность без риска бурить /…/ варить или открыть шахты и добывать каменную соль. /…/ А если это осуществится скоро, то Бахмутский солеваренный завод, владелец которого первый рискнул издержать громадный капитал, окончательно погибнет от конкуренции, ибо расходы на верное дело идут правильнее, чем на дело неизвестное» (44, л. 22об., 23).

Глава 8
«Безотлагательность необходимости»

С именем купца И.П.Скараманги непосредственно связано еще одно знаменательное событие в жизни Бахмута – строительство железной дороги. Не стоит говорить о том, какую роль сыграло железнодорожное строительство в экономике обширной страны. Громадная территория, многомиллионное население, удаленность окраин… Но особое значение имели железные дороги для горнозаводских промышленных предприятий, чья продукция отличалась громоздкостью. Постепенно сеть железных дорог и в Донецком бассейне становилась все гуще. Но получалось как-то так, что Бахмут, столица Донбасса, или «новой Америки», всякий раз оставался в стороне от строящихся магистралей.
И вот, наконец, в конце 1869 году, когда железнодорожный бум был в разгаре, и «все бросились на сооружение дорог» (49, с.43), бахмутская общественность обеспокоилась и обратилась к правительству, скромно напоминая о «безотлагательности необходимости соединить город их железной дорогой с Харьковско-Азовской линии» (55, с.26). Объяснялась и необходимость такого соединения: «Город Бахмут, бывший до сего центром всей торговли Бахмутского уезда и части Земли Войска Донского, оставаясь в двадцати верстах от железной дороги, естественно, не может поддержать своего прежнего значения, и ввоз товаров уменьшился. С проведением железной дороги, само собой, значение его в торговом отношении восстановится» (55, с.51). За бахмутчан ходатайствовал житель города Харькова, действительный статский советник, князь А.П.Трубецкой. Он не только ходатайствовал, но и организовал изыскательские работы на предполагаемой трассе. Правда, надежды на концессии в этот раз не оправдались.
Но через несколько лет, в начале 70-х годов в борьбу за  выход Бахмута к железным дорогам подключился И.П.Скараманга. Купец понимал, что без железнодорожного транспорта ритмичный вывоз соли будет практически невозможен. Не возить же соль чумацкими мажарами? Поэтому он согласился взять концессию на свое имя «без всяких гарантий и субсидий правительства» (55, с.56) для строительства железной дороги от Константиновки до Лисичанска через Бахмут. «При сем, - писал купец в столицу, - имеет честь представить /…/ подписку банкира в том, что касается (средств – А.К.) на сооружение дороги /…/ находится налицо» (55, с.с.56-57). Для того, чтобы представить, какими средствами оперировал Скараманга, какие деньги он мог выложить «налицо», необходимо назвать сметную стоимость дороги – 7 787 277 рублей 02 копейки (21, л.90). Настоящий купеческий подарок, а может быть, и царский.
Хлопоты по строительству Скараманга передал своему поверенному В.А.Ангелиди.  Купец Василий Ангелиевич Ангелиди, который с 1866 года, будучи городским головой, уже пытался найти средства на строительство дороги, но тогда не получилось. И теперь даже не мог себе представить, что после всех мытарств дело пошло, и так необходимая дорога будет, наконец, построена.
В дальнейшем круг заинтересованных лиц в  строительстве дороги изменился, изменили и условия   строительства, да и в сам маршрут трассы внесли изменения. Теперь новая дорога начиналась с Краматорска, шла на Попасную, а затем уже на Лисичанск. Поскольку высота водораздела рек Торца и Бахмутки были велики, а спуск к городу Бахмута довольно крутой, решили проложить дорогу к городу через пригород Ступки по наиболее пологой части водораздела. Таким образом, линия к Бахмуту совершала поворот «в сторону обратную ее общего направлению» (54, л.81об.).
В 1876 году государство назначило конкурс на строительство Донецкой каменноугольной железной дороги. Торги выиграл известный русский промышленник С.И.Мамонтов. Для возведения  дороги создали акционерное общество – «Общество Донецкой Каменноугольной железной дороги». Его учредителем и стал Савва Иванович (136, с.41). В 1877 году он и оплатил пошлин 840 000 рублей ассигнациями (147). На строительстве железнодорожной ветки от станции Краматорска на Попасную и Лисичанск было потрачено 2,3 млн. пудов рельсов из-за границы. Большую роль в организации «Общества» сыграл Министр путей сообщения К.Н.Посьет. Еще генерал-адъютант, но вскоре – адмирал, именно Константин Николаевич добился передачи дороги в концессию Мамонтову.
17 мая 1876 года проект был утвержден Технико-инженерным комитетом железных дорог. По-видимому, довольно активную роль в защите интересов бахмутчан сыграл П.А.Валуев, в то время министр государственных имуществ. Не зря же В.А.Ангелиди писал в 1876 году Петровичу Александровичу после утверждения проекта, что «этой милостию мы и городское население исключительно обязаны вам» (44, л.2). Через полтора года 1 декабря 1878 года дорога была открыта для движения. А в 1882 году строительство Донецкой каменноугольной железной дороги полностью завершилось, после чего она была выкуплена государством.
Любопытные статистические сведения по итогам первого месяца работы новой железной дороги привел краматорский краевед Н.Ф.Коцаренко. С 1 по 31 декабря 1878 года со станции Краматорска в Бахмутском направлении отправили 616 пассажиров. Лишь 5 человек воспользовались удобствами 1-го класса, 113 человек взяли билеты 2-го класса, а подавляющее большинство путешественники предпочли вагонов 3-его класса. Для того времени тарифы и стоимость железнодорожных билетов для бахмутских пассажиров неизвестны. Есть сведения о стоимости поездок только по отдельным железнодорожным направлениям. Билет первого класса до Петербурга из Москвы, например, стоил 16 рублей, а в сидящем вагоне можно было доехать и за 6 рублей 40 копеек. А до Твери из Москвы первым классом можно было доехать за 7 рублей 25 копеек, третьим – за 3 рубля 10 копеек. Довольно накладно. Разумеется, никаких льготных, проездных, пенсионных и других систем не существовало, как не было и особых преференций для бахмутских  «первопроходцев». А вот услуги носильщик стоили всего 5 копеек. Большой багаж, занимающий всю тележку, отвозили к поезду или обратно за максимальную плату в 10 копеек (189).
Собственно говоря, подтвердилась основная роль Бахмутская ветка – перевозка грузов, главным из которых была соль купца Скараманги. В течение декабря 1878 года из Бахмута было вывезено 600 бочарных изделий, 14 пудов мешков и веретья, 820 пудов кож (со станции Ступки) и 60 000 пудов соли (136, с.43).
Интересно, эти «пуды соли» за месяц – это много или мало? Если считать современными вагонами, это – 960 тонн или 16 вагонов. Казалось бы – немного. Но, ненужно забывать, что совсем не так давно соль возили чумаки на возах или на мажах (мажарах). На одной такой маже (мажаре), запряженной парой волов, помещалось до 2 тонн соли. Значит, понадобилось бы 480 возов. Типичные чумаки-хозяева владели одной-двумя мажами.  Но среди них были и настоящие промысловики: Голуб имел 24 мажи, Гаркуша – 44 (94, с.82). Но трудно себе представить этот караван, состоящий из пару сотен возов, флегматично ползущий по Бахмутской степи между домнами, шахтными копрами и терриконами…
Так что, городской голова имел все основания поблагодарить Министра государственных имуществ за понимание и участие в решение проблем бахмутских промышленников.


Глава 9
Вода «в швейцарском вкусе»               

И еще одно важное событие произошло в 70-е годы в жизни Бахмута. Первоначальной целью его участников был всего лишь улучшить быт горожан, но последствия этого события имели значение и для всей  городской экономики.
В Бахмуте вечно страдали из-за отсутствия питьевой воды. Большое количество соли в почве делало речную воду непригодной для питья. Почти все городские колодцы в количестве тридцати шести (87), по той же причине давали недостаточно пресную воду. На весь Бахмут было всего три колодца с нормальной водой – у винных складов, возле нынешнего водочного завода, на углу улиц Полицейской и Кузнечной, где когда-то была электростанция, и в яру на улице Широкой. Чтобы набрать воды в колодце у винных складов, женщины по утрам собирались большими группами, поскольку боялись волков. Звери облюбовали окраину города рядом с Чепиженковом лесом (ныне – поселок Цветмет). Поиски и подвоз питьевой воды стали головной болью для горожан. Когда в пореформенное время столица уезда начала быстро расти, вопрос стал весьма остро.
И вот, в начале 1872 года Городская Дума приняла решение о строительстве водопровода.  Нашлись и деньги: материальные расходы брал на себя подрядчик – прибывший из эстонского города Пернова (Пярну) «гражданский инженер» (инженер-строитель) Константин-Юстус Федорович Мартенс.
30 марта 1872 года Дума обратилась за разрешением на строительство к Екатеринославскому губернатору действительному статскому советник И.Н.Дурново. В Екатеринославе понимали, что в связи с начавшемся в Донбассе промышленном буме, уездный город неожиданно превратился в перевалочную базу для грузов, машин, людей, сюда стекались чиновники всех мастей, предприниматели, коммерсанты, коммивояжеры и прочие дельцы. И не только свои, местные, но и  губернские, а то и столичные и даже зарубежные. В этих условиях водоснабжение для города становилось, если не вопросом жизни и смерти, то точно – делом чести. Поэтому, чтобы ускорить дело и обойтись без канцелярских проволочек, губернатор разрешение прислал. По-простому – телеграммой. На следующий день контракт подписали. Документ составили со всей скрупулезностью делопроизводства того времени. Договаривающиеся стороны постарались предвосхитить все возможные проблемы, как строительства, так и будущей эксплуатации водопровода, четко оговорить все права и обязанности заказчика и подрядчика. И, что самое интересное – постарались не ущемить интересы простых жителей, в том числе и беднейших слоев.
Основным источником привозной питьевой воды для горожан были колодцы, сооруженные далеко на южной стороне окраины города. Мартенс планировал соединить несколько наиболее удаленные колодцы в резервуар емкостью не менее 50 000 ведер в сутки. По его расчетам городу требовалось ежесуточно 40 000 ведер, и резервуар строился с запасом. Работу планировали так, «чтобы жителям города было возможно безостановочно и бесплатно пользоваться доброкачественной водой во время перестройки колодцев» (20, л.3). Для резервуара Мартенс обязался построить каменное здание «с двумя паровыми машинами и насосами и квартирой для машиниста» (20, л.3об.).
В обязанности Мартенса вошло и строительство шести «водоемных зданий», расположенных по городу. Здания, как подчеркивалось в контракте, «должны быть устроены в швейцарском вкусе, деревянные, на каменном фундаменте, покрытые железом, так, чтобы служили и украшением для города» (Там же). А чтобы город стал еще краше, и в предвкушении водного изобилия, на Базарной площади решили устроить «фонтан в виде вазы, который действовал бы по воскресеньям, праздничным и табельным дням в продолжение двух часов» (20, л.4). Выбор труб для водопровода – асфальтовые, чугунные или железные – входил в компетенцию Мартенса, но предполагалось, что он выберет оптимальный вариант. Контракт четко оговаривал срок работ (два года) и качество строительство: если бы построенный резервуар не заполнялся необходимым объемом воды, Мартенс был  обязан привести колодцы в прежнее состояние и строить резервуар на новых колодцах (Там же).
Так как строительство водопровода планировали реализовать на средства Мартенса, то «в вознаграждение за это» ему предоставили ряд «прав и льгот». Земля под коммуникации и водопроводные сооружения передавались Мартенсу бесплатно. Жители, желающие провести воду в свои дома, после заключения отдельных контрактов, обязывались платить ему в течение пятидесяти лет, поскольку Мартенс теперь становился владельцем водопровода. Кроме того, Мартенсу предоставлялось право «на собственные средства разрабатывать и продавать сырой алебастр без всякого вознаграждения с его стороны в пользу города». Для этого ему на пятьдесят лет выдели участок площадью 10 десятин (20, л.5). Интересно, что контракт предполагал открытия на этом участке залежей каменного угля и других полезных ископаемых. Если их найдут, Мартенсу разрешили беспошлинно их разрабатывать. «Табу» для инженера было наложено только на соль и рассол. В то время право на их разработку уже получил И.П.Скараманга. Чтобы застраховаться на случай некачественной работы водопровода, Дума внесла в контракт пункт, по которому Мартенс лишался права разрабатывать полезные ископаемые на весь срок простоя водопровода (20, л.8).
В стремлении предусмотреть все самые тонкие нюансы документа, изощренная фантазия городских чиновников внесла в контракт даже такой пункт: «Если населения города за пятьдесят лет уменьшится вдвое, то права Мартенса на водопровод продлеваются еще на двадцать лет» (20, л.5). Выходит, что хозяин питьевой воды для того, чтобы продлить срок контракта и своих льгот, становился заинтересованной стороной в сокращении числа горожан. Возникла ситуация, известная как «конфликт интересов», но не возникла. Естественно, не возник и законный вопрос, каким образом продлить срок контракта – с помощью мышьяка? (160).
По истечению пятидесятилетнего срока водопровод передадут в собственность города. Ко времени передачи водопровод должен быть в полной исправности, а асфальтовые трубы, если Мартенс все же их положит, должны быть заменены чугунными. Чтобы защитить прав потребителей в контракт включили и такой пункт: «Бедные же жители города, равно и те, которые не пожелают получить воду (из водопровода – А.К.) /…/ не лишаются права брать воду бесплатно и без стеснения по-прежнему из других колодцев в городе и за городом» (20, л.8).
А потом начались проблемы. Мартенс, возможно, был, действительно, хорошим инженером: удачно выбрал место для водозабора, правильно сделал расчеты. Но он совершил две непростительные ошибки. Как инженер он обязан был знать, что необходимого водопроводного оборудования в России не выпускают, и его нужно ввозить из-за границы. Как предприниматель он должен был подозревать  о существовании нерасторопной российской бюрократии. 7 сентября 1872 года из Министерства внутренних дел на места был разослан циркуляр. В нем разъяснялось, «в каких случаях городским общественным управлениям не следовало бы собственной властью утверждать условия, заключаемых ими с предпринимателями на устройство в городах водопроводов, газовых освещения и того подобное» (20, л.2). Бахмутский «случай» попал в разряд «не следовало бы», и 10 октября 1872 года Екатеринославский губернатор проявил по-настоящему сыновнею заботу (Ивану Николаевичу было тридцать восемь лет) о бахмутчанам и обратился в Министерство за дополнительными разъяснениями. Снова началась нудная переписка между бахмутским головой, губернатором, Министерством внутренних дел, министром финансов. А общались на этот раз они не по телеграфу – письменно, то есть, долго.
Возникли и трудности с приобретением оборудования. К тому же у Мартенса не было, как у Скараманги, громадных капиталов. В России инженеры не бедствовали, но и миллионами не ворочали. А везти этого оборудования нужно было немало – 29 727 пудов (чуть больше 474 тонн). Переписка о разрешении на беспошлинный ввоз оборудования занял больше полугода. Лишь 25 мая 1875 года Александр III получил на подпись предложение министра финансов, в котором министр, «принимая во внимание, что при устройстве водопровода в С.-Петербурге и в других городах России допущен был свободный ввоз из-за границы машин, труб и прочих принадлежностей /…/ полагал бы в виде содействия к успешному осуществлению означенного предприятия разрешить» (20, л.15). Александр разрешил, и ни царь, ни столичные чиновники, ни, возможно, даже ни губернатор уже ситуацией не владели и не знали, что оборудование для Бахмута пойдет фактически на подставное лицо – к тому времени Мартенс уже не являлся подрядчиком.
Контракт с ним закончился в январе 1874 году. Еще четыре месяца «гражданский инженер» и городской голова пытались разрушить бюрократические преграды на пути так хорошо спланированного ими и такого нужного городу проекта. Вероятно, почувствовав безысходность, Мартенс сдался. 3 августа бахмутский нотариус Поляков зафиксировал передачу контракта от Мертенса к инженеру Эдмунду-Фридриху Петровичу Фарке и архитектору Генриху-Фридриху Петровичу Шелю, прусским подданным. Городские власти не спешили ставить вышестоящее начальство в известность о смене подрядчика, справедливо опасаясь, что это вызовет новый виток бюрократической свистопляски. А перспектива заполучить водопровод с колонками «в швейцарском вкусе» и фонтан в виде вазы могла отодвинуться в необозримое будущее.
Новые строители оказались людьми более опытными в преодолении бюрократических рогаток, да и черновая работа была уже проделана. К строительству они приступили с немецкой пунктуальностью и практицизмом. По их настоянию контракт «слегка» подправили. Так, например, новые владельцы настояли на том, чтобы лицам, занимавшимся водовозным промыслом, запретили брать воду для продажи из всех городских колодцев. Для перепродажи воду разрешили брать только из водопровода. Естественно – за деньги. Воду запрещали брать и из частных колодцев (20, л.18). Таким образом, Фарке и его компаньон становились монополистами и хозяевами всей воды в городе. Как-то не по-русски, но – без лишних сантиментов, рационально, прагматично. Все остальные пункты контракта остались без изменения. Разумеется, к Фарке перешли и права на разработку полезных ископаемых, принадлежавшие Мартенсу.
Фортуна благоволила пруссакам, и пуск водопровода состоялся в том же 1875 году. Мартенс, по-видимому, успел проделать громадную часть подготовительных работ. Все, о чем мечтало городское начальство, вплоть до фонтана, работало как часы: насосы безотказно качали, вода резво изливалась, фонтаны регулярно фонтанировали «по воскресеньям, праздничным и табельным дням в продолжение двух часов». На солнце – даже радужно.
Как следует из Ведомости о промышленном заведении «Водопровод» за 1894 год штат водопроводчиков состоял из трех человек – машиниста и двух помощников. Зарплата машиниста составила 1 рублей 30 копеек в день и по тем временам считалась довольно приличной. В той же Ведомости отмечалось, что «машинист и два его помощники качают воду по мере необходимости с раннего утра и до вечера, в общем, около десяти часов, имеют очень много времени для отдыха и еды» (11, л.22об.). Не обходилось и без неполадок. Так, 29 апреля 1896 года Городская Дума рассматривала вопрос «о часто повторяющихся случаев недостатка воды и принятия мер к устранению этого» (90, с.). Уже через год (!) в июне 1899 году управляющий докладывал «о производимых улучшениях и приспособлениях к достаточному добавлению воды» (97, с.8). Короче говоря, сантехники всегда оставались сантехниками.
Интересно, через пятнадцать лет после неудачной попытки Мартенса, в 1887 году, далеко от Бахмута, в далекой Феодосии аналогичную местную водную проблему решил знаменитый российский художник И.К.Айвазовский. В 1887 году Иван Константинович обратился в Городскую думу Феодосии с письмом: «Не будучи в силах далее оставаться свидетелем страшного бедствия, которое из года в год испытывает от безводья население родного города, я дарю ему в вечную собственность 50 000 ведер в сутки чистой воды из принадлежащего мне Субашского источника».
Этот источник находился он на территории имения семьи Айвазовских Шах-Мамай (ныне село Айвазовское).
И уже через год состоялось торжественное открытие Субашского водопровода. Вода из имения художника пришла в Феодосию, пройдя 26-километровый путь по трубопроводу, построенному городом. Тогда же заработал и фонтан. Он был построен на средства Айвазовского и по его собственному проекту, но не в швейцарском, а, разумеется, в восточном стиле. Воду из фонтана можно было пить бесплатно, из специальной серебряной кружки, расположенной возле фонтанного крана. На кружке было написано: «Пейте за здравие Ивана Константиновича и его семьи». Водой из Субашского источника Феодосия обеспечивалась вплоть до пуска Северо-Крымского канала в 1970 году (222; 223).
Одинаковая проблема, но такие разные варианты ее решения.



Глава 10
Маленький блицкриг Эдмунда Фарке

Для «прусского подданного» Эдмунда-Фридриха Фарке стремительное строительство водопровода, похожее на «блицкриг», стало своеобразным «плацдармом» для вторжения в экономику Бахмута. А «плацдармом» после водопровода ему послужили 10 десятин алебастровых разработок. 
Примитивное производство алебастра к тому времени уже довольно широко практиковалось крестьянами из окрестных сел. Во многих местах его разрабатывали самым простейшим образом – ломкой в кусках. Затем куски обжигали в буртах, и в таком виде немолотый гипс чумаки возили на продажу главным образом в Ростов-на-Дону. Со временем рынок сбыта расширился. Чумаки, не спеша, на волах, почти пешком забрались далече.  «Бахмут снабжает алебастром всю Екатеринославскую, Харьковскую, Курскую. Орловскую, часть Таврической (губерний – А.К.) и Земли Войска Донского, /…/ - говорится в одном из документов 1872 года. - Своими высоким качеством бахмутский алебастр делает конкуренцию невозможным» (55, с.47). Несмотря на то, что более близкие Никитовские залежи, были рядом с железной дорогой, и бахмутский алебастр был поэтому дороже на 4-5 копеек за пуд – «покупали исключительно бахмутский». По сравнению с ним даже «польский» алебастр, разрабатывавший в Киеве, казался «низкого качества и сомнительной белизны» (Там же).
Возможно, Э.Фарке понимал, в какие заповедные места он попал, и какие перспективы перед ним открываются. Возможно, городская Управа сознательно стимулировала развитие добывающей промышленности в городе. И бесплатная разработка алебастра была неслучайным «бонусом» для строителей водопровода. Кто знает, как бы распорядился этим призом К.Мартенс, а Э.Фарке заложил основы алебастровой промышленности в городе.   
Отчет Городской Управы за 1899 год разрушает бытовавшую долгое время в городе легенду «об отцах города, благодарных немцу за строительство водопровода, и безвозмездно отвели ему землю для строительства завода». (50, с.30). Отцы города, как и все горожане, действительно, были благодарны «немцу», но благодарность имела пределы, четко очерченные контрактом. По условиям контракта инженер уже безвозмездно получил 10 десятин для разработки алебастра. Этим благодарность и исчерпывалось, и дальше начинались деловые отношения. Эдмунду Фарке потребовалась земля для строительства алебастрового завода – пожалуйста, но для этого 16 февраля 1886 года заключили новый контракт сроком на восемьдесят лет, по которому «прусскоподданному Э.П.Фарке из городской дачи, составляющей выгон» выделили десятину земли с оплатой оброка 50 рублей. Позже прирезали еще две десятины, и оброк увеличили до 200 рублей (91, с.41). В Городской Управе умели считать деньги и свою выгоду не собирались упускать. Как говорится – ничего личного.
На отведенном ему участке Фарке с небольшим разрывом по времени построил сразу три предприятия: алебастровый, стекольный (бутылочный) и кирпично-черепичный огнеупорных изделий заводы. Сначала алебастровый завод был небольшим, но прибыль от него в короткий срок позволила не только расширить выпуск алебастра, но и открыть два новых производства.
Есть сведения, что Эдмунд Петрович перешел в православие (163). По крайней мере, в помещении кирпичного завода поместили большую, полутораметровую икону Казанской Богоматери. Перед ней постоянно горела лампада, масло для которой рабочие, между прочим, покупали вскладчину. Но в праздник этой иконы рабочие получали подарки от хозяина (162, с.38).
В 1888 году Э.Фарке разбил паралич, его увезли лечиться на родину в Пруссию, где он вскоре и умер. Хозяйской водопровода и заводов стала его вдова Екатерина Мелитоновна. Пригласив в управляющие чешского высококлассного специалиста Викентия Войтеховича Штерцера, сама Е.М.Фарке вышла замуж за грека, некоего Папазоглу, сменила российское гражданство на греческое, жила в Греции и больше ничем не известна.
А В.В.Штерцер управлял не только заводами, теперь объединенными в фирму «Е.М.Фарке», но и водопроводом, круг совладельцев которого расширился. Кроме Е.М.Папазоглу, соратника Э.П.Фарке – Г.П.Шеля, проживавшего в Одессе, дивиденды с водопровода получали финны братья Керн. Один из них, Александр, постоянно проживал в Петербурге, а второй, Эдуард, один из четырех совладельцев, довольно часто бывал в Бахмуте.
Именно благодаря умелому руководству Штерцера заводы «Е.М.Фарке» достигли цветущего состояния. К началу XX века алебастровый завод выпускал продукции на 40 000 рублей в год и считался крупнейшим предприятием в отрасли в южных губерниях. Таким же мощным предприятием был и стекольный завод, на котором выпускали продукцией на 135 000 рублей в год. Второй стекольный завод в этом регионе действовал в станице Аксай Черкасского округа «с мощностью» только 50 000 рублей (Там же). На бутылочном заводе делали винные бутылки, графины, банки, кувшины. Вся посуда считалась «удобной в хозяйственном отношении и сравнительно недорогой» (30). Фирменный бланк предприятия постепенно украсился медалями: от губернских властей, от Министерства госимуществ, от других солидных ведомств. Одной из наиболее значимых была медаль Всероссийской выставки 1882 года, которой фирма была награждена еще в период своего становления при Эдмунде Фарке. Кирпичный завод выпускал и черепицу. Кирпичи и черепица с клеймами завода «Е.М.Фарке» до сих пор украшают сохранившиеся городские дома.
Продолжая успешно руководить фирмой, Штерцер не забывал и о своих интересах. Возле станции Часов Яр он купил большой участок земли, рассчитывая разрабатывать огнеупорную глину. Но карьер открывать не стал, решив заняться более знакомым производством. У станция Краматорская в 1898 году Штерцер купил  у прусского подданного Эдгара Егоровича Адельмана завод. На нем производили алебастр, известь, огнеупорный кирпич и черепицу, что в денежном выражении составляло 30 000 тысяч рублей в год. Завод получил название – «Краматорский огнеупорный завод Викентия Войтеховича Штерцера». Штерцер расширил и переоснастил завод. Потом в 1911-1912 годах в Бахмутском уезде чех основал одновременно шиферно-цементный завод в Краматорске, доломитный на станции Яма (ныне – город Северск), огнеупорный на станции Деконская и огнеупорный возле станции Часов Яр, основав собственную фирму «В.В.Штерцер и Ко». В 1913 году он начал строить стекольный завод, но из-за начавшейся войны строительство было остановлено.
Значительно хуже обстояли дела с водопроводом. Время шло, он дряхлел. Совладельцы им не занимались:  Екатерина Папазоглу жила в Греции, Генрих Шель – в Одессе, Александр Керн – в Петербурге, а у управляющего просто руки не доходили… Как и положено, при таком отношению к довольно сложному хозяйству, водопровод стал притчей во языцех. Местные газеты приводили водопровод в качестве примера «отвратительно поставленного в Бахмуте дела». Наконец, в 1910 году владельцы предложили, не дожидаясь 1923 года, когда то, что осталось бы от водопровода к тому времени, перейдет в собственность города бесплатно, продать его городу сейчас. Зачем дарить, если можно продать? В 1912 году при помощи Азовско-Донского банка Городская Дума это чудо цивилизации выкупила и приступила к ремонту (144).
 И получилось так, что у истоков реальной, серьезной промышленности Бахмута встали предприниматели и купцы не местные, а приезжие, часто – иностранцы: немцы, англичане, пруссаки, чехи, греки, финны и прочие «подданные». Местным было не по силам крупное строительство, требовавшие крупные  капиталовложения. Местные предпочитали те отрасли, которые давали быстрый оборот капитала, не капиталоемкие, традиционные, привычнее, такие, где можно было обойтись без риска по-крупному. А иностранные капиталы с благословения правительства в основном направлялись в тяжелую и горнодобывающую промышленность. По-другому пока не получалось. Постепенно Донбасс становился одним из главных регионов, куда направлялись иностранные инвестиции, и интернационализм инвестиционного капитала еще больше усиливал сходство этого промышленного региона с Америкой. Со всеми положительными и отрицательными чертами. В 1889 году здесь даже появился свой Нью-Йорк (ныне – поселок Новгородское Донецкой области). Правда, поселение основали немцы-колонисты, а не американцы… 
А вот Бахмут со своими громадными запасами каменной солью иностранным инвесторам был не очень интересен, поэтому вся масса иностранного капитала устремлялась на угольные шахты, металлургические и машиностроительные заводы, в лучшем случае вкладывалась в небольшие соляные копи в окрестностях Бахмута. Поэтому Юз, Гартман, Боссе, Геншфельд и другие крупные фигуры, минуя уездную столицу, устремлялись в более прибыльные места. В Бахмуте оседали особы помельче – Мартенс, Фарке, Шель, Штерцер, Рост, Квельмс. О последнем – Карле Велимовиче (Васильевиче) Квельмсе известно только то, что был он саксонским подданным и владел в Бахмуте небольшим чугунолитейным и механическим заводом, на котором ремонтировали и изготовляли рудничные машины и двигатели, художественные ограды и крышки для колодцев (9, л.76). 
Конечно, и Д.Юз, и И.Гартман, и другие важные персоны появлялись в Бахмуте, но только для того, чтобы уладить с уездными властями различные проблемы, связанные со строительством предприятий. Но чаще всего они посылали своих чиновников. И их хозяев-иностранцев, и их чиновников в Бахмуте принимали радушно. Радушие было провинциально-непосредственным, иногда выходящим за рамки приличия. Так, например, в январе 1881 года возникло судебное дело, возбужденное одним из подрядчиков-евреев против Д.Юза, которого подрядчик обвинил в хищении железной руды. И судьи оправдали Джона Джеймса Юза. Исход дела был определен заранее, так как члены съезда «нашли нужным приехать в своих удобных экипажах лично встретить в Константиновке г. Юза и везти его на своих пегасах в Бахмут», - писал корреспондент  газеты «Южный край». Конечно, «г.Юз» не мог оставить без внимания подобную любезность и поблагодарил членов совета роскошным обедом (111).
Высмеивая подобострастное преклонение бахмутской верхушки перед именитым шотландцем, тот же корреспондент приводит еще один пример раболепия бахмутчан. Случай произошел месяцем позже, когда один из местных дворян собирался покинуть Бахмут. Местное дворянство решило устроить ему своеобразный бенефис с подписным листом стоимостью сто рублей, с прощальным обедом. Мероприятие было чисто корпоративное, дворянское, но пригласили  и Юза, который никакого отношения к дворянству, тем более российскому, не имел. Джон Джеймс приглашение принял, но, ни сам не приехал, ни одного из своих четырех сыновей не прислал, а прислал на банкет одного из мелких чиновников. Несмотря на такое неуважение, «бахмутское лендлордство вполне осталось довольно и этой честью, и во время обеда послали г.Юзу телеграмму, /…/ с выражениям глубоких чувств и тостом за г.Юза и все потомство его» (Там же). Было ли это типичным примером складывающихся взаимоотношений между чванливыми иностранными толстосумами с местной верхушкой, чувствующее свой провинциализм – сказать трудно. И среди иностранцев, и среди местной публики люди были разными.
Да и местные иностранцы, осевшие в Бахмуте, не пользовались ни особого почета, ни какими-то льготами, тем более такими, какие правительство предоставило хотя бы тому же Юзу – безвозмездное пользование землей, несколько ссуд, премию на сумму полтора миллионов рублей за изготовление рельсов (96, с.28). Некоторые, например – Мартенс, сдался после первых трудностей, другие терпели бюрократическую волокиту, неповоротливость чиновников, рассчитывая в дальнейшем на знаменитую «русскую сверхприбыль», которая образовывалась в результате применения дешевой рабочей силы, и, в конце концов, получали баснословные, невиданные в Западной Европе барыши (96, с.33).


Глава 11
Огнеупорное производство

Нельзя сказать, что благоговение перед мощью иностранного капитала подавили инициативу местных предпринимателей, и они сдали позиции сразу, без боя. Местные промышленники предприняли было попытку разрабатывать каменную соль в окрестностях Бахмута, но их довольно быстро оттеснили иностранцы. «Брянцевскую копь», основанную в 1879 году и обустроенную по последнему слову техники, через десять лет генерал Н.И.Летуновский был вынужден продать французскому акционерному обществу (70, с.с.22-23). За очень хорошие отступные. Не устоял генерал, сдался французам. В 1880 году один из самых богатых бахмутский купец Иосиф Михайлович Клейменов, попытался устроить соляную шахту в районе села Покровское. Незадолго до этого, в 1876 году И.М.Клейменов уже пытался разрабатывать полезные ископаемые. В окрестностях города открыли рудопроявления меди, и Клейменов занялся ее добычей. Даже построил небольшой медеплавильный заводик. Но как выяснилось, промышленного значения эта руда не имела. По рекомендацию немецкого инженера Адольфа Ре завод закрыли. Единственным, хотя и очень слабым утешением для купца мог быть повышенный интерес к его рудникам со стороны археологов: рабочие Клейменова обнаружили следы древних медных разработок (105, с.с.7-8). А теперь неудачной оказалась и попыткой Клейменова заняться добычей каменной соли, и через несколько лет шахту возле Покровского перепродали Русско-бельгийскому Обществу, филиала международного содового концерна «Сольве» (71, с.34).
Лучше получалось у местных промышленников, занимавшихся разработкой богатейшими залежами огнеупорных глин. В уезде кирпичные заводы появились достаточно давно. В одном только Бахмуте в то время можно было насчитать с десяток таких заводов. Сначала это были маломощные предприятия, со сравнительно  несложной технологией, весь производственный цикл которых от начала до конца базировался на тяжелом ручном труде. Заводы работали не круглый год, а с апреля-мая до сентября-октября. Крестьяне, приходившие в город на заработки, нанимались комплексными бригадами по десять-двадцать человек. Днем заготавливали глину и перевозили ее из карьера в «круги», где с помощью лошадей, запряженных в специальные тачки, глину переминали. С 12-ти часов и до 6-ти часов утра формировали кирпичи, затем формовщики пару часов отдыхали, а кирпич «оправляли» - подчищали, подравнивали, заглаживали и переносили к месту сушки. Высохшие кирпичи обжигали во временных печах, выложенных из того же высушенного кирпича-сырца. Технология была традиционной, отработанная веками, без всяких технологических изысков.
Но в середине ХІХ  века производство усложнилось. Начали строить кольцевые обжиговые печи и ленточные прессы. Даже эти несложные технические усовершенствования обусловили настоящий переворот в производстве кирпича. Одновременно появились и разнообразные приспособления:  бегуны, вяльцы, глиномялки и другие механизмы. И документы пореформенного времени, в том числе и отчеты Екатеринославского губернатора, говорят о том, что в период с 1972 года до 1912 количество заводов, занятых, кирпичным производством увеличилось с пяти до девяти (34, л.л.34-35; 35, л.л.45-46). Собственно говоря, вся документация – и отчеты губернатора, и отчеты Городской Управы за этот период достаточно фрагментирована, довольно противоречива. Расхождения в отчетах лишний раз подтверждает громоздкость и несовершенство статистики того времени. Эту особенность российской статистики отметил еще В.И.Ленин, работая над книгой «Развитие капитализма в России». «Фабрично-заводская статистика остается до сих пор в своей старой чисто дореформенной организации. /…/ Нет никакого точного определения «фабрика» и «завод», и потому органы администрации применяют этот термин  самым различным образом» включая в него «в разное время /…/ разное количество мелких мельниц, маслобоен, кирпичных сараев и пр.», - сетовал Владимир Ильич в 1898 году из далекой сибирской ссылки (83, с.399). Эта ленинская мысль прошла испытанием временем, актуальна и сегодня, и современные исследователи продолжают тонуть в противоречивых данных различных «отчетов», «сводов», «сборников», «ежегодников», «указателей» - всего того, чем была  богата дореволюционная статистика.
Более или менее точно можно установить, что в 70-е годы существовало  по крайне мере два кирпичных завода. Принадлежали они В.Бадодину, открывшего в 1872 году свой завод, и И.Решетникову, начавшего производство в 1878 году (40, с.52). К 1890-х годах в Бахмуте действовало шесть заводов: И.Р.Решетникова, М.С.Маркуса, А.П.Бадодина, Н.С.Миленкова, А.Г.Паланта, А.А.Любицкого. Из них только Н.С.Миленков состоял в купеческом сословии по 2-й гильдии, все остальные были мещанами, причем М.С.Маркус – даже не местным, а из Славяносербска.
В 90-е годы в Городскую Управу за разрешение на открытие кирпичного производства обратились Д.Минаев, А.Французов, Х.Марутаев, А.Шпаченко, Н.Любицкий, Г.Сангурский. Занимались кирпичным производством и женщины. В 1896 году завод И.Р.Решетникова заарендовала Е.Пивоварова, а в 1899 году для строительства собственного завода землю просила и Т.Зехова. Не все эти заводы дотянули до революционного финиша. В 1912 году в списке промышленных предприятий Бахмута фигурируют кирпичные заводы Д.А.Бадодина, М.И.Венгеровский, Ф.В.Зехов, И.А.Любицкий, Д.А.Минаев, А.Г.Палант, Б.Французов, И.Я.Хенкин, фирмы «Е.М.Фарке» (65). В это время на всех заводах выпускали не только кирпич, но и черепицу. Прибыль этих заводов была сравнительно небольшой – от 1 000 до 5 000 рублей в год. Лишь завод Венгеровского стремительно развивался. За восемь лет с 1904 по 1912 года количество рабочих на нем выросло более, чем в 2,5 раза и составило 105 человек с продукцией до 300 000 рублей.
Со временем появились и заводы, производящие огнеупорные кирпичи и черепицу. Пожалуй, первым и не только в Бахмуте, но и на юге России открыл в 1876 году в Часовом Яре завод огнеупорных кирпичей Федор Иванович Плещеев, потом, в 1890 году – его племянник Владимир Александрович Плещеев. Кирпич Плещеевых сбывался в Харьков, Ростов, Екатеринослав, Александровск, Севастополь и на строительство Азовской, Донецкой, Севастопольской и Екатеринославской железной дороги. В 1896 году В.А.Плещеев впервые продемонстрировал свою продукцию на Всероссийской промышленной и художественной выставке в Нижнем Новгороде и получил серебряную медаль. А в 1901 году в Бердичеве и Нежине изделия завода удостоились золотых медалей.
Еще раньше В.А.Плещеева начали делать кирпич на фирме «Е.М.Фарке», а потом в 1890 году – на заводе Моисея Исаевича Венгеровского. Предприятия работали на привозном сырье из Часовоярских карьеров. Возле них в начале XX века построили небольшие заводики по производству огнеупоров местные помещики Михаил Александрович Ковалевский и целый ряд других предпринимателей (Так же).
Клейма бахмутских кирпично-черепичных заводов до сих пор хранятся в коллекциях многих местных музеев и краеведов (146). В Российской империи еще в 1847 году после начала массового строительства кирпичных зданий приняли «Правила выделки кирпича на казенных и частных заводах». Согласно правилам, на каждом изготовленном кирпиче владельцы заводов должны были ставить свое клеймо, которое выдавливали на сыром кирпиче или при сушке. Каждый заводчик отвечали за свою продукцию, дабы при разрушении здания по причине брака можно было без проблем определить бракодела. Так клеймили кирпичи вплоть до революции, а по инерции – даже в самом начале советской власти. Потом полезную традицию забыли (Там же).
Когда иностранцы заинтересовались местной огнеупорной глиной, от них начали поступать предложения купить заводики. Непосредственная близость к источнику сырья делали заводы весьма перспективными, а предложения соблазнительными. Не мудрствуя лукаво, Плещеевы продали производства французскому акционерному обществу, известное в последствие под названием «Криничная». Французские и бельгийские инженеры за короткий срок оснастили предприятия передовой техникой: даже глину из карьера и готовую продукцию доставляли на вагонетках по канатной дороге. Ковалевский уступил не сразу, но соседство французов раздражало, и, как говорили, Михаил Александрович решился на аферу. В 1907 году во время трехдневного празднования Троицы завод вдруг сгорел. Ходили упорные слухи об умышленном поджоге, поскольку незадолго перед этим завод был застрахован на круглую сумму. Ковалевский, получив страховку, потратил ее на механизацию и расширение завода. А затем неожиданно для всех продал уже достаточно конкурентоспособное предприятие акционерному обществу с преобладающим польским капиталом. Из уважения к бывшему хозяину акционеры сохранили в названии предприятия его фамилию. Оно так и называлось – «М.А.Ковалевский». В дальнейшем завод стал одним из крупнейших в отрасли (148, с.36).
В Краматорске в 1885 году (по другим источникам - в 1887 году) огнеупорный кирпич и черепицу выпускал прусский подданный Э.Е.Адельман, который вскоре дополнил список своих изделий фасонным камнем. Как отмечали современники, продукция, поставляемая заводом Эдгаром Егоровичем, неизменно пользовалась спросом, находила широкое применение, отличался высоким качеством, особенно для возведения машинных фундаментов (145).
Еще один завод огнеупорных изделий построил некий немец Рост. Завод был маленьким, просуществовал недолго, его перекупил тот же Ковалевский, и предприятие могло бы служить примером того, что не только иностранцы вытесняли местных предпринимателей из прибыльных отраслей, но и наоборот. Но это было, скорее исключением из правил. Кроме того, Ковалевский не смог толково распорядиться приобретением, и его новый заводик еще долгое время влачил жалкое существование (56). Правило оставалось прежним и, к сожалению, общим для Донбасса. Уступали позиции не только бахмутчане. Обанкротился горнозаводчик А.К.Алчевский (81, с.105), И.Прохоров продал свою угольную шахту бельгийцам (84, с.34)… Аналогичная картина наблюдалась почти повсеместно.


Глава 12
Исключения из правил

Были, конечно, и удачные исключения из правил. Примером может служить бизнес семейства Карповых-Пестеревых. Ее история известна из воспоминаний Софьи Владимировны Вачнадзе – «Дела давно минувших дел, преданья старины глубокой» (142). Согласно этим преданиям, Карповы были из очень древнего рода, происходившим чуть ли не от киевских князей. Их уделы находились где-то в землях центральной  России. В более близкие исторические времена родовое древо начиналось  с некоего Максима, который в 12-летнем возрасте был отдан в Преображенский  гвардейский  полк. Дослужившись   до майора, он в возрасте 40-42 лет в 1787 году оставил службу, получил земли в Новороссии и стал, возможно, одним из первых поселенцев, заселив их  собственными солдатами,  отслужившими 25 лет, вместе с их семьями.
Со временем владения Карповых умножились, его правнук, Петр Александрович, стал единственным владельцем большого юзовского поместья Трудовая. Вскоре в поместье нашли два месторождения угля. Одно из них было открыто в день Вознесения и стало известно как «Вознесенская шахта наследников Карпова».
В 1899 году на новооткрытую шахту поступил молодой горный инженер Владимир Петрович Пестерев. Его род тоже имел очень интересное происхождение. Когда при Екатерине II начали реорганизовывать армию, из Австро-Венгрии выписали офицеров-инструкторов по изготовлению пушек и инженеров-металлургов. Один из них, венгр по фамилии Пестер вместе с семьей поселился в Екатеринбурге. Его геральдические корни неизвестны. А вот потом его сыновья перебрались в Иркутск и внесли значительный вклад в развитие города. Их фамилия приобрела русское окончание и превратилась в Пестерев. Все мужчины семейства обладали большими способностями к точным наукам.
Один из них в конце XIX века был профессором медицины в Харьковском университете и забрал своего племянника Владимира изучать медицину под своим руководством. Но медицина Владимира не интересовала, и он перевелся в горный институт, который с отличием и окончил. Вскоре Владимир Петрович Пестерев стал пользоваться авторитетом среди рабочих и  руководства Трудовой, а дочь Петра Ивановича Карпова, Вера, влюбилась в инженера. Семье Карповых этот роман не радовал, но все-таки отец смирился, и в 1905 году молодые поженились (142, с.с.9-10). После смерти П.И.Карпова каждой из трех дочерей досталось по 800 000 рублей золотом, Вере Петровне Пестеревой еще и именье Трудовая с шахтами.
К тому времени в регионе образовалось три мощных промышленных групп: английская, в самой Юзовке, французская – Французская компания угольных копей и шахты наследниц П.И.Карпова (142, с.14). Эти группы не конкурировала, хотя по рассказам Веры Петровны «англичане были большими снобами и вели себя высокомерно, не так, как  французы» (Там же). Французы в свое время просто предложили Карпову продать рудник за 8 000 000 рублей, но тот ответил отказом (206).
Наследницам радушно принимали гостей. Один из известных углепромышленников, Александр Владимирович Рутченко, позже заметил: «Мы любили посещать Трудовую, там всегда имелись холодные напитки и очень вкусная еда» (Там же). Кстати, А.В.Рутченко тоже был потомком сербского переселенца середины XVIII века – Рудыча. В свое время Александр Владимирович попутешествовал по Италии, где потратил немалые деньги на покупку скульптур и расставил их по коридорам отчего дома, причем «срамные» места их были аккуратно прикрыты материей. Женился он на одной из родственниц сестер Карповых, любил петь. Пел хорошо, хотя при разговоре заикался (221). Так что  двадцатишестилетняя наследница не пасовали перед соседями, в том числе и перед иностранцами.
Как потом вспоминала дочь Пестеревых Софья, «управляющим имением был еврейский господин Григорий Маркович Бирнбаум. Он появился у моего дедушки, будучи молодым клерком, стал главным советником, правой рукой  хозяина и  провел его через все финансовые трудности периода   строительства шахт и приобретения оборудования. Именно ему принадлежала идея рассчитываться   с  рабочими чеками, которые можно было  отоварить в шахтных магазинах. Сельскохозяйственные рабочие, вскоре увидев преимущества такого расчета, попросили, чтобы и их  включили в  эту схему» (142, с.13).
Что касается злополучной идеи «расчета чеками», то она известна в истории: десятая часть зарплаты выдавалась карточками, на которые можно было отовариться только продуктами в заводском магазине по завышенным ценам, далеко не первой свежести (108, с.352). Здесь в нашей ситуации возможны четыре варианта: или в советской историографии эта система была слишком очернена, или она у наследниц Карпова действительно работала нормально, без обмана, или мемуаристка слегка лукавит, или просто ностальгирует о «делах минувших дней».
А если оставить лишние вопросы, то нужно сказать, что, «шахты «Трудовая» и «Вознесенская»    были очень современными, значительно современнее, чем европейские шахты. На их  оборудование не жалели никаких денег, - писала С.П. Вачнадзе. – Везде, и в наземных сооружениях, и под землей было электрическое освещение. Только проходы к угольным пластам освещались традиционными шахтерскими лампами, безопасными при контакте с угольным газом. Транспортировка, вентиляция тоже осуществлялись с помощью электричества. О таких вещах как пони, которых использовали в Великобритании, здесь никогда не слышали. Считалось бы большим грехом использовать их труд» (142, с.35).
Лошадок в Трудовой использовали по назначению – развлекать детвору. Одна из родственниц Карповых прислала из Ирландии «двух пони – для езды верхом и в  упряжке. Родители проложили в парке рельсы, соорудили станцию с билетной кассой и купили весело раскрашенный вагончик, в который впрягли наших двух маленьких черных пони», вспоминала С.П.Вачнадзе (142, с.26). Своих маленьких хозяек шахтеры любили. «Шахтеры водили нас везде за  руку, - рассказывала С.П.Вачнадзе, (в то время еще пятилетняя Соня и ее сестра, семилетняя Наташа), -  но никогда не опускали под землю. Ни одной женщине, пусть даже хозяйке, это делать  не разрешалось – могло привести к несчастью» (142, с.35). Понятно, что всеми работами руководили Г.М.Бирнбаум и В.П.Пестерев.
Продолжая традиции добрых отношений с рабочими, заложенных отцом, Вера Карпова основала на шахте начальную школу, для которой пригласили двух  учителя (142, с.16). Был построен поселок с торговой площадью, почтово-телеграфным отделением, церковью, народным домом со зрительным залом на 400 человек и библиотекой для рабочих (206).
Вера Петровна была еще и  попечительницей Бахмутской женской гимназии, занималась пропагандой селекционных работ среди крестьян (195, с.12). Скотный двор поместья занимали лошади, коровы, свиньи. Свиней правда, только пытались акклиматизировать и ставили опыты над Йоркширской породой. Семейство пернатых у хозяйки было представлено утками, гусями, курами. Отдельное место отводилось пчелам: на пасеке было сосредоточено до 300 ульев (206).
А жарким летом 1904 года, когда широкой полосой в южных губерниях полыхнула эпидемия холеры, сделанная вовремя Верой Петровной профилактика, сберегла жителей поместья и шахтеров от болезни (142, с.15). Когда уже в годы Гражданской войны, в 1920-м, году, когда многие имения были сожжены и  разрушены,  старый кучер Пестеревых, решив, что им нужны кое-какие вещи из дома, поехал в Трудовую и нашел дом нетронутым и охраняемым крестьянами, благодарными своей барыне (142, с.15).
Но вот события 1905 года в тех местах Пестеревы почему-то не помнили. «Она не затронула наш регион абсолютно. Ближайшим  ее  отголоском был отряд казаков, стоявший  на всякий случай в Юзовке, но никаких ужасов не происходило», - сообщала Софья Владимировна (142. с.20).
Разумеется, семейство Карповых – Пестеревых не только трудились, засучив рукава, но и развлекались. Молодых дочек Петр Иванович вывозил «в свет» - в Петербург, в Харьков. Жили Карповы и Пестеревы в своих поместьях, в том числе и в Крыму, возле Ялты. Путешествовали по Криту, Египту, Швейцарии, Италии, Ирландии. В 1902 году в имении Трудовая открыли первый фонтан, вода для которого подавалась насосом. За домом построили оранжерею зимнего сада, где росли пальмы и каучуковые деревья. Провели паровое отопление, появилась горячая вода. Позади дома устроили парк с лужайками (206)…
Но Карповы, Пестеревы, Рутченко и иже с ними были, так сказать, «промышленниками-аристократами», они занимались разработкой богатыми угольными месторождений. Угольные пласты были далеко и глубоко от Бахмута. Но эти «аристократы» активно занимались бахмутской земской работой, жили общей жизнью города, интересами бахмутчан, но, все же - аристократы. И, разумеется,   бахмутские бизнесмены средней руки по сравнению с ними были проще, их запросы были скромнее.   


Глава 13
Средний бизнес Бахмута

Следуя примеру Э.Фарке, многие предприниматели тоже серьезно занялись  простым и дешевым, доступным производством алебастра. Горные работы они лично не вели. Достаточно было заарендовать перспективный участок земли для разработок и построить заводик, желательно, поблизости к железной дороге. В пригородных селах имелись крестьянские бригады, которые под руководством городского штейгера вели заготовку гипсового камня, самостоятельно изготавливали взрывчатку, так же самостоятельно производили взрывные работы, самостоятельно транспортировали камень на заводы. Предприятия работали сезонно, только в летние месяцы, поскольку крестьяне старались заготовлять камень зимой, в свободное от полевых работ время. Заводы были небольшими, располагались в городской черте и тоже на арендуемых участках.
Кроме завода, входившего в фирму «Е.М.Фарке», в конце XIX века в городе работали алебастровые заводы А.И.Токарева, Г.С.Лобасова, И.Х.Новикова, Б.Французова и А.М.Французова. Последнему принадлежал завод на станции Никитовка, а завод Б.Французова интересен тем, что он был устроен на дворе собственного дома. Еще восемь заводов работали на станциях Деконской, Краматоровке  и два – в Попасной. Расположение заводов возле железнодорожных станций значительно облегчало вывоз продукции.
В 70-х – 90-х годах в Бахмуте, постепенно затухая, существовало известковое производство. В 1896 году для строительства известковых печей отвели землю М.И.Венгеровскому (90, с.100), а в 1899 году – А.-Л.Фельдману (91, с.12). Иностранной конкуренции в этой отрасли бахмутчане не боялись: мелкое, полукустарное производство оставалось вне сферы интересов зарубежных инвесторов. А завод Адельмана (в Краматорске) в 1898 году перекупил В.В.Штерцер.
К «тяжелой» промышленности Бахмута конца XIX века можно отнести небольшие ремонтно-чугунолитейные заводики братьев И.Ф. и Н.Ф. Вараксиных, В.В.Квельмса и Г.Г.Французова (45, с.39). О братьях Вараксиных, Николае Федоровиче и Иване Федоровиче, а также об их заводе известно то, что Николай Федорович был гласным Городской Думы, а Иван Федорович жил в Сумах, где, вероятно, тоже владел каким-то предприятием. В 1909 году в «Народной газете Бахмутского земства» (далее – «Народная газета») он рекламировал собственную патентованную продукцию: «новейшие гигиенические разборные двухместные парты с подножкой-ковром и улучшенным по нормам профессора Эрисмана столом собственной конструкции». Тот факт, что изделия Ивана Федоровича были «собственной конструкции», подозревает его в наличии инженерного образования и рационализаторской жилки.   С образцом этих парт можно было  ознакомиться на бахмутском заводе братьев Вараксиных (121, с.19). О заводе Г.Г.Французова вообще ничего неизвестно, а завод В.В.Квельмса прекратил существование в 1909 году, о чем свидетельствует объявление в «Народной газете» (120, с.11).  Когда в 80-е годы промышленный бум охватил практически весь уезд, Бахмут оставался островком спокойствия и жил плодами того, что было заложено в городскую экономику в 70-е годы и в более раннее время.
Известно, что еще в дореформенное время в самом начале XIX века значительную роль уезда и даже губернии играло салотопенное производство. После реформы салотопенные заводы продолжали фигурировать в статистических выкладках вплоть до начала XX века. Самым крупным из этих предприятий был завод Ивана Опаренко, рассчитанный на 50 000 голов овец. Значительно меньшими (по 5 000 – 6 000 голов овец) были заводы неких Турчанинова и Ореховского. Такое же количество овец обрабатывали и на заводе городского головы В.И.Першина (2, л.5). Среди отчетных документов за 1896 года есть и ведомость о салотопенного завода наследников купца С.А.Лобасова, на котором в том числе было произведено продукции на 15 000 рублей (8, л.639). Вероятно, завод основали в том же 1896 году, поскольку в документах за предыдущий год о существовании завода наследники не вспоминали, хотя в документах содержится перечень всех предприятий семьи Лобасовых. 
Еще в 1845 году купец 2-й гильдии Степан Лобасов построил в Бахмуте заводик по изготовления сальных свечей. В предприятии имелось простейшее оборудование: «станок с деревянными барабанами, два котелка медных открытых при двух чанах деревянных» (7, л.45). На «заводе» работало два-три человека. В 1865 году Лобасов открыл мыловаренный завод, тоже небольшой, а в 1896 году  - завод восковых свечей (7, л.49 об.). В 1881 году продукция заводов Лобасова (мыло трех наименований, сальные и крахмальные свечи) была представлена на художественно-промышленной выставке в Москве (43, л.л.14-15, 22-23). В столицах (в Москве и Петербурге) в то время знали разновидности  мыла – «казанское духовное», мраморное, ядровое и глицериновое, то есть четыре. А в Бахмуте – три вида. В 80-е годы после смерти Степана Лобасова предприятия унаследовали его сыновья Георгий и Николай. Братья не стали делить отцовское наследство, ежегодно приносившее прибыль около 40 000 рублей и продолжили владеть заводами сообща с помощью управляющего Е.Долженко.
Из-за простоты технологии мыловарения тоже привлекало бахмутских промышленников. В отчетах Городской Управы неоднократно упоминается о выдаче разрешения на устройство мыловаренных производств во дворах собственных домов. Например, в 1896 году такие разрешения были выданы Абраму Корсунскому, 1899  - Нахману Эрману (67, с.90; 90, с.6).


Глава 14 
Громыхающий прогресс

Поскольку Бахмут с ближайшей округой в своей основе оставался земледельческим краем, местные предприниматели не оставляли своим вниманием и отрасли, связанные с переработкой продуктов земледелия, в частности мукомольное производство. Мельницы составляли неотъемлемой деталью бахмутского ландшафта. Но на протяжение всего XVIII века это были, в подавляющим большинстве, мельницы водяные. В 1783 году из 70 мельниц, действовавших на степных просторах уезда, только одна была ветряная (133, с.70). Излюбленным местом сооружения этих мельниц был ручей с характерным названием «Ближние Ступки». Этот топоним – «ступки» – хорошо известен на юге России. Владельцы мельниц были из различных сословий. В XVIII веке в том районе известны мельницы священников И.Лукьянова и С.Башинского, в конце XIX века на том же ручье устроили мельницы купеческий сын Е.Лобасов, мещанин Сердюков, дворянин Шарахович (40, с.48). Вероятно, в городе с производством муки или с нехваткой воды возникла напряженка – на несколько лет наступила засуха. Поэтому 25 февраля 1882 году Городская Дума приняла решение о строительстве на выгонной земле двадцати семи ветряных мельниц. И в начале XX века на северной и южной окраине города уже функционировали частные ветряки мещан Г.Новикова, Т.Скобликова, И.Шистки, В.Бадодина, М.Макогона, И.Козленко, К.Середенко, три мельницы принадлежали И.Зинченко, правда, в середине 1910-х годов двух из них уже не существовало (92, с.с. 64, 72).
Пожалуй, ветряки просто не выдержали конкуренции с паровыми мельницами, которые в начале 80-х годов вместе с техническим прогрессом пришел и в Бахмут. По какой-то причине его появление в городе совпало с решением о строительстве ветряков. Возник ряд любопытных конфликтных ситуаций, из которых поборники прогресса, в конце концов, с честью вышли.    
Чтобы максимум удешевить производство, владельцы паровых агрегатов начали использовать дворы собственных домов. Конечно, звук работающего паровика мог услаждать слух своих владельцев, но соседи, мягко говоря, были не в восторге. Скорее всего, они ничего не имели против технического прогресса, но только при условии, если он, технический прогресс, не тарахтел, не дымил, не грозил взорваться под окнами их домов.
Первым начал строить капитальную паровую мельницу на своем дворе «бахмутский из евреев купец Соломон Трахтеров» (22, л.2). Пока шло строительство, наступила засуха, которая повторялась несколько лет подряд. В 1885 году, когда мельница была построена, когда стихийное бедствие достигло своего апофеоза, С.Трахтеров понял, что молоть ему придется нескоро, и решил переоборудовать мельницу под маслобойню.
К людям предприимчивым соседи, видимо, всегда относились с подозрением. Поэтому в Губернское Правление от соседей С.И.Трахтерова надворного советника К.П.Михайлова и мещанина П.С.Розена поступил «сигнал» (Там же). Екатеринославский губернский инженер провел освидетельствование мельницы и отметил «весьма важные отступления от утвержденного плана» и ряд нарушений правил пожарной безопасности. 15 сентября 1886 года мельницу закрыли для устранения недостатков, а 15 ноября вновь открыли. Но бдительных соседей обмануть было сложно, и в Губернское Правление и в полицейское Управление Бахмута снова посыпались жалобы, похожие на доносы. На этот раз в них было все: и мнение по поводу утвержденного губернским инженером плана, «снятого будто бы с натуры неизвестно кем» (Там же), и соображения по поводу мельничного паровика, который «по своей несоразмерности никуда не годен» (22, л.3), и информация о том, что Трахтеров объявил, что будет добывать масло из льна и подсолнечника, а добывает из рапса, «которого и теперь заготовлено у него тысячи пудов» (Там же), и сомнения в финансовых возможностях Трахтерова на случай компенсации убытков от возможного пожара («да у него, быть может, все заложено и перезаложено» (22, л.3об.), и многое другое, свидетельствующее о все возрастающем интересе соседей уже не только к мельнице, сколько к личности владельца.
Губернское Правление сочло возможным не реагировать на кляузы. Это было не по правилам, тем более, что жалобы были написано на гербовой бумаге, «при которых приклеены были и гербовые марки» (Там же). Кроме того, соседи узнали, что губернские власти вынесли все же какое-то определение по делу, и соответствующая бумага находится у исправника. Когда же Михайлов обратился к тому, чтобы ознакомиться с текстом «определения», исправник, оказавшийся человеком с юмором, отказал, заявив, что «дело есть будто бы секретного свойства» (22, л.3). Это окончательно взбудоражило соседей, и они обратились напрямую в Сенат. Новая комиссия, назначенная после вмешательства Сената, пришла к выводу, что мельницу или «маслобойный завод с поставленным приводом для перемола муки», как теперь официально называлось сооружение, возведенное Трахтеровым, необходимо огородить брандмауэром – высокой каменной стеной, препятствующим распространению пожара. Наверное, комиссия просто порекомендовала построить высокий забор от любопытных соседей.  Был установлен срок сооружения забора, но Трахтеров в него не уложился, так как для сооружения стены нужно было сломать несколько дворовых построек. 25 июня 1887 года общее присутствие Екатеринославского губернского правления постановило передать это дело в суд.
Решение суда нам неизвестно, но паровая мельница фигурировала в Ведомости о фабриках и заводах за 1890 год (2, л.11). Наверное, в конце концов, все заинтересованные стороны нашли общий язык. Мало того, дела на первой в Бахмуте паровой мельнице шли неплохо, и у Трахтерова появились последователи. В той же Ведомости значится еще одна паровая мельница, принадлежавшая некоему Гинсбургу. А еще через пять лет Соломон Иосифович уже в качестве харьковского купца ходатайствовал перед правительством о создании первого в городе акционерного общества – «Бахмутского Общества мукомольного дела» (24, л.381). За две недели своей коронации, 26 апреля 1896 года,  Николай II соизволил благословить купца резолюцией «Согласен».
А между тем в 1891 году разыгралось новое дело, связанное со строительством еще одной паровой мельницы. Бахмутчане как-то неохотно принимали  техническую революцию. Обратившись в Горуправу за разрешением на такое строительство, опять же, во дворе своего дома, мещанин Французов получил отказ. Запрет объяснялся странно: «в виду могущей представиться от подобного устройства опасности в пожарном отношении для находящегося в соседстве деревянного здания для склада военного имущества, оружия и патронов, а также в виду беспокойства для местных обывателей от дыма и шума, коими сопровождалось бы производство работ на означенной мельнице» (23, л.5об).
Французов обратился в Губернское Правление, и разрешение получил. Но Городская Дума опротестовала решение губернских властей. В ходе разбирательства выяснилось, что Военное министерство и не подозревало, в каких неподходящих условиях хранятся боеприпасы при Управлении Бахмутского уездного начальника. Поскольку взрывчатые вещества не должны храниться в городской черте, а тем более в деревянном строении, Военное министерство ужаснулось, возмутилось и распорядилось перенести склад «в отдельное соответствующее помещение» (23, л.6).  На этом инцидент был исчерпан, о «беспокойстве для местных обывателей от дыма и шума» уже не вспоминали, и мукомольная промышленность Бахмута пополнилось еще одним предприятием.
В очередной Ведомости о фабрично-заводских промышленных заведений, за 1896 году, есть сведения о паровой мельнице Торгового дома наследников А.Я.Абрамовича. При этой мельнице в 90-х годах существовало и небольшое  производство макарон. Его доля в общем производстве мельницы составляло всего 4,5%. В это же время Абрамовичи сдали мельницу в аренду харьковскому мещанину Францу Щербе, а макаронное заведение, вероятно, оставили за собой.
В начале 1900-х годов по каким-то причинам из «мукомольных» документов исчезают фамилии Трахтерова, Абрамовичей и Гинсбурга. Вместо этого в 1913 году появляются фамилии заводчиков Б.Рабиновича, Х.Макарова, А.Французова и завод Товарищества «Френкель и Еланчик» (155, с.37-38)... Среди бахмутских предприятий пищевой отрасли необходимо назвать и заведения Фейсы Сангурской, производившие в 90-е годы пряники и конфеты, а также пряничное заведение Давида Деглина и более крупное предприятие Михаила Беленко, выпускавший сладкую продукцию на 25 000 рублей (6, л.л.600-603).   


Глава 15
Бахмутские пивовары

В конце  XIX – начале XX века в Бахмуте создали довольно солидную пивоваренную промышленность. Днепропетровские краеведы, полагают, что в Екатеринославской губернии пивоварни появились в 1873 году, когда «Ф. Боте и Ко» основал первый паровой пивоваренный завод на юге Украины» (153). Однако факты свидетельствуют, что промышленное пивоварение появилось в губернии несколько раньше – в 1869 году, и не в Екатеринославе, а в Бахмуте. Как указывают документы, зачинателем этого важного дела нужно считать уже известного нам Эдгара Егоровича Адельмана, то ли выходца из Западной Украины, то ли прусского подданного (145; 152, с.14; 153, с. 39).
В 1880 году завод Адельмана выкупили владельцы Торгового дома наследников А.Я.Абрамовича. Адельман занялся огнеупорами, алебастром и известковым производством, а пивоварня стала довольно солидным предприятием, на котором работало двадцать человек. Производством заведовал мастер – «чех австрийского подданства, образование получил в школе пивоварения в г. Праге» (5, л.435), по другим сведениям – «в Тритте в Австрии» (152, с.14).
  Бахмутский пивоваренный завод производил до 35-37 тысяч ведер в год или до 370 000 литров пива. Разумеется, фирма «Ф.Боте и Ко» в губернской столице производила пива больше – 80 тысяч ведер (около 800 000 тысяч литров) (153). Днепропетровцы гордятся, что екатеринославская продукция «не единожды призналась лучшей в Европе» и в свое время «получила право монопольной торговли на Екатеринославской железной дороге» (Там же). Бахмутское пиво медалей не получало, но его уважали за стабильное качество. Для того, чтобы напиток полностью соответствовал иностранным аналогам, ячмень ввозили из Варшавы, Дубно, Люблина и Нюрнберга (5, л.436; 152, с.14). К тому же, стабильность качества продукции обеспечивалось «биологической очисткой». По крайней мере, так утверждали владельцы. Но владельцы могли утверждать все, что угодно. Пивоваренные заводы не всегда следовали строго определенным технологическим инструкциям. Они могли вносить свои, так сказать, фирменные изменения в рецептуру.
До революции в российских столицах варили не менее шестидесяти с половиной десятков сортов пива (Довгань В.,153). В конце XIX века в Екатеринославе насчитывалось «тридцати сортов и наименований» (Там же), в Бахмуте – три сорта: «Столовое», «Черное», и «Пльзеньское». В 1915 году в Бахмуте добавили еще и «Мартовское» пиво. «Пльзеньское» и «Столовое» – считались самыми распространенными марками пива в России, их варила треть всех заводов Российской Империи. Немного меньшую часть в ассортименте занимало «Мартовское» – полутемное, полусухое, не горькое. Еще реже встречалось «Черное» пиво, которое вываривалось и приготавливалось из особо заколерованного солода, сильно экстрактивное, самой слабой алкоголизации (Там же). Таким образом, Бахмутский пивоваренный завод Абрамовичей, несмотря на небогатый ассортимент пива,  все-таки мог удовлетворить самые разные вкусы бахмутчан – от самых простых сортов, до элитных.
В феврале 1895 году открыл свой пивоваренный завод и С.И.Трахтеров. В документах он уже значился как «харьковский 1-й гильдии купец, проживающий в Бахмуте» (4, л.306). Заводом руководил тоже классный специалист – «еврей, австрийский подданный Энгельберт Францевич Збиров, обучавшийся на пивовара в г. Праге» (Там же). К качеству сырья на новом заводе предъявляли более низкие требования: его покупали у местных крестьян Екатеринославской и Харьковской губерний. Соломон Иосифович стал пионером и в создании нового акционерного общества. В июне 1896 года он создал «Общество пивоварения в Бахмуте» (25). Правда, Общество, по-видимому, включало только завод Трахтерова, наследники Абрамовича на акционирование своего предприятия не пошли. Кроме пива,   как на заводе Трахтерова, так и на заводе Абрамовичей в небольшом количестве (около 2% всей продукции) производили мед – слабый алкогольный напиток.
В середине 90-х годов Абрамовичи завод сдали в аренду. Производство пива увеличилось, причем, и у Абрамовичей, и у Трахтерова. Скорее всего, это было связано с двумя событиями. Сначала, в 1904-1905 годах, после начала русско-японской войны, был введен запрет на водочную торговлю в ряде регионов страны. А потом в 1905-1907 годах, в годы первой русской революции, сохранялись и действовали частично ограничения на водку. Как на производство, так и на торговлю (156). С ограничением водочного бизнеса спрос на пиво повысился, поэтому бахмутчане снабжали пивом весь уезд – и Горловку, и Лисичанск, и Краматорск, и Попасную. Но в городских павильонах продажа пивом в таких павильонах не поощрялась. Как ни пытались предприниматели в 1909 году добиться разрешения на выносную торговлю пивом, Горуправа их отклоняла. Мотивировали тем, что открытие каждой такой точки «значительно усложнит столь необходимый за ними полицейский и акцизный надзор» (122, с.10).
В официальных документах бахмутских пивоваров не вспоминается такой распространенный в России слабоалкогольный напиток, как «полпиво», но местные краеведы о нем вспоминают (51). Поэтому, есть смысл вспомнить и о нем.  Полпиво – пиво, в котором в затор наливается вдвое больше воды. Не разбавляют готовое пиво, а уменьшают его крепость технологически. Вот и получается напиток в два раза жиже, и алкоголя там почти вовсе нет. Этот напиток прекрасно утоляет жажду, но напиться допьяна полпивом так же непросто, как и хлебным квасом (167).
Хотя, разумеется, пиво разбавляли и не «технологически», а тайком, втихомолку. С этим мошенничеством боролись. Закон от 15 января 1885 года гласил: «Продавцам пива запрещается разбавлять его водою, прибавлять к нему вещества, хотя бы и невредные для здоровья, а также смешивать пиво разных заводов. Виновные подвергаются денежному взысканию до 50 рублей». А статья 253-я «Устава об акцизных сборах», изданного в 1901 году, запрещала употребление в пивоварении каких-либо материалов, кроме солода, воды, хмеля и дрожжей (153; 167). Но в пивных, все-таки, трудно было найти пиво, не разбавленное водой.


Глава 16
Печатное искусство

В пореформенном Бахмуте появились и новые, неизвестные доселе, сферы деятельности. Одна из них – полиграфическое производство – сыграло заметную роль как в экономике, так и в культуре не только города, но и всего уезда.
Первую типографию в городе открыл в 1872 году мещанин Рафаил Грилихес (65; 148, с.с.50-53; 161). Есть данные, что он родился в Вильно в 1821 году (155, с.25). Типография размещалась в его доме в центре города, на Большой Харьковской улице. В течение десяти лет типография была единственной на весь уезд. Как следует из отчета Екатеринославского губернатора, в 1882 году в ней работало три человека, с ежегодным доходом в 2 500 тысяч рублей (35). В первую очередь типография обслуживала запросы развивающейся в Донбассе промышленности. Нужно вспомнить, что экономические условия 70-х годов в России были не самыми удачным периодом, но не для Бахмута. Именно в это время в городе появились солеваренный завод, водопровод, железная дорога, в уезде возникают новые предприятия со всеми соответствующими инфраструктурами. Поэтому в типографии начали изготавливать разнообразные бланки, так востребованные в деловых кругах – всевозможные этикетки, проспекты и другую «мелочевку», необходимую в делопроизводстве и в канцелярском творчестве. Сохранившийся образцы производственной документации того времени говорят о том, что заводчики придавали огромное значение внешнему виду и художественному оформлению бланкам для деловой переписки.
В 80-е годы в уезде появилась еще одна, более мощная типография. В этой пока неизвестной типографии, работало двенадцать человек, но производительность труда по сравнению с типографией Грилихеса была ниже: в год уездная типография выпускала продукции только на 6 000 тысяч рублей.
Очередной кризис, 90-х годов, на этот раз не обошел и экономики Бахмута, в том числе повлияла и на работу типографий. Не в лучшую сторону. В 1892 году у Грилихеса осталось два рабочих, а объем продукции составил всего 980 рублей. Уездная типография рабочих не сокращала, но и ее продукция тоже несколько сократилась в объеме – до 5 400 рублей (3). Кризис длился недолго, и уже в 1896 году городской голова В.И.Першина поставил вопрос об открытии в городе еще одной типографии на средства города (90, с.9). Из документов видно, что новая типография, скорее всего, так и не была открыта – местные предприниматели не захотели выпускать из рук довольное доходное дело. Отчет городской управы за 1896 год печатала типографии Грилихеса, совладельцем которой к тому времени стали его сыновья. Отчет 1899 года печатали в типографии М.М.Крамарева, основанная во 2-й половине 90-х годов.
В начале 1900-х годов количество типографий в Бахмуте резко возросло. В 1902 году уже известна типография Г.П.Пипко, самая ранняя продукция И.Х.Новикова датируется 1908 годом, продукция И.Л.Дерковского известна с 1912 года, Новицкого – с 1913 года, «Вальдштейн и сын» начали работать с 1915. Уже в Гражданскую войну, в 1919-1920 годах, известна типография М.М.Шнейдеровича при книжно-писчебумажном магазине Г.М.Клата.
Типография Грилихеса разрослась в солидное предприятие – систему книжных магазинов, появился большой «склад письменных, канцелярских, конторских, чертежных принадлежностей и учебных пособий с музыкальным и игрушечным отделом». Типография, давшая начало всему предприятию, уже стала лишь составной частью фирмы. «При магазине имеется собственная типография, переплетная и линевальная», - так говорится о ней в рекламном проспекте. Типография называлась «Печатное искусство». Если вспомнить о том, как быстро в то время развивались полиграфическая техника и технология, и посмотреть на образцы продукции бахмутских печатников, становится ясно, что типография Грилихеса не зря носила такое громкое название.
С развитием бумажного производства значительно расширился ассортимент бумаги, которой использовали в типографиях. Печатники уже хорошо знали газетную, типографскую, литографическую, документную, писчую, конторскую, почтовую сорта бумаги. Их применение зависело не только от названий документов, и от статуса, положения конкретного предприятия и учреждения в системе государственных органов. Поэтому «склад письменных, канцелярских, конторских принадлежностей» в Бахмуте, принадлежавший Грилихесам, не пустовал. Кроме того, Исаак Рафаилович Грилихес открыл писчебумажный магазин и в Енакиево, разнообразив его ассортимент книгами (155, с.25). Несмотря на то, что уже появилась множительная техника – гектографы, мимеографы, стеклографы – типографская техника продолжала развиваться. Известные еще в 1-й половине XIX века литография и торцевая гравюра на дереве получили в 60-80-е годы широкое использование в полиграфии. Эти нововведения были гораздо экономичнее, чем применявшиеся ранее гравюры на меде. В 80-е годы широкого распространилась автотипия (цинкографический способ воспроизведения полутоновых рисунков). Уже через десять лет, в 90-е годы, с автотипией начинает конкурировать фототипия – способ плоской печати со стеклянной или металлической пластины. Неслучайно, наверное, братья Грилихесы – Леон Рафаилович и Исаак Рафаилович – всерьез занимались фотографией, а фотоателье Леона было одним из лучших в городе.
В 1896 году произошел очередной переворот в полиграфии – был изобретен способ многокрасочной печати, предваряющий последующую офсетную печать. Все эти усовершенствования значительно удешевили и увеличили возможности полиграфии. Все эти достижения стали доступны бахмутским печатникам уже в 1910-е годы. А пока, в 1909 году редакция «Народной газеты Бахмутского земства» решила публиковать фотографии, и модернизировать  географическое изображения названия газеты, украсив его рисунком. Но в то время в Бахмуте еще не имелось необходимого «фотоцинкографического заведения» и клише пришлось заказывать «в другом городе». Заказ не успели выполнить, и редакция принесла подписчикам извинения за задержку выхода первого номера (113, с.1).
В дальнейшем продукция каждой типографии уже имела свое узнаваемое «лицо». Ученические «Похвальные листы» типографии Грилихесов с золотыми ажурными виньетками и изящными вензелями не спутаешь с аналогичной продукцией, украшенной многоцветными немного наивными «пасторальными» пейзажами «Похвальных листов» Крамарева.
Владельцы типографий не отказывались и от более прозаичных,  дешевых, но зато стабильных заказов на изготовление гимназических тетрадей, табелей, ученических билетов. Причем их печатали не только маленькие типографии типа Г.В.Пипко, товарищества «Вальдштейн и сын», но и «Печатное искусство» Грилихесов. И тетради этой типографии, без всякой натяжки можно назвать образцом печатного искусства.
Вероятно, такими же «образцами печатного искусства» выглядели и листовки, которые набрали и отпечатали в присутствии кого-то из братьев Грилихесов. Тогда поздним зимним вечером 1910 года неизвестные проникли в типографию. Сделав свое революционное дело, посетители закрыли Грилихеса в кабинете и положили перед ним бомбу, приказав хозяину не двигаться, та как бомба взорвется при малейшем движении. Когда Грилихес устал бояться, он выяснил, что «бомба» была обычным апельсином. Кроме этого рождественского подарка на печатной машине Грилихес обнаружил деньги – плату за оказанную услугу (45, с.69). Годом раньше, в 1908 году, по недосмотру метранпажа уездный исправник оштрафовал Леона Рафаиловича «за печатание афиши без твердых знаков театра- кинематографа Чепурковского» (155, с.26).
1898-м годом принято считать началом книгопечатания в Бахмуте. В этом году в типографии М.М.Крамарева был отпечатан поэтический сборник Н.Ф.Чернявского «Донецкие сонеты». Но опыт книгопечатания у бахмутских полиграфистов уже имелся. Годом раньше в типографии Грилихесов отпечатали «Отчет Бахмутской Городской Управы». После этого выпуски подобных отчетов и другой справочной литературы стало традицией. Их печатали практически все бахмутские типографии. В 1906 году в типолитографии Крамарева вышло «Краткое историко-географическое описание Бахмутского уезда». Автором этого своеобразного учебника по краеведению был местный учитель Л.Гаевой, в свое время ратовавший за развитие пчеловодства. Через год тот же Крамарев  отпечатал «Исторический очерк 40-летней деятельности Бахмутского уездного земства по народному образованию и народному здравию (1866-1905 г.г.)» (164). В 1910-1912 годы в бахмутских типографиях вышли три брошюры по методике начального обучения из опыта начальной военной подготовки школьников и по русской истории, написанные инспектором народных училищ уезда А.А. Луцкевичем (155) и другие. Среди справочной литературы нужно отметить насыщенные всяческой, нужной полезной информацией сельскохозяйственные календари. В 1912 году его отпечатали в типографии Дерковского, а в 1913 году – в типографии Новикова. Интересно, что они были бесплатным приложением к «Народной газете». Бахмутские печатники откликались на все события культурной жизни города. Сохранилось множество театральных и праздничных программок, афиш, отпечатанных в типографиях Грилихесов. 
 Неотъемлемой частью культурной жизни Бахмута стали литературные печатные журналы. Первым подобным изданием можно считать журнал «Сфинкс», который вышел из печати в еще одной, новой, бахмутской типографии «Свой труд» в августе 1912 года. Издателем журнала была курсистка С.А.Калашникова. В этом красивом журнале было всего лишь восемь страниц. На обложке изображен, как и положено, лежащий возле пирамиды лев с человеческим лицом. В журнале были напечатаны несколько стихотворений, а также статьи и разного рода небылицы. Журнал издавался недолго. В свет вышли всего четыре номера (165). Уникальным событием в культурной жизни не только Бахмута, но, пожалуй, и России является ученический журнал «Проблески». Шесть номеров журнала вышли 1916-1917 годы из типографии И.И.Дерковского (166).
До революции в разное время выходило шесть газет. Три из них – «Бахмутская жизнь», «Бахмутская копейка» и «Донецкое слово» были ежедневными. «Народная газета» была еженедельником. Пока не выяснена периодичность «Бахмутского курьера» и «Бахмутского листка». Газеты были, в основном, прессой «для народа». Количество таких изданий в России резко увеличилось на рубеже XIX-XX веков. Спрос на быструю, подробную и доступную по изложения и цене информацию постоянно возрастал, в том числе и в Бахмуте. Типографии Дерковского и Новицкого были именно созданы для выпуска таких газет.
 Одной из первых, в 1906 году начала выходить «Народная газета Бахмутского земства», отвечавшая самым разнообразным вкусам. В ней помещались сведения о жизни города и всей страны, отчеты о заседаниях Городской Думы, освещались земские дела, вопросы сельского хозяйства, законоведения, судопроизводства, давались медицинские советы и так далее. Подписная цена на год (1909 год) составляла всего 50 копеек. За эти деньги можно было купить один килограмм сыра или два ведра керосина или чуть меньше килограмма масла.
Более дорогой была вечерняя газета «Бахмутская копейка», печатавшаяся в типографии Новицкого. Цена одного номера ее соответствовала названию – 1 копейка. Но газета была ежедневной. В ней, главным образом, освещали вопросы экономики, читали ее даже в Харькове.
«Донецкое слово» считалась, пожалуй, самой престижной газетой. Ее подписная цена на год составляла 7 рублей 29 копеек. Купить ее уже мог не каждый. Правда, она предназначалась тоже не для каждого – в основном, городской интеллигенции и предпринимателям.
С типографским делом неразрывно была связана книготорговля. Библиотеку с кабинетом для чтения открыл при заводе Д.Юза в 1886 году купец Исаак Мусяков, в Трудовой у Пестеревых. Книжный магазин в Бахмуте, а потом в Енакиево в 1890 году открыл И.Р.Грилихес. В 1894-1899 годах в городе работал еще и книжный магазин Шиндермана, Вальдштейна и Гардинского (155, с.28-29).
Говоря о печати конца XIX - начала XX века, нельзя не вспомнить о жестких рамках, в которые владельцев типографий и издательств ставило государство. «Временные правила» 1865 года, Цензурный устав 1876 года, многочисленные дополнения к ним строго оберегали интересы государства. Издатели и владельцы типографий, если освобождались от предварительной цензуры, обязаны были вносить крупный денежный залог в сумме 2 500 - 3 000 рублей. В случае нарушении ответственными лицами, в том числе, владельцами типографий законодательства о печати, они привлекались к судебной или административной ответственности.
Знаменательна история Елены Александровны Кашниковой. Эта крестьянка (без кавычек) решила издавать газету. Ту самую «Бахмутскую копейку», о которой мы уже говорили. В прошении в губернскую полицию она указала, что в этой ежедневной газете планируется печатать статьи по вопросам государственной и общественной жизни страны, будут публиковаться официальные телеграммы, отчеты о судебных делах, бахмутские новости, «театральная хроника, концерты, кинематографы», новости спорта, «фельетоны на любые темы», юмор. Губернатор разрешение дал. Однако уже выход первого номера «Бахмутской копейки» 16 марта 1913 года вызвал рапорт бахмутского исправника о том, что статья «Не вперед, а назад» явно возбуждала враждебное отношение к правительству. А на Кашникову «нужно наложить административное наказание». В письме губернатору Кашникова пыталась оправдаться, ссылаясь на то, что «выпустила статью по просьбе сотрудников, больше не повторится...». Скандал продолжился, так как 23 марта 1913 года Петербургское телеграфное агентство со ссылкой на газету «Речь» сообщало о выходе первого номера газеты Кашниковой и о том, как «исправник пригласил к себе редактора и предложил ему умерить оппозиционный пыл, не печатать телеграмм о налагаемых на газеты штрафах» (201). Газета продолжила свою жизнь, но даже на обложке обычной ученической тетради, выпущенной в типографии И.Р.Грилихеса, стояла фамилия бахмутского исправника Борткевича, «благословившего» выпуск этой тетрадки.


Глава 17
История последнего бизнесмена

Рассказ о бахмутских промышленниках был бы неполным без истории проволочно-гвоздильного и штамповочного завода Вениамина Григорьевича Французова. Во-первых, это был самый молодой и один из самых крупных предпринимателей Бахмута. Во-вторых, о нем сохранилось довольно много воспоминаний рабочих этого завода, собранных и обобщенных в свое время В.Ф.Кацелем (51). Факты из этих воспоминаний оживят сухость материала. В-третьих, сама фигура Французова как представителя последнего поколения предпринимателей, довольно колоритна и заслуживает внимания.
Официальная версия гласит, что Вениамин Григорьевич был сыном одного из бахмутских торговцев керосином. Правда, среди владельцев керосиновых складов и лавок – Миленкова, Кандана, Каменского, Брукмана, Браверманна, Брейнина, Когана, Кауфмана – Григорий Французов не значится. Но это неважно, тем более, что склад все-таки был. В отчете Бахмутской земской Управы за 1905 год есть прошение В.Г.Французова об установке дополнительного телефона на его керосиновом складе, а в 1909 году в «Народной газете» В.Г.Французов рекламировал на складе карболинеум – антигрибковую защиту для деревянных конструкций.
Со временем конкуренция среди торговцев керосином сделала этот бизнес малоприбыльным, количество складов начало сокращаться. Видимо, не лучшие времена переживал и склад Французова, на котором Вениамин был управляющим. Свободного времени у него оказалось предостаточно, и, чтобы как-то его занять, Французов установил на своем рабочем месте четыре станка для изготовления железнодорожных костылей. Тем более, костыли – штука несложная, это большие «гвозди», вбиваемые в шпалы для скрепления их с рельсами на железнодорожном полотне. Посетители склада, которым занятия управляющего показалось странным, прозвали станки «дрыгалками». Но скоро выяснилось, что «дрыгалки» приносят довольно хороший доход. После некоторого спада железнодорожное строительство в России оживилось, и новая продукция Французова началась пользоваться спросом.
В начале 1904 года на деньги, полученные от продажи костылей, Французов приобрел на северной окраине города участок и построил на нем деревянные бараки. Кроме своих старых «дрыголок», он прикупил еще шесть станков костыльных, семнадцать гвоздильных станков-«хлопушек», два волочильных и пять заклепочных. Через сложную систему трансмиссий все оборудование приводилось в движение локомобиль мощностью 12 лошадиных сил.
По городу расклеили объявления, приглашавшие рабочих на новое предприятие. Весть о заводе облетела округу, и на него потянулись крестьяне. Но Французов принимал не всех – в основном, подростков и татар, поскольку они не пили. Первые не пили по причине малолетства, вторым пить запрещала религия. Да и брали их только на подсобные работы. Специалистов (проволочников, гвоздильщиков, заклепочников) хозяин вывез из Рязани и Царицына. Всего рабочих набрали до семидесяти человек.
12 мая 1904 года состоялся пуск завода. Для рабочих накрыли столы, выставили несколько ведер водки. В гвоздильном цеху повесили икону Святого Николая, покровителя Французова, отслужили молебен. Потом день открытия завода по традиции сделали праздничным.
Уже первая зима показала неприспособленность бараков для производства. При сильных снегопадах оборудование заносило снегом, и работа прекращалась. Примитивная отопительная система позволяла лишь погреть озябшие руки. Но, несмотря на это, завод, работая в две смены по двенадцать часов, все же выпускать продукцию – железнодорожные костыли, строительные гвозди, заклепки, петли, шайбы, лопаты.
Проволоку-катанку заводчик получал из Франции, поэтому стоимость заводской продукции увеличивалось в два раза. Чтобы снизить себестоимость, Французов уменьшал расценки, повышал цены на второстепенные, дешевые в изготовлении, но внешне эффектные изделия – «золоченую проволоку», пускался в рисковые операция, торговал контрафактной продукцией… Все было подчинено одной цели – получению максимально высокой прибыли. Но денег, все-таки, катастрофически не хватало.
А в 1908 году деревянные цеха завода неожиданно сгорели. И снова, как и год назад, во время пожара в Часовом Яре на заводе Ковалевского, ходили слухи об умышленном поджоге. Бахмут – городок небольшой, поэтому злые языки даже называли сумму (500 рублей), которую Французов якобы заплатил поджигателям. Подозрения усиливал и тот факт, что незадолго до пожара Французов застраховал завод сразу в двух страховых компаниях, а злоумышленников так и не нашли.
Как бы там ни было, Французов страховку в 60 000 рублей получил и вложил деньги в реконструкцию предприятия. Сделано было много. Построили кирпичные корпуса, изображение которых позже украсили шикарный фирменный бланк завода. Установили новое оборудование – паровую машину «Вольф». Увеличили количество гвоздильных станков. Увеличили и количество рабочих. Вместе с сезонниками теперь на заводе работало сто пятьдесят человек. Управленческое штатное расписание было до предела простым. Ближайшим помощником в организации производства являлся родной брат хозяина – Григорий Французов, а непосредственно производством руководил мастер. Кроме них рабочую элиту составляли три весовщика и четыре слесаря-ремонтника. К 1917 году мастеров уже было несколько, появились приказчик, а затем и инженер – чех Антон Карлович Сухи. В штате имелся фельдшер, кроме того, раз в неделю приезжал врач – двоюродный брат хозяина, Леон Борисович Французов.
Отношения хозяина с рабочими складывались своеобразно. В своих воспоминаниях почти все рабочие одних из самых главных черт характера Французова называли демократизм, граничивший с  панибратством. Хозяин ежедневно обходил цеха, любил поговорит с рабочими, запросто занимал деньги для покупки коровы и для других хозяйственных нужд и вообще не жалел средств для оказания материальной помощи. Возможно, не зря многие считали его благодетелем. Даже забастовки на заводе проходили необычно. Даже в 1917 году, когда Донбасс бурлил, рабочие Французова никогда не бастовали в полном составе. А в «обычное» время… Обычно недовольные рабочие приходили к конторе и требовали «Беньку» (так за глаза, а иногда и в глаза) называли хозяина. Тот  выходил на крыльцо, и начиналась добродушная перебранка. Постепенно страсти разгорались, и рабочие всерьез предъявляли хозяину требования: повышения расценок, сокращения рабочего дня, в конце концов – зарплаты за время забастовки. Французов начинал темпераментно жестикулировать, пояснял, что денег у него нет, что, в общем-то, их никогда и не было, клялся, божился… Рабочие начинали бузить, «Бенька» по устоявшейся традиции, начинал плакать: «Ой, Боже ж мой! Что вы говорите?! Мы и так едва дышим, а вы хотите с Беньки последние штаны снять!» (51, воспоминания Ф.П.Полтавца). На этом забастовочная увертюра завершалась – рабочие расходились по домам. Обычно на две-три недели. Периодически Французов по утрам приказывал давать заводской гудок, приглашая на работу. Рабочие держались. Потом «Бенька» сдавался, вызывал зачинщиков, договаривались об условиях «мира», сообща растапливали котельную – дым из трубы был своеобразным «белым флагом»: Французов сдался, можно было начинать работу.
Когда зачинщиками забастовки начинала интересоваться полиция, их заблаговременно рассчитывали, выдавали денежные пособия и приказывали недели через две возвращаться на работу. Однажды, когда полицейские уже были во дворе завода, Французову пришлось выпускать «возмутителей порядка» из своего кабинета через окно, выходящих на улицу (51, воспоминания П.П.Попова). В ходе многолетнего забастовочного диалога с Французовым рабочие  достигли сокращения рабочего дня с двенадцати до восьми часов, ощутимого увеличения расценок, увеличения оплачиваемого отпуска до двух недель.
Перед I-й Мировой войной на заводе работало уже около трехсот человек, Французов разбогател. Построил новый двухэтажный особняк, ездил на один из первых в Бахмуте автомобилей – на «Роллс-Ройсе», был завсегдатаем Бахмутского коммерческого клуба. Как-то в феврале 1909 года Вениамин Григорьевич вместе с купцами Георгием Смоленским и Георгием Чехировым, а также в компании с нотариусом Иосифом Томашевским играл в картишки. Игра называлась «Девятый вал», считалась азартной, нагрянула полиция, наложила штраф в 500 рублей и «опечатала столы» (201). В те времена полиция еще не «крышывала» подпольные казино.
Вскоре Французов прикупил еще землю для строительства большого железопрокатного завода, закупил кирпич, но началась война. В числе первых предприятий  города гвоздильный завод начал выполнять военные заказы, поставляя армии, в том числе, железнодорожные костыли.
О том, как в России наживались на военных поставках, мы знаем на многочисленных примерах. О том, что армию снабжали гнилым обмундированием, недоброкачественной обувью, никуда негодной техникой, тоже знаем. О том, что армию снабжали и бракованными железнодорожными костылями, сообщил в своих воспоминаниях рабочий Покотилов. В качестве примера он приводил такой факт. Летом 1916 года на завод прибыл чиновник Министерства путей сообщения для приема очередной партии костылей. Отсортировав бракованную продукцию, он опечатал бочонки с годной продукцией и уехал. По заданию Французоав несколько рабочих-подростков вскрыть бочонки и заменили часть годных костылей бракованными. Военный заказ покатил на фронт на одну треть, состоящим из брака. Подростки получили премию – по семьдесят рублей, что значительно превышало их месячную зарплату. Какую прибыль получил на этой операции Французов – неизвестно, но свой посильный вклад в превращение войны империалистической в революцию, а потом и в войну гражданскую он, несомненно, внес.
Когда эти события начались, Французов остался верен своему детищу, и постоянно менял ориентацию. Его завод работал и при белых, и при жовтоблакытных, и при немцах, и какое-то время даже при красных. Но при красных он все-таки  сделал политический выбор – в пользу белых и уехал в занятым деникинцами Ростов-на-Дону. Попутно захватив  с собой несколько вагонов продукции и оборудования – на новом месте он надеялся продолжить дело, начатое в Бахмуте.
Дальнейшая судьба Французова неясна. Известно, что в Ростове-на Дону он и умер. По одной из версий, в период НЭПа он на своем «Роллс-Ройсе» занимался частным извозом. Так сложилась жизнь одного из последних бахмутских промышленников.


Глава 18
По-ленински и по-бахмутски

Чтобы завершить бахмутскую «экономическую тему» предреволюционного периода, нужно вспомнить классическое определение монополистического капитализма, данное в свое время вождем пролетариата В.И.Лениным (82, с.253).  Владимир Ильич умел давать меткие характеристики. Правда, в промышленном отношении Бахмут по ряду причин оставался провинцией. Поэтому процесс «империализации» местного  капитализма протекал вяло, как-то не по-ленински, не по-революционно. Городок и позже будут считать не пролетарским. Но при том при всем, основные признаки монополизации все же угадывались и в Бахмуте. Разумеется, бахмутские промышленники не образовывали «международные монополистические союзы капиталистов, делящие мир», не принимали участия в «территориальном разделе земли», не вывозили капиталов (Там же). Но концентрация производства, создание монополий «местного значения», слияние банковского капитала с промышленным – все это имело место быть и в Бахмуте.
Наиболее характерным примером концентрации и монополизации производства в Бахмуте может служить соледобывающая промышленность. Хотя основные предприятия соледобычи находились вне городской черты, но окраинные шахты и бахмутский солеваренный завод Скараманги были тесно связаны не только источником сырья, но и конкуренцией. Если в свое время завод Скараманги, постоянно наращивая выпуск продукции, победил в конкурентной борьбе завод Онуфриева, то исход борьбы завода с шахтами был предрешен. Несмотря на постоянное расширения производства и роста продукции (179 рабочих в 1904 году – 262 рабочих в 1910 году) (71, с.17), завод не выдержал конкуренции с шахтами, которые создавались различными «Обществами», в основном – иностранными. В свою очередь, конкурентную борьбу между собой вели сами «Общества»: скупали мелкие шахты, закрывали, затопляли их. Все было подчинено одной цели – монопольной добыче и продаже соли, а, следовательно, и получению максимальной прибыли.         
Конкуренция в алебастровом производстве, резкое падение цен, обусловленное экономическим кризисом, охватившее экономику страны, привели алебастровые заводы Бахмута на грань нерентабельности. Промышленники уезда, занятые производством алебастра, были вынуждены объединиться и создать «Бахмутский синдикат заводчиков алебастра». Некоторые уездные предприниматели акционировали свои предприятия еще раньше, создав «Акционерное Общество Деконских заводов алебастровых изделий и материалов». Определив потребность рынка в размере 3 700 вагонов в год, Синдикат довел до каждого владельца процентную разнарядку отгрузки алебастра. Бывший служащий фирмы «Е.М.Фарке» А.Т.Калашник вспоминал следующую разнарядку (49). Самое большое количество алебастра имел право производить и отгружать производитель фирмы «Е.М.Фарке» – 10%. Заводы А.М.Французова и Лобасова имели разнарядку на 6% каждый. Завод Токарева – 6,5%, завод Новикова – 3,5%, Деконский завод «Касич и Богомолов», заводы М.А.Французова и Чередниченко – по 5%, завод Бельского – 6%, заводы М.Б.Французова, Л.Я. и Г.Я.Гершковича – по 7%, «Акционерное Общество Деконских заводов – 8%. Заводчикам из поселка Попасное А.М.Крамареву и Иванову выделили по 6%.  Таким образом, в алебастровом производстве конкурентную борьбу удалось остановить. Синдикат строго контролировал добычу и сбыт алебастра, установив фиксированную цену 14-16 копеек за пуд.
О первых в Бахмуте акционерных обществах уже говорилось. «Бахмутское Общество мукомольного дела» и «Общество пивомедоварения в Бахмуте» были плодом бурной деятельности купца Соломона Трахтерова. Смысл создания этих Обществ пока непонятен – они существовали параллельно с частными предприятиями, иногда уступая им по производственным показателям, не проявляя видимой агрессии к конкурентам, не стремились расширить рынки сбыта, а тем более не пытались принять участие в «территориальном разделе мира». Возможно, эти Общества были отголоском «учредительной лихорадки», вспыхнувшей в России в 90-е годы, когда только за семь лет учредительные капиталы различных акционерных обществ возросло в 17 раз (104, с.307). Возможно, одной из задач их создания была биржевая спекуляция акциями, очень популярное развлечение мелких бизнесменов в России того времени.
Более понятными были причины создания других бахмутских акционерных обществ. В 1911 году престарелая владелица фирмы «Е.М.Фарке» Екатерина Мелитоновна Папазоглу решила продать свои предприятия. Сумма запрашивалась сравнительно небольшая – 300 000 рублей, но «денежных» купцов типа И.П.Скараманги в Бахмуте все еще не имелось, а Пестеревых, Рутченко фирма не интересовала, и для выкупа заводов «Е.М.Фарке» бахмутчане организовали акционерное общество из девяти человек. Публика собралась пестрая. Кроме купцов братьев Украинских и директора банка Общества взаимного кредита Крамарева пожелали стать акционерами: заводчик Крамарев, служащий Поплавский, адвокат Степухович, комиссионер Позин, врач Марутаев и член Земской Управы Корчик. Сделка состоялась. В виду того, что продукция заводов «Е.М.Фарке» славилась на рынке своим качеством, то по договоренности с бывшей владелицей акционеры оставили прежнее название фирмы – «Е.М.Фарке».
Бывший управляющий фирмы В.В.Штерцер не стал «акционироваться», он какое-то время продолжал выполнять свои обязанности и получал «дивиденды» - 8 000 рублей в год. Вместе с крестьянином села Родионовка Звановской волости Яковом Жученко Штерцер учредил акционерное общество «Доломит». Как видно из документов, крестьянин Жученко «имел имуществ на 15 000 рублей» (94, с.5). В названии Общества был указан доломит – минерал, используемый в металлургии, в химическом и стекольном производстве, даже как минеральное удобрение и как средство борьбы с вредными насекомыми. Но Штерцер собирался добывать все, что попадется под землей: «алебастр, кварц, кварцит, огнеупорные и другие глины, известковые и другие камни, и рапу, и прочие ископаемые» (48, л.6). Первое собрание шести акционеров состоялось в Харькове в 1911 году. Основными пайщиками были В.В.Штерцер (83 акции) и Я.Жучеко (67 акций). Остальные акционеры, в том числе и сын В.В.Штерцера, Франц, владели каждый по десять акций. Дела у акционеров шли по-разному, и уже в 1913 году крестьянин Яков Жученко владел 335-ю акциями, а у отца и сына Штерцер осталось по 50 акций (4, л.12). Если учесть, что первоначальная стоимость одной акции «Доломита» составляла 300 рублей, но нетрудно подсчитать, что первоначальный капитал Жученко за это время увеличился более, чем в десять раз. Вот такие «жученки» встречались в крестьянской среде Бахмутского уезда.
В конце XIX – начале XX века в Бахмуте активную деятельность развернули банки. В 1896 году в Городской Думе купец Клейменов поднял вопрос об открытии в городе  филиала Государственного банка (60, с.5). Это был период экономического подъема, когда после длительного застоя, проведшего в 70-е годы к кризису банковской системы и краху ряда акционерных банков (108, с.260), доверие к ним пропало. Поэтому Клейменов и ратовал за открытие филиала  именно государственного банка. Но и через десять лет такого банка в городе еще не было. В Анкете о состоянии Бахмута в 1907-1909 годах (1, л.33об.), упоминаются три частных банка, точнее – их филиалы. Название банков неизвестны, но скорее всего, это были банки Общество взаимного кредита, Азовско-Донской и Санкт-Петербургский Международный Коммерческий. Именно эти банки упоминаются в документах.  Они входили в число крупнейших акционерных русских банком. Самым мощным был Азовско-Донской, чей капитал на 1 января 1914 года составлял 92 500 000 рублей и Санкт-Петербургский Международный Коммерческий, с капиталом 79 000 000 рублей (108, с.359).
Роль банков в бахмутской экономики постепенно возросло. Акционерные Общество мукомольного дела и пивомедоварения, основанные С.Трахтерова, вскоре залезли в долги. Кредитовал их Азовско-Донской банк, и в 1906-1910 годах в виде неплатежеспособности Обществ был создана специальная комиссия для ликвидации их задолженности. В результате работы комиссии контроль над акционерными Обществами перешли в руки банка.
Значительную роль сыграли банки и в работе акционерного Общества «Бахмутская центральной соляной копь». Участие в деятельности этого Общества принимали Петербургский частный коммерческий банк и даже Сибирский торговый банк. А Санкт-Петербургский Международный Коммерческий банк и Русско-Азиатский банк (третий по значимости в России с капиталом в 78 500 000 рублей) были главными пайщиками в акционерном Обществе «Бахмутская соль»: им принадлежало по 3 200 акций или по 32% всего капитала Общества. Со всеми вытекающими для Общества последствиями. Так в Бахмуте происходило  слияние промышленного и финансового капиталов. Так что вождь пролетариата про Бахмут не обманывал.
А в 1910-х годах в городе появились филиал еще одного акционерного банка – Русского Торгово-Промышленного. Был, наконец-то, создан и филиал Государственного банка, о котором все время говорили в Бахмуте.


Глава 19
Эх, дороги…

На протяжении своей дореволюционной истории Бахмут был довольно широко известен как торговый центр и прежде всего как ярмарочный. Вместо трех ярмарок, проводимых в середине XIX века, с 80-х годов устраивали уже четыре ярмарки. На первых порах они были семидневными. Весенняя ярмарка приурочивалась к Вербной субботе Великого поста. Она была довольно скромной: в 1896 году на ней реализовали всего на 1 200 рублей. Вторая, в день Святых Константина и Елены, тоже проходила весной, но уже после Великого поста и Пасхи и была намного богаче. Основной ярмаркой в городе считалась Петропавловская, которую устраивали в конце июня-начала июля. Она указана даже во всероссийских справочниках. Четвертая ярмарка устраивалась осенью и была приурочена к празднику Рождества Богородицы.
Ассортимент товаров, привозимых на бахмутские ярмарки во 2-половине XIX века, значительно изменился. В 1862 году выбор товаров был довольно широк и разнообразен и мы с ним прейскурантом мы уже успели ознакомиться: «сукна разных цен, шерстяные, шелковые, бумажные и суконные ткани, изделия медные и железные, стекло, хрусталь, фаянс, фарфор, глиняная и деревянная посуда, кофе, чай и бакалейные товары, рогатый скот и овцы разных пород, табунные лошади, пригоняемые не только из окрестных мест, но даже из Земли Войска Донского, Кубанской области, Ставропольской и Таврической губернии» (87, с.315). Теперь же выбор стал беднее. Теперь, через три десятка лет, в 1896 году бахмутские ярмарки имели четко выраженный сельскохозяйственный характер. Из всего реализованного товара крупный рогатый скот, лошади и овцы составляли 38%, а галантерейный, бакалейный и так называемый «красный товар» - всего 3%. Остальной товар – рыба, хлеб, земледельческие орудия, дрова, строевой лес, экипажи, деготь, скобяные изделия, иконы были представлены небольшими партиями. Но даже в этих небольших партиях предложение явно преобладало над спросом. Резко изменился и характер ярмарочной торговли, все большее значение приобретали специализированные оптовые ярмарки (108, с.с. 245-246). К тому же, ярмарочные сборы, поступавшие в городской бюджет, за период 1895-1899 годы уменьшились почти в два раза – с 5 435 рублей 90 копеек в 1895 году до 2 853 рубля 35 копеек в 1899 году (1, с.18).
Все эти изменения имели объективные причины и были характерны для России в целом. Значение ярмарок во внутренней торговле по мере развития путей сообщения постепенно снижалось. Значение ярмарочной торговли продолжало катастрофически падать и в 1907 году время проведения ярмарок сократилось до трех дней, а в 1909 году их специализация определилась очень четко – «исключительно рогатый скот и лошади» (1, л.33). Вероятно, такая «животноводческая» специфика обозначилась не случайно. Ее усиленно пропагандировали земцы  и в частности земский агроном М.Я.Кравцов. Он ратовал о скорейшем переходе крестьян Бахмутского уезда от зернового хозяйства к промышленному скотоводству. Скорее всего, все в том же тренде «американского фермерского хозяйства». У него нашлись последователи: не чуралась разводить и пропагандировать лучшие породы скота даже местная интеллигенция. Например, почетная попечительница женской гимназии В.П.Пестерева рекламировала в «Народной газете» своего бугая-симментала (195, с.12). Разумеется, Верой Петровной двигало не элементарная жажда обогащения, а желание включиться в общеполезную селекционную работу. Достаточно вспомнить об опытах на скотном дворе Трудовой (222).
Учитывая такую специфику и тенденции ярмарочной торговли, городские власти отвели на южной окраине место для торгов. Для местных ковбоев установили тариф суточного пребывания на ярмарочной площади: 20 копеек за одну лошадь, 12 копеек за одну голову крупного рогатого скота, 1 копейку за овцу (40, с.68). Деньги поступали в местный бюджет и использовались для благоустройства улиц, в основном – для устройства мостовой. И это правильно. 
Дороги в России всегда были больным местом сложной логистики большой страны. На протяжении всего XVIII века правительство, понимая, что «приведение дорог в возможную исправность не токмо необходимо для коммерции, но и для благосостояния рода человеческого нужно» (86, с.272), решало вопрос – какие дороги лучше: фашинные, песчаные или бревенчатые. В конце концов, не вдаваясь в философским категориям типа «благосостояние рода человеческого», пришло к выводу к не менее банальному о том, что «деланные дороги еще хуже неделанных» и что «дороги необходимо содержать так, как оные ныне находятся и починивать только одни мосты /…/ дабы коммуникация совсем не могла прерваться» (Там же). Весь почти XIX век в Бахмуте, да и во всей стране, жили по этому принципу.  Первая шоссейная дорога в этом крае появилась только в середине века (94, с.147). В самом же Бахмуте дороги почти двести лет находились в «первобытном» состоянии, так что во время непогоды «сообщение в городе становится довольно затруднительным», как деликатно сообщалось об этом в «Памятной книжке Екатеринославской губернии на 1864 г.» (63, с.149).
В 70-у годы XIX века Городская Управа заключила договор с мещанином Сивковым о том, что он замостит булыжником Торговую площадь. Но даже после этого Бахмут столичными визитерами воспринимался как «большая малорусская степная деревня с улицами покрытыми навозом» (71, с.37). Появление в городе велосипедов и автомобилей, развитие торговли заставило городские власти изыскивать средства для устройства мостовых и на других улицах. В августе 1896 году, после покупки В.Г.Французовым своего «Роллс-Ройса», году Горуправа рассматривала вопроса о сборах в доход города «с велосипедистов и автоматических экипажей (90, с.9).
В 1903 году в городе уже появились первые тротуары. В том же году Горуправа вели переписку с Министерством финансов «об установлении в пользу города на семь лет сбора с привозимыми /…/ и вывозимыми из него по железной дороге грузов в размере по 0,5 копейки с пуда с обращением сумм этого сбора исключительно на замощение городских улиц, служащих подъездными путями к железнодорожной станции» (25, л.2). По улицам на станцию и со станции ежегодно провозилось до 6 000 000 пудов грузов. Характер этих грузов виден из одного любопытного документа еще середины XIX века, который связан с решением вопроса о строительстве железной дороги. В Бахмут ввозили такие товары: 100 000 пудов мануфактуры, 150 000 пудов галантерейных и бакалейных товаров, 10 000 пудов фарфоро-фаянсовой и стеклянной посуды, 50 000 пудов крымских и французских вин, 50 000 пудов выделенных кож, обуви и шуб, 25 000 пудов водки, 150 000 пудов железных изделий, а также бечевки и дегтя, 150 000 пудов леса и 10 000 пудов москательных товаров (55, с.с.49-50). Все это богатство проходило через торговую сеть Бахмута, по его улицам.


Глава 20
Имидж города

В 90-х годах XIX века сведения об этой «торговой сети» довольно ограничены: 6 магазинов и 117 лавок (63, с.181). И еще – скромным сообщением о том, что в «магазинах производится торговля большей частью всеми предметами, необходимыми для ежегодного обихода, как для городских жителей, так и для живущих в уезде» (87, с.316). За весь дореволюционный период имеются более конкретные сведения только за 1896 год, то есть  на то время, когда ярмарки уже изжили себя, и торговля приобрела более цивилизованный характер – через лавки и магазины.
В 1897 году в связи с подготовкой первой Всероссийской переписи во все населенные пункты страны разослали «Вопросный листок о состоянии города». По интересующей нас теме в Бахмуте сообщили, что торговая сеть города в то время выглядела следующим образом. В уездном центре были такие  промтоварные лавки: 13 мануфактурных, 53 галантерейных, 6 посудных, 7 кожевенных, 8 готового платья, 2 писчебумажных, 2 восковых свечей. Продуктами торговали 61 бакалейных, 4 винно-бакалейных, 4 колбасных, 4 мясных, 10 хлебных, 1 соляная, 2 табачных, 18 винных и 4 пивных. Своеобразными магазинами, работающими под заказ, были 6 столярных мастерских, 9 слесарных и 7 часовых. В городе работало 4 парикмахерских, 13 трактиров и баней (10, л.52).
Принадлежность магазинов или лавок отдельных купцов, специализацию купцов еще предстоит уточнить. В настоящее время известно, что магазины Карталова, Максимаджиана, Липарева, Лейферова, Неймарна, Локшина торговали мануфактурой и одеждой. Яценко, Т.Рудникова и Манукалова – мясом, Черкова, Бондаревского, Дунича – колбасными изделиями. Меднев специализировался на овощах, Еременко, Х.Я.Браверман – на кондитерских изделиях и, в том числе, собственного изготовления, у братьев Талалай был мебельный и зеркальный магазин, таким же магазином владело и товарищество «Корсунский и Остроухов». Имели свои магазины и купцы-промышленники Лобасовы, Абрамовичи и другие.
Как и раньше лавки располагались, в основном, на Гостином дворе и Базарной площади. Эта площадь, служившая как бы продолжением Торговой и застроенная в 50-х годах деревянными лавками, постепенно приобретала респектабельный вид. В 1875 году на ней появился фонтан, а в 1883 году часть Базарной площади отдали в аренду городским купцам сроком на тридцать лет под строительство кирпичных лавок. В 1909 году на Базарной площади построили крытый мясной рынок, что внесло свою лепту «в дело упорядочению /…/ базара, изменения его азиатского вида» (114, с.17).
Но торговая жизнь Бахмута уже не могла втиснуться в рамки Гостиного двора и Базарной площади. Нижние этажи домов, выходящих на Торговую площадь и примыкающих улицы, все смелее приобретались или сдавались в аренду под магазины. Владельцам окрестных домов это приносило определенный доход. Перед скромным меркантильном соблазном этого дохода не устояли даже городские власти, и сдали в аренду часть здания Горуправы и часть Народного дома – городского культурного центра.
Скопление на Торговой площади магазинов оправдывало ее названием и придавало характерный внешний вид, присущий всем Торговым площадям мира. С 1909 году начала практиковаться торговля во временных парусиновых палатках на городских тротуарах. За сезон (а он длился с 1 апреля по 1 сентября) Горуправа получала 25 рублей в городской бюджет с каждой точки. Торговали в них главным образом мороженым и прохладительными напитками (122, с.10).
На дореволюционных фотографиях Бахмута бросается в глаза обилие вывесок и торговой рекламы. Она помещалась над витринами и над входом в магазины, в простенках витрин и окон, облепляли балконы. Друг от друга они отличались размером, цветом, шрифтом, но при кажущейся пестротой имелись и свои закономерности. Вывески магазинов, принадлежавших одному владельцу, входивших в одну «фирму», были однотипными по цвету и шрифту. На вывески питейных заведений вообще существовал «стандарт»  - верхняя половина их красили в желтый, нижний – в зеленый цвет, а шрифт был обязательно черным или белым. Над входом в винный магазин, как и при входе в любое государственное учреждение, красовался государственный герб – двуглавый орел (189). На вывесках старались поместить исчерпывающую информацию, фамилию владельца, название фирм или фамилий поставщиков, помещали подробный список товаров.
Торговой рекламой были заполнены и бахмутские газеты. В «Народной газете» (№3, 1913 год)  Г.Г.Агуф, владелец магазина часов, существовавшего уже двадцать пять лет и расположенного в здании Горуправы, убеждал горожан, что «Омега» - самые верные часы в мире. «За верность хода ручаюсь, в ином случае верну деньги», - обещал хозяин. Московский центральный  склад часов в 1909 году потратил около 500 рублей за рекламу в «Народной газете» – деньги по тем временам довольно большие – пытаясь продать горожанам часы различных марок с «соответствующими предметами»: в наборе содержалось от шестидесяти до ста пятидесяти наименований, начиная карманной чернильницей и кончая комплектом «роскошной почтовой бумаги и таких же к ним конвертов» (113, с.17). Склад земледельческих орудий Н.П.Кушнера предлагал сельскохозяйственную технику, от простых грабель до американских косилок фирмы «Диринг» и запчасти к ним. Конкурирующая фирма «И.И.Найговзен и Я.С.Фридман» соблазняла бричками, тачанками и «десятичными весами». Фирма «Рувим Гуревич и Сын», агенты французско-голландского «Южнорусского Общества для разработки каменной соли» пытались обольстить практически всем: от каменного угля «всех сортом» и гаек до «бричек, ходов, мажар, земледельческих машин и орудий первоклассных заводов». Чугунолитейный и механический завод Товарищества «Ремпель и Курке», существовавший в Бахмуте перед революцией, предлагал машины для производства цементной черепицы и тротуарных плит. Магазин Я.П.Штафинского и Н.Локшина предлагали мужскую одежду («Донецкое слово» от 6 июня 1912 года). И так далее, и так далее…         
Частными объявлениями типа «даю уроки музыки» или «готовлю к поступлению в гимназию», написанными от руки или отпечатанными в типографии, были заклеены стены домов. В 1898 году Горуправа распорядилась установить афишные тумбы, и полиция строго следила за тем, чтобы объявления клеили только на них.
О том, какое значение придавали бахмутские купцы рекламе, и в частности вывескам, говорит такой любопытный факт. 22 февраля 1899 году Горуправа рассматривала заявление купцов западной стороны Торговых рядов «о снятии бульвара». Разросшиеся деревья якобы закрывали вывески. Тогда деревья пощадили, но через десять лет, в 1909 году, к вопросу вернулись. Как писала «Народная газета» «произрастающему бульвару, об уничтожении которого уже десять лет хлопочут лавковладельцы, вынесен, наконец, смертный приговор» (123, с.7). Впрочем, смертный приговор был условным. В Городской Думе приняли соломоново решение. С одной стороны, уничтожение бульвара «не вызывается общественными интересами» (спилить деревья требовали только десять человек «лавковладельцев»), а с другой стороны, «бульвар почему-то перестал служить местом прогулок для горожан». Постановили спилить деревья, но только в том случае, если заинтересованные «лавковладельцы» оплатят половину сметной стоимости (1 300 рублей) для устройства мостовой (Там же). И заинтересованность в уничтожении бульвара пропала.
Что касается самого Гостиного двора, то у него тоже возникли проблемы. С появлением на городских улицах магазинов значение двора начало падать. Его устаревшая архитектура перестала удовлетворять современным требованиям. «Темные магазины, спрятавшиеся за неуклюжими колоннами, мало привлекают покупателей, - писала «Народная газета» 26 января 1909 года. – Уже составлен план, по которому должны быть уничтожены коридор и колонны, а окна и двери выдвинуты наружу, где теперь колонны» (114, с.8). В июне этого года Дума вернулась к этому вопросу и, учитывая, что владельцы не смогут одновременно перестроить свои лавки согласно требованиям, фактически пустили изменение фасада Гостиного двора на самотек (122, с.11), о чем свидетельствуют фотографии 1910-1920-х годов. На них Гостиный двор, утративший свой первозванный, классический строгий облик, выглядел как скопище разноэтажных сараев.
Возвращаясь к бульвару, уточним, его, в конце концов, его убрали, а Большую Харьковскую улицу на этом месте замостили булыжником. Но Думу нельзя упрекнуть к нелюбви к зеленым насаждениям. Наоборот, Дума и ее комиссия «о пользах и нуждах города» предпринимали много усилий для того, чтобы закрепить склоны оврагов деревьями, выделяя бесплатно для этой цели посадочный материал (125, с.9), обязали владельцев двором высадить перед домами деревья, что вызвало легкий сарказм у обозревателя «Народной газеты». «Комиссия любит природу, - писал он в октябре 1909 года, - и стремится обсадить Бахмут снаружи и внутри» (126, с.7). Немало хлопот доставил властям городской сад. Место его закладки многократно переносилось, что послужило очередным поводом для острот той же «Народной газеты». «В отношении передвижения таких, казалось бы, достаточно недвижимых имуществ, как сад, мы хотим перещеголять американцев. Те только дома передвигают, а мы сады. Городской сад все еще не сад, а только «вопрос о саде» (119, с.8). Наконец, сад завершил свое виртуальное путешествие и остановился возле Духовного училища (здание фабрики имени 8 Марта).
Заботясь о благоустройства города, городские власти в 1909 году, наконец, запретили выбрасывать мусор на улицы. Запрет, правда, часто нарушался, и все та же «Народная газета» язвила по этому поводу: «Интересно знать, поверит ли француз или бельгиец, что в городе, имеющем телефон, водопровод, мостовые, мечтающем об электрическом освещении, приходится «строго воспрещать» обывателю бросать перед порогом своего дома издохшую кошку?» (117, с.8). Не из патриотического задора, а «справедливости ради для», нужно кое-что вспомнить. Хотя бы то, что не только в европейских провинциях, но и в «цивилизованных» столицах малую нужду можно было без ложной стыдливости справить в неглубоких нишах стен ближайшего забора или дома, просто отвернувшись от прохожих…
Но жизнь в Бахмуте, несмотря ни на что, менялась, все более приобретая цивилизованные черты. Город все настойчивее избавлялся от имиджа «большой деревни».


Глава 21
Статистика знает все

Здесь самое время перейти от описания к цифрам, чтобы более наглядно представить себе, чем все-таки был этот феномен – уже не село, но все же еще глубокая провинция, которой волей случая было суждено стать столицей «новой Америки». Какой же была эта столица в последние годы перед 1-й Мировой войной?
Итак, цифры. В 1909 году Бахмут занимал 4 171 десятину и 163 квадратных саженей (примерно 4,5 квадратных километров). В городе было 45 улиц и переулков общей протяженностью 50 верст (53,5 километров). Проезжая часть улиц на площади 2 000 саженей (4,26 километров) все-таки уже имела булыжное покрытие. Протяженность тротуаров составляла 7 300 саженей (15,5 километров). В городе было восемь площадей, из них больше половины тоже с твердым покрытием. Улицы освещались 283 керосиновыми фонарями. С освещением, честно говоря, было несветло, и порядок на полутемных улочках охраняли 61 полицейский. Несмотря на старания комиссии о пользах и нуждах города, работавшей при Горуправе, улицы в Бахмуте были озеленены слабо. Деревья имелись только на двух центральных улицах, общей длиной в пять верст (5,3 километра). Кроме этого имелись два частных сада,  доступных для общественных гуляний площадью 4 750 квадратных саженей (чуть больше двух гектаров). Но, поскольку сады все же были частными, за вход взимали плату.
Жилой фонд Бахмута состоял из 2 862 домов. По характеру материалов, из которых они были построены, дома делились на каменные и кирпичные – 21%, деревянные – 62%, смешанного типа – 6%, каждый десятый дом представлял собой землянку. Железными крышами было покрыто 70% зданий, 20% покрыты черепицей и 10%, те, что были землянками, - камышом. Землянки, крытые камышом, являлись неотъемлемой деталью Забахмутского пейзажа, главным образом в Николаевском приходе, который в местной топонимики так и назывался – Землянки. По правде говоря, «землянки» не были землянками в буквальном смысле слова, врытыми по самые крыши в землю. Чаще всего, это были саманные постройки с глинобитным полом, слегка заглубленным в грунт, и с камышовыми крышами – типичные украинские хаты. В них жил земледельческий люд Бахмута, обитавший за рекой в Николаевском и Покровском приходах даже в 30-х годах XX века (134, с168).
Понятно, что город, застроенный, преимущественно деревянными домами, на больших участках крытый камышом, с точки зрения пожарных представлял определенный и даже повышенный интерес, и за противопожарной безопасностью в Бахмуте наблюдала команда, вооруженная пятью пожарными трубами и двадцатью двумя бочками с водой.
Центральная часть города, естественно, отличалась от Забахмутки. Но и здесь деревянные одноэтажные дома преобладали. Только центральные улицы, Большую и Малую Харьковские, украшали кирпичные особняки местной элиты и общественные здания. Позже, уже в 1910-е годы, в центре, в первую очередь на Торговой площади, начали быстро вырастать двух- и трехэтажные, с огромными окнами, модерновые постройки. Филиал Санкт-Петербургского Международный коммерческий банк, мужская гимназия имени императора Николая Александровича, земская больница – они и сегодня украшают городские улицы.
В 1903 году в Бахмуте работало 42 медицинских работника – врачей, фельдшеров, акушерок, как состоявших на городской или земской службе, так и вольно практикующихся. В городе имелось 105 извозчиков, но один, да и то – частный автомобиль. Это был «Роллс-Ройс», купленный еще в 1896 году В.Г.Французовым.
Как только появился автомобиль, в том же году, 23 июля, Городская Дума утвердила для него «Правила проезда по улицам  города велосипедов и автомобилей» и ежегодный налог, составивший 5 рублей (169). Позже появились автомобили у Г.С.Лобасова и М.А.Ковалевского. Еще несколько автомобилей принадлежали Управлению железной дороги. «Их появление на улицах собирало толпы обывателей и стаи собак», - писала газета «Донецкое слово» (Там же). А дальше – больше. Безбашенные автомобилисты стали превращаться в участников дорожно-транспортных происшествий.  Газета «Бахмутский листок» в апреле в 1912 году писала: «Серый автомобиль строителей Управления Донецкой железной дороги носится по городу. Был несчастный случай на Содовом заводе в Лисичанске». Нужно не забывать, что «крейсерская скорость» автомобилей того времени не превышала 30 километров в час, а мировой рекорд составлял 90 километров в час. Этот же монстр, принадлежавший ДонЖД, «около полуночи 23 апреля испугал публику на улице между Азовско-Донским банком», а между банком и синематографом Чепурковского около 19 часов  «повлек панику – встал дыбом конь Минаева (владельца кирпично-черепичного завода – А.К.)… Другой экипаж врезался в него, встречный экипаж Мысливцева  тоже пострадал». Но со временем непуганые и безмятежные бахмутчане как-то быстро приспособились. Тем более, появился автосервис – уже в 1908-1910 годах поврежденные автомобили ремонтировали в частной авторемонтной мастерской. А когда в 1914 году в городе стал на постой 25-й Запасной полк, там появилась еще одна мастерская вместе с несколькими грузовичками (Там же).
В Бахмуте появилась телефонная связь – земская, на 120 абонентов, был и междугородный телефон – частный. Зато по нему можно было позвонить в Екатеринослав, Харьков, Славянск, Луганск, а позже – и в Москву. Такого не было ни в одном городе Екатеринославской губернии. Поэтому все уважавшие себя представители бахмутского делового сообщества считали своим долгом хотя бы раз воспользоваться этой линией, хотя бы просто молча послушать голос телефонистки из далекого далека.
Для гостей города в Бахмуте имелись шесть гостиниц, 5 постоялых дворов, была одна чайная и две столовых. Пищу интеллектуальную бахмутчане могли получить в двух городских и трех частных библиотеках. При каждой из них имелись читальни. Помним, что в городе уже четверть века действовал водопровод, но не было канализации. Хотя потребность в ней остро ощущалась – нечистоты вывозили два ассенизаторские обозы – городской и частный.   


Глава 22
Столичные «обитатели» или обыватели

Теперь, после того, как мы познакомились со средой обитания, перейдем к самим «обитателям» – к жителям Бахмута. Согласно данным переписи, проведенной в августе 1908 года, в городе проживало 23 321 человек. Из них постоянно – 18 573 и временно 4 748, или 20%. Эта категория населения состояла из иностранных специалистов, работающих на бахмутских предприятиях, а также из сезонных работников, приходивших в город на заработки не только из окрестных сел, но и издалека. Здесь, в городе, они и попали под перепись.
По национальному, или как тогда говорили – «по племенному составу», бахмутчане делились следующим образом. Русские, в том числе и украинцы, которых в стране не считали самостоятельной нацией, составляли 78%. Третья по численности национальностью, представленной в Бахмуте, были евреи. Их доля в общей численности бахмутчан составляла 19%. Далее шли поляки (0,5%), армяне (0,4%), цыгане (0,3%), немцы (0,3%), татары (0,2%). Грузин, болгар, латышей, литовцев, французов насчитывались единицы. Остальных не имелось.
Среди верующих, а таких в Бахмуте было 99,9% горожан, естественно, были православные (78%). Кто были эти атеисты в количестве 0,1% неизвестно. Православному народу принадлежало пять храмов. В переписных документах в отдельную графу выделили старообрядцев, их числилось восемь человек. Вторую по численности конфессиональную группу составляли иудеи, их долю среди жителей Бахмута равнялась 19%. Она равнялась и числу евреев, поскольку иудаистом, последователем иудаизма,  мог быть и не еврей. Еврейская община Бахмута была самой крупной в Донбассе. Не случайно в столице уезда помимо нескольких обычных молитвенных домов-синагог, была и большая хоральная синагога, здание которой сохранилось до сих пор. В городе было и небольшое количество (0,8% всего населения Бахмута) католиков. Эти 0,8% соответствовало общине численностью 192 человека. Община, несмотря на свою малочисленность, была богатой и могла позволить себе строительство костела. В отличие от синагоги костел к нашему времени сохранился в гораздо худшем состоянии. Протестантов (лютеран и меннонитов) было 0,5%, армяно-григориан и мусульман – по 0,3%. Нет никаких упоминаний о том, что эти общины имели в Бахмуте свои молельные дома.
Безусловно, интересным было деление бахмутчан по образовательному признаку. При переписи люди, имеющее высшее, среднее образование, а также те, кто просто умел читать и писать, были объединены в одну группу. Их в городе насчитали 42%. Малограмотных (что подразумевали под «малограмотностью» чиновники, проводившие перепись, неизвестно) было выявлено 4%. А совершенно безграмотных, тех, кто, наверное, умел только расписаться, в том числе и среди детей 8-12 лет, насчиталось 53%. Цифра, в общем-то, поразительная. В городе в это время действовало четыре средних учебных заведения (два женских, два мужских), в которых училось 360 мальчиков и 724 девочки. Кроме них – еще три низших учебных заведений (два мужских и одно женское) с 189 мальчиками и 227 девочками. Таким образом, количество учащихся в городе составляло 1 500 человек. Много это или мало? Снова, обратимся к цифрам, характеризующим половозрастной состав бахмутчан. Мужчин в городе было 11 931 человек, то есть, 51%. Среди них дети школьного возраста (8 – 15 лет) составляли 18% (2 212 человек). Женская половина среди бахмутчан составляла 49%. На школьный возраст приходилось 29% или 3 375 человек. Всего же детей школьного возраста в городе было 5 587 человек и только 1 500 из них обучалось в школах, то есть 27% или каждый четвертый. Проблема была острой. И ее пытались решать. В 1908 году на основании закона от 3 мая  Горуправа ввела бесплатное обучение в городских училищах. В 1909 году началось строительство еще двух гимназий – женской и мужской. Частное мужское училище К.И.Груневского было преобразовано в частное мужское гимназию. В 1912 году открылось реальное училище. Как это отразилось на уровне грамотности населения города, сказать трудно – более поздняя статистика по этому вопросу неизвестна.
Что же касается 1908 – 1909 годов, то необходимо отметить, что в массе своей бахмутчане той поры были не только безграмотными, но и молодыми, а, следовательно – холостые и незамужние. Каждый третий представитель мужского пола и каждая вторая представительница женского пола – были моложе 15 лет. Вот и получалось, что в городе было 58% неженатых и незамужних (с учетом и грудных младенцев) жителей, плюс 4% вдовцов и плюс 1% официально разведенных. Итого – только 37% бахмутчан составляло в браке.
Но интересного в Бахмуте было не только это. Столица промышленного уезда была не только городом женихов и невест, но и городом мещан и крестьян. Именно такое социальное происхождение указали соответственно 49 и 43% бахмутчан. Дворян в Бахмуте проживало всего 2% общей численности населения и, что самое удивительное, в купеческом звании состояло всего 0,7% бахмутчан. Вспомним процентное составляющее купцов в числе горожан в 1799 году. Несколько успокаивает, правда, следующая графа демографических сведений по Бахмуту, которая классифицирует жителей по профессиональной принадлежности. Здесь торговцы (не обязательно купцы) составляют уже 14%, а хлебопашцы – только 4%. Эти цифры более точно отражают только взрослое население. Служащих среди бахмутчан было 6%, модисток, портных и сапожников – по 3%, слесарей и столяров – по 2%, других профессий вопросный лист не предусматривал. И наконец, еще очередные неожиданности. Чернорабочими в Бахмуте записались 33% жителей, еще 30% - домохозяевами. То есть треть горожан уничижительно призналось, что занимаются неквалифицированной, черновой работой, а вторая треть – вообще не работала, то ли по старости, то ли по болезни, то ли тупо не работало (119). Такая вот столица, такие «обитатели» или, точнее – обыватели…


Глава 23
Амбиции и реалии

Интересно, как сами бахмутчане оценивали значимость своего города в масштабах даже не губернии, а в целом страны. «Положение Бахмута, - писал местный патриот, скрывавшийся за псевдонимом «Горожанин», в одном из номеров «Народной газеты», - в густонаселенном промышленном Донецком бассейне с его многочисленными заводами, шахтами и рудниками, отдаленность его от таких крупных торговых центров как Харьков, Екатеринослав и Ростов-на-Дону, достаточное число средних и начальных учебных заведений в городе, высокий процент грамотности среди 24-тысячного городского населения (это 42% - А.К.) и относительная культурность и коммерческая предприимчивость жителей – все это вместе взятое является таким могучим фактором, который должен был бы поставить Бахмут в ряды наиболее оживленных торговых и промышленных городов России» (116, с.с.13-14). Кроме того, по Бахмутскому уезда проходило три железнодорожные линии и масса промежуточных и подъездных путей, которые покрывали уезд «сетью, по густоте, не имеющей себе равных во всей империи» (Там же).
Таким вот образом оценивали в Бахмуте потенциал своего города даже в масштабах страны. В словах «Гражданина» чувствуется некая обида за «столицу». И в действительности, после строительства Курско-Харьковско-Азовской железной дороги город потерял связи с Александровским и Павлоградским уездами и Областью Войска Донского, а также с южными и западными частями своего уезда, которые получили прямой выход на Харьков и Екатеринослав, минуя Бахмут. Донецкая железная дорога закрепила оторванность Бахмута уже от большей части всего уезда. В многочисленных поселках «создавалась своя обособленная от города жизнь, а с ней вместе и своя крупная торговля». Харьковско-Балашовская дорога отрезала от Бахмута «тяготевший к нему восточный район, в состав которого входили Изюмский, Славяносербский и Старобешевский уезды» (Там же).
Об этом не вспоминали, но получалось, что как и двести лет назад Бахмутская крепость оставалась одиноко стоящей среди диких степных просторов, так и сейчас оставался одиноким уездным городком в окружении гигантов индустрии, терриконами шахт, густо оплетенными железнодорожной сетью, но – центром второго по величине уезда в России. Большая жизнь проходила мимо него. И Бахмут начал утрачивать свой «столичный» статус. Что ж, мир менялся. Начала таять и «американская мечта» Бахмута.
Многие поселки, и в первую очередь крупнейший из них – Юзовка – всячески подчеркивали свою самостоятельность и значимость. Там тоже появились свои местные патриоты. Их настроения четко просматриваются в одной из корреспонденций из Юзовки, помещенной в губернской газете «Южный край». «Юзовка, - писал корреспондент, - является главным торгово-промышленным и населенным пунктом Бахмутского уезда, усиленно питающим своим экономическими оборотами бюджеты и уездного, и губернского земства, фактически устранена от какого-либо участия в земском самоуправлении. /…/ По количеству населения Юзовка оставляет позади себя многие уездные и губернские города в том числе и Бахмут» и так далее, и так далее (124, с.4). В итоге, корреспондент обвинял бахмутское земство во всех грехах и, в частности, в том, что оно, уездное земство, якобы, не открыло в Юзовке ни одной школы, ни одной больницы, и вообще закрывает глаза на социальные нужды периферии.
Бахмутское земство возмутилось, ответило, и картина, нарисованная юзовским корреспондентом, оказалась, мягко говоря, несколько преувеличенно мрачноватой. Бахмутчане обвинили жителей Юзовки в социальной инертности и в игнорировании работы земства. «Яркой иллюстрацией безразличного отношения юзовцев к своим избирательным правам, - отвечал кто-то из бахмутских земцев в «Народной газете», - является тот факт, что на минувших выборах гласных от разночинцев Юзовки прибыло только одно лицо вместо тридцати двух ожидавшихся» (137, с.7).
Борьба амбиций бахмутских и юзовских патриотов за право считаться столицей вяло продолжалась на страницах местной прессы и дальше. В 1912 году население южных волостей уезда «в виду значительной отдаленности их местожительства от уездного города Бахмута, а главное, в виду крайне неудобного железнодорожного сообщения с городом», добилось проведения выездных сессий земства в Юзовке (Там же).            
Забегая вперед, можно констатировать, что в первые годы Советской власти к противостоянию «уездного города Бахмута» с «торгово-промышленным пунктом» Юзовкой подошли с классовых позиций. В газетах заговорили о том, что, в общем-то, «Бахмут не является пролетарским городом» (138), а посему не может и представлять лицо Донбасса. Юзовцы интенсивно ратовали за переименования Бахмута в Артемовск, уже тогда, в 1924 году, наверное, вынашивая мечту переименовать свой поселок в «Сталино». А когда это произошло, вопрос о местной столице был решен окончательно. Артемовск стал районным центром Сталинской области.
Но это будет позже, а пока Бахмуту рубежа  XIX – XX веков была присуща еще одна особенность, роднившую столицу «новой Америки» с Америкой настоящей, и на этой особенности нужно остановиться более подробно. 


Глава 24
Новороссийские купцы

Даже с беглым знакомством с развитием дореволюционной экономики Бахмута, с его своеобразной многонациональной демографией, нельзя не обратить внимания на то, что среди городских купцов, торговцев и предпринимателей всех мастей было много евреев. Попробуем не просто зафиксировать этот факт, но, по мере возможностей, разберемся в его причинах. Необходимо сказать, что это – очень  обширная тема. С разнообразными нюансами, подробностями и уточнениями, которые еще ждет своих исследователей. Если вкратце, не углубляться в подробности Ноева плавания, нужно бросить взгляд в более близкое время, в XVIII век, и очень бегло познакомиться с предысторией этого вопроса и с противоречивой политики того времени и в той части истории Российской империи, которая имеет отношение к евреям.
На Украине евреи жили довольно давно. Жили, традиционно занимаясь торговлей, ремеслами, винокурением, содержанием питейных заведений – «шинков». Среди евреев было много сборщиков податей и управляющих имений польских магнатов. Отношение евреев с коренным населением складывалось по-разному. Они то торговали, чуть ли не в самой Запорожской Сечи, то, как иноверцы и «прислужники» поляков, наравне с ними становились жертвами народных движений.
Включение польских земель в состав России отразилось и на положении евреев. Указы Елизаветы 1742 и 1743 годов со знаменитой формулой – «от врагов Христовых не желаю интересной прибыли иметь» – оставили Россию без евреев, в том числе и без еврейских купцов (67, с.с.11-18, 58, 81). Территориальные приобретения России в 60-70-е годы XVIII века поставило перед правительством вопрос о заселении обширных пространств на Юге. Переселение сербов, молдаван, немцев, греков проблемы не решило. Проблемы оставались. Существовал даже план Григория Потемкина о заселении Новороссии английскими каторжниками по примеру Австралии (109, с.282). Но Екатерина II благоразумно от него отказалась, и в 1785 году утвердила другой план – о заселении южных территорий евреями (67, с.20). Поскольку этот план шел вразрез с указаниями Елизаветы,  и его обнародование могло вызвать подозрение в вероотступничестве, чего недавно взошедшая на престол Екатерина еще побаивалась, план держали в секрете, а евреям-переселенцам было дано кодовое название – «новороссийские купцы» (Там же).
Сначала переселение шло медленно, но после первого раздела Польши в 1772 году, когда к России была присоединена Белоруссия с густым еврейским населением, переселенческое движение оживилось. Правда, большая часть еврейских купцов предпочитала ехать не в «дикую» Новороссию, где их появления с надеждой на торговое развитие края ждало правительство. Их цель была столицы, где их присутствие было нежелательным ни для правительства, ни для столичных купцов, ревниво оберегавших свои владения от конкурентов.   
23 сентября 1791 года последовал указ о том, что «права гражданства и мещанства представляются евреям только в Белоруссии, Екатеринославском наместничества и  Таврической области» (67, с.68). Этот указ положил начало «черты еврейской оседлости» и запрету евреям проживать во внутренних губерниях империи, потому что еврейская «торговая деятельность во внутренних городах излишня, т.к. там имеется местное купечество, переселение же евреев в малонаселенный край сулит государству выгоду» (Там же). Последующие разделы Польши 1793 и 1795 годов, преобразование Екатеринославского наместничества и Таврической области в Екатеринославскую, Таврическую и Херсонскую губернии расширило черту оседлости. Национальная политика государства в новых западных губерниях и, в частности, высылка евреев из деревень в города, которые и без того были переполнены еврейским населением, дало импульс к переселенческому движению по единственному санкционированному правительством маршруту – в южные губернии черты оседлости.
Именно в это время впервые фиксируются еврейские поселенцы в Бахмуте. В «Описании атласа Новороссийской губернии 1799 г.» (30) приводятся статистические данные о национальном составе бахмутчан. Уже в то время доля еврейского населения в городе составляла 9,8% или 103 человека. На новом месте жительства евреев записывали в купеческое и мещанское сословия. Из 282 бахмутчан, приписанных в купеческому сословию, евреи в количестве 34 человек, составляли 12%. Среди мещан – 13%. В следующем, 1800 году, в Бахмутском уезде проживало 127 евреев (67, с.85). Если учесть, что в это же время в Елисаветградском уезде поселилось 404, в Симферопольском – 345, в Тираспольском числился 1 еврей, а в Мариупольском – ни одного, то бахмутский показатель необходимо признать средним по Новороссии (Там же). Кроме того, Бахмутский уезд являлся одним из удаленных от центра миграции и к тому времени был более или менее заселенным.
В дальнейшем на протяжении первой половины XIX века число евреев в Екатеринославской губернии постоянно увеличивалось, хотя и оставалось значительно меньшим, чем в соседних регионах (67, с.186). Этот процесс протекал даже, несмотря, на ужесточения политики правительства в отношении евреев в конце царствования Александра I и в годы правления Николая I. Так, например, в 1823 году было вообще запрещено еврейское переселение в Новороссию, правда запрет скоро сняли. По указу Николая I евреев выслали из ряда крупных городов Украины (68, с.43) и, вероятно, именно с этим связана вторая волна еврейского переселения уже в границах Украины – из более крупных городов в города провинциальные. Эта волна докатилась и до Бахмута.
Потом, в 1847 году еврейское население Екатеринославской губернии уменьшилось на треть. Это происходило и в других губерниях черты оседлости, и было связано с жестокими рекрутскими репрессиями, когда евреев ловили на улицах и отправляли взрослых – в солдаты, их детей – в военные школы. Эти еврейские «наборы» в армию отменили лишь в 1856 году (68, с.102).
В 1857 году в Бахмутском уезде проживало уже 1 670 лиц еврейской национальности (81, с.101). Как и везде в Новороссии евреи селились главным образом в городах. Поэтому, уже через пять лет, в 1863 году, только в самом Бахмуте проживало 1 560 евреев или 15% горожан (93, с.180). В это время демократические преобразования Александра II уже набирали силу. Затронули они и евреев. К 1864 году в Бахмуте уже была синагога, казенное еврейское училище I-го разряда и несколько частных еврейских школ (93, с.181). По-видимому, рост еврейского населения Бахмута произошел резко и именно в это десятилетие. 5 сентября 1896 году «Харьковские губернские ведомости» отмечали, что евреи, по словам корреспондента, буквально «наводнили» Бахмут (135).
В 80-е годы XIX века, во время правления Александра III, начался период реакции. Но в отношении евреев реакционная политика началась еще в 1880 году при жизни Александра II, когда евреи были выселены из Области Войска Донского, как элемент, вредно влияющий на развитие промышленности и торговли среди казаков (68, с.211). А в 1881 году по южным губерниям России прокатилась волна еврейских погромов. Эти события привели к оттоку евреев как с Дона, так и из торговых центров Причерноморья. Какая-то часть из них оказалась и в Бахмутском уезде, где начинался промышленный бум. Семейства Абрамовичей, Трахтеровых и некоторые другие появляются в Бахмуте именно в то время. Отголоски погромов докатились и в Бахмут. Вспомним «дела» Соломона Трахтерова, Французова, сообщения о «евреях-кулаках», грабящих недра Донбасса, проигранный подрядчиком-евреем процесс против Д.Юза, «холерный бунт» – все это 80-е годы. Евреев обвиняли даже в спаивании рабочих. В 1884 году в земском отчете утверждалось, что рабочие, по их собственным словам, могли бы жить нормально, без водки, но вот «Пенюков мешает». «Пенюковыми» или «Пеняковыми» в то время было собирательной кличкой евреев, это было искажением слов «бен Яков» – сын Якова. Рапорт жандармского командования в 1887-ом сообщал, что в районе завода Новороссийского общества есть восемь питейных заведений, из них шесть или семь принадлежат евреям. Через два года аналогичный рапорт сообщал уже об 11 кабаках, принадлежащих евреям. И никто не обращал внимания, что самыми известными хозяевами питейных заведений в Юзовке были русские – Дронов, Брусилов и Титов. Даже англиканская церковь держала в Юзовке пивную (156). 
Между тем, временные правила, принятые правительством в отношении евреев в 1882 году запретили им жить и владеть недвижимостью в сельской местности. В 1887 году из черты оседлости были изъяты Ростов-на-Дону и Таганрог с уездом, в 1891 году около 17 000 евреев были высланы из Москвы (79, с.с.306-307). Законодательные акты 1890 и 1892 годов отстранили евреев от земских дел (68, с.с.223-232). Все эти законы ограничивали торгово-промышленную деятельность евреев рамками городов. И их численность в Бахмуте неуклонно возрастало. В 1897 году евреев было 17% от общей численности населения, а в 1913 году – уже 23%. Что касается их роли в городской экономике, то в начале XX века цифры выглядят таким образом: среди торговцев евреи составляли 36,4%, а среди промышленников всех уровней – 59,1%. Интересна характеристика, которую еще в 1857 году дал  Киевский губернатор еврейским предпринимателям: они «никогда почти не изменяя простоте в образе жизни, всегда довольствуются умеренными барышами, а при способности своей к беспрерывным оборотам капиталами и неутомимой деятельности более других в состоянии оживить и развить торговлю и промышленность /…/ и заставить тем самым соревновать им купечество христианского общества» (68, с.154). Как видим, «соревнование» еврейские предприниматели проводили в Бахмуте очень активно.
Любопытную информацию можно почерпнуть из брошюры «Оценка недвижимых имуществ г.Бахмута на 1908 г.», изданной в городе в 1909 году. Среди лавок на Гостином дворе на Торговой площади 15,6% принадлежало евреям, потомкам еврейских семейств Липаревых, Миленковых, Глейзеровых, Гершковичей, Пеняковых, прибывших в Бахмут в конце XVIII века с первой волной переселенцев. Пережив пожар 1815 года, они вместе с купцами православными обустраивали Торговую площадь. Следующие волны переселенцев в 40 – 50-х и начале 80-х годов осваивали уже Базарную площадь. Здесь еврейским торговцам принадлежало уже 53% лавок. Позже, в середине 80-х годов, евреев, правда, потеснили армяне, в руки которых, вероятно, перешли практически вся торговля. По словам корреспондента «Екатеринославского листка» армяне оставили евреям только торговлю вином. А евреи устремились в каменноугольную промышленность (131). Но такое положение существовало недолго, и еврейские торговцы вернули утраченные, было, позиции в городской торговле и удерживали ее вплоть до революции.
В традиционно интернациональном Бахмуте быт еврейских предпринимателей во многом утратил специфический религиозно-национальный характер. Он отличался от быта коллег-христиан только тем, что евреи ходили не в православные храмы, а в синагоги и праздновали свои религиозные праздники. Правда, отдыхать во время православных праздников им тоже приходилось вместе со своими православными рабочими. Имеющиеся в распоряжении документы, говорит, об отсутствии в XIX веке больших недоразумений на национальной почве среди бахмутских предпринимателей. Волна погромов, возникшая в южных губерниях в начале 80-х годов XIX века, Бахмут почти обошла. Ситуация изменилась в начале XX века.
Об ограничениях на прием еврейских детей в бахмутские гимназии, введенных как раз в это время, вспоминал в мемуарах Марк Рейзен (112, с.17). В самом начале 1900 годов в Бахмуте создали местное отделение одной из черносотенных организаций, возглавляли которую владелец слесарной мастерской П.И.Павлов и сын домовладельцев Г.Шабельский. Шовинистическая российская организация «Черная сотня» имела разветвленную сеть, в том числе и в Бахмуте – в бесплатной чайной, размещавшейся в Народном доме, главном городском очаге культуры. Ненависть к евреям-торговцам, запитая стаканом дармового чая, нашли отклики среди городской черни. В конце октября 1905 года возбужденная провокаторами толпа начала громить еврейские магазины на Торговой и Базарной площадях.  Для наведения порядка прислали казачья сотня и роту Павлоградского полка. Казаки сразу подключились к грабежам, а солдат, начавших было наводить порядок, толпы встретили портретом царя и призывами не защищать «врагов Бога и царя». Роту вернули в казарму, а погром продолжался еще несколько дней и сопровождался пожарами и жертвами, как среди евреев, так и среди нееврейской молодежи, вставшей на защиту евреев. Значительно пострадали магазины Абрамовичей и Лейферова (45, с.с.63-64), а магазины Марка Остроухова, Нехемия Гольберга и Моисея Эльберта не были восстановлены и через три года (92, с.28). Волна погромов прокатилась и по уезду. М.Рейзен вспоминал, что осенью 1905 года в Никитовке люмпены разгромили дом его отца, ведавшего погрузкой угля на станции (112, с.17).
В дальнейшем вспышки антисемитизма в городе периодически повторялись. Ю.А.Полтавцева вспоминала об антиеврейских проповедях некоего архиерея Агапита, которые тот читал в гимназиях (53, с.3). Газета «Донецкое слово» от 6 июля 1912 года отмечала повсеместное «особенно строгое отношение к экзаменующимся гимназистам-евреям». В накалявшейся атмосфере предреволюционного времени как в России, так и в Бахмуте отношение к еврейским купцов, торговцам и промышленникам ухудшилось.


Глава 25
«Взаправду служить городу»

В конце XIX века несколько изменилось и само понятие «купец». Категории «промышленников» и «торговцев» уже не совпадали с купеческим сословием. Само сословие с его гильдийным делением еще сохранялось, но принадлежность к нему уже не всегда соответствовало профессии. После принятия в 1892 году Городового положения и Положения о государственном промысловом налоге, опубликованного в 1898 году, стало видно, как писал П.А.Бурышкин, что «купеческое сословие было обречено на несомненное умирание /…/ его сосуществование почти сводилось на нет» (63, с.88). Бахмутская статистика это подтверждает. Вместо 2 381 человека, приписанного к купеческому сословию в 1862 году, через тридцать пять лет, в 1897 году в городе осталось 381 купец, включая членов семей (140).
Очень часто состояние в купеческом сословии обуславливалось причинами, далекими от торгово-промышленной деятельности. Для купца Соломона Трахтерова запись в купцы I-й гильдии означала право выйти за черту оседлости (в более поздних документах он, действительно, фигурирует как харьковский купец). Непонятно, какую пользу извлекал из принадлежности к купеческому сословию Мордух Французов – он не фиксируется ни среди бахмутских торговцев, ни среди промышленников.
Право на торгово-промышленную деятельность теперь давали промысловое свидетельство, выписать которое могло любое юридическое или физическое лицо, платящее основной промысловый налог. Поэтому среди бахмутских мещан, крестьян и даже среди дворян появилось немало торговцев и промышленников. Поэтому в этой массе предпринимателей по ряду причин трудно выделить потомственных купцов.
По «древности» многие бахмутские купеческие семейства не уступали некоторым известным московским родам, таких как Рябушинские, Кирпичниковы, Ушаковы. К одному из самых старых купеческих семейств принадлежали братья Лобасовы – Георгий и Николай. Их предок, купец Павел Лобас (или Лобасов) известен с конца XVIII века (172, с.80).  Позже в Бахмуте жил и работал С.Лобасов, его прямые наследники Георгий с Николаем и продолжили его дело. В документах они так и обозначены – «наследники купца С.Лобасова». Слова московского купца и общественного деятеля В.П.Рябушинского: «родовые фабрики были для нас то же самое, что и родовые замки для средневековых рыцарей» (63, с.88) можно, вероятно, отнести и на счет братьев Лобасовых. Кроме отцовских свечного и мыловаренного заводов, им принадлежало салотопенное производство, а также несколько лавок и добротных домов в центре города. Длительное функционирование их предприятий было уникальным даже в масштабах России, где «число предприятий, насчитывающих несколько десятков  лет существования, было вообще не так велико, а имевших столетний стаж были наперечет» (Там же). Предприятия семейства Лобасовых несколько десятков лет не дотянули до столетнего юбилея.
В бахмутской истории хорошо известен Василий Илларионович Першин. Его предок, купец Андрей Иванович Першин, упоминается в документах 30-х годов XIX века. Он был одним из зачинателей салотопенного производства в городе. Его потомок в 90-е годы отошел от производства и посвятил себя общественной деятельности. Миллионов он не нажил и даже не входил в число богатых домовладельцев – ему принадлежал единственный дом по оценочной стоимостью 1908 года в 5 500 рублей. Должность гласного Городской Думы, которую Першин долгое время занимал, даже в Москве, по словам П.А.Бурышкина, почета давала мало, не приносила денежной выгоды, и в гласные «шли преимущественно те, которые хотели взаправду служить своему городу» (63, с.232). Исполняя должность городского головы, Василий Илларионович был избран почетным гражданином города, что для купца в России было довольно редкой честью (63, с.128).
Для России была характерна недолговечность купеческих семейств, насчитывавших несколько поколений. Осип Грошев, Парфен Гаврилов, Родион Криворотов, Никита Болотов, уже известный нам (и императору Александру II) Степан Иваницкий   и другие купцы конца XVIII века канули в лету.
Из плеяды бахмутских купцов в более позднее время в документах встречаются лишь потомки Д.А.Карталова и Авилова. Их судьбы сложились по-разному. Если Георгий Дмитриевич Карталов унаследовал от отца три каменные лавки на Гостином дворе и три дома, то единственной наследнице купца Авилова, Анастасии, достались лишь лавка на Гостином дворе и дом, причем стоимость лавки даже превышала стоимость дома. Из еврейских купцов, пожалуй, самым богатым человеком в городе был Иосиф Лейферов. На Базарной площади он владел пятью лавками, одна из которых в 1908 году оценивалась в 7 000 рублей в то время как дом, в котором он проживал с семейством был оценен в 5 400 рублей.
В деловых кругах Бахмута заслуженным признанием пользовалось семейство Абрамовичей. По традиции, установившейся в России, только крупные предприятия с устоявшейся репутацией имели право называться «Торговыми Домами». Только отлично зарекомендовавшие себя фирмы имели право сохранять свое название после смерти владельца с добавлением слова «наследники» или «преемники». Этим правом кроме наследников Лобасова пользовались сыновья Абрама Яковлевича Абрамовича – Юрий, Григорий, Израиль, Давид, Яков, Илья и Моисей. В числе торговых предприятий им принадлежал самый большой в Бахмуте магазин «Оборот», торговавший мануфактурой. Непосредственно управлял семейным бизнесом Моисей, закончивший Одесское коммерческое училище. Если братья Лейферовы так и остались «чистыми» торговцами, то Абрамовичи были типичными представителями основного направления в русском предпринимательства, когда «торговая фирма, в особенности крупная, переходила в промышленность /…/ становилась торгово-промышленной» (63, с.88).
Исключительно торговую деятельность кроме Лейферовых вела представительница многочисленного семейства Французовых – Мина. Помимо двух лавок ей принадлежало два жилых дома. Купец Абрам Французов занимался промышленной деятельностью, но в то же время был владельцем четырех домов. Род Французовых дал городу не только купцов и промышленников, но и врачей, фельдшеров, представителей творческой интеллигенции.
По мере развития промышленности и роста городского населения домовладение все в большей степени становилось не только удовлетворением потребности в жилье. Это стало надежным вкладом денег и средством получения прибыли. Безусловно, многие зажиточные бахмутчане, владельцы двух, трех, а то и большего количества домов, часть из них превращали в «доходные» то есть сдавались внаем, приносили доход. Доход извлекали даже совсем небедные люди. Георгий Карталов, например, в 1912 году сдал внаем свой дом под контору фирмы «И.И.Найговзен и Я.С.Фридман», а рядом в 1914 году построил еще один дом.
Как видим, национальные предрассудки в этом деле роли не играли. То, что общины сосуществовали на взаимовыгодных основах, подтверждает и факт аренды дома под Владимирское училище. Дом принадлежал Софье Бриль, и земство, начиная с 1888 года, ежегодно платило домовладелице 400 рублей (173;174).  Конечно, стоимость аренды и квартплаты в частных домах была высока, и квартиры в этих домах предназначались не для бедных – для сезонных работников по ходатайству уездного комитета общественного здравия в 1896 году построили барак (90, с.10). Хотя для людей со средним достатком цены все-таки «не кусались». В центральной России в начале XX века съемное жилье стоило в среднем 20 копеек в месяц за квадратный метр. Небольшая квартирка с безыскусной обстановкой даже на столичных окраинах можно было снять за 5-7 рублей. Обычная же стоимость съемной квартиры для семьи со средним доходом, порядка 80 рублей, была примерно 15 рублей в месяц (189). 
Что же касается Бахмута, то у нас имеются более подробные данные.    Большие квартиры (больше шести жилых комнат) стоили от 35 до 50 рублей в месяц, средние (от четырех до шести комнат) стоили от 25 до 49 рублей в месяц, а маленькие (меньше четырех комнат) – от 5 до 15 рублей (1, л.31). Но, по-видимому, для некоторых представителей городской интеллигенции цены все-таки «кусались». И в сметах расходов Горуправы довольно часто встречаются статьи на оплату учителям из городского бюджета. Например, заведующий Владимирским училищем или бухгалтер Горуправы получали (в пересчете на месячное жалование) по 25 рублей в месяц (40, с.6). Хотя, теоретически, и молодой заведующий училища, и бухгалтер, не обремененные семействами, могли и позволить себе снимать квартиры по 10 рублей в месяц. В то время килограмм мяса стоил 38 копеек, хлеб – 5 копеек, сахар – 35 копеек.
Здесь нужно перейти к интересному вопросу – о благотворительности, без которой русское купечество, не мыслило своего сосуществования, и к более широкой теме – к жизненному уровню населения Бахмута.


Глава 26
Миссия высшего порядка

Благотворительность выражалось по-разному. Не только Горуправа оплачивала квартиры отдельным учителям. Во многих случаях оплату квартир для своих служащих брало на себя руководство предприятия. Расходные статьи бюджетов солерудников акционерных обществ «Бахмутская соль», «Новая Величка» предусматривала выделение на эти цели довольно значительных сумм. Кроме того, правления брали на себя оплату ремонта квартир (71, с.с.55-56, 78). Акционеры строили для рабочих семейные и общие казармы, естественно, исходя из норм и потребностей того времени. Возможно, именно в тех казармах и родилась не умирающая традиция общих кухонь рабочих общежитий.
Наверное, не прав был П.А.Бурышкин, когда писал, что частные предприятия выгодно отличались от акционерных тем, что «частник» из соображений личной выгоды стремился лучше обеспечить быт своих рабочих, чем акционерные компании. Те стремились только к получению прибыли, часто за счет сокращения социальных программ (63, с.60). Это не совсем так.
Возможно, это было отличительной чертой бахмутской экономики со слабым потенциалом частников, но за редким исключением, именно на акционерных предприятиях «В.А.Ковалевский», «Криничная» ликвидировали тяжелый физический труд, повысили зарплату (56, с.с.4-5, 9). Акционеры «Бахмутской соли», «Новой Велички», «М.А.Ковалевский» строили в поселках больницы, открывали амбулатории и приемные покои. А на акционерном предприятии «Кричная» организовали больничную кассу. Правление этой кассы состояло из управляющего предприятия Форнемона и двух рабочих – Дроздова и Рябенко. Все рабочие отчисляли в кассу 1% зарплаты,  а правление – 3% от общей суммы зарплаты рабочих. Из кассы оплачивали больничные листы – две трети зарплаты семейных рабочих и половину зарплаты холостых (56, с.10). Но при том, при всем, истории, про то, чтобы когда-нибудь акционеры жертвовали что-либо на общегородские нужды, неизвестны, а щедрость бахмутских купцов и предпринимателей в документах зафиксированы.
«Частники» в меру своих представлений о нормальном быте своих рабочих старались создать для этого необходимые условия. Еще в 70-е годы XIX века построили общежитие для рабочих на заводе Скараманги (71, с.7). В 1896 году построили больницу для рабочих на заводе «Е.М.Фарке». (90, с.с.38-39). На средства еврейских купцов и предпринимателей в 1902 году построили Еврейскую Общественную больницу.
Акты «благодеяния» частных предпринимателей были ярче, были более «широкими жестами», чем у акционеров, ведь те должны были отчитываться перед правлением и ревизионной комиссией за каждую копейку. Другое дело – частники. Генерал П.Н.Летуновский, например, продав в 1889 году свой солерудник французам за 2 000 000 рублей, на прощанье одарил своих рабочих премиями в сумме от 30 до 100 рублей, а служащих – от 100 до 500 рублей (71, с.30). Прощальные премии генерала были, действительно, генеральскими.
Наследники Торгового Дома купца А.Я.Абрамовича в 1894 году обязались ежегодно в течение восьми лет выделять  «в пособие городу за устройство мостовой» по 500 рублей (97, с.22). Сам А.Я.Абрамович перед смертью завещал в пользу городской богадельни Государственный пятипроцентный билет, дивиденды с которого ежегодно составляли 50 рублей (40, с.79). Жертвовали на богадельню и другие богачи. Коллежский советник А.П.Коптев завещал такой же пятипроцентный билет, но с ежегодными дивидендами на сумму 1 250 рублей, а по завещанию дворянки П.П.Курдюмовой на нужды богадельни перешло 100 рублей (Там же).
До 1895 года городская богадельня находилась в деревянном здании в пойме Бахмутки и регулярно затоплялась при весеннем половодье. На средства 2-й гильдии купца Кузякина было построено каменное здание, и в том же году на заседании Городской Думы предводитель уездного дворянства ставил вопрос о награждении Кузякина «за его благотворительность, направленную на облегчение участи бедного населения г.Бахмута». Одновременно решали вопрос и о строительстве еще одной богадельни на средства земства (90, с.4). Кроме городской и земской богаделен в городе имелся приют Попечительства Императрицы Марии Федоровны. Во всех трех приютах призревали 85 человек (1, л.34). В 1909 году на заседании Городской Думы одобрили проект устава еще одной богадельни –  «Надежденский» – названной так в честь Ильиновской помещицы Надежды Ильиничны Мажной, которая завещала значительную часть своего состояния на благотворительные дела. Филантропией она занималась и при жизни. В 1906 году на ее деньги построили школы в Ильиновке и Берховке (125, с.с.7-8).
Заметную роль в общественной жизни уезда играла благотворительная деятельность помещика, дворянин, владельца кирпичных заводов Федора Ивановича Плещеева. Семейство Плещеевых владело обширных поместий как в Бахмутском, так и в соседнем Славяносербском уезде. В 1904 году в память об умершем сыне Николае, Плещеев решил пожертвовать одну из своих усадеб в деревне Петрово-Красноселье Славяносербского уезда для устройства детского приюта. Подарок был громадным: 52 десятины 2 150 квадратных сажень, то есть около 57 гектаров земли с усадебными постройками, большим фруктовым садом, двумя прудами. Усадьба оценивалась в 80 000 рублей, и оба земства, бахмутское и славяносербское, ни обустроить, ни содержать приют были не в состоянии. И пришлось заводчику поддерживать приют за свои средства. Так, например, в 1908 году он прикупил еще около 23 гектаров пахотной земли, чтобы воспитанники были со своим хлебом. В приюте содержалось 72 мальчика-сироты, имелось две классных помещения, столовая и спальня, зал для вечерних занятий и зал для игр, столярная мастерская и кузня. Кроме занятий, дети работали в саду, в поле и на огороде. В приюте имелось два оркестра – духовой и струнный (118, с.с.3-4).
Что побуждало помещиков, предпринимателей и купцов к филантропии? Знаток революционного быта Я.Н.Ривош отмечал, что одним из мотивов для русского купечества было честолюбие купцов, стремящихся к получению права на ношение мундира. По российскому законодательству им мундиры не полагались. Но после крупного пожертвования в фонд Попечительства Императрицы Марии Федоровны купец получал право носить мундир специального образца (98, с.196). Для купца это было кратчайшим путем к получению генеральского звания, а, следовательно, и потомственного дворянства. Но «бирюзовых» генералов, как называли по цвету мундиров таких купцов, в России не любили (63, с.97).
Наверное, объяснения филантропии, как явления, нужно искать в другом, возможно, в общероссийской философии купечества. Согласно этому мировоззрению на свою деятельность купцы смотрели не только как на источник наживы, а как на выполнение своего рода миссии, возложенной судьбой. «Про богатство говорили, что Бог его дал в пользование и потребует по нему отчета, что выражалось и в том, что именно в купеческой среде необычайно были развиты и благотворительность и коллекционирование, на которое смотрели, как на выполнение какого-то свыше назначенного долга» (63, с.200). И бахмутский отряд всероссийского купечества вносил свой вклад в общекупеческое дело.


Глава 27
Ошибка Ильича

Бахмутское земство как орган самоуправления было создано в 1868 году (113, с.200). В его компетенцию входили самые разные вопросы: народного образования, здравоохранения, строительство, содействие развитию торговли, промышленности и земледелия, вопросы ветеринарии и охраны природы, призрения бедных, неизлечимо больных и умалишенных, а также сирот и увечных. Тема – обширная, и исследователи этой проблемы в Бахмуте (172; 175; 179) полагают, что «продолжением работы над темой может быть исследование роли купечества в развитии соляной, угольной, металлообрабатывающей, химической промышленности, строительстве железных дорог Донбасса, влияние на политику органов земского самоуправления, отношение к крупному землевладению» (172, с.90). Так что тема еще ждет своих исследователей, а пока ограничимся тем, что продолжим перечисление известных к настоящему времени более или менее ярких примеров земской работы в Бахмуте.
Земцы занимались практически всеми вопросами – им запрещалась только политическая деятельность. Но и без того работы хватало. Они изыскивали средства на ремонт дорог, для строительства училищ, устраивали склады угля «для продажи беднейшего населения в зимнее время по заготовленной (закупочной – А.К.) цене» (90, с.56), оказывали бесплатные юридические консультации (113, с.15), устанавливали персональные пенсии вдовами врачей и служащих, оказывали  содействие распространению агро¬номических знаний в деревне  и так далее, и тому подобное.
Например, в  Бахмутской земской управе «состояли землемер, агроном, инструктор-садовод». В волостных управах и школах проводились чтения и беседы на  сельскохозяйственные темы. Населению бесплатно раздавались семена посадочный ма¬териал, создавались показательные поля  (175).
В порядке оптимизации органов  здравоохранения «вся площадь Бахмутского уезда была разделе¬на на восемь врачебных участков /.../  Стационарная помощь населению оказывалась в одной больнице и в ряде сельских лечеб¬ницах /.../  Дело лечебной помощи велось при помощи 11 врачей, 41 фельдшера и 8  фельдшериц-акушерок» (175). «Несостоятельных больных» бесплатно направлялись на лечение: больных туберкулезом – в Ялту и кумысолечебницы (113, с.18), больных ревматизмом – в Саки и Славянск (116, с.16), для уточнения диагноза – в крупные медицинские центры (113 с.18), детей-инвалидов – в специальные школы, где кроме минимального образования они получали и специальность (116, с.17).
Конечно, земство не имело возможности оказать помощь всем нуждающимся. Но в Земской Управе по мере сил старалась. Так, анализируя положение с лечением легочных больных, в январе 1909 году Управа признала целесообразным построить собственный санаторий в сосновом лесу возле деревни Кременной. Если бы проект удался, можно было бы лечить не одного больного, как обычно, а тридцать больных. Для решения организационных и бюрократических вопросов на место будущего санатория командировали представителя Управы и врача. В ноябре начали сбор средств для строительства. На одном из заседаний управы один из гласных, все тот же помещик Н.П.Плещеев, который был «лично знаком с этой болезнью, т.к. сам имел скоротечную чахотку», попросил принять от него в фонд необходимый для начала строительства, 1 000 рублей (128, с.2). Деньги с благодарностью приняли, строительство начали. Известно, что в 1911 году санаторий уже действовал.
Что касается бахмутского народного образования, то в книге «Из истории храмов Бахмута» эта тема была обозначена (162, с.с.40-44). А в работе С.Татаринова и Д.Бондарцова она за период XVIII – первой половины XIX столетий открыта вполне исчерпывающе. Отмечено, что «начальное образование в Бахмутскому уезде в своем развитии отвечала потребностям городского общества, изменялась в соответствии с реформами правительства, постепенно охватывала все состояния жителей» (185). Нужно ожидать, работа над проблемой в рамках конца XIX – начала XX веков будет продолжена.
Пока достаточно  необходимо заметить, что его «земский» период сначала  шел довольно сложно. Исследователи темы отметили: из отчета Бахмутской земской управы за 1870-1871 годы видно, «что земская просветительская работа создавала такую ситуацию, при которой традиционная крестьянская культура с ее, с одной стороны, утилитарным восприятием действительности, обусловленным хозяйственной деятельностью, а с другой – необразованностью, столкнулась с рациональной культурой, которая базировалась на достижениях наук. Такое столкновение порождало конфликт» (174). Но довольно быстро «конфликт» был разрешен, бахмутские власти в течение 10 лет на эти нужды выделяли в среднем 20% городского бюджета. Не зря губернское начальство в 1908 году отмечало активность Бахмутского земства в развитии просвещения, начавшееся еще в 1880-х годах, и указывало на то, что земству удалось заслужить доверие населения.  «Народная газета Бахмутского земства» особо отмечала создание Владимирское мужское училище: «5 июля 1888 г. Бахмутское земство открыло первоначальное Владимирское мужское училище – в честь 900-летия крещения Руси. Земство выделяло ежегодно 400 рублей на аренду помещения для училища. Также на 1888-1889 учебный год земство выделило деньги на стипендии для двух учеников – 300 и 600 рублей, учителю права – 100 рублей премиальных и учителю пения – 40 рублей, а также на заработную плату охраннику – 120 рублей в месяц. Таким образом, к началу учебного года земство выделило для Владимирского училища 1185 рублей»  (108).
Бахмутские земцы считали, что в организации учебного процесса играют важную роль народные библиотеки. В 1909 году такие библиотеки открылись в Александровском женском и Владимирском училищах. Инспектор Бахмутского уезда писал: «Библиотеки дают хороший результат, они поддерживают связь между школой и учениками, окончившими курс, которые охотно берут книги преимущественно религиозно-нравственного содержания» (181, с.3).
В 1908 году на основании закона от 3 мая того же года Бахмутская Горуправа ввел в городских училищах бесплатное обучение. Попытки поэтапного введения бесплатного обучения принимались и раньше. Так, например, согласно постановлению от 16 февраля 1881 года 43% учениц начального женского Александровского училища обучались бесплатно (61, с.18). В том же 1881 году бахмутчане финансировали бесплатное обучение 10 учеников» в память умершего русского писателя Тургенева, а в 1891 году еще 5 учеников – «в память 25-летия бракосочетания Их Императорских Величеств» (40, с.14). Причем, эти решения были безадресными и бессрочными, то есть руководство брало на себя обязательство – на все время существования этих учебных заведений оплачивать обучение определенного количество детей несостоятельных родителей. По решению Екатеринославского губернского земства в 1909 году при Горуправе был открыт школьный музей. Его заведующим был Г.Филь.
В Бахмуте того времени можно заметить и зачатки пенсионного обеспечения. Служащим и их вдовам пенсии выплачивала Городская Дума, причем, вопрос решался в каждом конкретном случае. В 1895 году назначили пенсию вдове титулярного советника Педанова, который одно время возглавлял Городскую Думу. Пенсия была небольшая – всего 57 рублей 15 копеек в год (4 рубля 77 копеек в месяц). А врачу Шкляревскому «за прослуженные им 25 лет в Бахмуте» тогда же была назначена пенсия в размере 252 рублей 15 копеек в год (21 рубль 1 копейка в месяц) (40, с.6). Вероятно, при назначении пенсии учитывался уровень материального положения выходящего на пенсию чиновника.
В 1909 году Дума организовала сбор средств для семидесяти двум городских домовладельцев, чьи жители пострадали от мощного весеннего разлива Бахмутки. Собственно сама Дума на эту цель из городского бюджета выделила 2 500 рублей (118, с.9). А уполномоченная Главного управления Красного Креста А.Г.Клейтон «лично посетила Петербург и выхлопотала» еще 2 000 рублей (121, с.2). Посильную помощь оказали владельцы местных электробиографов (кинематографов) А.А.Чепурковский и С.Ю.Лясоцкий. они передали дневной сбор в сумме 200 рублей (118, с.9). Интересно, что параллельно с этим А.Г.Клейтон собирала деньги и для пострадавших от землетрясения в Италии. Инициатором этой акции выступил уже известный нам учитель Л.Гаевой, поместивший в «Народной газете» статью «Братство народов» (113, с.с. 11-13). Вряд ли в Бахмуте согласились бы с ленинской мыслью о том, что земство превратилось в «пятое колесо в телеге русского государственного управления» (200, с. 35). В лучшем случае этот фразеологизм посчитали бы ошибочным, а то и вредным.
Земская почта – «Бахмутская почтово-телеграфная контора 2-го класса» – в уезде начала свою деятельность только в 1901 году. 20 марта для оплаты пересылаемой письменной корреспонденции ввели земские марки Бахмутского уезда. Их отпечатали в двух видах: лилово-коричневая номиналом 1 копейка и желто-зеленая номиналом 3 копейка. Тираж каждой марки составлял 30 000 экземпляров. Их отпечатали на белой бумаге, в листе на 25 штук, разделенных между собой перфорацией. На марках был изображен дарованный императором Александром I герб уезда: на геральдическом щите, разделенный на зеленое и черное поля, в центре – алхимический знак соли.
Герб, изображенный на марке Бахмутской земской почты, очень любопытен. В 50-е годы XIX века в России была предпринята попытка провести унификацию гербов. Ее предложил в 1844 году археолог, нумизмат и геральдик барон Бернгард фон Кене. Став Борисом Васильевичем и хранителем нумизматического отдела Эрмитажа, Кене получил добро на эту унификацию и с немецкой педантичностью начал осуществлять реформу. До этого характерной особенностью российской геральдики было отсутствие четких правил, и в 1857 году барон эти правила составил. Их Высочайше утвердили в том же года. В правила включены классификация геральдических корон над щитами, украшения вокруг щитов, обвитые лентами, и способ указания губернской принадлежности – в вольной части щита.
В редакции 1862 года герб Бахмута описывается так: «В зеленом щите серебряный пояс, сопровождаемый тремя серебряными ромбами. В вольной части — герб Екатеринославской губернии. Щит украшен серебряной короной о трех зубцах. За щитом положенные золотые молотки, соединенные Александровской лентой». Кене изменил основной элемент герба – алхимический знак соли, как не соответствующий правилам геральдики, и заменил его на три серебряные ромба, которые напоминают кристаллы соли. Молотки указывали, что Бахмут является промышленным городом, корона с тремя зубцами показывала, что Бахмут – уездным городом. Надо отметить, что, несмотря на «Высочайшее» утверждение, эти правила не всегда и не всеми соблюдалось. Почему-то новый герб 1862 года проигнорировали и Бахмутские земцы. Никаких башенок с молотками и с ромбами, «напоминающих» кристаллы соли в гербе не было.  О чем и свидетельствуют марки 1901 года (218, с.10). Герб, несмотря ни на что, до сих пор остается в прежней редакции.
Необходимо отметить, что услуги земской почтовой службы были доступны по стоимости для всех слоев населения. Например, в 1909 году в Бахмуте дневной заработок специалистов (кузнецы, токари, слесари) составлял 1,3-1,6 рублей в день, а стоимость пересылки письма занимала лишь 2,3% от дневного заработка (183). Кстати, филателистическая стоимость марка Бахмутского земства в настоящее время стоит 12 000 рублей. Правда, за лист – 25 штук (184).
Земство было серьезной властью в городе и в уезде, несмотря на ограничения, которые в 1899 и 1890 годах внесло в его деятельность правительство (79, с.с.301-302). С этой власть считались, о чем говорят хотя бы два фрагмента из протоколов заседаний Земской Управы за 1905 год. На первом заседании слушали заявление В.Г.Французова, в котором заводчик «имел честь покорнейше просить» Управу об установке второго, дополнительного телефона – на керосиновом складе. Вениамину Григорьевичу стало сложно контролировать и склад, и завод. Эту просьбу Управа удовлетворила (52, с.12). Через некоторое время рассматривалось заявление начальника Екатеринославского губернского жандармского Управления. Главный губернский жандарм тоже «имел честь покорнейше просить не отказать» в установке телефона в канцелярии заведующего розыскным пунктом в Юзовке штаб-ротмистра Вечеслова,  «в виду того, что под наблюдением этого офицера, кроме пос. Юзовка, находится и большая часть Бахмутского уезда, с чинами полиции которого бывает необходимо часто сноситься, и от быстроты этих сношений всецело зависит успешное осуществление наблюдения». Шел 1905 год, разгар революции. Беспокойство губернского шефа жандармов можно понять. Но Земская Управа, исходя из того, что она «уже составила список учреждений и лиц, присоединение которых к телефонной сети призвала полезным для земства и населения» и в списке нет чинов розыскных жандармских пунктов, приняла решение: «Отказать» (52, с.30). Жандармов в России традиционно не жаловали, в том числе и в Бахмутской Земской Управе.
В 1908 году правительство попыталось переложить на земство заготовку «потребных для армии провианта и фуража» (116, с.2). Создали специальную правительственную межведомственную комиссию, она решила выяснить местные условия в земледельческих губерниях, в том числе и в Бахмутском уезде. В довольно резкой форме уездное земство отклонило предложение. В «Народной газете» отказ от военных поставок объяснили таким образом: «Управа полагает, что для Бахмутского земства нет никаких оснований принимать на себя заготовку провианта и фуража для армии, т.к. это не принесет пользы ни военному ведомству в силе дороговизна продуктов, ни местным сельским хозяйствам, которые не нуждаются в сбыте продуктов» (Там же).
Такая почти демонстративная независимость от силовых структур не мешало земской верхушке при случае засвидетельствовать свое верноподданичество лично императору. Осенью 1909 года начало работать 44-е очередное Бахмутское уездное земское собрание. Городской голова В.И.Першин по поручению гласных от крестьян обратился к председательствующему, предводителю уездного дворянства К.И.Карпову (двоюродному брату В.П.Пестеревой), с предложением «послать телеграмму Его Императорскому Величеству Государю Императору с выражением верноподданнических чувств любви и преданности». Предложение было встречено «стоя, при единодушном, троекратном «ура». Текст телеграммы весьма красочен и витиеват, поэтому нужно привести его полностью: «Петербург. Министру внутренних дел. Бахмутское очередное уездное земское собрание, приступая к своим занятиям, вознесло горячие молитвы о драгоценном здравии и благоденствии Его Императорского Величества и Августейшей Семьи и постановило повергнуть к стопам Государя Императора непоколебимые чувства верноподданнической любви и преданности и беспредельную готовность принести все свои силы и способности на выполнение возложенных на него высочайшею волею задач. Об изложенном по уполномочию собрания почтеннейше прошу Ваше Высокопревосходительство всеподданнейше доложить Его Императорскому Величеству. Председатель собрания Бахмутский уездный председатель дворянства Константин Карпов» (125, с.2). Традиции подобных посланий еще долго сохранялись, хотя стиль, язык, образность заметно потускнели. 


Глава 28
«Души прекрасные порывы»

На протяжении XIX века происходили и качественные изменения в среде бахмутского купечества. Впрочем, они были характерны и для всего купеческого сословия России. Уже третье или четвертое поколение бахмутских купцов уже нельзя было назвать «представителями темного царства». Конечно, до столичного купечества, открывавшего на свои средства музеи, выставочные залы бахмутчанам было далеко, но свою лепту в развитие городской культуры они тоже внесли. Вот только несколько примеров.
В 1900 году выпускница Венской консерватории А.Д.Мерейнес предложила городским властям создать музыкально-драматическое общество. А чуть раньше Адель Давидовна уже решила открыть музыкальные курсы в Бахмуте, и подала соответствующее «прошение  Его Сиятельству г-ну Начальнику Екатеринославской губернии». Прошение  пролежало 9 месяцев и 11 дней (с 24 сентября 1902 года до 6 июня 1903 года). Но в конце концов одобрили.
Цель курсов было благородна: дать возможность всем желающим получить музыкальное образование, а также дать основную подготовку продолжить и совершенствоваться свое музыкальное образование во всех высших музыкальных заведениях. На трехгодичных курсах преподавали игру на фортепиано, скрипке, виолончели и на духовых инструментах. Кроме того, предлагалось научить пению – соло, хором и совместно, обучить теории и истории музыки. Принимались лица от восьмилетнего возраста «обоего пола». Курс обучения продолжались с 1 сентября до 1 июня следующего года. Плата за обучение устанавливалась «по соглашению». 
Здесь уместно вспомнить, что Амалия Мерейнес была дочерью двух известных бахмутских фотографам – Розалии Яковлевны и Давида Григорьевича Мерейнес и вкратце вспомнить историю бахмутского фотографического дела. После основательной и исчерпывающей работы М.Зильбербранда и И.Корнацкого «Опыт изучения истории провинциальной фотографии на примере уездного города Бахмута Екатеринославской губернии» (170, 171) нужно просто напомнить основные наиболее любопытные страницы истории бахмутской фотографии.
Итак, впервые «в Бахмуте упоминаются два фотоателье, открытые по указу Губернатора от 11.12.1871 ростовским купцом 2-й гильдии Яковом Рубанчиком и прусским подданным Августом Горье» (171). Горье работал недолго, Дольше – Рубанчик, а потом дело этого фотографа продолжила его дочь Розалия, а еще позже ее муж Давид Мерейнес. Вот их дочь, Амалия, и стала в свое время основательницей музыкальной школы в Бахмуте и инициатором музыкально-драматического общества.
Вероятно, работу Давида Григорьевича Мерейнеса оценило по достоинству городское руководство, и он был не только привлечен к фотографированию арестованных и заключенных Бахмутской тюрьмы, но и награжден серебряной медалью с надписью «За усердие» для ношения на шее на Аннинской ленте.
Потом в 1890-х годах в Бахмуте работали Авраам Иссов, Герш Бродский, Лея Моисеевна Гуревич и братья Грилихес, Леон и Исаак. После того как в 1894 году  Министр внутренних дел разрешил частным предпринимателям изготавливать бланки открытых писем, к своей полиграфической деятельности братья Грилихес добавили еще и изготовление фотооткрыток с видами городов, в том числе и Бахмута.
  В конце 1890-х годов начало работать фотоателье Ехиеля (Ефима) Яковлевича Львова, которое было «за отличные работы удостоено золотой медали на Международной художественной выставке в Брюсселе в 1905 году». Уже в советское время Е.Я.Львов стал действительным членом Всероссийского союза фотографов. После революции, в 1925 году его сменил сын, Давид Львов, также действительный член Всероссийского союза фотографов. В 1928 г. он стал участником «Выставки советской фотографии за 10 лет», которая проходила в Москве.
Позже всех в Бахмуте начал работать Эммануил Борисович Белоцерковский. В 1925 году он, как и Е.Я.Львов, стал действительным членом Всероссийского союза фотографов, впоследствии - Всероссийского фотографического общества, а после революции работал фотографом в Бахмутской ЧК.
Самое большое фотоателье содержал в Юзовке Михаил Леонтьевич Ицкович. Он единственный из юзовских фотографов выпускал почтовые открытки с видами поселка и окрестностей. «Его фотоработы высоко ценились за качество и профессионализм. Семья Ицковичей проводила фотосъемки не только в салонах, но и на производстве. Известны снимки Ицковича на металлургическом заводе и на шахтах, причем не только надземной части, но и снимки работы забойщиков, проходчиков, откатчиков» (171).
В самом конце 1900-х годов в Бахмуте долго работал Лазарь Хадак, а вот фотоателье В.М.Медзона просуществовало недолго. После национализации все частные фотоателье в 1930 году были закрыты, заодно ликвидировали и Российское фотографическое общество (Там же).
Еще раньше, в 1917 году прекратили свою деятельность музыкальные курсы Адель Давидовны Мерейнес, а вместе с ними и музыкальное общество. В городе курсы пользовались успехом, но советская власть начала заказывать другую музыку.  Но эти курсы положили начало одному из старейших, на сегодняшний день, музыкальных заведений Украины (186; 188). А идея музыкально-драматического общества в свое время поддержанное городской элитой, работало вяло. Сначала в число учредителей Общества вошли В.И.Першин с женой, Г.М.Карталов с женой, сыновья братьев Лобасовых Илья и Сергей, а также и другие представители интеллигенции, всего до сотни человек. Было много и молодежи из делового сообщества. Но, несмотря на то, что репертуар театральной студии, созданной при Обществе, был рассчитан на широкие массы (пьесы «Борцi за мрiю», «На бiдного Макара», «Сватання на Гончарiвцi») «массы» к начинанию отнеслись без энтузиазма. В отчете Общества за 1910-1911 годы отмечалось, что горожане «отнеслись, к сожалению, не сочувственно, если не сказать индифферентно, к этому почти единственному художественно-просветительному начинанию в нашем городе» (36, с.8). Прибыль от нескольких спектаклей была ничтожной, так как они давались в дневное время, поскольку в вечернее время зал Народного дома был занят «электробиографом» (кинематографом). Обыватели не поддержали интеллигентские «души прекрасные порывы», и музыкально-драматическое общество продолжало существовать только за счет членских взносов и пожертвований предпринимателей. Здесь уместно вспомнить, что только один дневной «благотворительный» сбор владельцев  электробиографов А.А.Чепурковский и С.Ю.Лясоцкий составил приличную сумму – 200 рублей (118, с.9).

 
Глава 29
Жизненный уровень

Из кого же состояли эти «массы» бахмутчан, так не сочувственно относившихся к деятельности музыкально-драматического общества и предпочитавшие электробиогаф любительским спектаклям. Те, кто не сочувствовал ни «бiдному Макару», ни «борцям за мрiю», кто не веселились на «сватаннi»? Все та же статистика демонстрирует любопытные цифры. Здесь нужно вернуться в пореформенное время.  С 1862 до 1908 года количество потомственных дворян увеличилось с 62 до 539 человек. Но количество купцов сократилось с 2 381 до 548 человек. В это же время число мещан резко увеличилось с 7 194 до 11 500 человек, а крестьян – с 3 804 до 10 061 человек (119, 187). Вспомним, что «торговцы» в том числе и купцы составляли 14%, а хлебопашцы – 4%. Служащих среди бахмутчан было 6%, а чернорабочими записались аж 33% жителей, а еще 30% – в домохозяев, то есть треть горожан призналось о занятием неквалифицированной работой, а треть – вообще не работала (119). Этим господам, скорее всего, спектакль «Борцi за мрiю» – «Борцы за мечтой» (с украинского) –  был просто неинтересен. Как же жилось обычным бахмутским обывателям?
Скорее всего, в нашем, современном понимании «чернорабочие» Бахмута –  это обычные заводские и фабричные рабочие. Да и не все «торговцы» торговали с лотков бубликами, а какими были «хлебопашцами» из села Родионовки, мы тоже знаем, вспомнив хотя бы того же крестьянина Якова Жученко. Поэтому все эти дореволюционные статистические категории бахмутчан «по профессиям» – довольно условные.
Наиболее низкооплачиваемой категорией, скорее все были  те же «чернорабочие», точнее, разнорабочие-подсобники на промышленных предприятий. Как говорят все те же статистические данные конца XIX века, их дневной заработок составлял 60-80 копеек в день. Характерно, что для этой категории указывался именно дневной заработок, так как на работу они выходили нерегулярно и работали в течение одной-двух недель. Это подтверждает расходная книга Брянцевского солерудника, в которой фиксировались выходы рабочих на работу.
Следующей категорией рабочих были специалисты – кузнецы, токари, модельщики на чугунолитейном производстве, слесари, стеклодувы и так далее. Их дневной заработок в конце XIX века доходил до 1 рубля 30 копеек – 1 рубля 60 копеек. Но, поскольку они работали стабильно, полный рабочий месяц, что за вычетом выходных и многочисленных церковных праздников составляло примерно двадцать дней, а в год 250 – 280 дней (162, с.36), нетрудно подсчитать их месячную и годовую зарплату. По этой же, высшей категории, получали и рабочие пищевой отрасли – мукомольной и макаронного производства наследники Абрамовича. В городе (в частности на заводе Скараманги) существовали системы выплат пособий и пенсий, но эта система еще только складывалась, существовала не везде, а там, где уже появилась, была очень далека от совершенства.
Исследователи неоднократно отмечали, что в конце XIX века «оплата труда русского рабочего была почти в четыре раза ниже оплаты английского и в пять раз ниже оплаты труда американского рабочего» (108, с.220). Конечно, сама зарплата и условия работы ни в какие сравнения с зарплатой английского или американского пролетария не шли. Но нужно помнить про дешевизну продуктов и товаров собственного производства в Царской России  по сравнению с заграничными ценами (189).
Если говорить об условиях труда, то нужно вспомнить, что лишь в 1897 году правительство ограничило рабочий день на промышленных предприятиях 11,5 часов (Там же). Организация работы и техника безопасности тоже, в основном, оставляла желать лучшего. В начале XX века и особенно после революции 1905 года зарплата рабочих в России повысилась в среднем на 13% (108, с.352). В 1913 год средняя зарплата рабочих составляла 24 рубля, но это понятие очень относительно. Чаще всего их «жалование» составляло от 8 до 15 рублей в месяц. Причем не редкостью было, когда десятая часть зарплаты выдавалась карточками, на которые можно было отовариться только в заводском магазине по завышенным ценам продуктами, далеко не первой свежести. Но это было в промышленных центрах и к Бахмуту отношения не имело. Разве что – к Юзовке и окрестных поселкам.
В Бахмуте, где не было мощных революционных выступлений, заработная плата на отдельных предприятиях после той революции возросла значительно. Например, на стекольном заводе «Е.М.Фарке» она поднялась на 90%  и составила 403 рубля в год (33 рубля 60 копеек в месяц). На солеваренном заводе Скараманги на 16% – 355 рублей (почти 30 рублей). На заводе «Общества пивоварения в Бахмуте» на 40% –  290 рублей в год или чуть больше 24 рублей в месяц. К сожалению, в бахмутской отчетности за этот период даются средние цифры, без разбивки по специальностям. Но, естественно, существовавшая раньше пропорциональность в величине оплате труда малоквалифицированных и высококвалифицированных рабочих сохранилась. А, в общем и целом, рабочие Бахмута слабо подходили под категорию «рабочий класс», а тем более, вряд ли их можно было отнести к  «самому передовому классу человечества – пролетариату». В чем их и упрекали соседи, «настоящие» пролетарии из Юзовки, Горловки, Никитовки… Но вернемся из высоких сфер классовой борьбы на бытовой уровень.   
Большую и ценную работу в отношении «цен и  жалований» проделал Дмитрий Пядышев (189), поэтому придется заимствовать данные, которые он приводит. С зарплатами как бахмутского и российского пролетариата мы, более или  менее, уже разобрались. Самое время разобраться с самой малооплачиваемой частью наемных работников. Этой категорией в России являлась прислуга, «которая получала в месяц от 3 до 5 рублей женская, и от 5 до 10 рублей мужская» (Там же). Интересны сравнить эти данные с анкетой об оплаты труда наемной прислуги в Бахмуте. Итак, повар, лакей, кучер получали от 15 до 50 рублей в месяц, а кухарка, горничная, нянька – от 5 до 12 рублей (1, л.31). Как ни странно, бахмутские расценки были выше. Но, разумеется, нужно помнить, что в любом случае «наниматель помимо денежного довольствия предоставлял слугам бесплатно крышу над головой, питание, и, как правило, еще и одежду с «барского плеча». Очень часто эта профессия была наследственной,  и дети слуг, подрастая и становясь на службу,  видели жизнь только из окна барского дома» (189).
Теперь о жаловании служащих в России. С этой темой мы уже немногого столкнулись, теперь с Д.Пядышевым уточним: «самые маленькие оклады в начале XX века были у младших чинов государственных служащих в размере 20 рублей в месяц, - уточняет историк. – Столько же получали простые служащие почты, земские учителя младших классов, помощники аптекарей, санитары, библиотекари и т.д. Гораздо больше получали врачи, например,  в земских больницах  у них было жалование 80 рублей, у фельдшеров 35 рублей, а заведующий больницей получал 125 рублей в месяц. В маленьких сельских больницах, где в штате был всего один фельдшер, то он получал зарплату 55 рублей. Учителя старших классов в женских и мужских гимназиях получали от 80 до 100 рублей в месяц». К нашей теме не относится, но  - интересно. «Депутаты Государственной Думы получали жалование в размере 350 рублей, губернаторы имели оклады около 1 000 рублей, а министры и высшие чиновники, члены Государственного Совета – 1 500 рублей в месяц», - уточняет историк (189).
Для сравнения приведем данные по заработной плате служащих, взятые из отчетов Горуправы за 1907 и 1909 годы. Самый высокооплачиваемый чиновник в городе, городской голова, получал 1 800 рублей. Не в месяц, как член Государственного Совета, а в месяц – 150 рублей. Далее, архитектор получал 50 рублей, бухгалтер Горуправы – 25 рублей, брандмейстер – 37 рублей 50 копеек, заведующий мужским Владимирским училищем – 25 рублей, старший чин полиции – 15 рублей в месяц (1, л.31).
Можно сколько угодно рассуждать по поводу зарплат рабочих и служащих в 1913 году, но абстрактные цифры остаются всего лишь цифрами. Поэтом познакомимся с ценами на продукты того времени. Напомним, что тогда все мерили в фунтах, поэтому стоимость для удобства восприятия указана за килограмм или за литр. Итак, батон хлеба (черного, ржаного и белого сдобного) стоил от 3 до 7 копеек (в Бахмуте – 5 копеек). Картофель – 5 копеек. Мука ржаная – 6 копеек, пшеничная – 24 копейки. Сахарный песок 25 копеек (в Бахмуте – 35 копеек), соль – 3 копейки, а в Бахмуте, разумеется – 1 копейка. А чай стоил дорого, 3 рубля. Молоко – 14 копеек (в Бахмуте – 7 копеек), творог – 25 копеек, масло сливочное  – 1 рубль 20 копеек (в Бахмуте – 1 рубль 12 копеек), масло подсолнечное – 40 копеек. Курица – 80 копеек, яйца (десяток) – 25 копеек. Мясо (говядина) – 45 копеек, а свинина – 30 копеек (в Бахмуте – 38 копеек). Рыба свежая (судак, сом, лещ, окунь – 20-50 копеек, рыба мороженая (горбуша, семга, осетр) – 60-90 копеек. Капуста свежая – 10 копеек, квашенная – 20 копеек, лук репчатый – 5 копеек, морковь – 8 копеек, помидоры – 45 копеек (189; 1, л.31).
 Теперь – одежда. Выходную рубаху можно было купить за 3 рубля, костюм за 8 рублей, пальто за 15 рублей, сапоги яловые за 5 рублей, ботинки летние за 2 рубля. Гармонь для души, патефон, рояль стоили дорого, соответственно 7 рублей 50 копеек, 40 рублей и 200 рублей.
Даже при беглом взгляде на прейскурант видно, что на зарплату рабочего, да и служащего костюм, обувь и предметы роскоши купить было довольно сложно. Например, тому же В.Г.Французову,  пришлось раскошелиться. Сколько стоил первый в Бахмуте «Роллс-Ройс», неизвестно, но  «обычный» автомобиль, без дополнительной оснастки, мощностью 40-50 лошадей стоил 2 000 рублей (99) или табун лошадей. Дешевле было приобрести альтернативное и основное во все времена средство передвижение, естественно –  лошадь. Лошади были разными. Хороший конь, на котором и перед людьми показаться не стыдно, стоила  от 150 рублей. Лошадь для повозки – 100  рублей, рабочая, ломовая  – 70 рублей. Ну, а старая кляча – «на колбасу» – всего за 20 рублей. Причем, в то же время хорошая дойная корова стоила от 60 рублей и выше (189).
Но продукты питания стоили все-таки дешево. Эта дешевизна объяснялась и тем, что почти каждая семья в городе имела огород. Основная тяжесть по их обработки ложилась на плечи стариков, женщин и детей. Семьи были многодетными, и очень часто заработка главы семьи не хватало, поэтому дети постарше рано начинали трудовую жизнь. Только в 1882 году был принят закон, запрещавший принимать на работу детей, не достигших 12-летнего возраста. Дети до 15 лет работали «лишь» восемь часов (108, с.219). В основном их использовали на подсобных работах, соответственно и платили.


Глава 30
Церковное бытие

Чтобы на какое-то время оставить бытописательскую часть бахмутской истории – познание бесконечно – нужно вспомнить о небольшой, но немаловажной составляющей местного общества – о духовенстве. К тому времени в Бахмуте действовало пять храмов – соборная Свято-Троицкая, Николаевская, Покровская, Благовещенская и Всесвятская церкви. Численность местного духовенства, начиная с 47 человек в 1842 году, увеличивалась до 261 человека в 1862 году, и окончательно зафиксировалась в 1897 году на количестве 169 человек притча (102, с.с.10-11).
Дореволюционные авторы неоднократно отмечали бедственное материальное положение приходского дореволюционного духовенства. Авторы советского времени в большинстве своем утверждали о том, что духовенство принадлежало к сословию «эксплуататоров» а оклад священника составлял от 800 до 1 000 рублей в год, что превышало жалование школьного учителя, составлявшее 200-300 рублей в год. В последнее время социальное положение дореволюционного духовенства историографы оценивают более объективно, но единства мнений в этом плане нет. Но, скорее всего, в конце XIX – начале XX веков положение приходского православного духовенства было неутешительным (209).
В свое время, в 1842 года, правительство определило размер духовенству жалованья от казны, как «единственно надежном пути обеспечения этого сословия». Но оклады священнослужителей были ничтожными, скорее похожими на единовременное пособие, чем на жалование. Они лишь на 25% обеспечивало нужды священников (162, с.39), а эти средства отпускались с «медлительной постепенностью». А такса оплаты треб была установлена еще в 1801 году: молитва над роженицей –  4 копейки, крещение – 6 копеек, венчания – 20 копеек, погребение взрослого – 20 копеек, а малолетнего – 6 копеек (209). До этого существовали еще требы за исповедь и причастие, но их Синод запретил из-за «крайней неблаговидности» (162, с.39). И если ограничиться только этими «доброхотными даяниями», то в среднем приходе священник получал не более 100 рублей дохода в год, а в бедном – всего каких-нибудь 50 рублей, на долю же псаломщика выпадало рублей 15 – 20 в год (210; 211).
Выход из такой ситуации многие деятели церкви видели во введении казенного содержания приходских священнослужителей и в уменьшении материальной зависимости этих лиц от милостыни мирян (209). По расчетам Особого совещания, образованного при Синоде в 1910 году, приходской священник должен был получать 1 200 рублей, дьякон 800 рублей, а псаломщик – 400 рублей в год (162, с.39). То есть, рядовой приходской священник должен был получать чуть меньше члена Государственного Совета или городского головы. Но это – теоретически, гипотетически и даже «прожектерски». Проекты по сближению дореволюционного духовенства с дворянским сословием остались лишь на бумаге (209). Что же касается «доброхотных даяний», то цены в этом плане оставались свободными. В 1826 году Высочайшим повелением «за погребение в Александровской  Невской Лавре было приказано взимать не больше 1 000 рублей» (162, с.39).
На различные «доброхотные деяния» не скупились и бахмутские состоятельные миряне. Традиционно считалось, что материальная поддержка церкви является почетной обязанностью. Денежные прихожане иногда выступали инициаторами и финансистами строительства новых храмов и ремонта старых церквей. Еще в конце XVIII века строили «своим коштом» купцы Парфен Гаврилов (Всесвятский храм в 1785 году) и Родион Криворотов (Николаевский храм в 1798 году). Целых шесть лет строил в селе Красное храм в честь Иоанна Предтечи бывший комендант Бахмутской крепости Иван Шабельский (162, с.с.29-31). В имении Трудовое, вместе с другими «объектами соцкультбыта», В.П.Пестерева   построила и церковь. Вряд ли строители рассчитывали на определенную моральную компенсацию за свои труды. Но были и исключения из правил. Так, например, потомок известной дворянской фамилии бахмутский помещик Смолянинов, в 1861 году принявший активное участие в строительстве колокольни Николаевской церкви, выхлопотал разрешение захоронить в подвалах  колокольни останки своих ранее умерших родственников. В последствие его тело и было погребено в этой своеобразной фамильной усыпальнице (Там же). Конечно, колокольня Николаевского храма это не Александро-Невская Лавра, значимость была не равноценной, но прах Смоляниновых до сих пор покоится в мире и покое, в отличие от праха тысяч бахмутчан разрушенных во время многочисленных перепланировок в городе. 
Да и другие бахмутские реалии были несколько другими. В 1910 году самым «обеспеченным» приходским священником в городе был протоиерей Покровской церкви Платон Шумов. Его казенный годовой оклад составлял 249 рублей, то есть как раз 25% «нужд», о которых говорилось выше. Притч Благовещенского и Николаевского храмов почему-то вообще не получал казенного жалования, а протоиерей Свято-Троицкого собора Анатолий Курилов получал смехотворное жалование – 21 рубль 50 копеек в год. Сельские приходские священники зарабатывали казенные годовые жалования в размере 294 рублей. Интересно, что протоиерей Луганской Николаевской церкви Павел Попов получал значительно меньше – 108 рублей (162, с.40). Но ненужно забывать, что протоиерей Анатолий Курилов был настоятелем самой престижной церковно-приходской школы в Свято-Троицком приходе, открытой в 1885 году Кирилло-Мефодиевским благотворительным братством (162, с.43).
Духовенство, преподававшее в средних учебных заведениях, пользовалось правом на пенсию – наравне с преподавателями гимназий (209; 212, л.2 об.). Какая пенсия полагалась именно отцу Анатолию, неизвестно, но документы Московских архивов свидетельствуют, что они были вполне приличными. Так, священник Дмитрий Орлов, преподававший Закон Божий в Московской первой гимназии, в середине 80-х годов XIX века, получал пенсию в размере 400 рублей в год, а после его смерти половина пенсии (200 рублей) была назначена его вдове, а еще треть (66 рублей 66 копеек в год) – его несовершеннолетнему сыну (Там же). О том, что и настоятель ЦПШ Свято-Троицкого собора тоже не бедствовал, говорят косвенные данные: ведомости бахмутских ЦПШ за 1893 год говорят, что их зарплата была дифференцирована и составляла от 30 до 300 рублей в год (162, с.43). Вряд ли отцу Анатолию положили оклад жалования в 30 рублей. Тем более, что настоятель Собора считался самым грамотным священником уезда – он был выпускником Киевской духовной академии, кавалером ордена Св.Анны III-й степени, в библиотеке храма имелось несколько сотен богослужебных книг, многие из которых были изданы еще Петре I. А брат отца Анатолия, Петр, служил протоиереем Всесвятской церкви, и поскольку храм был  «безприходным», отцу Петру положили 600 рублей в год.
Среди бахмутских приходских священников имелись и другие интересные люди. Священник Клиновского Вознесенского храма Василий Попов был выпускником штейгерского училища. Кроме соборного протоиерея, отца Анатолия, еще два священника имели правительственные награды – протоиерей Псковского храма Платон Шумов был награжден орденом Св.Анны     IV-й степени, протоиерей Луганской Николаевской церкви Павел Попов – орденом Св.Владимира IV-й степени. Целый ряд приходских священников был удостоен специальными церковными наградами – набедренниками, скуфьями, камилавками (162, с.41).
Еще один представитель духовной интеллигенции Бахмута в особом представлении не нуждается. В 1889 году после окончания Екатеринославской духовной семинарии в Бахмутском духовном училище начал работать молодой учитель церковного пения и музыки Николай Чернявский. Ему положили «жалованья штатного 280 рублей, из церковных сумм 150 рублей, за уроки музыки 110 рублей и квартирного пособия 60 рублей в год» (213). Будущий поэт и несостоявшийся священнослужитель получал  в сумме 600 рублей, как и протоиерей Всесвятской церкви.
Бахмутское духовное училище (в народе – бурса) было открыто еще в 1841 году одновременно с уездным училищем. Об этих учебных заведениях и о Николае Чернявском подробно говорилось (162, с.44; 185; 213), сейчас нужно вспомнить о самом начале творческого пути еще одного известного бахмутчанина, Ивана Сергеевича Паторжинского – будущего оперного певца, Народного артиста СССР. В самом начале XX века он учился в Бахмутском духовном училище, затем в Екатеринославской духовной семинарии. Интерес представляет собой такая информация о быте училище:
«…Неожиданно представилась возможность определить Ваню (будущего И.С.Паторжинского – А.К.) в Бахмутское духовное училище на полный пансион /…/. Перед Ваней Паторжинским открылся новый, чужой и пугающий мир «бурсы».
Бахмутское духовное училище славилось в то время тем, что в нем полностью сохранились старые нравы, так ярко описанные Н.Г.Помяловским в его «Очерках бурсы». Провинившихся учеников ставили на колени на рассыпанный по полу горох, применялась также, правда, в особо важных случаях и «благодетельная» розга. Бахмутское училище славилось, однако, не только консервативными методами воспитания; славилось оно также и прекрасным церковным хором, состоявшим из воспитанников и являвшимся гордостью и предметом усиленных забот училищного начальства.
При пробе голосов вновь поступивших учеников главный регент обнаружил, что воспитанник Паторжинский обладает прекрасным, звонким, чистым альтом, и включил его в состав хора. В памяти Ивана Сергеевича осталось мало хороших воспоминаний о пребывании в Бахмуте. но высокое наслаждение, которое он испытал, впервые участвуя в городском училищном хоре /…/ навсегда запечатлелись в памяти.
Новичок обратил на себя внимание руководителей хора не только качеством голоса, но и выдающимися музыкальными способностями /…/. Через время Ване начали поручать сольные партии в духовных «концертах», и он стал известен училищному начальству» (214). А потом, через несколько лет, «звонкий, чистый альт» превратится в «прекрасный бас».
При всех Бахмутских храмах были, разумеется, и церковно-приходские школы. Их было семь, помимо Кирилло-Мефодиевской. Сеть таких школ начала развиваться после отмены крепостного права. Но после того, как стали появляться земские школы, число церковно-приходских, как неконкурентоспособные, резко сократилось. Когда в 70-е годы ряд земских учителей оказались замешанными в революционной агитации, и правительство увидело в земских школах «орудие растления народа», было решено вновь расширить и улучшить систему церковно-приходского образования с тем, чтобы постепенно вообще заменить ими земские школы. 
Бахмутские ЦПШ существовали, главным образом, на пособия от церквей (37% из расходованных в 1893 году на их содержание) и за счет платы за обучение – 22%. Плата составляла от 20 до 50 копеек в месяц за ученика. 560 рублей или 11% всего бюджета ЦПШ в 1893 году выделили попечители и разные благотворительные общества. Попечителем Кирилло-Мефодиевской школы был купец 2-й гильдии церковный староста Свято-Троицкого собора А.П.Бадодин. В школе преподавали не только общеобразовательные и специфические церковные предметы, но и гимнастику, рукоделие, был и преподаватель военного строя. Попечителем Николаевской ЦПШ было семейство купца Н.П.Панфилова. Покровская и Благовещенская школы попечителей не имела.   
В списках преподавательского состава Бахмутских ЦПШ можно было встретить самую разношерстную публику. Наряду со священниками преподавали дворяне (А.И.Рождественская, жена статского советника), жены и вдовы священников, их дочери (А.В.Бережная, К.Н.Шумова). В Благовещенской школе пение преподавал крестьянин Г.А.Макогон, окончивший народное училище. Наиболее высокооплачиваемыми были учительницы, их средний заработок составлял 170 рублей в год (162, с.43).
Церковные власти периодически проверяли работу ЦПШ. Известен «Отчет Екатеринославского и Таганрогского епископа об осмотре церквей и начальных церковно-приходских школ Екатеринославской епархии в октябре 1901 года». Качество преподавание в бахмутских ЦПШ оказалось разным. В ходе проверки выяснилось, что в Кирилло-Мефодиевской и Покровской школах обучение велось на достаточно высоком уровне. В Покровской школе епископ Симеон даже «поблагодарил заведующего за его отличное (обучение – А.К.), образцовое устройство». Не намного хуже преподавали в Благовещенской школе, хотя там часто менялось руководство. А вот в Николаевской ЦПШ оно оказалось «в общем неудовлетворительном – только один мальчик прочел (по-церковнославянски – А.К.) хорошо /…/ по-русски один ученик прочел хорошо, но оказалось, что он ходит четвертую зиму» (162, с.44).
Виртуальный музей

Глава 31
Змееборцы 

Продолжить и окончательно завершить обзор бахмутского прейскуранта нужно с самого популярного продукта в России во все времена – с пива и водки. С пивом более или менее уже разобрались, а вот с водкой…  Созданное в середине XV веке русское винокурение имело к концу XIX века богатую историю. За несколько столетий отрасль пережила периоды государственной монополии, свободного, а затем дворянского винокурения, неоднократно отдавалась в откуп, одной из первых испытала на себе акцизную систему…
В конце XIX – начале XX века в Бахмуте имелось несколько питейные заведения: 18 винных лавок (то есть – водочных), 4 винно-бакалейных лавок, 4 пивных и 13 трактиров (10, л.52). Ненужно смущаться большим количеством трактиров: в то время трактирное заведение было уже обычной точкой общественного питания ресторанного типа. Здесь уместно просто процитировать известного исследователя темы Дмитрия Пядышев (189): «Отличие трактира от своего более древнего предшественника «кабака» в том, что в кабаке можно было приобрести только спиртное, а в трактире еще кроме алкоголя можно было и откушать. Итак, в дешевом трактире на окраине провинциального города, заплатив 5 копеек, можно было выпить полстопки, то есть 50-60 грамм дешевой и, скорее всего, сильно разбавленной водки /…/. Совсем другое дело, это – приличные трактиры, по-нашему кафе-рестораны. В этих приличных и столь популярных в начале XX века трактирах было очень приятно скоротать вечерок /…/. Здесь отобедать стоило в 1900-е годы уже 30-50 копеек /…/ Рюмка водки в подобном культурном заведении обходилась уже в 10 копеек, но это точно была казенная водка! Не балованная. За кружку пива (0,61 литра) следовало заплатить до 10 копеек» (189).
Причем продавать из трактира навынос ни спиртного, ни еды не разрешалось. Под «полицейским надзором». А вот еще недавно, в 1885 году специальным указом было разрешено продавать водку навынос порциями меньше ведра, чего раньше не практиковалось. Выполнению этого указа способствовало и то, что в качестве водочной тары начали использовать стеклянные бутылки емкостью 0,62 литра. Их производством, в том числе в Бахмуте, в свое время поспешил заняться предприимчивый Э.П.Фарке. Правда, этой тары не хватало, стоила она довольно дорого, и не менее предприимчивый рабочий люд при покупке бутылочной водки стремился залпом у прилавка выпить водку, чтобы вернуть деньги за бутылку (132, с.25).
В обычное время торговля спиртным разрешалось с 7 до 20 часов, а во время общественных мероприятий (выборы, сходы) торговля водкой запрещалась под страхом уголовного наказания (132, с.340). На вынос водка продавалась только в казенных винных лавках. «Здесь, - рассказывает Д.Пядышев, - без всякой очереди всегда продавалась водка двух сортов. Красноголовка (красная крышка), водка, звавшаяся в народе «казенка». Цена за бутылку такой водки (0,61 литра) в начале XX века была 40 копеек. И второй сорт водки – это «Белоголовка» (белая крышка), это водка двойной очистки. Бутылка такой водки в дореволюционной России стоила 60 копеек. Продавались бутылки емкостью от четверти (1/4 ведра) в плетеных корзинках, что составляло 3 литра. И самые маленькие бутылочки с водкой были 1/10 часть от обычной бутылки, которые в народе еще тогда прозвали «мерзавчик» 0,061 литра. За такую бутылочку надо было заплатить в казенном винном магазине  всего 6 копеек» (189).
Для завершения «алкогольной» темы необходимо вспомнит о винокуренных заводах, или как их еще называли в статистических документах – «винные склады».  Один из них фигурируют в отчетах  по Бахмуту за 1872 и 1890 годов. Подробных данных об этих предприятиях неизвестны: кто, как и сколько делал водку, статистика молчит, но и обойти эту важную отрасль нельзя. Известно, что всего в стране создали таких 350 кирпичных винных складов. Они строились главным образом там, где была развита торговля хлебом или картофелеводство. Правда, в последнем случае, когда при производстве водки использовали картофель, конечный продукт получался худшего качества, его было сложнее очистить от сивушных масел, но он был дешевле. Появление складов в Бахмуте говорило о том, что край все же оставался важным сельскохозяйственным регионом, и регионом земледельческим, несмотря на селекционные эксперименты в животноводстве.
Процесс же изготовления водки несложен, издавна хорошо знаком народным умельцам, но технология производства этого продукта на винных складах конца XIX – XX веков несколько отличалась как от кустарного дедовского способа, так и от современного заводского. Вот как описывает этот процесс русский бытописатель С.Максимов.
«На заводе вы видим большой деревянный чан, огромную квашню в которую засыпаны мука и солод. Этот чан залит водой, т.е. сделано тесто, в которое пущены горячие пары. Это затор – густая и мутная масса, которую рабочие сильно и очень усердно затирают длинными лопатами – месят до того, что солод соединяется с крахмалом муки и крахмал преобразуется в сахар. А так как нужен не сахар, а спирт, то из заторного чана очень горячую массу переводят в другой чан, пристроенный рядом, который пониже и похолоднее. Этот второй чан называется бродильным и бывает кирпичным, а если и деревянным, то обкладывается льдом.
Когда затор начинает холодеть, то вскоре начинается  в нем то же брожение частиц, как в хлебной опаре, оно сказывается появлением пузырьков с углекислым газом. Если они исчезли и масса успокоилась, значит брожение закончилось. Из густой массы сделалась жидкостью, называемой бражкою. Бражка эту ведут в другое место, в медные сосуды или перегонные кубы, вмазанные в печь. Печь внизу топится дровами – бражка нагревается. Нагреваясь, она превращается в пары, которые пропускаются в новые трубы. Трубы эти проведены сквозь чан с водой, стало бы холодны, в холоде пары осаждаются, снова превращаются в жидкость /…/. Жидкость вытекает на конце труб в новые чаны уже спиртом. В кубе остается гуща, называемая бардой, лучшее для откормки скота. Разбавленный спирт делается водкой, и если перегонка не повторена несколько раз, водка эта – настоящая сивуха, потому что в нее перешло из спирта сивушное масло, пригар, с неприятным запахом и несваримое желудком» (132, с.с.29-30).
Вот так выглядела технология производства водки на дореволюционном винном складе. Процесс довольно простой, но громоздкий, подразумевающий наличие больших производственных помещений. Кроме того, отходы производства, видимо, не всегда можно было определить на корм скоту. Дирекция склада периодически предпринимала попытки избавиться от них – просто сбрасывали отходы через Сапатов ручей в реку Бахмут. Экологические последствия такого сброса предусмотреть несложно, и к чести Городской Управы нужно отметить, что такие попытки были, но, как обычно, терпели неудачу.
Успешней получалось у Горуправы борьба с зеленым змием. Да и массовое пьянство в городе не было распространенным явлением, а алкоголь потребляли чаще всего на праздники (205). Так, статистические сведений по Бахмутскому уезду свидетельствуют, что в 1884 году один трактир приходился на 458 особ, а позже, в 1892 году, один трактир приходился уже на 570 особ, то есть прогресс антиалкогольной кампании налицо. О том, что алкогольные напитки в Бахмуте не пользовались спросом, свидетельствует и статистика поступлений в местный бюджет из продаж водки. Так в 1885 году прибыль от городского имущества (с аренды мельниц, с земли под заводами и магазинами) составлял 34 000  рублей с недвижимости – 14 300  рублей. А торговые сборы (с винных, спиртных лавок и с трактиров) составлял только 8 100  рублей (202, с.12). Уменьшалось и количество питейных заведений. Если в 1897 году было 13 трактиров, то в 1909 году их стало семь. Но появились два ресторана (1, л.31).
В отчетах Земской Управы также отмечалось, что «Работники напивались преимущественно в выходные дни, гуляли чаще всего в городе, под бдительным контролем полиции. Также на рабочих предприятиях Бахмутского уезда запрещалось пить в одиночку. Но пьянство в рабочих коллективах не было распространенным явлением. Так, в месяц на коллектив работников тут уходило лишь полведра водки» (203, с.15).
Тем не менее, деятели Бахмутского земства все-таки вела активную антиалкогольную пропаганду. Земцы  доказывали вред алкоголизма, отмечая, что «намного больше чем вера, алкоголь притуплял ужас от жизни и несчастных случаев. Алкоголь был опиумом, который делал жизнь масс выносимой. Он помогал крестьянину не замечать той грязи, в которой живет его семья». По мнению члена Бахмутской земской управы Д. Гаврилова «Водка скрывала от крестьян их безволие и тот жизненный тупик, в котором они находились. Вместе с тем, водка подрывала здоровье и калечила жизни» (204, с.10; 205).
Одно из решений городского руководства, принятое 27 августа 1896 года по предложению председателя Екатеринославского губернаторского комитета попечительства о народной трезвости, предусматривало выделение необходимых средств для открытия в городе читальни, библиотеки, чайной.
Очередная попытка борьбы с пьянством в Донбассе была сделана в 1893 году. Все питейные заведения должны были работать с полудня до 16 ноль-ноль и обязательно закрываться в выходные и в течение трех дней после выдачи зарплаты. Кроме того, дозволялось брать напитки лишь навынос, и запрещалось пить в самом заведении. Это положение вводилось лишь на территории Екатеринославской губернии ну, и, разумеется, в Бахмуте. Однако контрабанда спиртного достигала громадных размеров (156). Правый берег Кальмиуса принадлежал Бахмутскому уезду, а за небольшой и неглубокой рекой начиналась Область Войска Донского, где антиалкогольную пропаганду, конечно, тоже вели, но без фанатизма.
В Бахмутском уезде, конечно, пили не только водку и пиво. В городе функционировало несколько заведений по производству безалкогольных напитков. Они были небольшими, хотя и назывались «заводами», зависели от спроса, сезона, капризов гуляющих, поэтому разрешение на их работу выдавалось на короткий срок. В 1900 году в Бахмуте таких заведений имелось три: «завод фруктовых и ягодных вод» Колдынского, «завод газовых и фруктовых вод» Добрейцера, «завод сельтерских и фруктовых вод» Сталя.


Глава 32
1913-й год

1913-й год в советской статистике считался своеобразной «эталонной» датой. От нее отсчитывали успехи народного хозяйства – рост выплавки чугуна и стали, минеральных и органических удобрений, достижения образования и отмечали всякие другие показатели. Чем же примечателен был этот год? В 1913 году отпраздновали 300-летие Дома Романовых, кстати, это событие никак не отражено в бахмутских документах: ни буклета, ни афиши, ни воспоминания – ничего. В 1913 году родился Ричард Никсон, будущий 37-й президент САСШ – Северо-Американских Соединенных Штатов (так в русской традиции называли в то время США). В 1913 году умер создатель дизельного двигателя Рудольф Дизель. В 1913 году создал свой «Черный квадрат» Казимир Малевич… Много чего произошло в этом году. Но это был и последний мирный год перед началом крушения Российской империи. А в Бахмуте 1913 год ознаменовался новым этапом на пути приобщения к цивилизации.
Своеобразным подарком бахмутчанам был пуск в эксплуатацию нового участка железной дороги Яма –Никитовка (37). Но за то, чтобы дорога, наконец-то, прошла прямо через Бахмут, а не с тупиковой станции, пришлось побороться. Борьба началась в 1909 году. На очередном заседании Городской Думы тогда выбрали «особых уполномоченных»: предводителя уездного дворянства К.И.Карпова, представителей местных банков И.Я.Гранова, А.М.Крамарева, И.И. Майера, управляющего фирмы «Е.М.Фарке» В.В.Штерцера для того, чтобы они обсудили «детали и основания ходатайства и лично, где следует, принимали меры к его удовлетворению» (113, с.13).
Вопрос стоял очень серьезно. Изоляция Бахмута укрепила в земстве мнение, что, во что бы то ни стало «надо устроить так, чтобы новая железная дорога прошла непременно через Бахмут» (113, с.13). С этой целью городской голова В.И.Першин ездил в Харьков на съезд горнопромышленников, «где встретил самое горячее сочувствие и уверение поддержать ходатайство города» (129, с.3). Когда дело все же сдвинулось с места, возникли нюансы топографического характера. Расположение города в котловине послужило причиной появлению двух вариантов прокладки дороги. Согласно первому варианту, дорога должна была пройти по долине Бахмутки через городские кварталы и Базарную площадь до уже существующего вокзала. Этот вариант был громоздкий, экономически сложно выполнимый и несуразный: требовалось ни мало, ни много – разрушить центр города и разрезать его на две части.  Городские власти настояли на втором варианте, предусматривавшим проведение дороги по западному берегу, подальше от города. А поскольку перепад высот между будущей дорогой и действующим вокзалом был очень велик и соединить их с технической точки зрения было практически невозможно, на западной окраине Бахмута построили еще один вокзал. Так Бахмут, долгое время добивавшийся выхода к железнодорожным магистралям, стал обладателем сразу двух вокзалов.
Событием для Бахмута стал и пуск в том же 1913 году электростанции. Городские власти, чувствуя назревшую необходимость замены керосинового освещения электрическим, еще в 1904 году поручили городскому голове В.И.Першину «позаботиться о скорейшем  освещении города электричеством» (47, с.132). Конечно, не только забота о благоустройстве города и быта горожан побудили Думу к такому судьбоносному решению. Промышленники хорошо понимали, какие выгоды сулит использование электроэнергии в производстве.
Сначала электростанцию решили строить на средства города, но Министерство финансов, справедливо рассчитав, что у города может не хватить средств на такое мероприятие, рекомендовало «произвести строительство путем концессии», то есть частным образом с последующей передачей электростанции городу. Но «скорейшее освещение» затормозилось. Проект электрификации Бахмута в то время «в жизнь не был проведен вследствие начавшихся в 1905 году беспорядков» (47, с.207). Лишь в 1909 году опубликовали объявление о концессии. Среди претендентов выбрали Торговый дом «Н.Феттер и Е.Гинкель» в Москве, с которым и заключили контракт на 25 лет. И снова реализация проекта затормозилась, на этот раз «по независящим от города причинам». Бахмутские власти решили попробовать решить проблему освещения улиц, используя керосинокалильные фонари. Вопрос обсуждался общественностью (113, с.14), поднимался на заседаниях Городской Думы, высказывались разнообразные соображения, в том числе и о закупке шести калильных фонарей разных систем для проведения экспериментов на предмет выяснения оптимальной для Бахмута и, главное, наиболее дешевой модели. Потом от этих фонарей отказались, и, наконец, в декабре 1912 года контракт электрификации Бахмута был передан акционерному обществу «Телефон», которое 31 июля 1913 года и сдало электростанцию в эксплуатацию (47, с.258).
Теперь, при наличии второго вокзала и при электрическом свете власти озаботились обустройством города. Возникла идея открыть соле-грязелечебницу, а потом очистить речку Бахмутку и слегка спрямить ее русло. О грязевом источнике имеется сообщение современников. «В Бахмуте было большое соляное озеро, очень близко от города, -  рассказывала все та же С.В.Вачнадзе, дочь В.П.Пестерева. – В городе находились запасы каменной соли, а в то время еще и два небольших грязевых вулканов, имевших странный вид – большие озера горячей черной грязи. Время от времени на поверхности появлялись громадные пузыри, они лопались, и струя пара вырывалась со свистом в виде маленького облака и исчезали. Это происходило и летом, и зимой, даже когда все было покрыто снегом. Грязь пузырилась и свистела. Несколько лет назад с открытием Мари Кюри, было отмечено, что эта грязь была радиоактивная, очень полезной для сломанных костей, ревматизма и т.д.» (142, с.35). Инженер Пестерев даже начал экспериментировать с грязью. В столице идея грязелечебницы тоже понравилась. Комиссия, прибывшая из Петербурга, высоко оценила бахмутский опыт солелечения с грязелечебницей и рекомендовала городским властям открыть курорт. Но идею создания курорта в городе отклонили. Из-за нехватки средств.
А что касается благоустройства поймы, то мысль очистки и спрямления русла и устройства парка в 1913 году пришлась по вкусу. В 1915 году инженер-мелиоратор Гринев даже разработал соответствующий проект, но его осуществление опять уперлось в недостаток денег – в сумме 500 рублей. В Думе даже обсуждался вопрос о залог в банк 500 десятин пахотной земли из городского фонда. Все тот же инженер В.П.Пестерев в 1916 году предложил свои услуги: он финансирует благоустройство русла, разбивку парка, строительства там летнего театра и ряда торговых киосков. В течение двадцати лет он будет получать доходы с киосков, а они, киоски, перейдут в собственность города. Еще полгода Дума со всех сторон обсуждала предложение инженера. Затем отказала инженеру, так как Владимир Петрович настаивал на строительстве деревянных киосков, а через двадцать лет они придут в негодность, и их нужно придется ремонтировать уже за счет казны (45, с.с.57-58)…
А еще через полгода никому ничего и строить уже не нужно было…   


Глава 33
Война

Да и светлая жизнь длилась недолго. 1 августа 1914 года Германия объявила войну России, началась I-я Мировая. Здесь не место анализировать ее причины, ход военных действий… Все это давно известно. Собрано и достаточно фактов скоротечного периода бахмутской истории того времени (179). Достаточно напомнить лишь наиболее интересные моменты городской жизни того времени.
Уже накануне, по всей стране прошли шествия, крестные ходы, с молебнами за победу, оживилась  патриотическая государственная и общественная пропаганда. Активизировалась и пропаганда антинемецкая. Произошел даже излишний «перегрев» патриотических чувств. 23 июля 1914 года в Бахмуте произошли  массовые беспорядки, когда возбужденная толпа начала разбивать витрины немецких магазинов, крушить фонарные столбы и всячески безобразничать… Не поздоровилось и так ожидаемой электростанции: на ней было повреждено «немецкое» оборудование, убыток составил 1 060 рублей, а Городская Дума отказалась возмещать его (177). Вот тут-то «светлая жизнь» – без электричества – закончилась. Но не надолго, обошлось. А вот антинемецкую агитацию положительно восприняли даже на бытовом уровне. «Со всем немецким в Трудовой  было покончено. Анну, девушку, прибывшую из немецкой колонии, вернули домой. Уроки немецкого языка прекратились», - вспоминала С.В.Вачнадзе (142, с.29). 
Между тем, началась мобилизация. Как отмечают в публикациях, «Бахмут пережил три мобилизации» (179, с.90). Хотя язык не поворачивается назвать стихийное патриотическое движение «переживанием». Например, на первую мобилизацию, еще в июле, прибыло три тысячи человек. «Явились даже те люди, которые не подлежали набору в ряды армии, работающие на рудниках и заводах Донецкого бассейна, - писала «Народная газета». –  Большинство явившихся – молодой, крепкий народ» (Там же). Земские деятели, интеллигенция, священники, рабочие, мастеровые и крестьяне вносили пожертвования для фронтовых нужд. Любые, от всей души. Об этом тоже есть множественные публикации в бахмутской прессе. Вот только некоторые из них.
Луганский священник отец Никифор Павленко передал  на армейские нужды боевого коня. Еще один священник, отец Николай Иваницкий из поселка Авдеевка, в декабре 1914 года собрал 104 пуда разнообразных продуктов и передал на фронт. В конце ноября 1914 года ученицы Юзовского училища пошили 94 кисета, а мальчики собрали и передали через Бахмутский комитет Красного Креста на фронт табак, спички и папиросную бумагу. 5 февраля 1915 года из села Старо-Михайловка местным отделением общества Красного Креста отправили в Бахмут 12 полотенец, 4 рубашки, 15 кусков полотна и 101 рубль. Уже позже, в 1916 году Городской Голова В.И.Першин организовал поездку делегации с подарками на фронт в воинскую часть его сына,  капитана Максима Першина.
В Бахмуте был создан Комитет для помощи раненым, выделено до 50 000 рублей на потребности госпиталей, развернуты 260 кроватей в госпиталях и 40 кроватей в городской больнице. В земских школах шили белье и вязали всевозможные вещи раненым, на что было потрачено 1 000 рублей. Отправляли посылки и для русских военнопленных (179, с.91; 193; 194). Есть сведения, что в корпусах завода Скараманги размещался снарядный завод (45, с.41), а все тот же инженер В.П.Пестерев восстановил одну из скважин и открыли клинику с солеными и горячими грязевыми ванными на двадцать человек.
Музыкальная общественность Бахмута в 1915 году устраивала в летнем театре Чепурковского концерты для сбора средств «семьям служащих, призванных на войну», а в 1916 году также и «в пользу семей запасных»…  И так далее, и тому подобное (179, с.91; 193; 194). В благотворительные мероприятия были вовлечены и дети.  С.В.Вачнадзе рассказывала: «Мы должны были учить и декламировать патриотические стихи для исполнения на женских собраниях, мы должны были принимать участие в патриотических сценках, представляемых матерью для поднятия  морального состояния и  щедрости зрителей. Одетые как   солдаты  и медсестры,  мы декламировали отрывки из стихов и прозы и «уходили на войну»… Так три девочки и маленький   мальчик (дети Пестеревых – А.К.)  стали хорошими актерами. Сборы именно от наших представлений были наиболее значительными. Мы чувствовали себя опытными, выступления на сцене для нас теперь не казалось ужасом, мы могли действовать в любой ситуации» (142, с.30).
Нужно вспомнить и о том, что еще до войны в моду вошел стиль «милитари». Полувоенного образца френчи, сапоги носили и гражданские лица. Обмундирование и военную форму российские офицеры были приобретали на свои деньги, а она с учетом довольно невысокого офицерского жалования явно обходилась им недешево. Поскольку речь зашла на военную тему, коснемся и ее бытовую, хозяйственную составляющую. Офицерские жалования в это время были следующие: подпоручик получал оклад со всеми доплатами 80 рублей в месяц. Поручик – в размере 90 рублей. Штабс-капитан –  от 93 до 123 рублей, капитан – от 135 до 145 рублей, а подполковник от 185 до 200 рублей в месяц. Жалование высших офицеров был выше. Полковничье жалование составляло 320 рублей в месяц, генерал в должности командира дивизии имел оклад 500 рублей, а генерал в должности командира корпуса – 725 рублей в месяц (189).
Офицерские  сапоги стоили 20 рублей, фуражка – 3 рубля, шапка уланская – 20 рублей, эполеты – 13 рублей, сабля – 15 рублей, ранец – 4 рубля и так далее (Там же). Нужно помнить, что все обмундирования состояло не из одного комплекта и снашивалось довольно быстро. Поэтому обмундировать военного было, в свою очередь, довольно недешево.
Очередной всплеск патриотизма был связан с событиями 9 марта 1915 года, когда в Бахмуте получили телеграмму о взятии русской армией крепости Перемышль. 10 марта утром «город украсился флагами /…/ на площади возле собора был отслужен благодарственный молебен /…/ Присутствовали начальствующие лица, служащие правительственных и земских учреждений, учащиеся всех учебных заведений /…/ со своими оркестрами, масса народу. Уездный предводитель дворянства К.И.Карпов провозгласил «ура» нашему доблестному воинству. Слова его были покрыты громовым «ура» (190).
Но вскоре возникли и первые трудности, связанные с войной. Менее чем через год начала войны, весной 1915 года остро встал вопрос обеспечения нормальных полевых работ, рабочих рук не хватало. В селе Троицком к Ссудно-сберегательному товариществу было принято обращение: «…прошлогодний неурожай и война внесли в нашу местность большую нужду. Нужда отражается, где один, два, три работника находятся на войне…» (179, с.93). Такое положение существовало и в других селах уезда, в том числе и в Трудовом. Поскольку у инженера В.П.Пестерева были проблемы со зрением, в армии он никогда не служил, поэтому был занят рутинной гражданской работой. «Сначала он в два раза увеличил  производство угля, призвав на работу всех трудоспособных горняков, потом занялся железнодорожными поставками, связанными с все возрастающей потребностью в угле для перевозки войск и продовольствия к фронту и к   большим городам /…/  Теперь на второй год войны, начала ощущаться нехватка рабочей мужской силы, как на шахтах, так и в  сельском хозяйстве, учитывая даже то, что  земли в этом году обработали значительно меньше», - зафиксировала С.В.Вачнадзе (142, с.с.29-30). 
Земство не бездействовало. Устраивали новые сиротские приюты или расширяли существующие, организовывали питание и снабжение школьной одеждой для детей запасных и ополченцев, учредили стипендии для сирот в ремесленных, сельскохозяйственных и других низших учебных заведениях (195). Обучение детей беженцев стояло очень остро. В канун нового 1915-1916 учебного года председатель комиссии директоров учебных заведений Бахмута директор реального училища М.Р.Степанов сообщал, что в это время «дети беженцев принимались во все учебные заведения сверх комплекта без различия вероисповедания» (196).
Когда в уезде начались перебои с поставками продовольствия, земство предприняло ряд предупредительных мер по росту цен на продукты питания. Земский комитет установил предельные цены на сахар, чай, кофе, свечи, спички, мыло, рис, крупу, бумагу и керосин. В то же время комитет признал необходимость скорейшего урегулирования железнодорожных перевозок грузов. Урегулировали, заодно и вопрос «о количестве продуктов первой необходимости, которые можно вывезти из уезда как излишки, без ущерба для уезда». Вывозить из уезда было, собственно говоря, и нечего, разве что только соль и муку. И то – при достаточном ввозе зерна в уезд (179, с.94).
Не менее остро встала проблема использования рабочей силы военнопленных – немцев и австрийцев. Их привлекали на добыче камня, для мощения дорог – вечной проблемы Бахмута. Направляли на работы и по сооружению плотин, чистке прудов, для работы на огнеупорных заводах (199). На шахтах в Трудовой военнопленных тоже использовали, но, разумеется, не в шахтах. «Правительство разрешило использовать на экстренных работах военнопленных, но только в сельском хозяйстве, только австрийцев, и только добровольно. Вот так мы и получили наш австрийский контингент в Трудовую для уборки хлеба, картофеля и сахарной свеклы», - вспоминала С.В.Вачнадзе (142, с.31).
Разумеется, начало войны привело к усилению полицейского контроля. Летом в 1915 году на всех железных дорогах чиновники Главного штаба расклеили объявление. Гражданам рекомендовалось соблюдать бдительность. Граждан просили, чтобы «к незнакомым лицам, которые расспрашивают о положении наших военных частей, относились недоверчиво и даже сопровождали к жандарму» (177). Вдруг все начали искать немецких шпионов, лазутчиков, диверсантов. Начиналась эпидемия паранойи, шпиономании. Сельское начальство поняло этот указ Главного штаба по-своему, по-деревенски, и применяло его «вообще к людям, которые пытаются узнать какие-либо сведения даже из частной сельской жизни», (179, с.96).  Однако, несмотря на военную цензуру, в «Народной газете» печатали информации, даже относящуюся к военной тайне. Например, губернское земство с невинным видом обращалось в уездную Управу с просьбой сообщить, сколько и каких химических заводов имеются в районах, какое там оборудование и каковы его размеры (179,с.96). В городе создали отделения губернского жандармского Управления во главе с ротмистром Н.А.Кломинским, а кроме того действовала Опека тюремных заведений, куда входили В.В.Штерцер, купцы A.M., M.A. и В.Г.Французовы  (197). Вспомним, какую «коммерческую операцию» провел летом 1916 года Вениамин Григорьевич, заменив костыли для железнодорожных шпал бракованной продукцией (198, с.53). Разумеется, бизнес оставался бизнесом, как говорится, ничего личного.
В мрачных военных буднях находили и светлые моменты. 6 мая 1915 года в честь 50-й годовщины отмены крепостничества в Бахмуте на площади перед волостным Правлением состоялось освящение памятника императору Александру ІІ Освободителю. Памятник имел солидную  высоту – 7 аршинов (без малого 5 метров). На постаменте из серого гранита стоящий бронзовый император держал в руках Манифест о дарованной свободе. Вокруг  памятника установили чугунное ограждение. Все сооружение стоило 8 000 рублей, из них 6 650 рублей собрали благодарные крестьяне уезда (200).
Уже после начала Февральской революции (27 февраля или 12 марта по новому стилю) в Бахмуте 14 марта 1917 года, появилась афиша, напечатанной на огромном листе ярко-красного цвета в типографии Грилихеса. Афиша сообщала о программе большого концерта: произведения «Спите, орлы боевые» Ружицкого, кантата «Русь святая идет на войну», ария из оперы «Князь Игорь» в исполнении гимназиста Михаила Константинова и другие подобные патриотические произведения (179, с.76). Этот кумачовый лист стал зловещим своеобразным символом.


Глава 34
Безвременье

А потом наступил канун бунинских «Окаянных дней». Сами «дни» не застанут себя ждать, возникнут чуть позже, но их предвестники уже угадывались. Надвигалась катастрофа. Каждая семья переживала это время по-своему.   Вот как восприняли отречение царя и последующие события в семействе инженера Пестерева, как эти события запомнились девятилетней девочке Соне Пестеревой. «Пришел январь и часть февраля, - вспоминала она, - когда однажды я сидела и читала очень интересную книгу, в комнату ворвалась Наташа (старшая сестра – А.К.) со словами: «Слушай, слушай, говорят, что царь отрекся, и что у нас теперь республика! Говорят, что это очень хорошо». Я отчетливо помню свою реакцию. Я сказала: «Закрой дверь!» Я не могла понять, как из этого может вообще получиться что-нибудь хорошее» (142, с.35).
На этом пока все и закончилось.  Но потом «из Харькова,  сломя голову,  вернулся отец. Под руководством Керенского в Петрограде начали формировать Временное правительство. Оно должно было стать  социал-демократическим, с избираемым парламентом – Думой /…/. Временное правительство призывало к спокойствию, рассылая обширные директивы о формировании на местах общественных комитетов крестьян и рабочих, которые приняли бы участие в формировании администрации. Увы! Шла война! Безусловно, армия тоже захотела социализироваться! Моментально  сформировались солдатские комитеты, и теоретически каждый солдат мог теперь высказать собственное мнение по поводу отданного приказа. Как это могло выглядеть на практике, никто не знал.
Отец взял на себя обязанности по организации Бахмутского городского комитета. Поскольку Бахмут был  административным центром индустриального Юго-востока, отец также отвечал за сталелитейные заводы Юзовки, теперь работавшие на нужды армии, и за  шахты, которые работали с перегрузкой,   и за   железнодорожное сообщение  с фронтом» (142, с.с.37-38).
Потом начался хаос. «Фактически,  после отречения царя все управление на территории Российской империи  исчезло /…/. Все, от генерал-губернаторов     провинций до почтмейстеров в маленьких   городах – все потеряли работу  и средства к существованию. Возник шок, который  была сильнее в столице и больших городах, чем в провинции, куда новости из-за особенностей средств связи тех дней, доходил медленно, ощущался слабее. Телеграф (проволочный) был единственным средством получить  свежие новости, но только поэтапно. Если одна из станций не работала, то в конце линии новостей не получали днями» (Там же).
Пестерев обосновался в своем добротном двухэтажном особняке по нынешней улице Лермонтова. Об этом особняке нужно будет сказать отдельно. Но позже. А пока Пестерев «занимал нижнюю квартиру в нашем доме, поэтому   его всегда могли легко найти, когда в нем нуждались – не нужно было искать его по всему городу в случае митинга. Членов (комитета – А.К.) быстро выбрали среди городских лавочников, железнодорожных рабочих, одного-двух крепких крестьян, снабжавших город сельскохозяйственной продукцией. Выбрали туда и отца, памятуя о его инженерной способности следить за городской электростанцией и водоснабжением. Революция или не революция – все это было нужно каждый день. Быстро организовали комитеты на шахтах – для надзора за молодыми инженерами.
Выборы никогда ранее не проводились – никто не знал, как это правильно сделать, но каждый имел по этому поводу свою собственную точку зрения, которая, конечно же, была значительно лучше других. Народ собирался вокруг большого стола, все кричали друг на друга, стучали, рассказывали о том, как они хорошо выполняли   свой гражданский долг. Позже они выбрали кандидата, о котором каждый говорил, что он его не устраивает, упрекали друг друга и неведомые внешние силы» (142, с.38).
В июне уже вся семья в полном составе переехала из Трудовой в Бахмут. Город уже было не узнать, рассказывала С.В.Вачнадзе: «С тяжелым сердцем я  возвращалась в Бахмут – Бахмут революционный, который я с трудом узнавала, неопрятный, грязный Бахмут. Ушли  в прошлое чистые, выметенные улицы, мило огороженный парк и площади. Ограды были сломаны, их использовали как плакаты на демонстрациях, клумбы и трава вытоптаны, и все покрывал слой грязной бумаги – клочки прокламаций и шелуха семечек, их лениво шатающийся безработный пролетариат непрерывно   жевал и плевал вокруг себя. Было жарко и вонюче. Июль, август и сентябрь были   ужасны. Канализация   засорилась и издавала зловоние. Грязевые гейзеры казались более активными, чем обычно и тоже воняли – гниющей растительностью» (142, с.42).
Но общественная жизнь в городе бурлила. По-своему, по-революционному. Свидетелем одного из моментов этой «общественной жизни» стали и молодые Пестеревы. «На городской площади созывались митинги. Ораторы, главным образом, социалисты из бывших студентов, выкрикивали  революционные лозунги и призывали «вставать, проклятьем заклейменный». Сначала это было немного скучным. Никто  не чувствовал  себя именно этим «проклятьем заклейменным», поэтому стали организовывать демонстрации. Молодежь, взявшись за руки, маршировала по главной улице города, распевая грубую солдатскую песню, хотя было и несколько революционных песен, известных всем. 
Раньше девушки вели себя осмотрительно. Они, конечно же, знали слова песни, но никогда раньше не посмели бы произнести их при старших. Но теперь пришла свобода, и они могли выкрикивать грубости во весь голос, рука об руку с незнакомыми молодыми людьми – их семьи никогда  бы раньше этого не позволили.
На городской площади всем желающим были провозглашены революционные правила, затем заиграл городской оркестр и все танцевали до темноты. Что происходило за углом или за забором, никого не интересовало /…/. Среди этих песен Наташе и мне пришлось запомнить слова одной, с  простенькой мелодией.  Мы слушали за окнами, когда под  ними проходила молодежь. Первый куплет мы запомнили хорошо. В нем речь шла о девушках, которые жарким летним днем работали в поле. Они очень вспотели  и захотели искупаться в реке. Мы дослушали до того места, где девушки  сбросили одежду, а затем к нам влетела мадмуазель и заявила: «Убирайтесь от окна! Это не для вас!» Увы! Я и сегодня не знаю окончания этой песни» (142, с.с.38-39).
Женская часть прислуги Пестеревых тоже ушла: «Наши служанки, желая быть свободными и не сидеть взаперти, покинули дом, - сообщала С.В.Вачнадзе. – Люди чувствовали себя  нехорошо, принужденно  и постоянно роптали. Но скоро стало еще  хуже» (142, с.42). Поползли  ужасные слухи  о поджогах в уезде. Если даже во время гражданской войны, в 20-м году, имение Веры Петровны Пестеревой крестьяне сохранили, то поместье ее дяди, Виктора Ивановича Карпова, тоже сожгли, а потом ограбили и убили управляющего Пестеревых, Григория Марковича Бирнбаума (142, с.43).
Между тем, деморализованная армия быстро  развалилась. Кто-то из солдат пошел продолжать революцию, кто-то возвращался домой. Солдатским комитетам стоило только заявить: «Все кончено, по домам!», и части срывались с позиций. Вот как образно описывала сложившуюся ситуацию в Бахмутском уезде С.В.Вачнадзе: «Вы можете себе представить тысячеверстный фронт с севера на юг, от Балтийского моря до Черного, с тысячами мужчинами, освободившихся после трех лет войны, и которым приказали: «Идите по домам!» /…/. Они были все еще  с оружием в руках и перепоясанные амуницией. Многие были призваны из Сибири, где оставались их семьи, и они начали собираться в группы и идти. Шли целый день. В сумерках, когда идти уже не могли,  находили какую-нибудь деревню, чтобы в ней заночевать. Было сыро и холодно – начался сезон  дождей и первых заморозков – а они были очень и очень голодными. За ними не следовали полевые кухни, их не ждал горячий борщ, в карманах не   было даже куска хлеба. Первая реакция, когда их встретили в деревне, была жалость: «Бедные голодные, мокрые мужики!». Раскладывались костры, деревенские жители собирали еду, в золе пеклась картошка. Они    спали на сеновале и на рассвете вновь двигались в путь. Но как быть со следующей группой, а потом со следующей   и следующей? Появлялась враждебность. Зимние запасы таяли /…/. И началось сопротивление. Но они были вооружены и голодны. Вспыхнули грабежи. Сначала появилось несколько жертв, но с ростом сопротивления было загублено множество жизней. Солдаты защищались беспорядочно, и  начались репрессии – спящих сжигали в амбарах и т.д. Все глубже в Россию продвигались эти орды вооруженных людей. Они ехали на крышах и буферах поездов, если это удавалось,  и, конечно же, они воровали лошадей и ехали на них, пока не загоняли. Все превратилось в хаос /…/. Никакой политики, откровенная дикость беззакония!» (142, с.45).
Такую «откровенную дикость беззакония» неожиданно продемонстрировали и в Бахмуте. Эта дикость вдруг стала следствием пресловутого «сухого закона». Хотя первоначально намерения были вполне благими. В свое время после активной борьбы с пьянством, земство, как будто бы одержало победу. В Бахмуте стали пить меньше. А 17 июля 1914 года по случаю мобилизации издали указ о запрете на торговлю не только водкой, вином, но и пивом. Запрет был довольно странным. Пивные лавки закрывались, но водка еще продавалась в ресторанах I-го разряда. В 1915 году состоялись собрания Бахмутского уездного земства, где приняли разные ограничительные решения. Потом земство приняло «Мероприятий по предотвращению в народе пьянства», но были разрешены лавки с горячей едой и пивом, русскими винами на вынос. Правда, только в тех населенных пунктах, где «не было решений общин» (178). А потом, после всех этих полумер, с 15 декабря ввели полный запрет на алкоголь (Довгань В., 153).
И вот когда бахмутские власти решили запретить водку «навсегда», в непьющем уезде вдруг пышно расцвело самогоноварение, а потом и употребление ядовитых спиртовых суррогатов. Крестьяне ящиками покупали всевозможные «политуры», разные одурманивающие «квасы», «спотыкачи», «ханжи», «денатурат». Цена бутылки такого «напитка» доходила до четырех рублей (176), а изготовлялось это пойло из разных подручных ингредиентов. Такая экзотическая смесь, как «ханжа», например, готовилась из «табака, уксуса и всякой дряни, заправлялась сахаром и ароматическими веществами» (176). Поголовное пьянство заставило полицию усилить наказание за появление в публичных местах в нетрезвом виде – пьяницам грозил арест от 7 дней до 2 недель или солидный штраф от 35 до 300 рублей (177; 178).
Неожиданным результатом «сухого закона» стало распространение азартных игр на селе. «Даже не сообразишь сразу, что хуже: бывшее пьянство или этот азарт, который, словно заразная болезнь, захватывает село за селом», – сетовала «Народная газета». На полицию была возложенная обязанность «постоянного наблюдения за тем, чтобы азартные игры не проводились и сборища для запрещенных игр были немедленно закрыты» (179, с.с.90-91).
Вот такая ситуация сложилась после Февральской революции. Раз законы империи уже не действовали, значит – все законы, в том числе и «сухой закон». Неизбежно образовались залежей спиртоводочной продукции. На Бахмутском винном складе, например, хранилось 100 000 ведер водки и 600 000 ведер спирта. Сложно представить себе такое количество спиртного, тем более, в ведрах, тем более, что «московское» ведро равнялось двенадцати литрам, а «киевское» – десятью. Для простоты расчета возьмем объем ведра – десять литров. Тогда 100 тысяч ведер водки будет равняться  одному миллиону литров или пятистам тысячам бутылок, или 25 тысячам нашим ящикам. Если  мысленно проделаем такую же процедуру со спиртом, получим 150 тысяч ящиков. Можно пересчитать на вагоны, спирт – на водку и бутылки – на жителей и так далее, и так далее, но и без того количество спиртного впечатляет.
Предчувствуя повышения взрывоопасности столь горючего материала в накаляющейся обстановке сентября 1917 года, исполком Бахмутского Совета рабочих и солдатских депутатов принял решение уничтожить спирт и водку. Неизвестно, принимал ли участия в этом решении инженер В.П.Пестерев… Но процесс уничтожения был прост, инженерных знаний не требовал – запасы начали просто сливать в реку.
А между тем, среди солдат, готовящихся к отправке из Бахмута «с войны домой», а затем и среди горожан начался ропот по поводу «зря загубленного добра». Солдаты сняли охрану склада, которая, впрочем, сопротивлялась только для вида. Сначала спиртное распространялось исключительно среди солдат, но скоро началось пьяное рабоче-солдатское братание – раздача спиртного всем желающим. В Бахмут из окрестных сел потянулись крестьянские подводы. Поезда, пребывавшие в город, были переполнены.
«Национализация» спиртного привела и к «национализации» закуски, и пьяные вооруженные солдаты начали громить продуктовые лавки. В воздухе запахло еврейскими погромами, и непьющие жители стали покидать город. Местные власти растерялась. Рабочих-дружинников, прибывших из Дружковки и Константиновки, пьяная толпа объявила «защитниками буржуев», и дружинники спасовали. Ситуация обострилась настолько, что харьковские власти решили обстрелять город из тяжелой артиллерии бронепоезда, специально подготовленного для отправки Бахмут. Но, к счастью, власти не нашли надежное воинское подразделение. Лишь через двое суток прибывшие из Чугуева юнкера смогли навести в городе порядок (80, с.187). Это – официальная версия «Бахмутского пьяного бунта».
А свои впечатления от тех событий оставила все та же Софья Владимировна Вачнадзе. Рассказывая о бедламе, творившемся после того как фронт рухнул, а солдаты ринулись из окопов домой, она вспоминала:
«Как-то такая банда «героев» достигла Бахмута. Безнадежно усталые, но очень голодные. На пустые разговоры время не тратили, грабежи начались моментально. Они устремились вдоль по главной улице, стуча в двери и окна прикладами винтовок, пока кроткий маленький зритель не пропищал: «Не бейте наши окна, товарищи! В городе есть прекрасный винокуренный завод. Теперь он – ваш!».  «Ура! Ура!» - и они  помчались на винокурню. А там были большие цистерны, что-то наподобие старых газовых цилиндров. Ликуя, возбужденные, они дали залп по цистернам. Сотни струек появились на месте дырок от пуль. Какое великолепное зрелище! Чудесный водочный фонтан! Водка бежала вдоль бордюров, и вскоре посреди двора образовался небольшой пруд, все бросились на землю и лакали водку, как собаки. Новость облетела город. Идиоты спешили принять участие в веселье. Водка прибывала и уже бежала по улицам.  Товарищи были пьяны, они распевали на весь голос песни, шатались и снова падали лакать водку. Славная ночь!
В конце концов, один из товарищей, счастливый и очень пьяный, заикающийся и шатающийся из стороны в сторону, присел на крыльцо отдохнуть. Машинально полез в карман, набил самокрутку. Он был пьян и думать не мог. Он достал спичку, зажег, прикурил и, как обычно, бросил спичку на тротуар. Полоса пламени, сметая все на своем пути, помчалась вверх по улице, поглощая  цистерны в   кромешном аду. Весь завод горел. С ревом взрывались цистерна за цистерной, пламя взметалось в небо, в городе было светло, как днем. Огонь бушевал всю ночь, винокуренный завод, и несколько близлежащих лавок были уничтожены. Последствия оказались тяжелыми, вонь стояла страшная. Мы, дети, всю ночь провели одетыми, потому что боялись, что огонь достигнет и нас. Мы сидели возле окон, наблюдая пожар, пока не уснули на стульях. Ветер сменил направление, и большая часть города спаслась» (142, с.46).
Конечно, девочка-ребенок не могла видеть, как пьяный солдат закуривал эту злополучную самокрутку, но она, наверняка, знала о причинах пожара от взрослых. В любом случае такая версия имеет право на существование.
Чуть позже, 12 марта 1918 года вблизи от Бахмута, в Краматорске, была предпринята очередная попытка «национализации» спиртного – разграбить «рейнский винный погреб» некоего Гераскина. Экспроприаторами оказались два пьяных члена исполкома краматорского Совета рабочих и солдатских депутатов. Во главе толпы окрестных обывателей они решили на всякий случай «проверить винный погреб». Но старшие партийные товарищи – Курочка и Чикерис – разогнали толпу и с революционным энтузиазмом собственноручно уничтожили все напитки, хранившиеся в погребе (159). Но это было уже при советской власти.
Между тем, ситуация в городе, да и в стране, развивалась не лучшим образом. Революция, о которой говорили большевики, все-таки совершилась. Новые деньги, «керенки», стремительно обесценивались, и вскоре стали просто дешевой бумагой. Реальной стоимостью оставались  только  изделия из золота и серебра. Разумеется, семья Пестеревых имела репутацию богачей. Что во все времена делали богачи в смутное время? Прятали до лучших времен драгоценности. Далее рассказывает Софья Владимировна: «Однажды, поздним сентябрьским вечером, отец, мать и мисс Кларк (гувернантка – А.К.) собрали все домашнее серебро: вилки, ложки, блюда и т.д. и упаковали их в мешки. Необходимо было что-то решать с семейными иконами – объектами благоговения и любви поколений – они были величайшими драгоценностями, которые  дарили  каждому  члену семьи родители  и деды. Эти иконы, имевшие богатые золотые и серебряные оклады, украшенные драгоценными камнями не могли дальше оставаться в своих углах, освещаемые  маленькими лампадками. Их невозможно было спасти. Решили, что только одна  фамильная икона будет оставлена, та, которой родителей благословляли на венчание. Все другие нужно спрятать. Маленькие серебряные иконы, висевшие над каждой кроватью тоже должны исчезнуть. Конечно, это было рискованно, как и меры предосторожности по отношению к бриллиантам в диадеме, которые  оценили и спрятали в маленькую шкатулку. Под покровом ночи все   это  было зарыто  в землю или спрятано - я, честное слово, не знаю где. Много позже и только однажды мисс Кларк говорила о кирпичной кладке в дымовой трубе на чердаке, но отец в конце жизни однажды пробормотал, что «оно» спрятано  под каменными плитами во дворе (142, с.43).
Потенциальным кладоискателям нужно помнить, что старый особняк Пестеревых уже не существует, на его месте стоит все еще недостроенный долгострой. Если «оно» хранилось в «кирпичной кладке в дымовой трубе», то его кто-то уже нашел при уничтожении еще вполне добротного здания. Если «оно» «спрятано  под каменными плитами во дворе», то клад вполне все еще может лежать в земле, и ждет своего нового владельца. Но, это – так, информация для размышления.
Но тогда, в Бахмуте после октябрьского переворота, семья Пестеревы для рабочих комитетах вдруг стали врагами. «Немедленно после переворота исчезли деньги, - записала С.В.Вачнадзе, – ни почт, ни банков, ни пенсий, ни зарплаты – ничего! В рабочих комитетах возникла тревога: отсутствие зарплаты означало отсутствие пищи для шахтеров и членов их семей. В течение  первой недели продукты питания заняли у соседей и что-то  распределили через магазины, но с началом второй недели ситуация ухудшилась /…/. Рабочие комитеты, приведя срочные заседания, решили в результате долгого размышления, «арестовать и содержать под стражей семью хозяев в качестве заложников, пока не выплатят зарплату». А как они  могли ее выплатить? Этого никто не знал /…/. Рабочие комитеты на шахтах наконец-то узнали, что вся семья в Бахмуте. Послали делегацию, чтобы нас всех арестовать, особенно мать, которая была главной владелицей. Они прибыла в город /…/. Доброжелатели спешили в наш дом с предостережениями. Мать схватила теплое пальто и шаль,  маленькую  Марусю /младшую дочь – А.К./ и через черный ход отправилась на станцию на харьковский поезд, чтобы затеряться в большом городе /…/. Падал первый снег. Отец достал двое саней, мисс Кларк и детей запаковал в них и выпроводил в чистое поле к  узловой станции  железной дороги, соединяющей север с югом,  с целью тоже секретно переправить нас в Харьков /…/. Отец отправился другой дорогой» (142, с.с.45-47).
Вот так неожиданно закончился этот финальный этап бахмутской жизни семейства Пестеревых, началась их долгая одиссея по Европе. В Бахмут они никогда не вернулись… Такая же судьба ожидала и сотни тысяч российских эмигрантов, среди них были не только «акулы бизнеса» типа Пестеревых. Сначала Пестеревых ждали Крым и  Грузия, точнее – Батум, находившийся под защитой англичан. Пока Пестеревы жительствовали в Батуме, их верная мисс Кларк время зря не теряла. Еще в Крыму ей удалось уехать в Англию. Там мисс Элен Мей Кларк, написала книгу под названием «Когда мисс Эмми поехала в Россию». Не без помощи ее старшей сестры, которая работала у спикера Палаты Общин Д. Бело, Элен Кларк  удалось стать приглашенной во дворец к королю Георгу. Король соблаговолил выслушать женщину и дал распоряжение министру иностранных дел Чемберлену найти семейство Пестеревых. Из-под Батума их вывезли в Константинополь, а оттуда в Англию. Семья смогла сохранить драгоценности и сундук с русскими соболями (206). Это добро из имения вывезла прислуга и с риском для жизни доставила в Крым. Нужно напомнить, что эти вещи Пестеревым привез «старый кучер, решив, что нам нужны кое-какие вещи из старого дома» (142, с.15), то есть «бахмутский клад» Пестеревых ждет любителей авантюр.  А на вырученные от продажи ценностей Трудовой Пестеревы купили в Кембридшире пять акров земли и дом (206). К счастью для семьи, хэппи-энд состоялся.


Послесловие

…Во время всех этих событий городу тоже крепко досталось – ведь после того октябрьского переворота мир, действительно, перевернулся: произошли две жестоких войны, случились и несколько менее масштабных, но не менее неприятных событий. Но, наперекор всему, город не только выстоял, он сохранил свои традиции бывших  солеваров, передал и умножил их нынешним шахтерам-соляникам. По ряду объективных и субъективных причин он, конечно, не стал «столицей новой Америки». Зачем ему становиться «столицей», а тем более «Америки»? Сейчас назвать его «нiкчемним, темрявим мiстечком» язык не повернется. Он разросся, вырос, возмужал и помудрел. Ведь за это время изменилось не только время, изменилась страна, вместе с ними, разумеется, изменился и город.
Как бы устроилась жизнь в других, «естественных», обстоятельствах – неведомо:  история не знает сослагательного наклонения. Но пофантазировать можно. Возможно, градоначальник Василий Илларионович Першин стал бы губернатором или даже сенатором. Возможно, Вениамин Григорьевич Французов построил бы свой сталелитейный Клондайк. Возможно, инженер Владимир Петрович Пестерев разбил бы в долине Бахмутки громадный парк и на месте солеваренного завода Ивана Петровича Скараманги создал бы спа-курорт с соляными ваннами. Возможно, Адель Давидовна Мерейнес стала бы оперной певицей. В конце концов, возможно, революционер «товарищ Артем» или, по-русски, Федорович Андреевич Сергеев, не умер бы в 1921 году так подозрительно быстро, Бахмут не стал бы в 1924 году Артемовском и девяносто лет не носил бы чужое имя… Возможно…
Сейчас имя городу типа «вернули». Но как-то не по-людски все произошло. И тогда, и сейчас. Тогда, в 1924 году, в городок пришла толпа «пролетариев». Поорала и решила – быть «мещанскому» Бахмуту «пролетарским» Артемовском! Поорали и ушли. Потом, в 2015 году во власть пришла другая толпа, на этот раз – националистов. Тоже поорала и решила – быть «москальському» Артемовску «нацiональносвiдомим» Бахмутом! А бахмутчан или артемовцев опять никто не спросил… Но «свiдомi», поорав, уйдут, а Бахмут продолжит жить, памятуя вечную истину: «Все пройдет и это тоже пройдет». История не знает сослагательного наклонения, но она продолжается…      


Архивные источники, литература и интернет-ресурсы

1. Анкета г. Бахмута с различными статистическими сведениям за 1907-1909 г.г. РГИАПб, ф.1290, оп.5, д.230
2. Ведомость о фабриках и заводах Екатеринославской губ. за 1890 г. РГИАПб, ф.20, оп.12, д.51
3. Ведомость о фабриках и заводах г. Бахмута за1892 г. РГИАПб, ф.1284, оп.233, л.239
4. Ведомость о состоянии пивоваренного завода С.Трахтерова в 1895 г. РГИАПб, ф.20, оп12, д.53
5. Ведомость о состоянии пивоваренного завода Торгового дома наследников А.Я.Абрамовича в 1895 г. РГИАПб, ф.20, оп.12, д.52
6. Ведомость о состоянии пряничных и конфетных заведений г. Бахмута в 1896 г. РГИАПб, ф.20, оп.12, д.54
7. Ведомость за 1896 г. о заводе восковых свечей С.А.Лобасова. РГИАПб, ф.20, оп.12, д.53
8. Ведомость за 1896 г. о салотопенном заводе С.А.Лобасова. РГИАПб, ф.20, оп.12, д.24
9. Ведомость за 1896 г. о чугунолитейном заводе Квельмса. РГИАПб, ф.20, оп.12, д.81
10. Вопросный листок о состоянии города, разосланный в связи с подготовкой Первой Всероссийской переписи населения 1897 г. РГИАПб, ф.1290, оп.11, д.612
11. Ведомость о состоянии водопровода г. Бахмута в 1896 г. РГИАПб, ф.30, оп.12, д.52
12. «Московские ведомости», 1897., №№ 55-57
13. «Южный край», 1881 г., 7/19 мая
14. Геометрический план г. Бахмута 1808 г. РГИАПб, ф.37, оп.63, д.279
15. Дело о рассмотрении в 1804-1806 г.г. в Горном департаменте вопроса о возобновлении солеварения в Бахмуте и Славянске. РГИАПб, ф.37, оп.25, д.76
16. Дело об отдаче в частное содержание Бахмутских и Славянских соляных источников. 1808-1826 г.г. РГИАПб, ф.37, оп.25, д.135
17. Дело о рассмотрении в Департаменте государственного хозяйства и публичных зданий МВД плана г.Бахмута. 1821-1824 г.г. РГИАПб, ф.1286, оп.3, д.162
18. Дело о рассмотрении в Департаменте государственного хозяйства и публичных зданий МВД отношения Новороссийского и Бессарабского генерал-губернатора о разрешении отступления от плана, утвержденного для г.Бахмута. 1829-1831 г.г. РГИАПб, ф.1286, оп.4, д.266
19. Дело о рассмотрении в Департаменте горных и соляных дел прошения министру путей сообщения. РГИАПб, ф.262, оп.1, д.2017
20. Дело об устройстве водопровода в Бахмуте. 1872-1879 г.г. РГИАПб, ф.1287, оп.20, д.815
21. Докладная записка бахмутского купца В.Ангелиди от 16 октября 1875 г. министру путей сообщения. РГИАПб, ф.262, оп.1, д.2017
22. Дело о рассмотрении в Сенате жалоба соседей бахмутского купца С.Трахтерова. 1886-1887 г.г. РГИАПб, ф.1341, оп.154, д.867
23. Дело о рассмотрении в Хозяйственном департаменте МВД жалобы жителей Бахмута по поводу строительства мещанином Французова паровой мельницы. 1891-1892 г.г. РГИАПб, ф.1287, он.41, д.206
24. Дело об учреждении «Бахмутского общества мукомольного дела». 1895-1901 г.г. РГИАПб, ф.22, оп.4, д.94
25. Дело об учреждении «Общества пиво-медоварения в Бахмуте». 1895-1912 г.г. РГИАПб, ф.22, оп.4, д.95
26. Дело об установлении в пользу доходов г.Бахмута сборов с товаров. РГИАПб, ф.1152, 1903 г., д. 140
27. Доказательство о городе Бахмута. 1723-1725 г.г. РГИАПб, ф.1343, оп.15, д.377
28. Журнал техническо-инспекторского комитета железных дорог МПС от 17 июня 1876 г. о проведении изысканий для строительства железной дороги через Бахмут. РГИАПб, ф.262, оп.1, д.2017
29. Журнал комитета министров об учреждении «Бахмутского общества мукомольного дела». РГИАПб, ф.1263, оп.2, д.5163
30. Описание атласа Новороссийской губернии. Бахмут и его уезд. 1799 г. РГВИА, №№ 18336, 11
31. Отчет Екатеринославского губернатора за 1845 г. РГИА, ф.1281, оп.4, 1845 г., д.63а
32. Отчет Екатеринославского губернатора за 1851 г. РГИА, ф.1281, оп1281, д.58
33. Отчет Екатеринославского губернатора за 1860 г. РГИА, ф.1281, оп.6, 1861 г., д.52
34. Отчет Екатеринославского губернатора за 1872 г. РГИА, ф.1284, оп.69, 1873 г., д.186
35. Отчет Екатеринославского губернатора за 1882 г. РГИА, ф.1284, оп.223, 1883 г., д.91
36. Отчет о деятельности Бахмутского музыкально-драматического Общества за 1910-1911 г.г. РГИАПб, ф.350, оп.187, 1912 г., д.12, ч.2
37. Пояснительная записка к проекту Никитовской ветки Северо-Донецкой железной дороги. 1911 г. РГИАПб, ф.350, оп.11, д.515
38. Представление Министерство финансов и Комитета министров об учреждении «Бахмутского Общества мукомольного дела». 1896 г. РГИАПб, ф.1263, оп.2, д.5194
39. Разрешение на беспошлинный ввоз из-за границы оборудования для водопровода в Бахмуте. 1875 г. РГИАПб, ф.40, оп.1, д.27
40. Смета доходов и расходов Бахмутской Горуправы за 1895 г. РГИАПб, ф.573, оп.30, д.1007
41. Смета доходов и расходов г.Бахмута за 1899 г. РГИАПб, ф.1288, оп.6, д.84
42. Статистические сведения о г.Бахмуте за 1872 г. РГИАПб, ф.1284, оп.69, 1873 г., д.186
43. Статистические сведения по фабрично-заводской промышленности для Высочайше утвержденной Комиссии по устройству Всероссийской художественно-промышленной выставки в Москве 1881 г. РГИАПб, ф.20, оп.12, д.55
44. ЦГАНХ Российской Федерации, ф.37, оп.1, д.1805
45. Винк Н. История города Бахмута-Артемовска. Машинопись. Фонды АГКМ
46. Гаевой Л. Краткое историко-географическое описание Бахмутского уезда. Бахмут, 1906, Машинописная копия. Фонды АГКМ
47. Дело Главного управления по делам местного хозяйства МВД об устройстве электрического освещения в Бахмуте. Фотокопия. Фонды АГКМ
48. Документы Акционерного общества «Доломит». Фонды АГКМ
49. Калашник А. Воспоминания. АГКМ
50. Калашник А. Исторический очерк. Фонды АГКМ
51. Кацель В. История Артемовского машиностроительного завода «Победа труда». Фонды АГКМ
52. Протоколы заседания Бахмутской Земской Управы. Фонды АГКМ
53. Полтавцева М. Воспоминания. Фонды АГКМ
54. Расчетная книга Брянцевского солерудника. 1916 г. АГКМ, и.н. 1182/ДД31
55. Сборник документов XIX века. Фонды АГКМ
56. Цепин Н. Жизнь и работа в Часовом Яре в дореволюционное время. Фонды АГКМ
57. Аксаков И. Исследования о торговле на украинских ярмарках. Ч.1, СПб, 1858
58. Анисимов Е. Россия в середине XVIII века // В борьбе за власть. М., 1988
59. Баклагина Р. Деятельность акционерных обществ в Донбассе во 2-й половине XIX века – начале XX вв., созданных с участием иностранного капитала // Летопись Донбасса, вып.1, Донецк, 1992
60. Борисенков Е., Пасецкий В. Рокот забытых бурь (вторая половина XIX века) // «Наука и жизнь», №9, 1987       
61. Борисенков Е., Пасецкий В. Рокот забытых бурь (первая половина XIX века) // «Наука и жизнь», №8, 1987
62. Борисенков Е., Пасецкий В. Тысячелетняя летопись необычайных явлений природы. М., 1988
63. Бурышкин П. Москва купеческая. М., 1990
64. Власова И., Шанский Д. Поселения // Очерки русской культуры XVIII века. Изд. МГУ, т.1, 1985
65. Вся Россия. 1912 г. Ч.1, СПб,1913
66. Географический словарь Максимовича и Шекатова. Ч.1, 1800 
67-68. Гессен Ю. История еврейского народа в России, ч.ч.1-2, Москва-Иерусалим, 1993
69. Городские поселения в Российской империи, т.2, СПб., 1861
70-71. Горшков В., Геращенко А. Соль земли Донецкой, ч.ч. 1-2, Донецк, 1992
72. Дружинина Е. Южная Украина в период кризиса феодализма 1825-1866 г.г. М., 1981
73. Дюма А. Из Парижа в Астрахань. // «Вокруг света», №6, 1991
74. Книга о Донбассе (Природа, люди, дела). Донецк. 1972
75. Ковалевский Е. Географическое образование Донецкого горного кряжа // «Горный журнал». СПб. 1825
76. Козлова Н., Тарловская В. Торговля // Очерки русской литературы XVIII века. Изд. МГУ, т.1, 1985
77-79. Корнилов А. Курс истории России XIX века. М., 1918
80. Курганов Г. Советы на Артемовщине между февралем и октябрем 1917 г. // «Летопись революции», №5, 1927
81. Лаврiв П. Iсторiя Пiвденно-Схiдноi Украiни. Львiв. 1992
82. Ленин В. Империализм, как высшая стадия капитализма. Соч., изд. 4-е, т.22
83. Ленин В. Развитие капитализма в России. Соч., изд. 4-е, т.3
84. Лященко В. Торгово-промышленное буржуазия Донбасса в 1861-1917 г.г. // Летопись Донбасса, вып. 1, Донецк, 1991
85. Лященко П. История народного хозяйства СССР. М., 1950
86. Марасимова Л. Пути и средства сообщения. // Очерки русской культуры XVIII века. Изд. МГУ, ч.1, 1985
87. Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами Генерального штаба. Екатеринославская губерния. (Сост. Генерального штаба капитана в.Павлович). СПб, 1862
88. Онуфриев В. Степ богата, а население бедствует // «Южный край», 6/1 марта 1881 г.
89. Описание границ и городов Азовской губернии 1775-1783 г.г. Издание Я.Новицкого. Александровск, 1910
90. Отчет Бахмутской городской Управы за 1896 г. Бахмут. 1897
91. Отчет Бахмутской городской Управы за 1899 г. Бахмут. 1900 г.
92. Оценка недвиживых имуществ г.Бахмута на 1908 г. Бахмут. 1909
93. Памятная книжка Екатеринославской губернии на 1864 г. Изд. Екатеринославского губерноского статистического комитета. 1864
  94. Полонська-Василенко Н. Iсторiя Украiни, т.2, К., 1993
95. Подов В. Открытие Донбасса. Луганск. 1991
96. Потолов С. Возникновение и развитие индустриального пролетариата 1861-1890 г.г. // История рабочих Донбасса. Т.1, К. 1981
97. Рабинович М. Город и городская жизнь // Очерки русской культуры XVIII века, Изд. МГУ., ч.4, 1990
98. Ривош Я. Время и вещи. М., 1990
99. www.dd-time.ru
100. Российское законодательство X-XX в.в., т.3, М., 1987
101. Россия. Краткое географическое описание нашего Отечества. Т.14, СПб., 1903
102. Статистические таблицы о состоянии городов Российской империи, Великого княжества Финляндского и Царства Польского, составленные статистическим отделением Совета МВД. СПб., 1842
103. Статистическое изображение городов и посадов Российской империи по 1825 г., составленное из официальных данных под руководством директора Департамента полиции тайного советника Шера. СПб., 1829
104. Струмилин С. Очерки экономической истории России. М., 1960
105. Татаринов С. Древний металл Восточной Украины. Артемовск, 1993
106. Топографическое описание доставшимся по мирному от Оттоманской порты во владение Российской империи землям. 1774 г. ЗООИД, 1868, т.7
107. Украiнська Радянська Енцiклопедiя, т.1, К., 1969   
108. Хромов П. Экономическое развитие России в XIX-XX веках. М., 1950
109. Эйдельман Н.Гран веков // В борьбе за власть. М., 1988
110. Энциклопедия. Под редакцией И.Колесникова. СПб., 1904
111. «Южный край» 27 февраля 1881 г.
112. Рейзен М. Автобиографические заметки. М., 1980
113. «Народная газета Бахмутского земства». №1-2, 20 января 1909 г.
114. «Народная газета Бахмутского земства». №3, 26 января 1909 г.
115. «Народная газета Бахмутского земства». №4-5, 12 февраля 1909 г.
116. «Народная газета Бахмутского земства». №6-7, 28 февраля 1909 г.
117. «Народная газета Бахмутского земства». №8, 9 марта 1909 г.
118. «Народная газета Бахмутского земства». №9, 16 марта 1909 г.
119. «Народная газета Бахмутского земства». №10-11, 23 марта 1909 г.
120. «Народная газета Бахмутского земства». №14, 13 апреля 1909 г.
121. «Народная газета Бахмутского земства». №17-18, 6 мая 1909 г.
122. «Народная газета Бахмутского земства». №22, 9 мая 1909 г.
123. «Народная газета Бахмутского земства». №28, 21 июля 1909 г.
124. «Народная газета Бахмутского земства». №32, 31 августа 1909 г.
125. «Народная газета Бахмутского земства». №37, 30 августа 1909 г.
126. «Народная газета Бахмутского земства». №38, 21 октября 1909 г.
127. «Народная газета Бахмутского земства». №39, 29 октября 1909 г.
128. «Народная газета Бахмутского земства». №43, 24 ноября 1909 г.
129. «Народная газета Бахмутского земства». №49, 29 декабря 1909 г.
130. «Екатеринославский листок», 6 июля 1883 г.
131. «Екатеринославский листок», 5 августа 1883 г.
132. Иванов Ю. Книга о водке. Смоленск. Изд. «Русич», 1995
133. Пирко В. Северное Приазовье в XVI-XVIII в.в. К., Изд. КМО ВО, 1988
134. Донбасс. Южный горно-промышленный район. Под ред. Э.С.Батенина. Изд. «Транснефть». НКПС, М., 1928
135. «Харьковские губернские ведомости», 5 сентября 1869 г.
136. Коцаренко Н. Город начинался с полустанка // «Бахмутский часопис» №5-6, 1996-1997 г.г.
137. «Народная газета Бахмутского земства». №9, 1912 г.
138. «Коммунист», 27 июля 1924 г.
139. Военно-статистическое обозрение Российской империи. Т.XI, ч.4, Екатеринославская губерния. СПб,  1850.
140. РГИА, ф.1288, оп.25, д.18
141. РГИА, ф.1284, оп.69, д.186.
  142. Wacznadze S. Of old forgotten far off things and battles long ago. London. Quiller Press Ltd. 1995 
143. Памятная книжка Екатеринославской губернии на 1867 г. Изд. Екатеринославского губернского статистического комитета, 1866
144. «Донецкое слово» №39, 1912 г.
145. http://forum.gp.dn.ua/memberlist.php?mode
146. tw1npeaks.blogstop.com
147. Журнал техническо-инспекторского комитета железных дорог МПС от 17 июня 1876 г. о проведении изысканий для строительства железной дороги через Бахмут. РГИА, ф. 262, оп. 1, д. 2017
148. Копыл А. Очерки экономики Бахмута. М., «Центр», 1995
149. Горлов И. Обозрение экономической статистики России. СПб, тип. Имп. Акад. наук, 1849
150. Смирнова Л., Платонова С., Керзум А. Химические производства Санкт-Петербурга в дореволюционный период. Проблемы современной экономики, № 2 (34), 2010
151. Водовозова Е. На заре жизни. Т.1, М., 1987
152. Татаринов С. От «черты оседлости» к Холокосту, Артемовск, 2003
153. www.nubo.ru>pavel_egorov/old_rus/dovgan.html
154. Горяшко А. Дедушка Сэм alexandragor.livjournal.com
155. Татаринов С., Федяев С. Штетл Бахмут – феномен еврейского народа в Донбассе. Историко-культурологический очерк. К., «Слово», 2013
156. Корнилов Д., Как пили в Юзовке. Infodon.org.ua               
         157. http://forum.gp.dn.ua/viewtopic.php?p=27744#wrap
            158. www.babushka.menu
159. Шталь А., Пьяный бунт // «Краматорская правда» от 6 июля 2013 г.
160. Копыл А. Бахмутский водопровод // «Былое», Артемовск, 1993, № 4–5
161. Копыл А. Аскаров Ю.  Артемовская городская типография: 125 лет. Артемовск, 1997
162. Копыл А. Из истории храмов Бахмута. Артемовск, 1993
163. Татаринов С., Тутова Н. Історія правосляв’я Донеччини. Артемовск. «Печатный двор», 2010
164. Роль немцев в развитии и модернизации хозяйства Донбасса в 18-начале 20 столетий. Istoki.org.ua
165. «Вперед», 13.04.2011, vpered-artemovsk.dn.ua         
166. Васильев А. «Проблески» в Бахмуте-Артемовске и в «Нашгороде» Б.Горбатова, http://www.cic-wsc.org
167. Сырников М. Пиво и полпиво, kare-I.livejournal.com
168. Памятная книжка Екатеринославской губернии на 1901 год. Екатеринослав, 1901
            169. Бойко Р. 115 лет автомобилю в Бахмуте
istok.org.ua
170. Зильбербранд М. Фотографы Бахмута. michaelz20.narod.ru
171. Зильбербранд М., Корнацкий И.  Опыт изучения истории провинциальной фотографии на примере уездного города Бахмута Екатеринославской губернии. www.rusalbom.ru
172. Татаринов С. Бахмутское купечество в системе земского самоуправления и модернизации экономики Донбасса (в XVIII – начале  XX столетий). Advances in techniques & technologies, 30.10.2013 Milan, Italy
173. «Народная газета Бахмутского земства», № 1, 1908г.
174. Сараева О. Культурно-просветительская деятельность земства Юга Украины: Анализ архивных источников. http://vestnik-rzi.com
175. http:// donpatriot.ru  25.10.1012, 22:24
176. «Народная Газета Бахмутского земства», 30 октября 1914 г.
177. Бровкин Л., Татаринов С., Шаталин А. История правоохранительных органов Бахмута-Артемовска,  Артемовск, 2007
178. Донесения уездного исправника о кражах и убийствах 1915г. Государственный архив Днепропетровской области, ф.11, оп.1, д.1302.
179. Татаринов С., Буров А. Роль земского движения в Донбассе в период 1-й Мировой войны: формы и методы деятельности, уроки. Science and Education a New Dimension. Humanities and Social Sciences, II (6), Issue: 36, 2014
180. «Народная газета Бахмутского земства», № 1, 1908 г.
181. «Народной газете Бахмутского земства», № 4. 1908 г.
182. Об открытии между Мариуполем и Бахмутом Екатеринославской губернии новой почтовой дороги (1856-1858 годы). Инвентарный номер: АГКМ-НВФ-1860
183. Орехова С. Земская почта Бахмутского уезда.  http://zemstvo.com
184. www.stambcollectors.ru
185. Татаринов С., Бондарцов Д. Начальное образование в Бахмутском уезде в XVIII – первой половине XIX столетий. www.dadashov.org.ua
186. amuz.at.ua Сайт Артемовского музыкального училища
187. Отчет Екатеринославского губернатора за 1892 г. РГИА, ф.1288, оп.25, д.18
188. artschool.ucoz.ua Сайт Артемовской школы искусств
189. Пядышев Д. Цены и жалования в России в начале XX века. www.talers.ru
190. Татаринов С., Тутова Н. Нариси історії самоврядування у Бахмуті та повіті. Артемівськ, 2008
191. «Народная газета Бахмутского земства», №10, 1915 г.
192. «Народная Газета Бахмутского земства», №18, 1915 г.
193. «Народная Газета Бахмутского земства», №8, 1915 г.
194. «Народная Газета Бахмутского земства», №11, 1915 г.
195. «Народная Газета Бахмутского земства», №8, 1915 г.
196. «Народная Газета Бахмутского земства», №30, 1915 г.
197. Справочная книга Екатеринославской губернии за 1916 год. Екатеринослав, 1915 г.
198. Копыл А. Бахмут, столица «Новой Америки», Артемовск, 1998
199. Третьяков К., Татаринов С. Истоки огнеупорной промышленности Украины. Артемовск, 2011
200. «Народная Газета Бахмутского земства», №3, 1915 г.
201. http://donbass.name Полицейские органы Бахмута
202. Книга оценки недвижимого имущества Бахмутского уезда за 1885 г. Бахмут. Тип. Чаусского, 1886 
203. Отчет Бахмутского уездного земского собрания за 1905 г. Бахмут. Тип. Чаусского, 1906
204. Отчет Бахмутского уездного земского собрания за 1893 г. Бахмут. Тип. Чаусского, 1894
205. Сараева О. Земства и борьба за трезвость в Донбассе (конец XIX – начало XX вв.)  www.viaevrasia.com
206. Степкин В. Пестеревы – владельцы Трудовского рудника. infodon.org.ua
207. Филевский П. Пребывание Императора Александра I в Таганроге и его смерть // История города Таганрога (1698-1898 г.г.) http://historic.ru
208. Гриненко В. Эпидемии в Бахмуте. «Артемовск–инфо». 11 октябрь 2009 г.
209. Фидченко О. Социальное и материальное положение российского и болгарского
духовенства конца XIX – начала XX веков.  www.online-science.ru  № 5, 2013 г., 10.10.2013 
210. Белявский Ф. Об обеспечении духовенства.  Петроград, Издание Издательского Совета при Святейшем Синоде, 1917.
211. Грекулов Е. Церковь, самодержавие, народ.  М., 1969.
212. Центральный исторический архив г. Москвы (ЦИАМ). ф. 371, оп. 2, д. 101
213. Татаринов С. Выдающиеся педагоги Бахмутского духовного училища. dadashov.org.ua214 // Виртуальный музей живописи, скульптуры и архитектуры, Бахмутское духовное училище, eme-russia.com. Автор: Leonadro Vo. | 2 апреля 2014
215. Записки генерал-фельдмаршала князя А.А.Прозоровского. М., 2004
216. Татаринов С. Бахмутское казачество. http:// pandia.ru
217. «Вперед–Тиждень», 8 августа 2012 г. http://vpered-artemovsk.dn.ua/note/4789 В войне 1812 года участвовали два генерала-бахмутчанина
218. Копыл А. Гербы Бахмута // «Былое», Артемовск, 1992, №3
219. Винклер П. Гербы городов Российской Империи, СПб, 1900 г.
220. Ленин В. Гонители земства и Аннибалы либерализма. ПСС. Т. 5.
221. Степкин В. Рутченко. infodon.org.ua
222. Феодосия Айвазовского – Записки крымского летописца. crimeahistor.livejournal.com
223. Фонтан Айвазовского в Феодосии. www. kvartiri-feodosii.ru


 
Список сокращений

АГКМ – Артемовский государственный краеведческий музей
ЗООИД – Записки Одесского Общества истории и древностей
РГВИА – Российский государственный военно-исторический архив
РГИАПб – Российский государственный исторический архив в С.-Петербурге
ЦГАНХ – Центральный государственный архив народного хозяйства