Мне моя рубашка...

    В прежнем рассказе повествовал о небольшом эпизоде, хотя и значительном, о жизни деда по отцовской линий. Сейчас рассказ о дедушке по материнской линий.
   
    -Слушай, Иван, поговорить с тобой хочу,-после очередной отбитой атаки белых подсел к Голендухину Гришка Кочетков.
    -Да не особо я желаю разговаривать. Видал, как наскочили. Едва живой остался.
    -Я сам чуть отбился. О том и хочу сказать. Мы не один месяц знаем друг друга, я к тебе давно приглядываюсь.
    -Чо-то ты за мной приглядываешься? Ну, чего приглядел?
    -Да ты не тушуйся. То и приглядел,-Гришка подсел ближе к Ивану, оглянулся, чтобы не услышал никто, и продолжил,-вот говоришь, едва живой остался. А не ровён час, убьют. Сколько ещё эта бойня продлится, ты знаешь? Вот и я тоже. Так на кой хрен это надо? Сдохнешь под пулями белых, до тридцати не дожив.
    -Но мы-то чего? Чего мы можем? Я не понял, ты к чему это?-оторопевший Иван посмотрел на Гришку, что же он скажет дальше.
    Кочетков оглянулся снова и почти шепотом сказал Голендухину:
    -Я предлагаю махнуть в Монголию. Граница вот она, рядом.
    -Гришка, но это...
    -Предательство, хочешь сказать? Ни хрена это не предательство. Кого мы защищаем, этих красных террористов большевиков? Сам видишь настроение наших ребят, половина бы разбежались по домам, кроме идиотов фанатиков, поверивших большевикам. У всех семьи, хозяйство, это ближе, чем все эти смертоубийства. Что нам война эта? На кой она сдалась? Подумай!
    -Да ты меня не агитируй, я согласен с тобой, если ты решил со мной об этом поговорить. Я сам бы хоть сегодня убежал и не воевал, пусть даже пешком. Но в Монголию?... Не, Гришка. я не могу.
    -Чо ты не можешь?
    -У меня дома жена, детишки.
    -Тьфу ты, чёрт, детишки у тебя. Я и забыл, ты ж говорил когда-то давно. Молчун чёртов, я-то на тебя рассчитывал. Тогда так: забудем наш разговор. Не было его. Понял? Ещё, чего доброго, до начальства дойдёт.
    -Насчёт этого не волнуйся, от меня никто не узнает,-поступай, как знаешь.
    Разговор Кочеткова встревожил Голендухина Ивана. Он сам не раз задумывался о происходящем в стране. И в самом деле, как надоела эта война! Бросить бы всё да бежать. Но куда? Эх, если бы не семья. Точно бы сбёг куда подальше. Кто придумал эту войну? Зачем и кому она нужна? Ведь жили нормально без неё. Почему воюем не один год уже? И с кем? Со своими русскими людьми. Убиваем своих же. Отчего так? Неужели из-за большевиков? Если б не они, может, и не убивали бы никого, и войны бы не было. Так всё сложно, ничего не понять.
    В тревожных раздумьях Иван забылся чутким сном в холодном окопе. В эту ночь белые не тревожили, со стороны начальства приказа наступать, тоже не поступало. В последнее время на этом участке фронта Красной армии приходилось отступать. Наступление, отступление, всё это здорово выматывало. Когда придёт конец всей неразберихе, никто не знал. Всем хотелось домой, особенно тем, у кого была семья.
    Утром рано всех подняли по тревоге. Нет, не отбивать атаку белых. Дежурный караула обнаружил ночью, под утро, отсутствие двух солдат. Доложил по рангу. Дошло до командира полка. Тот, в виду неотложных раздумий, решаемых для наступления, поручил разобраться командиру роты.
    Прибыв на участок, командир роты, капитан Верховодов, устроил взводным разнос:
    -Вы где, сучьи дети, были? Почему ничего не знали? Не поверю, что не знали. Не докладывали. Я сам чувствую настроение солдат. Знаю, что надоело воевать. Так давайте все разбежимся по домам. А кто тогда будет отвоёвывать новую Россию? Да, я вчерашний нищий, поверил в Советскую власть и буду до конца её поддерживать и защищать, пока живой. А присяга, чёрт возьми! Она тоже ничего не значит?
    -Товарищ капитан,-подал голос командир взвода, из которого сбежали двое солдат.
    -Молчи, Козлов, я с тобой отдельно поговорю. И не думай, что отделаешься просто так. Рядовым пойдёшь вместе со своими солдатами,-капитан был очень зол.
    -Воспитывать надо подчинённых, у нас не старая царская армия и землю, на которой живёшь, надо защищать. И мы со всей настойчивостью будем выявлять тех, кто не верит Советской власти и избавляться от них без сожаления. Усвойте это, без сожаления. Впредь приказываю обо всех настроениях солдат докладывать назамедлительно. Всем понятно?
    Закончил Верховодов коротко:
    -Все свободны. Козлов остаться.
    Когда все вышли из блиндажа, Верховодов подошёл вплотную к несчастному Козлову:
    -Ну, что скажешь в оправдание, командир? Да какой ты к такой-то матери командир? Молчи, ничего не хочу слушать. Виноват, так не оправдаешься. Я за тебя, сучий кот, ещё от командира полка получу. Выбирай наказание. Чего молчишь, мать твою?
    -Товарищ капитан...
    -Что "товарищ капитан"? Ты понимаешь ли, обрезок прошлого, что мы строим новую жизнь, новую жизнь для всего человечества, свободную жизнь, где все будут жить счастливо и так, как они сами захотят? Ты "Капитал" читал? Зачем спрашиваю? Темнота. Так вот, чтобы эта свободная жизнь наступила, мы должны сейчас её всеми средствами и способами отстаивать, вплоть до самых жёстких. Заруби себе на носу, Козлов, всеми средствами и способами. Дети наши точно будут жить счастливо, может даже нам приведётся. А сейчас я должен поставить перед командиром полка вопрос о твоём наказаний. Всё, свободен.

    -Лаврентьич, слышал, взводного-то нашего убрали,-подошёл к Ивану молодой солдат Алёшка Захаркин.
    -Ну, говори, чо знаешь,-Иван привык, что его многие молодые солдаты называли по отчеству.
    -Дак чо знаю. Всё из-за этих, Кочеткова да Шнуркова. Не поймали их, говорят, в Монголию убёгли. А ротный, сука большевистская, рази простит?
    -И где он теперь, Козлик наш?
    -Да хто его знает, услали куда-то подальше.
    -Жаль мужика, хороший командир был, зазря никого не наказывал. Ну, дай Бог, выживет. Мне видится, скоро кончится это братоубийство. Колчака до Байкала догнали, недалёк тот день, когда домой пойдём.
    -Да хорошо бы,-Алёшка задумался,-знаешь, Вань, у меня девчонка такая хорошая, люблю её, токо не знаю, дождётся ли, уж год не виделись.
    -Дождётся, Лёшка, обязательно дождётся, ты только верь в это. Всем обрыдла эта война, будь она проклята. Как-то ещё жить будем при новой власти? Вот скажи, тебе плохо жилось при царе?
    -Дак это, как сказать, Лаврентьич. Вроде неплохо, я ещё пацаном был. Но всегда хочется лучше.
    -Лучше всем хочется, это понятно. Вот говорят, мы воюем за лучшую жизнь. Не знаю, сомнения у меня,-Голендухин замолчал, задумавшись о своём,-вот послушай, как мы жили,-начал он рассказывать, разоткровенничавшись.
    -Жили мы не богато, что тут говорить. Сестра Гутя, я. У Гути ещё сестра двойняшка была, но она умерла в младенчестве, я её не помню. Родители занимались своим хозяйством, они были свободные люди уже, родились после отмены крепостного права. Ну, это знаешь, на бумаге отмена, на самом деле никакой свободы ещё долго не было. Тятька Лаврентий мне рассказывал, что он себя долго чувствовал подневольным. Всякие там выкупы, короче только в 5-м году, мне уж 12 было, отменили их, если ты помнишь. Была у нас коровка, куры были, чего не жить в деревне? Я в политику не лез никогда, плевать, чо у них там делается, мне своё хозяйство ближе. Когда семнадцатый наступил, будь он неладен, у меня уж двое пацанов было. Опять всё кувырком полетело. Война теперь эта. На кой она мне нужна?
    -Лаврентьич, я не ожидал от тебя такого. Ты ж всё отмалчиваешься, в себе всё держишь, ни с кем не откровенничаешь,-сказал Лёшка после услышанного от Голендухина,-ну и чего дальше?
    -А чего дальше? Говорю тебе, война эта сумасбродная, на которой мы счас находимся. Куда от неё денешься? А что говорю так, так нагорело уже. Нагорело и надоело.
    -Вань, ты знаешь, я тоже не думал, что пойду на какую-то войну. Когда большевики взяли власть, мне было всего пятнадцать.
    -Так ты чо, добровольцем пошёл, что ли? Ну, дурак ты, Лёшка!
    -А чо я могу? Эта агитация. Советскую власть надо защищать, кругом враги. Я поверил в это. Это здесь, послушав всех, я понял всё.
    -Тебе восемнадцать есть?
    -Ещё нет. Но скоро будет.
    -А присягу принимал?
    -Принимал.
    -Ну тогда дурак ты полный. Воюй до конца. И моли Бога, чтобы живой остался.
    -Лаврентьич, я не хочу ничего. Вот они ушли, может, правда надо было с ними? Как быть-то скажи?
    -Да чо я тебе могу сказать, Лёшка? Я сам ничего не знаю. Мне тоже счас мило бы дома быть возле жёнки своей, за титьки ейны держаться. Подневольные мы. Тьфу, как всегда, видимо, были.
    Красная армия продолжала гнать интервентов на Восток. В начале февраля Колчака расстреляли на берегу небольшой речушки , спустили в прорубь. Его армии больше нет, а разрозненные войска не представляют большой угрозы. Но с ними тоже надо кончать. Голендухин Иван надеялся в скором времени ехать домой на Урал. И неожиданно, возможно, к счастью, его подстрелили в атаке. Не тяжело, но в госпиталь он попал. Это его спасло от дальнейших военных действий и, может быть,
 от смерти. Остался живой. Пролечившись два месяца, был отправлен домой.
    На этом рассказ мой можно бы и закончить. В дополнение добавлю несколько строк.
    Через пять лет после возвращения с войны у Ивана родился сын Виктор, ещё через два года сын Михаил. Вскоре от туберкулёза умирает его жена. Он берёт в жёны женщину с двумя детьми. Она рожает ему дочь Галю и через пять лет сына Сашу.
    Галя стала моей матерью.
                2012