Интервью

Я прошу его сесть и представиться.

— Да ты ж меня знаешь! — восклицает мой гость, не спеша устраиваться в кресле. — Как не знать? Скажи, я здесь лишь по твоему приглашению и для того чтобы толкать важнейшие речи? Для чего мне называть свое имя?

Интервью, говорю я. Чтобы его прочли другие люди.

Мой гость заметно выпрямился, словно невидимые читатели могли его сейчас разглядеть, и откинул с лица мешающие дреды. Преобразился весь.

— Отлично, записывай. — велел он мне. — Мое имя Чеграва. Чеграва Терн.

Он наконец садится, подпирает подбородок ладонью и склоняется ближе ко мне. Внимательно следит за моими руками, успеваю ли я печатать.

Не волнуйся, я пишу быстро.

— И мне двадцать шесть, к слову. Как я выгляжу? Соответствует?

Отвечаю что нет, и он надменно фыркает, выпрямляясь.

Поехали дальше. Расскажешь про себя? Так, пару слов.

Его глаза загораются, словно подсвечиваются изнутри. Он ждал этого вопроса.

— О, моя хорошая, разумеется. Как-то давно я понял одну вещь — я вижу язык духов, слышу его не так, как другие. Да-да, я смотрел на их мир, на небо, и в танцах лучей я видел их слова. Не синтаксис, семантика. Не структура, а понимание! Именно это подтолкнуло меня сделать невероятное, конечно же. Иначе было бы невозможно.

Ты о пробуждении Луны?

— Я о пробуждении Луны — отозвался мой гость эхом и вскочил с кресла, стал расхаживать передо мной, активно жестикулируя в такт словам. — Нам говорили, что спит она непробудным сном, ха! Нечего верить фантазиям тех, кто не способен менять мир вокруг себя.

И поэтому ты попробовал?

— Отчего ж не попробовать? — Он даже фыркнул возмущенно и восторженно. — Но опустим подробности. Бьер и Куку знают, как я это сделал, а остальным знать не обязательно. Пускай для них — и для тебя — это остается загадочной загадкой.

Он невысокий и юркий, нарядный и цветной, как его тотем. Петух.

Им ты, конечно же, рассказал сразу?

— Поэтапно. Мы спорили на предмет творчества позднего спиритизма, я разбил тарелку, Бьер разбил кулак, а Куку отчего-то взбеленился и чуть не избил нас обоих. Я их отвлек зажигательной речью, знаешь, с цветными обертками слов и красивыми оборотами. И кофе им сделал, а заодно рассказал, как выглядит мир духовный и слова духов в нем. Да и увлекся как-то.

Смотрю, ты любишь увлекаться.

Мой гость затормозил и задумался.

— Увлекаться?

Речами зажигательными.

— Речами? – вторил он мне, обдумывая уже не мои слова. И резко пощелкал пальцами над ухом, прогоняя наваждение чужого шепота. Как иначе, четырнадцать тотемов — четырнадцать личностей, которые всегда не прочь дать совет.

Продолжим.

Скажи мне, Чеграва, наверно многим интересно. Вы с Асбьером и Гилой…

— Вместе. Да. — он посмотрел мне в глаза и заулыбался высокомерно, но по-доброму. — Партнеры, любовники, семья, зови как хочешь. Бьер наша опора, я наше сердце, Куку наша душа. Я бы именно такие роли нам отвел. И да, предвосхищая твой вопрос — я их люблю, они любят меня и друг друга, и у нас все хорошо. — он интонацией поставил точку и впился в меня взглядом, нависая над монитором и глядя как я печатаю его слова.

Ладно. Хорошо. В это я больше не лезу (он тут так печально и наигранно вздохнул, словно я разрушила его мечты и надежды одним плевком в душу), лучше поинтересуюсь — чем ты увлекаешься?

— Однажды я выращивал жимолость. Мне нравится цвет и листья, и целый месяц я жил на плантациях. Говоря точнее — сосредоточенно решал внутремировые проблемы личного масштаба и вгрызался в рефлексию. А жимолость на то и растение, чтобы медленно вытягивать дурь из мыслей.

Он довольно и мечтательно потянулся за трубкой и раскурил ее. Запустил пару колец в потолок.

— Я писал. Писал дурно и небрежно, пробовал в современный стиль, пробовал в классику и пытался рифмовать. Я конечно хорош в этом, но мне стало скучно. Я писал о том, что видел, что помню, что хочу и что придумал — душно и лениво, и пользы мне не принесло, равно как и сильного удовольствия. А потом навернулся и перебил себе оба запястья, расстроился и бросил бессмысленное занятие.

Могу предположить, что ты и рисованием занимался?

Мой гость посверкал темными глазами, прячась в дыму трубки. Помолчал, театрально вздохнул и развел руками.

— Разумеется. Разумеется, я как-то раз всецело увлекся рисованием! В 017, или 016, или похожем году была моя выставка. Я изобразил краски, которые видел во сне, и продал множество картин. – он выждал еще пару мгновений и сокрушенно покачал головой. – Не мое это, совершенно не мое.

Я не спрашиваю почему, и он разочарованно закатил глаза. Помахал рукой, намекая на продолжение нашей беседы.

Хорошо, давай другой вопрос. Что ты ненавидишь?

— Какое громкое слово! Ненавижу глупость. И кожуру яблок. Не могу решить, что я ненавижу сильнее. – Чеграва хитро улыбнулся. Теперь он решил ломать трагедию и не отвечать на мои вопросы.

Поняла, это бесполезно. Тогда последний вопрос, договорились?

— Да-да.

Какая твоя главная цель?

Мой гость выпрямился и небрежно отмахнулся от вопроса.

— Никогда не отпускать то, что я держу в руках.

Он рассмеялся и встал с кресла.

На сегодня хватит, говорю ему я. Как-нибудь продолжим. И Чеграва, пригласишь ко мне Гилу?