Странствия по утраченной Родине. День седьмой

        12 июля

       Белёвский край не пересыщен промышленностью, по сути, её здесь нет вовсе.  Это места спокойного и щедрого земледелия: поля за Окой да яблоневые сады на подъезде   к городу. До революции Белёв славился своими монастырями и храмами. Ровесник Москвы, он имел статус кафедрального ( епархиального).  До наших дней сохранилось только девять храмов из тридцати и всего лишь два их них  к девяностому году были действующими приходами.
       Прогулявшись утром по  исторической части города, точнее, по развалинам её,  мы приуныли. Оказалось, действительно, Белёв лучше рассматривать издали или созерцать окрестности  с высокого  холма над Окой.   
       Пытались представить себе  старинный кафедральный Белёв и не могли. Щемяще-жалкие остовы куполов Спасо-Преображенского собора, полуразрушенные, заросшие сорной травой стены монастырей, обезглавленные храмы,  монастырские подворья, осквернённые покосившимися хибарками, сараюшками, кучами мусора. Кругом битый красный кирпич из старинной кладки.  Стены храмов,  тоже красные, нагие, как будто кожу с останков ободрали. Только на старых фотографиях в музее Белёвские храмы  светлые, чистые, белокаменные, сияют на солнце купола и кресты.
         Вид с городского холма остался почти тем же.  Чистый воздух и ясная погода позволяли взгляду лететь на десятки километров, в Заокские дали. Только здесь можно было забыть о беспощадном времени, о разломах  истории, о войнах и социальных катастрофах, изувечивших сказочный, патриархальный Белёв.
         И всё же мы верили, возродиться  церковная жизнь, не может не возродиться, достойное, намоленное, что ни говори, место, веками намоленное. Именно сюда после закрытия монастырей  Тульской и Калужской областей перебрались их насельники во множестве, кто по своей воле,  кто  высланный "революционными" властями. Все тяжести изгнания после первого ареста разделил со своей паствой и последний настоятель Оптиной пустыни, преподобный Исаакий. К нему в Белев приезжали его духовные чада. Память о тех монахах и подвижниках Оптинских чтут здесь до сих пор.  Прийдут новые монахи, восстановят обители, потянутся паломники,  восстанет, обновится  город.         
         Белёвцы  пришлись нам очень по душе. Хороший народ,  не заносчивый, отзывчивый. Принимали нас радушно, возможно, семейный состав нашей маленькой экспедиции вызывал симпатию,   внушал  желание гостеприимствовать и помогать. Особенно привечали белёвцы   десятилетнего отважного путешественника, Женю. 
      А еще понравился  Белёв своими точками питания. Готовили здесь по-домашнему, насыпали с горой, наливали до краёв.
        После полудня  с городом мы распрощались. Последний взгляд с городского холма. Последняя фотография – и в путь дальний. К Одоеву. С горки на горку, кляня холмистый, тяжкий для безмоторных средств передвижения рельеф, двигались мы по шоссе, не пересыщенном автомобилями.  Холмы в густых лесах, холмы возделанные, пшеничные поля, яблоневые сады убегали вдаль. Дорога петляла, редкие облака  не заслоняли солнце.  Колёса наших велосипедов, где могли, мерили высоту и крутизну этих холмов, ноги напряжённо крутили педали, не везде с высотой справляясь. Тогда расстояния оценивали сами ноги.  С небольшими передышками проехали по одометру (измерителю растояния, прикреплённому на колесе мужнина велосипеда) сорок два километра .  С пешим ходом и все пятьдесят, наверное.
        К пяти вечера добрались до Одоева. Городок улыбнулся нам сразу чистотой и пригожестью. Очень зелёный, много цветов возле домов. Прямая улица привела на центральную площадь с гостиницей Упа.  Раз приехали, надо селиться.  Поселились без проблем.  Типичный провинциальный постоялый двор. Номер без удобств, комнатка под удобства есть, а самих удобств нет. Зато было куда определить велосипеды.
       В местном кинотеатре крутили «Курьер» Шахназарова. Мы его как раз пропустили в Харькове.  С удовольствием отсмотрели, прониклись. После сеанса сын пошёл в гостиницу, читать Рабле, а мы с мужем решили побродить по вечернему Одоеву, странно безлюдному, несмотря на не такое уж позднее время прохожих на улицах почти не увидели.  Пустынность городка почему-то навела нас на  давнишний, нескончаемый спор о жизни в провинции.  Началось с того, что наши оценки, наше отношение к Одоеву резко не совпадали. До сих пор мы синхронистично принимали всё увиденное,  впечатлялись, удивлялись, огорчались и радовались   в мирном согласии.
        - Заштатный городишко, - вздохнул муж – девять вечера, а на улицах пустота, все по домам, у телевизоров. Да и куда тут пойти вечером.
          -  Зато автомобили не чадят, светофоры и реклама закату не мешают, - возразила я.
         - Представляешь, как уныло здесь осенью, – продолжал гнуть своё  муж.
         - Несуетно, – поправила его я. –  Здесь всё  можно успеть, не то, что в большом городе. Слова «некогда», "недосуг" и « когда-нибудь" "потом» всегда ключевые в харьковской жизни.  Ты не боишься, что в «некогда» попадает самое главное и там усыхает, а «потом» никогда не наступает.
         - Ритм жизни защищает от ненужных самокопаний – уверенно донёс муж,  хоть и прописную, но выстраданную им самим истину.   
        -  Не самокопаний, а самопознания и проникновения в души тех, с кем жизнь свела, - опять уточнила я.
         -  В большом городе всегда найдёшь себе дело по душе, а тут, чем время занять. Тоска, - продолжал сокрушаться муж.
          - Зрелища, вечеринки, карьера, – всё это лишь отвлекает от главного.
          - А что главное? - спросил муж, как будто заранее не предполагал, что я отвечу. Ведь спор-то был старый.
           -  Духовный потенциал. Он должен  возрастать.  Но вот вопрос, как сохранить до старости свежесть восприятия, интерес к жизни.  Душа перетрудится в борьбе с суетой, а разум погрязнет в мусоре ненужной информации, - терпеливо объяснила я. – Нам бы успеть переварить накопленное,  остановить процесс злокачественного перерождения душевной тонкости  в скепсис, непосредственности в изломанность, а здорового романтизма в романтизм надрывный.
          - Не уверен, долго ли ты продержишься без филармонических концертов, без выставок и книг.
          - Книги можно привезти с собой. В провинции как раз есть время их читать.
          - А друзей тоже с собой привезёшь? С кем тут общаться?
          - Уверена, в старинных русских провинциальных городках интересных, светлых людей много, их концентрация выше, чем в большом городе. Духовность – не только  в среде обитания, она внутреннее наше богатство.
           - Всё своё ношу с собой, усмехнулся муж. -  А как быть с красотой, с искусством, наконец,  эстетические потребности чем будешь удовлетворять?
           - Потребность в красоте и совершенстве вполне восполнит природа. Смотри, какой дивный вечер.
И действительно, вечер стоял тихий,  теплый, розово-серебристый, успокоительно прекрасный.  По летнему длинный вечер, в такой по светлу можно гулять часов до десяти. Успеем дойти до реки.
           По дороге к Упе встретился  храм, красного кирпича,  явно действующий.  Ограда, клумбы, лавочки, - всё было с любовью обихожено. Церковь Троицы Живоначальной, прочли мы на табличке. И расписание богослужений рядом.
        - Вот тебе и духовное место, - заметила я мужу. 
          Зона человеческих владений мягко переходила в  вечные, независимые владения природы. Улица вывела к парку над высоким речным склоном. И тут мы оба застыли заворожённые. Явленная нам картина оказалась главным аргументом в мою пользу.
          Извилистая Упа,  петляя, терялась в лесных далях. На противоположном не далёком берегу, в густых травах,  дивный белокаменный храм  в псково-новгородском стиле - совершенство русский, северной архитектуры. Одинокий храм  на пустынном бреге.
         Далёкие дымки рыбацких костров улетали в розовеющую вечернюю зарю. И такая тишина, такой покой кругом! Благодать сошла на наши души, спор сам собой иссяк, и умиротворённые, мы отправились в гостиницу, где нас ждал слегка оголодавший и сонный   Женя. 
      

«Житие преподобномученика Исаакия»

В 1932 году снова арест и осуждение «за незаконную валютную операцию», ибо о. Исаакий был арестован при покупке иконы. Снова тюрьма. После пяти месяцев заключения власти предложили 67-летнему архимандриту покинуть Белев. Он знал о тысячах мученических смертей своих собратьев по вере, но твердо решил до конца оставаться верным своей участи: «От креста своего не побегу».
      1937 год, запомнившийся миллионами казней, был на исходе. Но в самом конце его архимандрит Исаакий был опять арестован вместе с Белевским епископом Никитой, четырьмя священниками, одиннадцатью монашествующими и тремя мирянами. Владыке Никите, как старшему, было предъявлено обвинение в том, что он, «являясь организатором и руководителем подпольного монастыря, систематически давал установку монашествующему элементу и духовенству о проповеди контрреволюционной деятельности среди населения и распространении явно провокационных слухов о сошествии на землю антихриста, приближающейся войне и гибели существующего советского строя». Мучители добивались от арестованных признания в предъявленных ложных обвинениях. Но поскольку они молчали, как Иисус перед Пилатом, то заключенных подвергли жестоким пыткам. Пять человек не выдержали и подписали протоколы, подтверждающие их «контрреволюционную деятельность». О. Исаакий на все отвечал: «В состав подпольного монастыря не входил, антисоветской деятельностью не занимался». В душе же молился за врагов, ибо «не ведали, что творят». Из Белева обвиняемых перевели в Тулу. 30 декабря 1937 года «тройка» вынесла всем приговор — расстрел. 8 января 1938 года на Собор Пресвятой Богородицы приговор был приведен в исполнение.

      В Тесницких лагерях под Тулой, на 162-м километре Симферопольского шоссе, в лесу тайно были похоронены тела новомучеников. Верующие люди знали и всегда чтили это святое место.

                История князей Одоевских

      Впервые Одоев упоминается в Новгородской летописи в 1380 году в связи с Куликовской битвой. На помощь татарам шли войска литовского князя Ягайло. По дороге они попытались взять штурмом Одоевскую крепость и были задержаны ее защитниками на три дня. А тем временем пришла весть о разгроме орды Мамая, и войско Ягайло вернулось домой, так и не дойдя до Куликова поля.

Княжеский род Одоевских пошел от династии Рюриковичей, от черниговского князя Михаила Всеволодовича, замученного в 1246 г. и причисленного к лику святых.  Внук его, князь Роман Семенович Новосильский перенес столицу княжества из Новосиля в Одоев и стал первым удельным князем Одоевским. Находясь на рубеже литовских и русских владений, Одоев не раз становился ареной военных столкновений и переходил из рук в руки. 20 мая 1407 года город был захвачен и сожжен литовцами. Подчиняясь силе, одоевцы признали свое подданство великому князю литовскому Витовту, но 90 лет спустя, по договору, заключенному в 1494 году между Московским государством и Литвой, Одоевское княжество отошло к Москве.

На пологом правом берегу Упы, напротив Одоевской крепости, в середине XVI века был построен Анастасов монастырь. Сначала деревянный, во второй половине XVII века он становится каменным. В 1669-1675 годах в монастыре строится жемчужина тульского зодчества - Богородице-Рождественская церковь. Монастырь просуществовал до второй половины XVIII века, поддерживаемый вкладами прихожан - и богатыми, и самыми простыми. "Дал мерина кара да коровы", "Дал скатерть одиннадцать локтей", "Дал две кипы хмеля" - такие вот записи сохранились во "Вкладной книге" монастыря. Красавица-церковь стоит до наших дней. В 1971 году начали ее реставрировать, но скоро работы остановились - до лучших времен, которые (так хочется верить!) когда-нибудь наступят.

В XVI-XVII веках из рода князей Одоевских вышли 13 бояр, но уже при Иване Грозном их потомки навсегда покинули город - после смерти замученного по царскому указу Никиты Романовича Одоевского. Перестав быть центром княжества, город постепенно приходит в упадок. В "дозоре" 1645 года о нем говорится: "В Одоеве город ветх, на городе и на башне верхов нет, мост городовой и обламы сгнили и в приход воинских людей к Одоеву по тому городовому мосту наряды устроить и колья и каменья наготовить и людям стоять нельзя. В городе же воды нет. А для воды сделан был из города к Упе реке тайник, и тот тайник сгнил и завалился. Острог в многих местах погнил, да около острога ров засорился и частник (частокол. - Л. С.) и надолбы сгнили. Да острожных две башни от рва вода подмыла..."
Конец рода князей Одоевских известен, в энциклопедии (БСЭ) названа его точная дата - 27 февраля 1869 года, день смерти одного из интереснейших представителей русской культуры, князя Владимира Федоровича Одоевского. Для одних - он писатель, детский и взрослый, называемый часто "русским Гофманом", для других - историк и теоретик музыки, для третьих - философ, автор "Русских ночей", русских мыслей.