Тонкая линия, плывущая по реке 1

1

В это общежитие они, будущие строители, ходили иногда на танцы. Здесь был просторный вестибюль, актовый зал.  В зале и шел новогодний концерт.
На сцене стояла светловолосая девчонка в розовом платье. Она пела старинный романс. Голос у неё был не очень сильный, но приятный, а главное – она  хорошо им владела, артистично держалась.

- Неплохо поет девчонка, - сказал Михаил. Петька пожал плечами и кивнул: да, мол, неплохо, если тебе так хочется, но лично ему это, в общем, безразлично. Петька сидел со своей Наташей, и ему, видно, не хотелось восхищаться разными артистками сцены. Но Наташа услышала и сказала:

- Ага, хорошо поет. Это Ольга. Она во всех концертах участвует. Но у неё есть парень! – Наташа шутливо погрозила пальцем.

- Учту, - улыбнулся Михаил.

Когда после концерта в разукрашенном по-новогоднему вестибюле начались танцы, он нашел глазами Ольгу и наблюдал за нею. Танцевала она с разными партнерами. А где же парень, который у неё «есть»? Михаил переместился поближе, и когда объявили очередной танец, направился её пригласить. Опоздал.

Но вот наконец ему повезло. Танцевала она так же хорошо, как и пела, но приняла приглашение, словно сделала одолжение. «Надоели вы мне все», - было написано на её лице. Танцевали молча. Михаил искал и не находил, о чем с нею заговорить, а  когда закончилась музыка, сказал:

- Я к вам больше, наверное, не дотолплюсь, а мне так хотелось  поблагодарить вас за песню. Спасибо. – Они дошли уже до места, и это «спасибо» относилось теперь и к песне, и к танцу.

Михаил вернулся к своим, и Наташа покачала головой:

- А ведь я тебя предупреждала.

- Я больше не буду, - сказал Михаил. – Честное слово. – И это была правда, приглашать Ольгу он больше не собирался.

Новогодний бал шумел, гремел, танцы сменялись аттракционами, и Михаил с Петькой выиграли несколько копеечных призов под бурный восторг Наташи. Михаил танцевал с разными девушками, благо их было больше, чем ребят.

Но вот объявили дамское танго, и он увидел перед собой Ольгу.

- Если гора не идет к Магомету…

- Так я смотрю, Магомету некогда и вгору глянуть от усердного  внимания благоверных.

- Не преувеличивайте. – Она была почти на голову ниже его, и Михаил удивился, какие у неё длинные ресницы. При разговоре Ольга машинально отдалялась, чтобы не так высоко задирать голову. Кажется, в этот вечер ей было не очень весело.

- Не люблю Новый год, - сказала она.

- Как можно не любить Новый год? По-моему, это самый красивый праздник.

- Красивый – конечно. Но никогда так не чувствуешь, что стал старше ещё на целый год. – Она взмахнула ресницами, и он снова подумал, какие они длинные. А может, у всех такие? Он как-то никогда не обращал на это внимания.

- Про годы думать вроде рано.

- А вам не страшно, что вы будете старым?

- Нет, - сказал Михаил. – Это когда ещё будет? А может, и вообще не будет. – Он действительно об этом не думал и был удивлен, что это волнует её. И впервые попробовал представить себя старым, седым или лысым, но у него ничего не получилось, и он только рассмеялся.

- Почему вы смеётесь?

- Попробовал представить… вас (это ему пришло в последний момент) старой.

- И что?
- Не смог.
Она улыбнулась.

- Значит, у вас плохо развито воображение.
- И слава богу.

Над головой висели бумажные гирлянды, взрывались хлопушки, через весь зал летели разноцветные ленточки. Некоторые пары пытались танцевать, выделывая замысловатые па, но было тесно. Одна такая пара врезалась в них, парень с виноватой улыбкой извинился и повёл свою спутницу как все: шаг вперед, шаг в сторону…

- Вы в этом общежитии? – спросил Михаил.

- Нет, всем места не хватает, я на квартире. Но здесь недалеко.

После танца Михаил хотел увести её на прежнее место, но Ольга остановилась там, где закончилась музыка.

И они продолжали танцевать вдвоем.

***
Тихо падали снежные хлопья, и на улице было  светло от фонарей, снега. Ольга вынула из кармана руку и подставила под снег. На ладошку   одна за другой упали две снежинки и быстро, одна за другой, растаяли…

- Провожая вас, я, наверное, рискую  жизнью?
- Почему? – будто не поняла Ольга.
- Мне сказали, что у вас есть парень.
- А вы что, боитесь?
- Помирать-то  рановато…

Ольга улыбнулась и несколько шагов прошла молча.

- Есть, - просто сказала она. – Сейчас он уехал домой, у него что-то с матерью. – Взглянула не него снизу вверх и взяла под руку.

Михаил воспринял это как благодарность за вечер и извинение, что на большее ему рассчитывать  не следует. Он шел и чувствовал её совершенно лишнюю руку, которая  только стесняла его движения. Они свернули во двор трехэтажного дома, и Ольга остановилась у подъезда.

- Ну вот. Здесь я живу. – Она посмотрела на  окна. – Моя хозяйка ещё не спит.

- Новый год…

Ольга кивнула: да Новый год…  Вздохнула и подставила теперь уже обе ладони под снег.

- Спасибо, что проводили.

- Не за что.  Пусть этот год будет для вас счастливым. - Михаил улыбнулся и добавил: - И не переживайте, что постарели.

А в следующее мгновение он уже стоял один и смутно припоминал, как Ольга  поцеловала его в щеку и убежала. Он не успел ни задержать её, ни даже слова сказать. Он вошел в освещенный подъезд и услышал где-то вверху  стук закрывшейся двери.  Потом вернулся, посмотрел на окна, надеясь, что в одном из них появится её лицо, не дождался, и пошел, оглядываясь, со двора.

Заканчивался первый день нового   1959 года.

***

Ольга  встретила Юрия в коридоре института, куда пришла  на консультацию, и ещё издали поняла, что он всё знает, хотя Юрий подошел и поздоровался как обычно.Его поездка к родителям затянулась, Ольга не видела его две недели.

- Как мать? - спросила она.

- Всё обошлось, спасибо. А как ты?

Юрий не увидел в её глазах никакого смущения, подумал, что люди, как  всегда, делают из мухи слона и, чтобы сразу покончить с такой мелочью, добавил с улыбкой:

- А то, говорят, тут какой-то строитель…  пристроился.

Ольга вспыхнула.

- Ты выбирай выражения! – сказала она и ушла в аудиторию.

Обычно они сидели вместе за одним и тем же столом, и Юрий с удовлетворением отметил, что Ольга на том же месте. Она углубилась в конспект, и когда он сел рядом, продолжала читать. «Сердится», - улыбнулся Юрий.

Ольга же, хоть и смотрела в тетрадь, не видела в ней ничего. В голове был полнейший сумбур. Увидев в коридоре Юрия, его уверенную походку, решительные, с затаенной иронией глаза, она поняла, что этот человек по-прежнему ей дорог. И ещё она знала, что никакой   двусмысленности  её положения Юрий не потерпит. Либо так, либо так. Но ей не хотелось терять и Михаила, к которому она за две недели успела привязаться. Ольга понимала, что это ненормально, что так быть не должно, но так было. Она вошла в аудиторию и села на свое место. Открыла конспект и ждала, придет Юрий или нет. Он пришел, и она обрадовалась, хотя виду не подала: она обиделась, и пусть он это знает. Ей во что бы то ни стало надо избежать сегодня  всяких объяснений, вечером у неё встреча с Михаилом, и тогда всё станет ясно. О чем она будет говорить с Михаилом и что станет ясно – об этом она не имела никакого представления. Но какой-то разговор должен состояться. Или она останется с Михаилом и тогда всё скажет завтра Юрию, или  сегодняшний вечер с Михаилом станет последним.

Консультация началась, преподаватель что-то рассказывал о ценах, сверхнормативных остатках, а Ольга с ужасом думала о том, что вот закончится  консультация и ей надо будет как-то вести себя с Юрием; и не могла ничего придумать.

А Юрий был спокоен. Он живо участвовал во всём происходящем, задавал преподавателю вопросы, изредка посматривал на Ольгу, стараясь определить, сердится она или перестала. Он ждал окончания консультации,  чтобы взять Ольгу под руку, сказать: «Ну не дуйся, чего ты?» - и пойти с ней куда-нибудь в город.

Время шло, консультация  продолжалась уже целый час и  в любую минуту могла закончиться, а Ольга так ничего и не придумала. У неё даже немного разболелась голова, и она потёрла лоб ладонью. И уже  когда опускалась рука, вдруг поняла, что это как раз то, что нужно. У неё болит голова! Поставив локти на стол, Ольга опустила голову на ладони и закрыла глаза. Голова болеть сразу перестала, но от радости за счастливую мысль, от стыда за такую ложь она покраснела и дышала глубоко и часто.

- Что с тобой? – услышала она участливый голос Юрия.

Ольга с трудом приподняла голову, и на её лице  выразилось страдание.

- Ужасно болит голова, - сказала она и  снова прислонилась к ладоням. – Прямо невозможно… - Ольга и сама удивилась и своим страдальческим движениям, и  немощному голосу, она и не подозревала в себе таких способностей. На неё уже обратили внимание соседи, и кто-то сказал: «Надо на воздух».

- Я провожу тебя, - прикоснулся к её плечу Юрий.

- Нет, я сама. Нехорошо… - указала она слабым движением  руки и глаз на преподавателя. – Я сама. – И медленно, как и положено больному человеку, вышла из аудитории.

В коридоре Ольга ускорила шаг, спустилась по ступенькам на первый этаж и медленно, больной  походкой зашла в раздевалку, где вечно сидела с рукодельем тётя Паша.

- Это, девонька, погода такая, - и кивнула на окошко, за которым низко висело свинцовое небо.  – У меня ноги прямо выламывает. Да тебе помочь, что ли?

- Нет, тётя Паша, я сама.

Ольга вышла на улицу, снова удивилась своему притворству, но теперь уже не расстроилась, а улыбнулась. Перед тётей Пашей можно было так и не притворяться, но ничего. И ей подумалось, что из неё, видно, могла бы выйти неплохая актриса; ведь они же, актрисы, играют и больных, и влюблённых. Почему же ей нельзя? Тем более, что жизнь, как сказал один умный человек, - тоже театр, просто большой театр. Эта мысль о жизни как большом театре, которую она раньше слышала, но поняла только теперь, окончательно её успокоила и реабилитировала перед своей совестью. На сцену, разыгранную в аудитории,  она теперь смотрела не со стыдом, а чуть ли не с гордостью.

До встречи с Михаилом было ещё далеко, и она отправилась домой. Хозяйка уговорила выпить таблетку аспирина и велела лежать. Но Ольга сказала. Что сходит в поликлинику, а потом, наверное, съездит к родственникам ( у неё в городе жила двоюродная сестра), так что вернется поздно, а может и заночует там.

- Так что не переживайте, Нина Павловна. Спасибо за лекарство.
- Хотя бы чаю попей, - сказала хозяйка.
- Не хочется.
- Конечно, не хочется. Когда болеешь – ничего не хочется. Так ведь надо!
- Нет, я пойду.

Ольга знала, что после консультации Юрий обязательно прибежит к ней и боялась, что он застанет её здесь. Поэтому и таблетка, и весь разговор с хозяйкой были в расчете на Юрия.  Он заходил сюда не раз, Нина Павловна его хорошо знает и всё ему, конечно, передаст.

Она вышла из подъезда, с опаской взглянула в ту сторону, откуда мог показаться Юрий,  и пошла в обратном направлении, где не было риска встретить знакомых.
Короткий зимний день кончался, в окнах зажигались огни, сверху опускались редкие снежинки. Ольга шла по тротуару и думала. Сегодня  жизнь повернулась к ней какой-то новой гранью, и всё это надо осмыслить. Она вдруг поняла, что является вполне взрослым человеком, что нет больше той смешливой легкомысленной девчонки, какой она была до сих пор. Через несколько месяцев  госэкзамены,  диплом, работа. Самостоятельная жизнь. А что это такое? Сколько она себя помнит, всегда стремилась поскорее вырасти и  стать взрослым человеком. Она только и слышала: ты ещё маленькая, тебе нельзя, вот когда станешь на ноги – тогда другое дело. И все люди делились в её представлении на два неравноправных лагеря: больших и маленьких. Большим можно всё, маленьким – ничего. И ей хотелось поскорее стать большой. Сначала закончить  школу, а потом и «стать на ноги».

И вот она, можно сказать, «на ногах». Она большая, ей всё можно. Но что же ей можно?  Ольга вглядывалась в себя, ворошила свой жизненный опыт, но ничего такого, к чему так стоило стремиться, не  видела. У неё было чувство человека, который долго карабкался на вершину, наконец  достиг её, но увидел, что это вовсе  не вершина, а уступ, закрывший вершину, которая ещё так далеко и высоко, что неизвестно, хватит ли сил до неё добраться. И она поняла, что главное право, которое у неё теперь есть, это право самой заботиться о себе и самой определять, что можно, а что нельзя.

С этой минуты она перестала завидовать взрослым,  и совсем по-иному, с любовью и нежностью вспоминала своё детство и юность. Но это она поймёт потом, через много лет, а пока что её волновали совершенно конкретные проблемы, которые впервые поставила перед нею жизнь, как перед взрослым человеком.

Ольга не могла уверенно сказать, хочет ли замуж. Скорее всего она смотрела на это , как на некую необходимость или даже неизбежность: как на годы, которые летят  - хочешь ты или не хочешь. Все выходят замуж – значит, выйдет и она. Особой тяги к детям Ольга не чувствовала, с людьми сходилась легко, и семейное гнёздышко  ей иногда если и представлялось, то очень смутно и в неопределённом будущем. Но так она думала раньше, если думала вообще; подобные мысли её практически не занимали, и теперь она знала почему: за неё думали другие. А теперь она «большая», ей «всё можно», а значит и думать надо самой.

Ольга бродила по улице и думала. Она шла по самому краю тротуара, чтобы не мешать ни встречным прохожим, ни тем, кто её обгонял, а вернее – чтобы ей никто не мешал. Она сейчас не участвует в жизни, а обдумывает её; я вам не мешаю, и вы мне не мешайте, дайте сосредоточиться.

Небо потемнело, снег пошел гуще, и пролетавшие у фонарей снежинки напоминали мотыльков. Ольга посмотрела на незнакомые дома, остановилась и повернула в обратную сторону.

Так хочет она замуж или не хочет? Ольга улыбнулась беспардонности этого вопроса. Перед её глазами возникли и Михаил, и Юрий, она попробовала  представить кого-то из них своим мужем, покраснела и выругала себя: «Вот дура!» А вообще девчонки, наверное, правы, что стараются выйти на последнем курсе замуж. Во-первых, двадцать два года – это не восемнадцать, в таком возрасте уже не всякая и на танцы пойдет. Во-вторых, неизвестно ещё куда попадёшь; может, в такую дыру, где не то что про танцы, а и про туфли забудешь – придется шлёпать по грязи в резиновых сапогах. Нет, девчонки правы, и она будет просто дурой, если не воспользуется такой возможностью.

Ольга посмотрела на часы. До встречи с Михаилом оставалось ещё больше часа, и она снова повернула назад. Ей нравилась эта тихая улочка, где почти не было ни машин, ни людей. Но теперь, решив вопрос о замужестве, Ольга невольно всматривалась в редкие пары, стараясь определить: это муж и жена или только собираются? Вот обогнала её  высокая пара, она чуть сзади, что-то там у неё случилось с сапожком, ага, замок барахлит, девушка остановилась, нагнулась. «Ну подожди, что ты летишь!» Он тоже остановился и ждет с  недовольным видом. Это, конечно, супруги, - решила Ольга и подумала:  неужели и у них будет так с Михаилом?  «С Михаилом? Почему именно с Михаилом?»

Навстречу шли, не торопясь, солидный мужчина лет сорока и примерно такого же возраста женщина. Ольга сначала подумала, что это супружеская пара, но когда они подошли ближе, она по интонации их тихих голосов, пытливому взгляду женщины, растерянной улыбке мужчины,  сделавшей его похожим на большого ребенка, поняла, что это не так, и ей стало смешно при виде этих пожилых влюбленных.

Пара прошла, и Ольга снова вернулась к своим мыслям. Сегодняшний вечер должен всё определить. С Михаилом они встречались уже две недели. И откуда он взялся, этот Михаил! Не подошел бы тогда со своей благодарностью  – и ничего бы не было. И она бы не мучилась. Тогда, в новогодний вечер, её задело, что он больше не пытался её пригласить, хотя она всё время помнила  и благодарность за песню, и это «не дотолплюсь». И решила немного развлечься, покружить парню голову, чувствуя себя в полной безопасности благодаря незримому  присутствию Юрия.  Но уже в первый вечер она поняла, что защита непрочна и безопасность весьма относительна. Её импульсивный поцелуй у подъезда был искренним, без всякой игры.

С Юрием было всё в общем ясно. Он любил её ровной, надёжной любовью и видел в будущем своей женой. Он уже не раз заводил разговор о  их совместной жизни после окончания института, но она только отшучивалась. Юрий нравился своей уверенностью, казалось, что для него нет неясных вопросов, он хорошо знает, чего хочет от жизни и своего добьется. С таким человеком – как за каменной стеной. Похоже, он не сомневался, что и с Ольгой всё ясно, и никуда она от него не денется.

Но это её и пугало. Будучи по натуре лидером, заводилой, она натолкнулась в Юрии на другую волю, которая не только не подчинялась, но грозила подчинить её. А она сама была бойцом, сама была «каменной стеной». И каким-то шестым чувством смутно понимала, что они не пара. Ей не нужна каменная стена; семья, где каждый хочет быть главным, - это не семья, а двуглавый змей…

И всё-таки ей было жалко Юрия, с которым она будто прощалась.

***
Впереди был  длинный  вечер, и ей хотелось хоть немного посидеть, отдохнуть. Лучше всего для этого подходило кино. Но в ближайшем  кинотеатре можно было встретить сокурсников, и Ольга предложила:

- Давай сядем на троллейбус и поедем в центр, посмотрим какой-нибудь фильм.

Троллейбус был полупустой, и Ольга сладко опустилась на  сидение. Молодец тот, кто придумал и этот троллейбус, и эти мягкие, удобные сидения. Она склонила голову Михаилу на плечо и закрыла глаза. Ей было хорошо, уютно, так бы всю  жизнь и ехала. Водитель, наверное, был опытный, машина плавно останавливалась и так же плавно трогалась, слегка покачиваясь на рессорах. Она не знала, сколько остановок ехать ещё и загадала: если их будет не меньше десяти, то её мужем будет Михаил. Троллейбус остановился, и она загнула в кармане мизинец левой руки. Потом второй, третий…  На пятой остановке, сжав кулачок, Ольга с трудом подняла отяжелевшие веки. Теперь ей надо было загибать пальцы правой руки, продетой под руку Михаила. Она осторожно высвободила её  и тоже засунула в карман. Её глаза были закрыты, но она видела снег: он мелькал за окном косыми белыми линиями. Но вот эти линии начали утолщаться, стали круглыми и оказалось, что это не снег, а ромашки. Много-много ромашек. Они были везде: на земле, в воздухе, и никогда она не видела столько ромашек. Одна ромашка коснулась её щеки…

- Вставай, соня. Сейчас выходим.

Ольга открыла глаза.

- А сколько мы проехали остановок? – Она пошевелила пальцами правой руки, где так и не успела загнуть ни одного пальца.

- Каких остановок? Сейчас будет «Победа». Или поедем в «Родину»?

-Всё равно. Нет, в «Родину»! – Она так решила, чтобы проехать ещё несколько остановок, но тут же подумала, что они, видно, в зачет пойти не могут.

- Выспалась?

- А мне снились ромашки. Много-много ромашек.
- Погадать не успела?
- О чём? – насторожилась Ольга.
- О чём-нибудь. Если бы ромашки увидел я, да ещё зимой, никогда бы не упустил такой возможности.
- Не догадалась, - облегченно вздохнула Ольга, поняв, что знать  о её гадании по остановкам он не может.

Даже минутный сон приободрил её, и та малолюдная улица, где она копалась в своих мыслях ещё час назад, была теперь далёкой, словно в другой жизни. Когда они  вошла в просторное фойе кинотеатра и она увидела буфет, ей очень захотелось есть.

Михаил взял бутербродов, ситро, и они присели за столик. Ольга ела и разглядывала  на стенах знаменитых актёров и актрис.  Ей снова подумалось, что мог бы, наверное, висеть и её портрет. Она вспомнила, как нередко видела в фильмах фальшивую игру, но считала, что актрисе лучше знать, как играть,  но теперь поняла, что права была она, Ольга, а фальшь есть фальшь. И решила, что сегодняшний фильм будет смотреть с этой новой для неё точки зрения.

- А ты почему не ешь?
- Так я недавно был в столовой.

- Всё равно ешь!- грозно приказала Ольга. – Будешь толстый и красивый!  Это мне мама так в детстве говорила. Ешь, говорит, будешь толстой и красивой… - Ольга вздохнула.  -  А что «ешь»? Есть-то было нечего, только закончилась война. Я была, - она подняла перед собой палец, - как спичка.  Но ты всё-таки ешь, не бойся, не будешь толстый.

- Ты - больше дела, меньше слов. Прозвенел уже второй звонок.

- Не волнуйся, я с собой заберу. Ещё просить будешь, а я не дам. В столовой он был…

Зазвенел третий звонок. Ольга завернула два оставшихся бутерброда в бумагу и положила в карман.

- Вот так. А тебе не дам.

- Жадина, -  сказал Михаил. – И дети твои будут жадные.

Журнал был про спорт, а фильм про любовь. Ольга вспомнила своё намерение следить за игрой актеров и  старалась не отвлекаться. Фильм был вроде неплохой, и к игре  актёров особых замечаний не было, но люди, которых они играли, были какими-то странными, одномерными, как на плакатах. Положительный герой был красивый внешне и правильный внутри, шел широкой столбовой дорогой без страха и сомнения, а если в чем и сомневался, так только в любви своей спутницы, шагавшей  этой же дорогой в некотором отдалении. Любовь к нему спутницы была видна невооруженным глазом и дураку, однако умный и правильный герой в этом здорово сомневался  и всё время переживал, заглушая свою тревогу  высокопроизводительным трудом…

А ежели герой был отрицательный, то не успевал он ещё рта открыть, а зритель уже знал: это сволочь и демагог. Или прогульщик. В жизни Ольга таких людей не встречала. Она с улыбкой смотрела на бушевавшие страсти и с замиранием сердца  слушала красивые, щемящие душу песни, стараясь запомнить и мелодию, и слова. В песнях было всё,  как в жизни, и даже ещё лучше.

Михаил, видно, воспринимал фильм так же, это она чувствовала по его руке – мёртвой во время киношных  разговоров и стискивавшей её ладошку,  когда  звучала песня. От этого и песня, и Михаил нравились ей ещё больше.

Но что у него на уме? Чем, например, объяснить его такую сдержанность? Он, конечно, немного застенчив, но не настолько же, чтобы не обнять любимую девушку? Она, правда, сама пресекла его попытки, но какая же девушка разрешает!  Самому соображать надо. «И вообще, - с обидой думала она, - он со мной ведет себя, как с товарищем».

Кроме женской обиды в ней нарастало нетерпение бойца, каковым она была по натуре. Той сильной воли и уверенности, которая пугала её в Юрии, у Михаила она не видела. «Нет, он не каменная стена, и это хорошо», - подумала она, освобождая свою занемевшую руку.

С экрана мажорно звучала музыка, герой и героиня перестали наконец терзаться, и руки их соединились… Конец фильма.

- Вот так. Поняла? – засмеялся Михаил, когда зажегся свет.
- Учись! – сказала Ольга.

На улице падал тот же снег.
- А не  пойти ли нам пешком? Говорят, ходить – полезно.
- А  бутерброд дашь?
- И не подумаю.

В троллейбус действительно заходить не хотелось.
- Песни были хорошие, правда?
- Песни  хорошие,- согласился Михаил.

Возле универмага Ольга предложила:
- Давай  зайдем  посмотрим.
- А что там смотреть?
- Так  просто. Я люблю смотреть.
Михаил пожал плечами:  пожалуйста.

На первом этаже продавали телевизоры. Они только появились, и возле них всегда  собиралась толпа – посмотреть, поудивляться  чудо-технике. Несколько телевизоров были включены, и они тоже постояли, посмотрели. Потом Ольга потащила его вдоль прилавков. Казалось, её интересовало буквально всё, но особенно притягивала посуда. Она показывала ему различные сервизы, объясняла, где они производятся, какие фабрики особенно знамениты. Называла и зарубежные фирмы.

- Откуда ты всё это знаешь?

- Мы же изучаем, - удивилась Ольга. - А я и вообще интересуюсь. Люблю красивые вещи. Может, потому, что у меня никогда ничего не было…

Михаил не любил заглядываться на прилавки, если не собирался что-то покупать, и сначала с улыбкой смотрел на её такой глобальный интерес  к самым различным и вроде бы ненужным вещам. Он совсем забыл, что она будущий торговый работник, и всякая экскурсия  по магазинам – это, должно быть, как практическое занятие. Когда же это понял, то впервые обратил внимание, какое у неё простенькое и старенькое пальтишко. И он перестал улыбаться и с горькой жалостью и нежностью смотрел на то, как она хоть в мыслях владеет  тем, чего не могла  да и не может иметь наяву.

Так они обошли все этажи и снова спустились  на  улицу.
- Коль нет цветов среди зимы, так и мечтать о них не надо. Да?
- Ну почему. Помечтать-то можно, - сказал Михаил.
- А ты любишь мечтать?
- Не знаю. Все, наверное, мечтают.
 - А читать книги любишь?
Михаил засмеялся.
- Давай так: сядем где-нибудь, ты возьмёшь ручку, бумагу и учинишь допрос по всей форме.
- А мне хочется знать, что ты любишь, а что не любишь. Ты же никогда ничего не рассказываешь, одни шуточки у тебя. Несерьёзный ты какой-то. А я хочу знать, что ты любишь.

Ей действительно хотелось знать о Михаиле больше, а он рассказывать о себе не любил.  Да и не умел интересно рассказывать. Вот Ольга умеет, а ему бог такого таланта не дал.

- Чего замолчал, кавалер?
- Серьёзным стал.  Опять не так?
- Нарочно, да?
- Да ничего не нарочно. Ну, хочешь, я расскажу тебе свою автобиографию?
- Расскажи.

Он начал рассказывать. Точно так же, как она была написала при поступлении в институт. На одной страничке.
- Всё?
- Всё. Ничего не утаил.  Что ещё можно добавить…  А, вот что можно добавить:  на пятом курсе я познакомился  с одной девушкой, но оказалось, что у неё есть парень. Такая вот незадача.
- Хорошая хоть девушка?
- Девушка ничего. Кстати, хорошо поёт.
- И что ты решил?
- А что я могу решить?
- Как что? За счастье, говорят, надо бороться.
- С кем же прикажешь бороться, с девушкой?
 - Ну… всё-таки руки опускать, наверное, не надо?
- Но и распускать руки она не разрешает.
Ольга засмеялась.
- Строгая, значит?
- Ужасно строгая.
- Я не пойму, - сказала Ольга. – Эта девушка как же: и с тем парнем встречается , и с тобой?
- Видишь ли, это не совсем так. Дело в том, что тот парень, которого она любит, куда-то временно уехал, а ей, видно, скучно, вот она и…

Ольгу кольнула эта последняя фраза, она ждала, что Михаил скажет ещё, но он молчал.

- А может, она не любит того парня? – сказала Ольга, и ей не понравился свой голос.
- Этого я не знаю, но она мне сама  про него сказала.

Тихо падал снег, гуляющих  было очень много, в такой вечер никому не хотелось сидеть дома.

- И всё-таки непонятно, как девушка может встречаться сразу с двумя?
- Я же говорю: его нет, и сейчас она встречается только со мной. Какая ты непонятливая!

- Но он же приедет? Тогда что?
- Ну, тогда… всё, наверно.
- Она уйдет и тебе не будет обидно? У тебя гордость какая-нибудь есть?
- Ты рассуждаешь, как маленькая. Гордость… Что я ей скажу? Бросай своего друга и будь со мной, потому что я, видите ли, лучше? Ты даёшь! Гордость… Вот если бы у меня не было гордости, я бы, наверное, так и сказал. А так…

Ольга несколько шагов прошла молча.
- Я думаю, она просто тебе не нравится.
- Ну, об этом не тебе судить.

Михаил не хотел говорить о своей любви даже в таком замаскированном виде. Он вообще избегал этого слова, и ни одной девушке ещё его не говорил, хотя нравились ему многие. Он считал это слово святым – таким, которое произносят, может быть, один раз в жизни, единственному человеку, шепотом. В своё время Михаила очень поразили слова, кажется, Назанского  из  повести Куприна «Поединок». Этот Назанский  (он теперь точно не помнил ни фамилию, ни дословного текста)  с большой убеждённостью говорил, что в любви, как и в музыке, поэзии, есть свои вершины, достичь которых не каждому дано.  Музыкантов много, а Бетховен один! Михаил тогда впервые задумался об этом чувстве и попытался  определить своё место в ряду «музыкантов». В Бетховены он не метил, об этом не могло быть и речи, но его огорчала та мысль, что он, может быть, даже и не музыкант вообще. Вот ему и та нравилась, и другая, и третья – какая же это любовь? Огорчение завело его ещё дальше: он даже начал сомневаться в наличии у себя «музыкального» слуха. Он огляделся вокруг.  У ребят, которых он знал, в общем было то же самое. Это его успокоило, хотя он понимал, что это ровно ничего не доказывает; вернее, доказывает  лишь то, что все они тоже не Бетховены. А вообще с этой любовью никакой ясности. Достижения в музыке, литературе обнародуются, есть критики, которые хвалят или ругают. В любви же – сам себе судья. Но как судить о том, что не с чем сравнить? И каждый считает, что любил, любит или, по крайней мере, способен любить. А на каком основании? А с другой стороны, где они, эти Бетховены? Правда, на курсе есть два-три парня, которые тенью бродят за своими подругами, так над ними все подтрунивают. Ничего не ясно.

Поэтому Михаил и не хотел говорить никаких  слов о любви. Ольгу он любил  (или нравилась, он не знал, как будет правильно) больше, чем кого-либо до неё, но все предыдущие чувства со временем проходили (некоторые девушки о них даже не знали), не исключено, что и это пройдет.  Время покажет, а торопиться ему некуда.
И потом – пусть эта Ольга не хитрит!  У неё есть парень – пусть сама с ним и разбирается. И нечего задавать ему наводящие вопросы. Он готов и очень хочет продолжать с нею встречи, но не просить же об этом!

- Дай один бутерброд.
- Не заслуживаешь, - сказала Ольга. Она провела по парапету рукой и слепила снежок. Легонько подбрасывала его и ловила.  – Не за-слу-жи-ва-ешь.
- Души у тебя нет.
- Тебе нужна душа или бутерброд?
- Упаду сейчас от голода и умру – что будешь делать?
- Помяну раба божия Михаила бутербродами.
- Вот. Даже на рюмку пожалеешь. Подруга, называется.

У своего дома Ольга вытащила из кармана бутерброды и протянула один Михаилу.
- А, заговорила-таки совесть?
- Ешь. Будешь толстый и красивый.
- От этого бутерброда?
- Он волшебный.

Михаилу не хотелось расставаться так холодно. Он шагнул к Ольге, но она отстранилась.
- Завтра на прежнем месте?
- Не знаю, - сказала она. – Завтра у меня дел много… - И ушла в подъезд.
- Я буду тебя ждать!

Ольга ничего не ответила.

***
Нина Павловна жила в двухкомнатной квартире одна. Муж её погиб на войне, она осталась с двумя детьми, и пока их воспитывала, ставила на ноги, не заметила, как постарела. После войны у неё была возможность выйти замуж, но она не могла себе представить, как это дети  будут называть папой чужого человека, а не настоящего отца, который весело смотрел со стены с довоенного, потом увеличенного, снимка. Старшая, Катя, закончила  институт и жила теперь с мужем в этом же городе. А когда младшего, Вову, призвали в армию, ей стало совсем неуютно  в опустевшей гулкой квартире. Тогда-то она и решила взять студентку, которой оказалась Ольга.

Квартирантка ей сразу понравилась  за простоту, веселый нрав, аккуратность. У неё был не только идеальный порядок в комнате, но она как-то сумела преобразить и всю квартиру. Посоветовала переставить немудрёную мебель, что-то перевесила, что-то переложила – и хозяйка только  удивлялась, как квартира принимает совершенно другой вид.

Нина Павловна нередко задерживалась на работе по  общественным делам, иногда заезжала к дочери, где уже появился любимый  внук, но когда бы ни возвращалась, в квартире был полный порядок: полы блестели, посуда вымыта, а то и ужин готов. К Ольге она относилась, как к дочери.

Надев очки, Нина Павловна сидела в кресле и читала книгу. Книга была не очень интересной, и она поглядывала на часы, ждала, когда придет Ольга. Её всё не было, и Нина Павловна подумала, что она, видно, осталась ночевать у сестры. А может, приехала, да с Юрой гуляет, дай бог, чтоб у них всё было хорошо, такой самостоятельный парень, просто повезло девчонке. И она вздохнула, вспомнив свои молодые годы. Потом перевела взгляд с портрета мужа на страницу, но строки теперь были размыты, и она отложила книгу. Уже хотела ложиться спать, когда пришла Ольга.

- Вы ещё не спите?- сказала она, снимая пальто.- О, сколько снега нанесла. Я сейчас подотру. Такая хорошая погода на улице…

- А я думала, ты уже не придешь. Не надо  подтирать, высохнет. Заночуешь, думаю, у сестры. Да ещё болеешь. А ты приехала. Ну и молодец. Чаю сейчас попьём. Небось озябла в своём пальтишке-то… - И Нина Павловна пошла ставить чайник.

«Почему она ничего не говорит о Юрии? Неужели не приходил?»

- А Юра не приходил?

- Приходил, как же! Два раза приходил, - откликнулась хозяйка из кухни, а потом пришла в зал. – Вот только ты ушла, и он является. Ну, я ему рассказала, как и что, и он побежал за тобой в поликлинику. А тебя, значит, там  уже не было. Пришел он ещё вечером. Подумал, говорит, что ты, может, уже приехала. Нету, говорю, раздевайся, Юра, садись, скоро, наверно, вернётся. Ой! – Нина Павловна засмеялась. – В карты мы с ним играли! Всё ждал тебя, час, как ушел. Какой хороший парень: умный, самостоятельный, держись, дочка, за него.

Нина Павловна пошла посмотреть за чайником, а когда вернулась, то увидела, что Ольга сидит на диване и плачет. Да так странно плачет: сидит, будто каменная, смотрит куда-то в угол, а слёзы текут, текут…

- Да что с тобой, Оля? – Нина Павловна присела  с ней рядом, и Ольга уткнулась ей в плечо и разрыдалась. – Господи, да что ж это, успокойся, Оля…- Хозяйка скользнула взглядом по её фигуре: да нет, ничего не видно. А хотя бы и так, что же страшного? Последний курс, а Юра её любит. Она гладила Ольгу по вздрагивающим плечам и говорила: - Ну, поплачь, поплачь, ничего…

Так они просидели несколько минут, и Ольга  постепенно успокоилась, стала вытирать слёзы, а Нина Павловна вспомнила про чайник. Он выкипел не весь, и она сделала свежую заварку, положила на стол сливочное масло, магазинный пирог и снова  вернулась в зал. Ольга посмотрела на Нину Павловну, и её губы скривились то ли в виноватой улыбке, то ли она снова  хотела заплакать.

- Ну ладно, ладно. Мы, бабы, горазды на слёзы. Поплакала и хватит. Идем. Я свежего чаю сделала, пирог  у меня сегодня вкусный, я им и Юру угощала, пойдем. – И обняв её за плечи, проводила в кухню. - Вот сюда садись и будем пить чай. Чай – он от всех болезней.

- От моей болезни не поможет, - устало сказала Ольга.

- Помо-ожет. Не чай поможет, так сама себе поможешь, когда выпьешь чаю.

Пили молча. Ольга была благодарна хозяйке, что та ни о чем не расспрашивает. Но она знала, что всё расскажет сама. За сегодняшний день было столько пережито и передумано, что голова казалась шаром, который вот-вот лопнет, если не передать хоть часть своих мыслей кому-то другому.

- Нету больше Юры, - сказала Ольга.

-Как это нету? – испугалась Нина Павловна, подумав, что с Юрой что-то случилось. – А где ж  он?

- Он теперь сам по себе, а я сама по себе. – И Ольга почувствовала, как в её голове уменьшилось напряжение и стало легче.

- Погоди, погоди, я что-то не пойму тебя. Поссорились, что ли?

Ольга покачала головой.

- Завтра поссоримся… - На её лице появилась та же гримаса грустной улыбки и боли. Она посмотрела в непонимающие глаза хозяйки. – Я, тётя  Нина, полюбила другого человека.

- Ах ты беда какая! Да как же это?
- Так вот… Сама не знаю.

- Да кто ж он такой? И когда ты успела? Что это за любовь такая? – пошла в наступление хозяйка. – Что-то ты, девка, не то говоришь.

- То, тётя Нина. А кто он такой… - И Ольга спокойно, без эмоций стала рассказывать, как они познакомились, как стали встречаться.
Нина Павловна слушала, но слушала как-то нетерпеливо; всё, что рассказывала эта глупая девчонка, было незначительным и уж никак не стоило того, чтобы бросать такого парня, как Юра. Просто какое-то затмение вышло у девки – и больше ничего. Ей даже слушать не хотелось эти никчемушные бредни.

- А что же говорит Юра? – не выдержала она.

- Юра ещё ничего не знает. Завтра скажу ему.

- Я тебе скажу!  Ишь, что надумала. Скажет она.  Ты уже не ребенок и должна понимать: хороший человек – это счастье  на всю  жизнь. Скажет она…  Это тебе не платье – одно снял, другое надел. А Юра любит тебя. И ты его любишь. – Нина Павловна совсем забыла  про этот главный аргумент и повторила с убежденностью: - И ты же его любишь! Человек он серьезный,  жениться на тебе хочет, умный, самостоятельный – будешь за ним, как за каменной стеной. Ты очнись!

- Ой, тётя Нина, эта каменная стена…

- Ты слушай меня, дуру. Я век прожила и всяких людей видела. А в твоем возрасте очень легко обмануться. Увидишь попугая с золотыми перьями и подумаешь:  райская птица. Ты и думать не смей! От добра  добра не ищут. – Хозяйку пронзила одна мысль, и она заглянула Ольге в глаза: - Или что? Может, у вас далеко зашло? С этим новым?

- Да ничего, тётя Нина, не зашло. Мы даже не целовались.

- Вот те раз! – Хозяйка подалась  назад, и её живот и груди затряслись в беззвучном смехе. – О чем же ты говоришь? Он хоть любит тебя?
- Не знаю.

Нина Павловна покачала головой.

- Ой, девка, девка, напужала ты меня… Я думала, у вас там  что. А у вас ничего. Вот и хорошо. Ходили сегодня в кино с ним, говоришь? И на здоровье. А теперь ляжешь в кроватку, хорошо выспишься, а завтра самой всё это смешным будет.
         
(Продолжение следует)