Собаке и честь собачья

По перрону шумного вокзала, перекладывая с одной руки в другую тяжёлую сумку, за незнакомым пожилым мужчиной, потихоньку, следовала деревенская женщина. Она за ним следила.

"Неужели это он? Да он, конечно, кто же ещё?" - коленки её подгибались, всё тело тряслось, но она упрямо всё шла и шла вперёд. А перед глазами, из прошлого, возникала картина, страшная и кровавая.

Ей было всего шестнадцать лет, когда немцы, её и ещё многих односельчан, взяли в плен и собирались отправить на работы в Германию. Как сейчас она помнит тот день, когда их пригнали на площадь, окружили автоматчиками с лающими, срывающимися с поводка овчарками, и грубо, как какой-то хлам, загружали в подъехавшие грузовики. Среди фашистов и этот был. Она его запомнила.

Тогда всё так страшно воспринималось, что свой же, не иноземец, а стреляет в людей и всячески способствует врагу.
Рядом с нею стояли мужики из их деревни и между собой говорили о нём, а она всё слышала. Будто зовут его Фёдором Волковым, а немцы называли его Чёрным Волком. И было за что. Убивал своих же земляков налево и направо, рука не дрогнет, если и дитё какое подвернётся, и для него эти действия являлись лучшим развлечением -  наблюдать страдания других.

После войны его искали, но след давно простыл. Говорили, что подался в Германию, а куда потом, никто не ведает.

"А может я ошиблась? Может, это честный гражданин, мужественно сражавшийся с врагом, а я напрасно наговариваю на человека? Как потом прощения вымолить? У ветерана ведь навсегда осадок в душе останется. Мало ли похожих людей? Например, у нас в деревне... Дед Николашка и его ровесник дед Кузьма, ну, как братья-близнецы, а они даже не однофамильцы.
Нет-нет, я не могла ошибиться. Вот фашиста, ни одного в лицо не запомнила, а этого... Как же так, жил до войны со всеми, наверное, трудился, семью имел, дышал нашим воздухом, а пришли они и он в их лагерь перебрался. Что заставило?
Ой, сумка тяжёлая, руки отрываются, совсем не поспеваю, а надо хорошенько во всём разобраться.
Да он это, он! Ишь, как от милиционера морду воротит и на людей зыркает из-под бровей, даже не смотрит, а прощупывает каждого, вроде знакомые лица выискивает."

Но её-то не узнает. Как узнаешь того, кого никогда не видел? В тот день он прошёл мимо, с группой немцев, и особенно их, столпившихся и испуганных, не рассматривал, а вот её память на века его запечатлела, даже появившиеся борода с усами не помеха.

И вдруг, как будто что-то почувствовав, мужчина резко обернулся, а она и вид сделать, будто он ей безразличен, не успела. Только побледнела. Он тоже насторожился.

-   Тебе чего?  -  глухо спросил мужчина, озираясь по сторонам.

-   Да я... Да мне плохо... Помогите, что-то с сердцем...  -  и женщина, закатив глаза, театрально пошатнулась, готовая упасть.

Его глаза сразу подобрели, он выронил свой чемоданчик и кинулся к ней, чтобы предотвратить падение.

-   Люди,  -  остановил он спешащих пассажиров.  -  тут женщине плохо. Скорее в медпункт, тут есть на вокзале, и фельдшера приведите.  -  а сам подхватил её, как пёрышко, и потащил к ближайшей лавочке.

Она не умела притворяться, никогда в жизни не симулировала. Но тут надо было играть и тянуть время.

"Господи, хоть бы милиционер подошёл! Кому-то надлежало доложить о своей догадке, но кому? Он рядом, ласково допытывается о самочувствии, а ей противно от этих слов."

Наконец, переваливаясь с одной ноги на другую, подошла медсестра. Ею оказалась пожилая широкоплечая баба, которая, наверное, на своих плечах вынесла с поля боя ни одну сотню солдат - фронтовичка в ней чуялась за версту.

-   Что тут у вас?  -  равнодушно спросила та, что повидала на фронте много чего похлеще сердечного приступа.

-   Да вот,  -  начал он.  -  стало ей дурно, а я не растерялся. А то, так бы и шлёпнулась головой об асфальт.

Фельдшер смерила его колючим взглядом:

-   Это ваша жена?

-   Не-не, что вы?  -  замычала "болящая".  -  Не муж, совсем даже не родственник.

-   Лекарства какие принимали?  -  допытывалась фронтовичка и взяла её руку, чтобы послушать пульс, а мужчина тем временем, поспешил откланяться.
И только он удалился на десяток метров, как она зашептала фельдшерице:

-   Никакого приступа нету, я нарочно всё придумала. Я следила за ним, по пятам шла. Это предатель, Фёдор Волков, я его узнала. Миленькая, сообщи куда следует, а то опять тиканёт куда-нибудь, что снова не сыщут.

Фронтовичка вылупила глаза, потом, когда дошло, что от неё хотят, мельком глянула вслед мужику и тоже прошептала:

-   Неужели сам Чёрный Волк на Родину пожаловал?  -  и уже не обращая внимания на "пациентку", рванула бегом к стоящему милиционеру, что-то крикнула ему на ходу и они оба устремились за человеком, одетым по последней заграничной моде: в серый кожаный плащ и дорогую фетровую шляпу.

Селянка успела заметить, как к ним присоединился ещё один милиционер и потом, нагнав преследуемого, они о чём-то долго с ним беседовали, а затем, куда-то его повели. А она, подхватив свою непосильную ношу, заспешила на подошедший поезд.

Через несколько месяцев Дарью Хохлову нашли. Приехали люди из города, а к ним присоединился председатель Сельского Совета. Благодарили за бдительность, с усердием трясли руку, отчего молодайка краснела и отмахивалась. Мол, да ну вас, какой же это подвиг? Подумаешь, невидаль какая! Ну повезло, что встретился, а остальное, разве её заслуги?

А ночь у Дарьи была бессонной. Невесёлые думки тревожили её до самого рассвета. И сколько их ещё ходит по этой земле, неразоблачённых? И не суть важно, здесь ли, или за границей. Замаскировались под порядочных граждан, забывая о своём недавнем предназначении, когда руки не успевали просыхать от людской кровушки.
Женщина глубоко вздохнула. Как не крути, а предатели ещё хуже захватчиков. Те чужие, а эти, вроде, как свои...
Но свои ли?