Как на меня в райкоме ногами топали

После окончания юрфака университета я попала на работу следователем в милицию. Процентов 70 выпускников тогда направили на работу в милицию. 

И вот, проработала я следователем уже лет пять к тому времени. На происшествия выезжаю. Людей допрашиваю. Преступления расследую.   И – беспартийная. Все постоянно удивлялись, как это я при разных должностях, а беспартийной умудрялась оставаться.

Вопрос философский. Спрашиваю:
-А зачем мне в партию вступать?
-Как зачем? – удивлялись «знающие». – Чтобы лучше работать. Ответственность партийная, понимаешь.

Я не понимала.
-Выходит, я сейчас, как бы сказать, не очень и хорошо работаю?
-Да хорошо ты работаешь.
-Тогда зачем мне в партию вступать?

-Ну, вступив в ряды партии, ты ещё лучше работать будешь.
Я опять ничего не поняла.
-Выходит, это лицемерие. Без партийного билета я так-сяк работаю, а с партийным билетом буду лучше работать. Зачем же меня тогда, лицемерку, в партию принимать?

Мои оппоненты меня не понимали, а я их не понимала. Так и проходила всю жизнь, беспартийная.
 
И работала я тогда, как я уже сказала, следователем в районном отделе милиции. В работе следователя что главное? В законах хорошо разбираться, правильно применять эти законы, качественно расследовать преступления, чтобы виновные понесли наказание.

И вот передают мне уголовное дело от дознания. Дознание – это как-бы первая ступенечка в расследовании. Наброски расследования. Злостное хулиганство с применением насилия. Серьёзное обвинение, до пяти лет лишения свободы.

Читаю дело. В небольшом посёлочке проживала семья Аникеевых. Муж, жена и маленький ребёнок. Жена молодая, красивая женщина. Муж – инвалид. Причём с внешним очень серьёзным дефектом.

По соседству с ними жила семья Симоновых. Муж, жена и дети. Сам Симонов только что освободился из мест лишения свободы, где отбывал наказание за сопротивление сотрудникам милиции. 3 года «отсидел».  Молодая Аникеева частенько прибегала к Симоновым. Прибежит и шепчет Симоновой:

-Если мой будет спрашивать, была ли я у вас вчера вечером, скажешь, что я у вас была весь вечер.

И такое повторялось не раз. Гуляла она от мужа или нет, история умалчивает. А вот Симонова против себя настроила. Он и жене упрёки высказал относительно морального облика соседки. А что жена? Что она сделать может?

И вот, подпил как-то Симонов, сидит на лавочке во дворе. Птички поют. Цветочки цветут. Хорошо! А тут Аникеева через двор идёт, с банкой стеклянной в руках. За молоком направилась. Симонов и говорит:

-Вот, пик-пик-пик пошла. – И назвал её неприлично, как «гулящих» женщин на Руси зовут.

Аникеева подскочила к нему, размахнулась банкой и по голове его ударила. Сильно ударила, кровь потекла. И тоже обозвала его. И тоже неприлично.

Симонову обидно стало, и он её ударил. Не сильно ударил. Потому, что, если бы ударил сильней, то убил бы. Но на лице её след его удара остался. Она в слезах прибежала домой и мужу рассказывает. Дескать, зэк этот, советской пенитенциарной системой не исправленный, за старое взялся, чуть меня не убил.

Муж вызвал милицию и заявление написал. Приехали люди в форме, повязали Симонова, уголовное дело возбудили, провели дознание, и через два дня передали следователю, то есть мне, это дело и Симонова в придачу.

Почитала я дело, передопросила всех участников этого перфоменса и сделала вывод. Не будет здесь никакого злостного хулиганства, поскольку не было у него умысла на нарушение общественного порядка.

А наказать его можно только за побои, причинённые на почве личных неприязненных отношений. А это уже дело частного обвинения. Чтобы привлечь за побои, потерпевший должен лично ( а не в лице мужа) обратиться с заявлением непосредственно в суд. Суды раньше такие дела просто и быстро рассматривали, не тянули.

И я прекратила уголовное дело в связи с отсутствием в действиях Симонова состава уголовно наказуемого злостного хулиганства. Копии постановления о прекращении дела незамедлительно направила заинтересованным лицам и подробно разъяснила им порядок привлечения виновных к уголовной ответственности путём непосредственного обращения с заявлением в суд.

И Аникеевой разъяснила и Симонову, поскольку он тоже пострадал. Симонова из КПЗ выпустили, а уголовное дело я аккуратненько и красиво подшила и быстренько в прокуратуру отнесла. Там прокурор или его зам проверили, правильно ли я всё сделала, согласились с моим решением и на обратной стороне обложки дела поставили типа визы. Дескать, проверено, всё правильно.

Хочу отметить, что в те времена старались все дела расследовать в срок. Месячный или двухмесячный, а зависимости от категории преступления. А уж если ты срок собирался продлять, так это надо было ехать к прокурору области. Продление срока – вещь крайне неприятная была. Как-то все старались в сроки укладываться, без продления.

И вот, прошло со дня прекращения мною того дела какое-то время. И прибегает ко мне в кабинет замполит Николай Петрович. И лицо у него очень расстроенное. Ну, кто такой замполит, объяснять не надо.

Чем замполит занимался? Сложно сказать. Почему-то вспоминается только один случай, когда несколько замполитов разного уровня подчинённости  и с разного размера звёздами на погонах разбирались у нас в райотделе с одним моим коллегой.

До сих пор не могу понять,   за что того разбирали. То ли он спал не с той женщиной,   то ли не спал с той женщиной, с которой должен был спать. Тёмная история. По-моему, сами замполиты в ней не разобрались.

И вот, прибегает Николай Петрович ко мне в кабинет и зовёт меня с собой. Нет, не под венец. Под венец я к тому времени уже сходила, а он вообще многодетный отец был. Зовёт он меня с собой в райком.

Прямо так и говорит:
-Пошли, Александра Дмитриевна, со мной в райком. Вызывают по какому-то твоему делу.

Я в полном недоумении и говорю ему  очень вежливо, дескать, чего это я в райком пойду. И не партийная я, и разбираться по моим делам со мной может только прокурор или моё начальство.

Ах, да, прокурор. Прокурор у нас тогда был Герман Иосифович. Душечка. Умница, честный, порядочный. И внешне так, мужчина очень даже интересный. Я как-то срок по делу нарушила, дня на два всего. Неприятный случай по тем временам. Сижу в кабинете с коллегой, дела расследуем, пишем.

Забегает  Герман Иосифович и с порога кричит истошно:
-Александра Дмитриевна! Вы что творите! Нас с Вами в тюрьму посадят! ( это за   два просроченных дня!).

А я ему, расстроенному, и говорю:
-С Вами, Герман Иосифович,  в одной камере я и восемь лет согласна сидеть!

Он меня ругать и не стал. Засмеялся и ушёл. 

Так вот, прокурор, как надзирающий за моей работой орган, был главнее всех надзирающих. И только он мог указать мне, где и как я сделала не так.

Поэтому я Николаю Петровичу и говорю, что никуда я с ним не пойду. Он  расстроился, стал говорить слова непонятные. Дескать, я, хоть и непартийная, а номенклатура райкома. Упёрлась я. Не пойду и всё. Смотрю, а ему вообще худо от моего отказа. Пожалела я его и пошла с ним. В райком.

Приходим. Заводят меня в какой-то кабинет. Сидит в кабинете за столом дама. Райкомовская дама. То ли инструктор, то ли заведующая отделом, не суть так важно.

Напротив её стола ряд стульчиков, и на одном из них Герман Иосифович сидит. Сидит и читает бумагу, на письмо родственников похожую. Я поздоровалась со всеми, села рядом с ним, а с другой стороны замполит сел.

И тут я оплошность допустила. Головой закрутила, повернулась в сторону прокурора и невольно одним глазком в эту бумагу и заглянула. И задержалась на бумаге взглядом больше положенного. Я просто изумилась. Так почерк в этой бумаге был похож на почерк моей сестры, живущей очень далеко, что я растерялась.

И тут эта дама как закричит:
-Не смотреть!

Я даже испугалась.

А дама не унимается. Меня сурово спрашивает, я ли расследовала то уголовное дело, о хулиганстве в отношении Аникеевой. Да, я подтвердила.

Тут по команде дамы мне прокурор даёт прочитать это письмо. И вовсе не письмо, а жалоба Аникеева на меня. В райком партии. Дескать, такая и сякая я, преступника защищаю. Ну и так далее.

Я прочитала письмо, то есть жалобу, плечиками пожала и спрашиваю:
-И что?
-Объясните, - грозно говорит эта райкомовская дама, - почему Вы прикрыли это дело?
Я смотрю на неё и не знаю, как бы ей это объяснить.

-Извините, - говорю, - прикрыть дело – это обывательский термин. Юристы говорят «прекратить дело». Так вот, что касается непосредственно этого дела, я могу объяснить, что я прекратила это уголовное дело при наличии достаточных оснований, в соответствии со всеми требованиями уголовного и уголовно-процессуального закона.

Законность прекращения уголовного дела проверила прокуратура, и присутствующий здесь прокурор района может это подтвердить.

И посмотрела в сторону прокурора. Так и не поняла, что там я прочитала во взгляде уважаемого Германа Иосифовича. То ли он от смеха давился. То ли  пожалел, что не согласился со мной восемь лет в одной камере посидеть.

А дама не унимается. Ногами под столом топает и опять вопит:
-Объясните, почему Вы прикрыли это дело?!

Вот, неугомонная. Я опять пытаюсь ей вежливо объяснить:
-Ну, как я могу Вам объяснить. Вы же не юрист.  Могу только объяснить, что я всё сделала правильно. И, вообще, почему Вы так со мной разговариваете? Я не член партии, и перед Вами отвечать не обязана.

В общем, выгнали меня из кабинета. Я даже уйти не  успела далеко, как меня догнал Николай Петрович. А прокурора не отпустили. Эта дама его, наверное, долго пытала. А что, мужчина он очень даже интересный был.

Догоняет меня замполит, смотрит на меня восхищёнными глазами и умоляюще просит:
-Александра Дмитриевна! Напиши объяснительную на имя первого секретаря райкома партии вот по этому поводу. Как ты говорила, так и напиши.

Я остановилась, бровки сдвинула, лобик нахмурила,  ножкой топнула и говорю:
-Не напишу. Я не член партии. И мне первый секретарь райкома партии никто.

Уж как он меня упрашивал! Как упрашивал! Уговорил. Пришла я в свой кабинетик-келью, села за обшарпанный столик, положила пальчики на клавиши допотопной печатной машинки и написала объяснительную.

Написала, то есть напечатала, и отложила её в сторону. И вроде как забыла про неё. А Николай Петрович не идёт и не идёт за ней. Я эту бумажку сложила в папочку, в которую не нужные до поры до времени бумажки складывала. И забыла про неё!

Прошёл месяц. Села я «чистить» свой стол и ящики. Открыла папочку и давай бумажки оттуда в урну перекладывать. Скомкаю и бросаю. Скомкаю и бросаю. Объяснительную тоже скомкала и бросила в урну.

Не поверите!  Минут через двадцать в кабинет ко мне забегает Николай Петрович:
-Александра Дмитриевна! Где твоя  объяснительная в райком партии?

Застелила я стол бумагой, высыпала содержимое урны, нашла эту бумажонку, разгладила её ладошками, пытаясь придать ей товарный вид, и говорю:
-Николай Петрович! Давайте я быстро перепечатаю, уж больно некрасиво эта бумажка смотрится.

-Пойдёт и такая, - сказал Николай Петрович, схватил бумажку и умчался.

Конечно, вы спросите, а чем всё это закончилось? Партия развалилась, Николай Петрович вернулся на работу на железную дорогу, Герман Иосифович уехал в Израиль, я родила вторую дочь и с большим сожалением уволилась из милиции после тринадцати лет работы.

А-а-а! Вы об Аникеевой и Симонове? Так они оба обратились в суд. Каждый с заявлением на другого, как и положено.   За побои, нанесённые Симоновым Аникеевой, ему дали три месяца исправительных работ по месту работы с удержанием 20% в доход государства. А Аникеевой за нанесение побоев Симонову дали штраф. И жалобы прекратились.

Кто более счастлив после этой истории? Я! Я! Я радовалась, что я не работала дояркой в то время. Потому что меня могли при таких обстоятельствах учить правильно дёргать корову за титьки.
-





-