III. Наследство. Высокое напряжение

Меня часто спрашивают, как я все это вынесла, и как у меня хватило на все терпения? На самом деле я пока далеко не все еще вынесла, при этом терпения у меня совершено не хватает. Мое напряжение часто зашкаливает, и уже долгое время я нахожусь на грани. Первый месяц я круглосуточно была в гневно-раздраженном состоянии, второй - в постоянной бдительности и борьбе за контроль над ситуации, третий – изможденная, уставшая до предела, с нервами как оголенный провод, когда и раздражение временами накатывает и бдительность ослаблять нельзя.

Конечно, самым сложным был первый месяц. Состояние от «подарков» Марининой дезадаптации усугублялось моей полной дезориентацией. Я не знала, что мне делать, как вести себя и почему моя девочка выдает такую реакцию, что меня невольно охватывает ужас (позже он сменился на раздражение). Основательно подготовившись к принятию ребенка в семью, я оказалась совершенно не готовой к тому, с чем мне пришлось столкнуться. После обучения в школе приемных родителей мы хорошо знали источник многих проблем со здоровьем, психофизиологическим развитием и поведением ребенка, отчетливо представляли, как создать условия для формирования привязанности у ребенка. Но как быть, если не было  даже намека на возникновение привязанности или хотя бы принятия со стороны девочки. Напротив, поражало ее постоянное стремление отталкивать любое проявление заботы и нежности, контролировать все вокруг, игнорировать авторитет взрослого, жить по своим собственным законам выживания. И при этом, любые попытки направить Марину в нужное русло, наталкивались на отчаянное сопротивление, а предоставление покоя и свободы всегда оборачивались тем, что девочка сама наносила себе ощутимый вред. Со временем мне стало ясно, чтобы обезопасить Марину от самой себя и в тоже время вернуть течение семьи в жизнеспособное русло, сначала было необходимо купировать неприемлемые проявления в поведении Марины, установить границы и правила и научить ее жить, соблюдая эти границы и правила. Но как это сделать, как реагировать, какие методы использовать, я не знала. Ничего из того, что я умела, к чему привыкла и чему училась, не работало.

Мои ежедневные старания не давали положительного результата, чем больше я пыталась решить все демократичным путем или отпустить ситуацию (по принципу «пусть сначала отогреется»), тем становилось все хуже, хуже и хуже. Каждый раз, при попытке выстроить партнерские отношения с дочкой, о чем-то с ней договориться, или просто дать понять, что она услышана, понята, принята, Марина совершенно цинично «впивалась в глотку» с новой силой и видом победителя. В голове постоянно вертелась фраза «когда любви недостаточно», и для меня было очевидно, что это тот самый случай. Но… как-то раз я наткнулась на негативную рецензию этой книги Н. Томас и теперь относилась к ней с предубеждением. Я так и не рискнула ее прочесть, несмотря на опровержение той рецензии и настоятельные рекомендации успешных приемных мам.

В это время мне на глаза попалась книга К. Первис «Привязанный ребенок» (мы ведь всегда получаем ответы на свои  вопросы, если они действительно нам нужны). Это было то, что нужно! Правда в такой нервозной обстановке, как мы жили в тот период, сложно было что-то воспринять, усвоить, анализировать, да и элементарно найти время для чтения. Этим надо было заниматься раньше, однако ранее в моем списке литературы этой работы не значилось, книга вышла позже моего окончания ШПР. К тому же я была абсолютно уверена, что для решения всех проблем достаточно будет ежедневной заботы, постоянных проявлений любви, принятия, эмпатии, активного слушания, частых тактильных контактов и, конечно же, времени. В нашем случае это не работало, не было даже предпосылок, чтобы можно было воспользоваться большинством из перечисленного. Мне как воздух нужны были четкие инструкции  из серии «что делать, если…» Ответы, конечно, находились, но, как правило, задним числом.

А пока я шла, как по минному полю, вслепую нащупывая нужный путь. От постоянного нервного и физического напряжения у меня лопались капилляры, болела спина в целом и каждая мышца в отдельности. Непродолжительный сон стал чутким, поверхностным и не приносил ни отдыха, ни расслабления. Состояние постоянной боевой готовности, как на передовой.

Спустя время я поняла, почему некоторые поступки Марины у меня порой вызывали мистический ужас, который был не подвластен логике. Непрерывное состояние стресса, в котором девочка находилась всю свою жизнь, удерживало ее в постоянном страхе и тревоге и научило полагаться только на свои животные инстинкты. Она никогда не получала доступных ребенку логических объяснений, почему все в ее жизни именно так, а не иначе, поэтому девочка с младенчества усвоила, что в этом нестабильном мире, без взрослого, которому можно было бы доверять, нужно просто научиться выживать. Импульсы мозга Марины взывали и к нашим природным инстинктам, которые давно уже были приглушены жизнью в социуме и привычкой полагаться на свой разум. А дочка действовала импульсивно, моментально меняла тактику и часто совершенно искренне не понимала, почему она поступила так, а не иначе. Так что временами со мной в одной квартире жила девочка-Маугли, для которой существовали только законы джунглей.

Эта девочка была «щенком» в стае взрослых волков, щенком, рано лишившимся матери. Она отчаянно нуждалась в сильном вожаке, способном ее защитить, и не спешила довериться слабым или раненным «волкам», которые могли ее бросить на растерзание врагу в опасную минуту.
Всю жизнь Марину постоянно «бросали» люди, призванные о ней заботиться, и она рано усвоила главное правило жизни: слабым взрослым доверять нельзя, нужно позаботиться о себе самой! А если взрослый действительно сильный, то он должен доказать свое право быть вожаком.

Проблема была в том, что я по натуре была не лидером и вожаком, а  скорее «кошкой, которая гуляет сама по себе». И детей я воспитывала довольно свободно, считая, что на формирование личности больше влияет среда, нежели муштра. Конечно, если ребенок нарушал границы дозволенного, обычно было достаточно моих комментариев: так делать плохо, а вот так – хорошо. А с Мариной все было в точности наоборот. Отсутствие моментальной и бескомпромиссной реакции на ее проступок с моей стороны оборачивалось такими бурными последствиями, будто, почуяв слабость очередного заботящегося взрослого, она делала отчаянную попытку впиться ему в горло мертвой хваткой.

Тот период времени, пока шли поиски контакта с Мариной, в моральном плане нам дался очень дорого. У меня случались не только эмоциональные срывы, но и проявлялись непозволительные, с точки зрения дочки, «слабости». Например, как-то раз я, оставив детей с мужем, испуганная и уставшая,  уединилась на кухню. Слезы бессилия ручьем текли из моих глаз. В этот момент в дверь заглянула Мрина, которая под каким-то предлогом пришла проверить, чем я занимаюсь. Увидев меня в таком беспомощном состоянии, она встала поодаль и смотрела на меня злорадным холодным взглядом. Я протянула к ней руки:
- Марина, иди ко мне.
- Не-а, - глаза девочки выражали недетский цинизм и хладнокровие. Насладившись вдоволь «победой», она спокойно развернулась и ушла сообщить остальным, что «там, на кухне мама плачет».
Последующие три дня были сущим адом. И даже предшествующие дни, которые мне казались невыносимыми, сейчас воспринимались как вполне терпимые. Теперь борьба уже шла «не на жизнь, а на смерть». Мне в буквальном смысле приходилось отбиваться от ее нападений, внезапных, точных, безжалостных. К тому времени, девочка уже знала почти все мои слабые места, и без промаха била по больному. Больше я никогда не плакала. Я не могла себе позволить расслабиться и не имела права показывать, что мне тоже бывает больно. Мне пришлось учиться быть вожаком.

Подобные выпады со стороны Марины повторялись каждый раз, когда кто-нибудь со стороны делал мне замечание или не проявлял беспрекословного уважения к моему авторитету. В глазах Марины к «вожаку» не могли так относиться, а, значит, у нее снова появлялся повод испытывать тревогу и опасаться очередного «слабого» взрослого.

В процессе борьбы за первенство, я осознала еще одну проблему: Марина стала старшим ребенком в семье. Психологи всегда советуют приемного брать младше, чем домашние дети, чтобы последние были примером и ориентиром для нового члена семьи. У нас вышло все наоборот. Марина не могла снизойти до того, чтобы вести себя как братик, потому что он был младше. Она всячески старалась взять над ним верх и настроить его против меня.  Благо малыш нас с папой искренне любил и был привязан всем сердцем, так что хотя он и перенимал не самые лучшие привычки у новой сестры, все же родительский авторитет для него пока был незыблемым. И, слава Богу!

А вот малышка стала для меня просто спасением. Когда мне было совсем невмоготу, я брала ее на руки и  как аккумулятор подпитывалась позитивом. Как я любила ее обнимать, тискать, тетешкать! В такие минуты Жизнь вновь возвращалась ко мне. Дочурка была для меня как лучик света в непроглядной тьме, как глоток воздуха в сдавленной груди.
Марина тоже очень прониклась к сестренке, возможно потому, что малышка была в том самом возрасте, в котором Марину изъяли из семьи. И теперь девочка глазами проживала свое потерянное детство. Это было мне на руку. Мое предложение Марине научиться быть доченькой, чтобы ее можно было точно так же холить и лелеять, девочке понравилось. Другое дело, что научиться быть бесхитростной и простой как младенец – это огромная внутренняя работа по преодолению себя, обретению базового доверия, безусловной любви и привязанности к матери. Марине это было сделать очень сложно, весь ее жизненный опыт говорил, что такого нельзя допускать ни в коем случае, но… малышка была живым примером того, что это возможно… Марина ее любила…

Прожить счастливо свое младенчество, возможно, Марине и хотелось, однако вернуться в тот период она не спешила. Видимо боялась снова стать уязвимой, зависимой и вновь пережить боль утраты и предательства. Думаю, именно этот страх продемонстрировал мне один случай. С приходом Марины, сынок стал снова прикладываться к груди. Делал он это поначалу ежедневно, Марине, разумеется, было интересно, что да как.
- Мама, а можно мне тоже? – спросила девочка.
- Да, конечно, иди ко мне.
Не знаю, что там в ее подсознании всплыло, только она подошла, вдумчиво посмотрела на меня и со всей силы расцарапала мне грудь ногтями. Я, корчась от боли, посмотрела на дочку.
- Марина, что ты делаешь? Мне же больно! - ее хладнокровные и циничные глаза были мне ответом. Что это было? Безмолвная месть за то, что эта грудь не кормила ее в младенчестве, или сообщение «я знаю, что ты мне не кровная мать, на самом деле»? Не знаю. Но больше девочка никогда не изъявляла желания присоединиться к брату, она всегда в такие моменты отворачивалась или демонстрировала полное равнодушие.

Была у Марины еще одна особенность - она очень боялась собак. Часто до паники и потери самоконтроля. Всех без исключения, даже маленьких такс, даже реалистичного изображения на картинке. Кстати, об этой ее особенности меня предупредили еще в детском доме. Там она визжала при виде собаки так, что однажды хотели ей вызвать скорую, думали, начался припадок. Дома страх этот никуда не делся, каждый раз она кричала, едва завидев четвероногого «друга» вдалеке. Поначалу, я предположила, что причиной тому был какой-то инцидент в раннем детстве Марины, возможно, ее когда-то укусила или сильно напугала собака. Однако как такое могло случиться в закрытом медицинском учреждении, я себе плохо могла представить. Потом мне на глаза попалась статья, в которой объяснялась эта особенность «брошенных» детей. Собака –  зверь, которого маленький человечек не способен контролировать доступными ему средствами, животное чует человека, его внутренний страх, тревогу и неуверенность. Поэтому некоторые псы откровенно скалились на Марину и пытались облаять, другие – просто проходили мимо, недоумевая, отчего этот ребенок так их испугался.

Чтобы поддержать Марину в такие минуты, я спокойно и крепко сжимала ее руку и, глядя в глаза, говорила: «Ты сейчас рядом с мамой, я смогу тебя защитить. Ни одной собаке я не позволю тебя укусить». Как ни странно, она сразу же успокаивалась и расслаблялась. Сложнее было в те моменты, когда у меня по каким-то причинам не получалось взять ее за руку и установить визуальный контакт. Непросто было после этого вывести девочку из состояния «шока». Хотя в итоге ничего плохого, слава Богу, не случилось. Каждый раз при встрече с собаками мы отделывались только криками  и испугом.

В общем, жить с Мариной было нескучно. И все же мы с трепетом ждали, когда после такого колоссального напряжения наконец-то наступит разряд. На что же это будет похоже? На гром и молнию или на прорвавшуюся плотину нежности?