Прииск Безымянный. Глава 47. Якут

Не найдя Брукса, Сердюков решил выместить накопившуюся злость на Андрушкине, сидевшим за пособничество в побеге особо опасного преступника. Зная, при каких обстоятельствах тот ушёл в прошлый раз, майор нисколько не сомневался, что Брукс бежал и сейчас. Поначалу он сам проводил многочасовые допросы геолога, выколачивая из него нужные показания, так сказать, пытался надавить на психику. Но из этого ничего не вышло, Андрушкин то ли, правда, ничего не знал, то ли ловко притворялся, играя роль невиновного и незаконно арестованного. Только после основательного допроса, проведённого опытным следователем, Сердюков понял, что тот действительно не посвящён в дела Брукса, и интерес к нему сразу пропал. 

Не получив ожидаемых результатов, гэбист взялся за начальника геологического управления. Кулаковского арестовали  вскоре после того, как выпустили Андрушкина, за которого хлопотали из Северной столицы. И снова у майора Сердюкова появилась контрреволюционная вредительская организация. В этот раз это были не спецпоселенцы, а геологи, умышленно скрывавшие существование месторождений цветных и благородных металлов. Они неверно истолковывали геологические данные, в результате чего пропускали руду, и тем самым наносили вредительство и ущерб социалистическому государству. Вслед за начальником управления под стражу были взяты ещё двадцать четыре человека. В том числе начальник отдела кадров Чернов. В этом деле ему была отведена особая роль.

Кроме шпионажа, подрыва государственной промышленности, антисоветской пропаганды, и участия в деятельности контрреволюционной организации, в чём обвиняли всех, Чернову инкриминировалось  недонесение и пособничество злостным преступникам.

После проведения следственных мероприятий, Кулаковский, как главарь  контрреволюционной организации был осуждён на 15 лет заключения с конфискацией имущества, а начальнику отдела кадров, вопреки логике, дали 25 лет. Сердце бывшего фронтовика не перенесло пыток, и вскоре после вынесения приговора Чернов скончался, а всех остальных отправили по разным лагерям.

Бывший начальник геологического управления попал на Колыму в Дальстроевский Севвостлаг. Сначала его определили на строительство бараков для очередной партии заключённых. Целыми днями он таскал и ошкуривал лес, пилил брёвна на доски, и в конце дня едва живой добирался до своих нар. Неизвестно сколько бы он ещё протянул на этой тяжёлой работе, если бы не начальник лагеря, увидевший, что строитель из него никакой, зато он разбирается в геологии. И Кулаковского перевели на промывку золота. В штольне заключенные добывали золотую руду. Кайлом проходили мёрзлую породу, лопатами загружали её в тачки и возили к промывочной колоде. Там мощная струя воды несла размытую породу вниз.

Перебуторщики перелопачивали вязкую песчано-глинистую массу, освобождая её от более тяжёлого золота, которое проваливалось сквозь дырки металлических пластин и оставалось на войлочных матах. В конце смены пластины поднимали и с матов снимали драгоценный металл. Золото было  величиной от горошины до куриного яйца. Встречались самородки даже размером с кулак.  Нашедшему такой самородок причиталось приличное, по лагерным меркам, вознаграждение.

Счастливчику давали  махорку, масло, иногда перепадала даже кружка спирта.
Главным в «золотой» бригаде поставили геолога Кулаковского. Бригадир руководил всем процессом добычи драгоценного металла. Следил за тем, чтобы золотоносная порода из забоя не попала в отвал, и, чтобы там же не оказались крупные самородки, не проходившие через пластины. По меркам ГУЛАГа, Кулаковский стал большим начальником, от которого зависела не только добыча драгоценного металла, но и судьба заключённых. Любого подчинённого  он мог отправить в забой, где было тяжелее или поставить на промывку, где было полегче.  Преимущество своего нового положения бригадир быстро оценил и старался распорядиться им как можно выгодней для себя.

После очередной съёмки металла к нему подошёл Семён, давно прописавшийся в забое и покорно тянувший свою лямку. О Якуте, как звали того в лагере, бригадир знал только то, что тот был охотником, а сейчас тянул свой срок по пятьдесят восьмой статье.

- Какой тут золото крупный! Я думал, что такой не бывает, - сказал тот с наивной иронией. На нём была тёмно-синяя зэковская роба, давно потерявшая свой первоначальный цвет и рваные резиновые чуни. На стриженой под нулевку голове,  кое-как держалась мятая чёрная кепка с приподнятой тульей, доставшаяся от умершего соседа по нарам. – В тайге такой золото я не видел, там был только золотой песок. Мелкий, мелкий такой, - он потёр пальцами, будто собираясь растереть его в порошок. – Много-много такой песок я видел. Ох, как много!
Собравшийся было отправить Якута куда-нибудь подальше, Кулаковский на мгновенье остановился. Живой интерес блеснул в его глазах.
- Где же это ты видел много золотого песка? – с подозрением посмотрел он уставшего забойщика.

Закурив, предложенную бригадиром папиросу, Семён  рассказал, как спас замерзающего геолога и помог бежать одному заключённому со странным именем Жека, и как потом они забрали золото из разбившегося самолёта. Сказал он и про то, что при дележе ему, кроме пустой бочки, в которой было то золото, ничего досталось. В благодарность за своё спасение Жека забрал весь жёлтый металл и спрятал в тайге.

- Он думал, меня перехитрил, но Семён не дурак, Семён умнее Жеки. Меня не обманешь. Я пошёл по его следам и всё узнал. На моей упряжке Жека поехал посмотреть есть ли там соболь, а что его смотреть: я и так видел, весь соболь выбили. Даже зайцев всех постреляли и белку кончали. Я понял, куда Жека ездил,  всё увидел своими глазами.

Якут назвал имя спасённого геолога,  и Кулаковский чуть не лишился чувств. Брукс, которого он сдал Сердюкову, нашёл его в лагере.  Сразу вспомнилось всё, что было с ним связано, и его рассказ про какого-то друга, которого тот похоронил в тайге.

 «Кажется, он называл его Жекой. Или Лёхой? Как же он сказал?»
И Кулаковский стал лихорадочно «прокручивать» дела давно минувших дней. Он представил их  последнюю встречу в своём кабинете.
- Иван Данилович, а ведь мы с тобой тёзки, - улыбаясь во весь рот, сказал приезжий геолог. – Вот только живём в разных местах.  Но, думаю,  для нас с тобой это не помеха – земля круглая. В своё время я уже бывал на Севере, думал, никогда сюда не вернусь,  а вот, видишь, как жизнь повернулась. Может,  и не поехал бы, да тянет в эти края.

- А что тут хорошего? На материке лучше.
- Товарищ у меня погиб в Охотском Перевозе. Представляешь, в зоне выжил, а вышел на свободу, убили в пьяной драке. Не поладил с местными охотниками. Вот не повезло  Жеке! Даже не воспользовался оставленным наследством, и, похоже, теперь оно никому не достанется.

- А что так? У него не было родных?
- Очень далеко спрятал это наследство.
 «Точно, Жека. Похоже, это о нём сейчас рассказывает Якут».
- И что ты там увидел? - спросил он его, с нетерпением ожидая продолжения рассказа.

- Всё что надо то и увидел, - махнул тот рукой. - Спрятанное золото - вот что увидел! - Семён снял свою зэковскую кепку и, почесав лысину, добавил. - Целый вьюк, во скоко его там было!
- Хорошо, ты увидел много золото, а что было дальше?
Охотник заморгал глазами, не зная, что сказать. Какое-то время он соображал, не решаясь ответить.

«Сказать, что я его забрал, бригадир не поверит, а если даже и поверит, будет расспрашивать, куда я его дел. Ещё вдруг сообщит начальнику: скажет, что Семён нашёл много золота и где-то спрятал на воле. Тогда мне не сдобровать – начальник вызовет к себе в кабинет, начнёт допрашивать, а Семён его так боится, что лучше с ним не встречаться. Лучше сказать бригадиру, как всё было на самом деле».    

- А ничего не было, оставил я то золото. Семён честный человек, чужого не берёт. Вообще-то, надо было забрать, потому, что Жека прихватил даже долю Ивана. Вот, бандит, какой! Хорошо ещё меня не убил, а то мог бы и оленей забрать.

- Ну, ты, Якут, влетел в переделку! Что, он один то золото прятал? – спросил бригадир, пытаясь его разговорить. -  Почему с ним никто не пошёл?
- Ну, конечно, один. Это чтоб меня обмануть. Вот, жулик…
- Потом он, наверно, его унёс, - терпеливо выслушав Семёна, сказал Кулаковский участливо. -  Стаскал и втихаря, кому-нибудь продал. А, может, с напарником поделился?

- Видать, так он и сделал. Иван остался с ним в деревне, а я поехал домой. Надо было спешить, весна наступала, по земле на нартах не проедешь.
- Да, я тебе не завидую. Быть рядом с таким богатством и ничего не получить. Обидно! - Кулаковский почесал затылок, думая не об обманутом Якуте, а о том, что потом случилось.

- Да я, в общем, на него не в обиде, - продолжал Семён. - И на Ивана зла не держу. Я сам во всём виноват. Зачем много водка пил? Зачем говорил, что нуча мне помогал на охоте? Как принёс соболь   в контору, у всех глаза на лоб полезли: никто стоко не добыл, сколько я. Раньше председатель колхоз говорил, что Егор Сидоров - это настоящий охотник, а ты не годишься ему даже в подмётки. Егор, значит, охотник, а я, стало быть, пустое место! Токо после тот сезон всё поменялось: я стал лучший охотник деревня, передовик труда стал. Во, кем я был! В клубе сам председатель вручил мне грамота  и хвалил с трибуны. 

Сказал, чтобы все равнялись на меня. Во, как было! Семён не простой человек, Семён не бандит, Семён – передовик производства. Стахановец, значит.
- Ну ты, Якут, молодец! Оказывается, ты был охотником, а я даже не знал, - наиграно сказал бригадир. – Ты и, правда, стахановец.
Увидев, что «бугор» не шутит, охотник с достоинством поднял голову, и тяжело вздохнул.

- Был, да вот беда,  сам себе маленько жизнь испортил. Сам себя погубил. - Семён постучал себя по голове, приговаривая:
- Дурной башка, водка много пил. Егор поил, а я радовался, что он меня шибко уважает. Раньше Егор был лучший охотник, а теперь я. Меньше тридцать соболь он никогда не добывал, а я сдал в два раза больше. Егор говорит: «Давай, выпьем за тебя. Ты самый удачливый. Тебе нет равных в нашей деревне». Он меня хвалил, и водка подливал, а  я ему рассказывал, как охотился. Рассказывал, как всё было и, видать, проболтался, что зэков спас. Сказал, что они со мной в зимовье жили и ещё охотились.
- И что с тобой случилось?

- Как что? – растерянно произнёс Семён. – Чекисты забрали. Приехали ночью и увезли, а на следующий день лагерь посадили. Да ещё хорошенько поколотили. За того зэка били, который я спас. За Ивана значит.  Про Жеку я ничего не сказал, а то бы ещё добавили. Спрашивали, как звали? А я сказал, что не знаю. Говорю, встретил в тайге, он стал угрожать и даже хотел меня убить. Охранники токо посмеялись надо мной. Сказали: «Лучше бы он прибил тебя, чтобы ты не мучился. Раз у тебя такой дурной башка, то ничем, кроме пуля, тебе не поможешь». Эх, беда кака! – тяжело вздохнул охотник. – Тепереча Егор заберёт мой зимовьё и баня займёт. Это для меня Иван с Жекой построили. Вот ведь как: я всё заимел, а достанется другому. 

Кулаковский понял, какой Якут простофиля и решил, что ему, наконец, улыбнулась удача. Упускать такой счастливый случай он не собирался. 
- Кстати, а где это было?
- Да там, - неопределённо махнул тот рукой.
Но Кулаковского такой ответ не устраивал, и он осторожно расспросил подробности. Так слово за слово Семён всё рассказал. По скудным приметам Кулаковский нарисовал схему местности, и решил найти спрятанное золото. Только для этого надо было выйти на свободу.


Как-то ненароком бригадира потянуло к Семёну. Тот никогда не жаловался на свою судьбу, не говорил, что его притесняют блатные и никуда не рвался. Бывший охотник делал  то, от чего убегали другие, и работал не жалея себя. Заметив, что Семён стал сдавать, Кулаковский поставил его на промприбор, подвинув блатных, с которыми давно хотел разобраться. Как раз представился подходящий случай: то ли умышленно, то ли случайно Лопоухий, слывший сексотом, пропустил два крупных самородка. Их нашёл контролёр, проводивший опробование отвалов.

Поднялся страшный скандал, за потерю металла промывальщика посадили в штрафной изолятор. Но одним виновником дело не закончилось - вдобавок ко всему наказали всю бригаду.  Только благодарю хорошему настроению начальника лагеря, Кулаковского не убрали из бригадиров, как поступали в таких случаях, а оставили на прежнем месте. Зато бывший геолог  не простил уголовников: заменил всю смену. Семён говорил, что блатных лучше не трогать, но тот не внял его словам, посчитав своё решение правильным и очень своевременным.  И всё-таки бригадир недооценил возможностей блатных, не спускавших никому за обиды. Через неделю Семёна нашли за отвалом породы с перерезанным горлом, а спустя два дня на Кулаковского обрушилась кровля штольни. Еле живого бригадира доставили в санчасть.

- Сотрясение мозга, перелом тазобедренного сустава и ноги, - констатировал фельдшер, принимавший пострадавшего. – Лекарств у меня нет, питание никудышнее, условия отвратительные, если выживет, пусть молится Богу.
Кулаковский выжил. Почти месяц он провёл на больничной койке, грешным делом даже думал, что больше никогда не поднимется, но, видно, по меркам небесной канцелярии, не очень сильно нагрешил на этой Земле -  бог смилостивился.

Вышедший из санчасти геолог еле передвигался, тем не менее считал себя самым счастливым человеком на этой Земле. Он радовался робким лучам солнца, зелёной травке, щебетанию птиц, летавших за колючей проволокой. В то же время считал себя обречённым, человеком, которому опять дали отсрочку. Размышляя о своей жизни, Кулаковский постоянно возвращался к теперешнему положению, в котором оказался, и со страхом думал о том, как будет работать на горном участке. От страшной нагрузки, достававшейся заключённым за смену, падали даже физически здоровые люди, а что говорить о нём –  человеке с трудом, стоявшем на ногах.

Однако судьба очередной раз преподнесла ему подарок. Взамен освободившегося профессора Кригера  требовался толковый геолог,  работавший на поисках золота. Профессора найти не удалось, и Дальстроевское руководство остановилось на бывшем начальнике геологического управления, хорошо знавшем  технологию разведки и поисков месторождений. Так он оказался в Магадане. А вскоре случилось непредвиденное: умер Сталин и страна вошла в очередной виток своего развития. После смерти вождя  всех народов «Дело Алданских геологов» было пересмотрено.