Три сибиряка

Из книги "Partir c'est mourir un peu..."*
(Радуги дорог - 3)
Путевые поэтические и публицистические писания

СИБИРСКОЕ - 1
Сибирь моя – кедровая.
Моя Сибирь – рыбацкая.
Без боли и трагедий
на Ленушке, на матушке
не чувствующий времени,
ловил я окуньков,
свободный от неволеньки,
счастливый до забвения,
не ведающий горюшка,
не чующий оков…

СИБИРСКОЕ – 2
Часто вспоминаю свой первый в жизни поход за кедровыми орешками. Долго добирались на катере по какой-то сибирской реке. Прибыли на место. Местные мужики нашли в известном им потайном месте в кустах огромный столб-ствол дерева. Вшестером мы еле дотащили его до ближайшего мощного высочайшего кедрового дерева и по команде стали стучать им по нему.Сразу же сверху посыпались десятки толстеньких спелых шишек. Но не успели мы отдышаться и прийти в себя, как откуда ни возьмись, буквально из-под земли, вернее, из-под толстого слоя мха, сухих листьев и веточек, появились десятки красивых полосатых бурундучков, которые тут же принялись искусно и очень быстро разделывать шишки и сразу же закапывать зёрна рядом в землю. Они явно знали или чувствовали, что в это время года они могут тут поживиться за счёт людей, и ждали нас. Нам практически ничего не досталось. Повторили операцию ещё раз. Тот же результат. Всё достаётся только бурундукам! Так было несколько раз. Мы решили поставить несколько человек сторожить шишки и таким образом быстро набрали два больших мешка кедровых шишек, хотя бурундучки, конечно, тоже набрали предостаточно. Такие красивые шустрые зверьки! Запомнил на всю жизнь. Чудесный был день!

СИБИРСКОЕ - 3
(Ленская рыбалка)

Только здесь я понял, почувствовал, что рыбалка – это, действительно, спорт, вспомнил Папу Хема, когда у меня просто болели руки от вытаскивания рыбы и борьбы с ней. Редко бывало так, чтобы я, забросив спиннинг, не ловил какого-нибудь жадного зубастого речного хищника – щуку, окуня, что-то вроде жереха, еще каких-то неизвестных мне ленских рыб. Сопровождающие же нас якуты угощали нас особой рыбкой (вообще, в то время – примерно 70-е гг. прошлого века – хищную рыбу в тех краях совсем не ели, она считалась «грязной», поэтому всю свою добычу я великодушно, хотя и скрепя сердце – такое бы где-нибудь в Подмосковье! – отпускал обратно в Лену. В пищу употребляли только мирную рыбу и омуля, конечно, который, оказывается, водится не только в Байкале, хотя байкальский считается самым вкусным, но и во всех сибирских реках и озерах, плюс то, о чем я сейчас рассказываю). Эта рыбка величиной с палец (больше не растет). Вылавливали ее мелкой сеткой для мальков – примерно на 5-10 мальков других рыб приходилась одна такая рыбка, забыл ее название, что-то вроде кильки. (Конечно, это было страшное вредительство, потому что после этого на берегу оставалась гнить огромная куча из нескольких сотен других погибших рыбок, хотя для тогдашнего изобилия это, конечно, была капля в океане). Потом ее засаливали, и через час, конечно, с водкой, она шла как по маслу. Пальчики оближешь!
Интересен на Лене также таежный ночлег. Поскольку там вечная мерзлота (где-то на глубине полуметра уже можно было видеть смерзшийся спрессованный твердый как металл грунт, от которого веяло жутким мрачным могильным холодом), на месте, где выбирался привал, разжигался огромный костер (нас было человек двадцать, поэтому площадь костра занимала примерно половину волейбольной площадки), который интенсивно жгли до самой ночи, чтоб земля прогревалась, потом расчищали от угольев и пепла, покрывали густо хвойными лапами, потом толстыми матрасами плюс спальные мешки, и спалось тепло и уютно, хотя под утро все опять охладилось, и уже чувствовалось ледяное дыхание коварной вечной мерзлоты, предательского пермафроста…
Вообще, о Лене у меня самые мощные и ласковые воспоминания. Не знаю, связано ли это как-то этимологически, но женское имя Лена также у меня самое любимое, и мама у меня Лена и много хороших милых знакомых Лен, правда, жены Лены у меня никогда не было. Может, поэтому я все время разводился… Не встретилась… Может, на том  свете, уже в следующей жизни…

* Фр. Уехать - чуть-чуть умереть... Французская поговорка