Неужели это все?

Нас десять человек. Или девять? Из-за всхлипываний женщины в синей куртке я плохо расслышала слова захватчика. Пытаюсь сосчитать сама, но каждый раз сбиваюсь. Один раз мне удалось дойти до пяти, но потом все смешалось, и я бросила это занятие.

Нас загнали в пустующее подсобное помещение на цокольном этаже: высокие стены, покрытые облупившейся голубой краской, маленькие зарешеченные окна под самым потолком. Кто-то громко захлопнул двери – стало холодней и, как будто, темнее. Неуютно и жутко, как в ловушке.

С нами осталось двое захватчиков. Один, крепкий парень славянского типа, то и дело целится в нашу сторону из автоматической винтовки. Оглядываю его украдкой и тут же отворачиваюсь, чтобы не обращать на себя внимания. Из его внешности я запомнила только пронзительно голубые, беспокойные глаза. Лицо другого скрывает капюшон камуфляжной куртки. Несмотря на современную обстановку, он напоминает мне средневекового инквизитора. Его движения несуетливы и выверенные, словно у человека с военной подготовкой. Он кажется старше, выше, главнее своего сотоварища. Почти с восхищением наблюдаю за его широкой спиной, пока тот обходит помещение. Захватчик останавливается в дальнем углу и хрипло ругается. Что-то пошло не по плану? Они рассчитывали захватить больше заложников?

Опускаю глаза и бесцельно рассматриваю свои наручные часы. Моя жизнь – сплошной хронометраж. Миллион мелких задач, которые следует исполнять в строгом порядке. Ни минуты передышки. Я не привыкла к сбоям. С досадой наблюдаю, как ритмично и безостановочно вышагивает секундная стрелка. Подумать только, к этому времени я должна была вернуться домой! Такое чувство, будто меня силой уволокли с танцплощадки. Я до сих пор слышу заразительный ритм музыки, хочу продолжать свой танец, но что-то сковывает мои движения. Музыка стихает, и меня засасывает в воронку. Время выходит из-под моего контроля. Мне становится дурно. Я не знаю, что мне делать.

Моя жизнь изменилась за считанные минуты. Фильм оказался сплошным разочарованием. Я и Наташка как раз выходили из зала, когда раздались выстрелы. Кто-то заблокировал запасной выход. Толкотня в фойе кинотеатра… В ушах до сих пор звучат перепуганные крики людей, мечущихся из стороны в сторону. А потом на нашем пути появились вооруженные мужчины в камуфляже. Холодные и отстраненные, они казались нездешними на фоне всеобщей паники… Мы не успели выбраться. Просто не успели. Кому-то должен был достаться этот жребий.

С первыми выстрелами мы соскользнули на несколько ступеней эволюции и возвратились к стадному существованию. Соплеменники, братья и сестры, мы теснимся в углу, забыв о таких понятиях как личное пространство, стыд и человеческое достоинство. У нас больше нет имен, нет профессий, нет прошлого. Наше будущее под вопросом. Наши тела соприкасаются, но мы далеки друг от друга. Каждый из нас забился в нору в своей голове, уединился со своими беспокойными мыслями.

Прохлада чужой ладони… Наташка до сих пор держит меня за руку. Ее ноги полусогнуты в коленях, как будто подкашиваются, или, может, она пытается казаться ниже на своих двенадцатисантиметровых каблуках.

Сверху доносятся новые выстрелы. Неужели опять кого-то застрелили? Нет, это какой-то идиотский розыгрыш, научный эксперимент, учебная тревога, которую проводят без нашего ведома – все не по-настоящему. Нас нарочно вводят в заблуждение! Ну зачем кому-нибудь врываться в кинотеатр и расстреливать всех без разбору? Мне жутко хочется заговорить с этими парнями, признаться, что я раскусила их игру: «Вы хорошо поработали, пора снимать маски».

– Приступаем к плану В! – раздается команда инквизитора.

Он подходит к голубоглазому. Тот несмело кивает в ответ. Еще мгновение – и в нашу сторону целятся два автомата.

– Выстроиться вдоль стены!

Женщина в синем начинает громко всхлипывать.

– Молчать! – кричит инквизитор.

Она вмиг затихает под его темным взглядом из-под капюшона и пятится к стенке, сдерживая непроизвольные звуки вырывающиеся из горла.

Несмело оглядываюсь: меня окружают потухшие, растерянные лица. Наше маленькое племя повинуется. Это выглядит дико. Они вооруженные, но нас больше! Почему мы не бунтуем?

Всей спиной прижимаюсь к сырой стене. Я оказалась третьей от угла. Наташка – второй. Чувствую себя коровой на бойне. Захватчики стоят всего в нескольких шагах. Они кричат на нас, но я не могу разобрать их слов из-за бешеного гула крови в ушах. Я чувствую на себе невыносимую тяжесть их прицелов. Она жжет меня, сковывает мою грудную клетку, мне трудно дышать. Только сейчас до меня доходит, что я громко стучу зубами. Пытаюсь успокоиться, но мои челюсти меня не слушаются.

Неужели это все?

«Ты обязательно что-то придумаешь… Только без глупостей…» – твержу я про себя, но мои мысли беспорядочно кружат в тесном замкнутом пространстве, словно спугнутые рыбки в аквариуме. Я опустила голову и бесцельно рассматриваю свои трясущиеся руки. Нужно заговорить с ними, попробовать переубедить. Разве они не понимают, что это безумие? В голове вертится одна дурацкая мысль. Они что, расстреляют нас, а потом пойдут есть? Им не будет противно после всей этой крови, содержимого кишок, мозгов на стенах? Разве это не убедительный аргумент, чтобы сложить оружие? Я открываю рот, готовясь спросить об этом… Здравый смысл просыпается как раз вовремя: «Остановись, дура! Хочешь, чтобы тебя пристрелили в первую очередь?» До них не достучаться. Бесполезно. Я и раньше слышала об идейных фанатиках, просто не верила, что они существуют на самом деле. «Сила в правде, брат». Наверняка у них есть своя правда. Они сильны и непоколебимы лишь потому, что верны своим убеждениям. Уверены в своем превосходстве и ни за что от него не откажутся. Настоящие мужчины никогда не сомневаются. Сомневаются только слабаки.

Мне казалось, что прошла целая вечность. Я стою и не решаюсь поднять голову, как будто этот дерзкий жест может послужить сигналом для выстрела. Чувствую на себе тяжелый взгляд инквизитора, но не смею посмотреть в его сторону. Я почти уверенна, под капюшоном камуфляжной куртки скрываются нечеловеческие глаза – за нами наблюдает непроницаемый взгляд холоднокровного хищника.

Прозвучал щелчок, кто-то снял винтовку с предохранителя.

В комнате воцарилась невыносимая тишина. Какая-то женщина глухо вскрикнула и тут же замолкла, испугавшись собственного крика. Люди у стенки замерли. Так замирает струна перед тем, как порваться. Я отчетливо слышу рядом с собой чужое прерывистое дыхание: кто-то мысленно готовит себя к смерти. Но я не готова! И не хочу готовиться!

Почему мы молчим?!

Я опускаю голову еще ниже. Не хочу видеть, в кого они целятся. Теперь я понимаю, зачем приговоренным к смерти надевают на глаза повязку… Может, они собираются убить лишь нескольких? Тогда у меня есть шанс… один из десяти?.. нет, один из пяти? не так уж и плохо… или один из двух? у меня есть шанс… есть шанс…

Раздается выстрел. Намного тише, чем я ожидала. Приседаю и замираю, пытаясь понять, не попала ли в меня пуля. В помещении все та же тишина. Ни криков, ни всхлипов. Ни новых выстрелов. Я не чувствую боли. Мое тело дрожит, но я цела. Осторожно приподнимаю голову. Меня окружают те же люди. Все целы! Я чувствую их облегчение. Распрямляюсь во весь рост. Мне хочется обниматься, болтать, веселиться! Меня переполняют чувства. Последний раз я радовалась так еще в детстве! Нужно поздравить Наташку!

Я оборачиваюсь к своей подруге, но не вижу в ее застывших, пустых глазах ответной радости. С каким-то недоумением я смахиваю несколько комочков красной кашицы с ее пушистых белокурых волос. Наташка бледнеет и начинает медленно падать в обморок, но я поддерживаю ее под локоть, пока она не приходит в себя.

Только сейчас до меня доходит ужас произошедшего. Пуля угодила в мужчину, который стоял в самом углу, рядом с Наташкой. Содержимое его черепной коробки расцвело на стене красно-розовым пятном, как будто так и было задумано затейливым дизайнером интерьера. Его тело тихо и медленно сползает на пол. Пол-лица отсутствует, но вторая половина продолжает жить в странном мимическом анабиозе. Мне показалось, будто он удивленно моргнул своим каре-зеленом глазом.

Кто-то приглушенно вскрикивает, захватчики ругаются и призывают к порядку… Беспокойный шум людей доносится до меня, словно через стенку. Я забыла обо всем и зачарованно наблюдаю за угасанием человеческой жизни. Мужчина в углу кажется мне самым настоящим, самым живым в этом стылом техническом помещении. Совсем молодой, ему, наверное, не больше тридцати лет. А ведь я могла знать его, быть его близким другом… Пытаюсь представить лицо этого парня полностью, неповрежденным: счастливое или угрюмое, ни о чем не подозревающее… Подумать только, я могла знать его…

Словно удар под дых, меня пронзает прозрение: я знаю его!

— Паучок! — кричу я.

Его смешная кличка звучит смешно и несуразно среди этой больной атмосферы.

Я оставляю Наташку и бросаюсь к парню, как будто верю, что его еще можно спасти. Падаю возле него на колени, ищу признаки жизни на его разрушенном лице, осторожно дергаю за руку: «очнись, посмотри на меня!» Он теплый, теплее, чем мои холодные руки. Нас отделяет тонкая грань в несколько вдохов, в пару кругов секундной стрелки на циферблате, и я хочу пробиться сквозь нее, обратить время вспять.

В первый раз за мое пребывание в подвальном помещении я открыто оглядываюсь по сторонам. Я ищу поддержки, молю о помощи. Ближе всех стоит Наташка: бледная, словно снег, между нарисованными бровями залегла глубокая бороздка. Она смотрит на меня тревожным, непонимающим взглядом, отрицательно качает головой, как будто хочет сказать мне: «Это не он! Ты совсем рехнулась!» Она переживает за меня, но не сделает ни шагу в мою сторону, потому что боится обратить на себя внимание, боится умереть. Ее сухие, бескровные губы шевелятся без единого звука. «Это не он!» – неслышными, еле заметными знаками уговаривает меня подруга. Но это неправда. Среди нас нет чужих. Разве она не понимает, что мы здесь все братья и сестры?

Никто не поможет?

С поникшей головой поворачиваюсь к парню. Его каре-зеленый глаз застыл и помутнел. Содержимое черепа неестественно лоснится под желтоватым светом электрической лампы, словно чужеродное мерзкое существо. Меня передергивает.

Слишком поздно. Почему он не дал мне знать о своем присутствии раньше?

«Все можно исправить. Нет ничего невозможного. Нужно лишь приложить усилия – и ты непременно добьешься своей цели», – так гласил мой жизненный девиз. Но то, что происходит здесь, в эти мгновения не укладывается ни в какие рамки. Смерть нельзя загладить. Смерть нельзя обойти.

Я начинаю плакать. Даже не плакать – ныть. Громко и бесстыдно. Так хнычут дети, чтобы вымолить у взрослых поблажку. Во мне до сих пор живет вера в то, что своим переживанием, плачем, усилием воли я смогу обратить время вспять, предотвратить этот ужасный момент, исправить непоправимое.

Заложники медленно отступают от меня, как будто я представляю для них угрозу.

Я слышу резкий, предупреждающий окрик и, вмиг прекратив стенания, обмираю от холодящего ужаса. Я совсем забыла о людях с оружием, которые стояли за моей спиной. Щелчок. Они будут стрелять снова. Почему я не подумала об этом раньше? Не оборачиваясь, не изменяя своего положения, закрываю глаза. Я готова ждать целую вечность.