Размышления о времени

   Я никогда не видела свою бабушку Нюсю. Не слышала её ласкового голоса. Не ощущала её нежных объятий. Она умерла в Хабаровске задолго до моего рождения на руках своей старшей сестры Маши. Осенью 1931 года     простудилась, сидя на крылечке, и вскоре скончалась. Так, по крайней мере,  сообщила маме, жившей в то время в Ленинграде, тётя Маша. Она написала, что врачи поставили неправильный диагноз, и это привело её к преждевременной смерти. Бабушке было всего 53 года.

   У меня бережно хранятся старые фотографии. Вот Савва Спиридонов,  мой прадед. За воинскую доблесть он получил личное дворянство и небольшое поместье в Черниговской губернии. Дважды овдовел, после смерти моей прабабушки женился в третий раз. Имел девятерых детей. Они  не были избалованы, жили дружно и после смерти отца в 1885 году остались на попечении мачехи.  Мачеха же считала, что девчонкам незачем учиться, их удел –  домашнее хозяйство. Все мальчики получили образование  –  стали военными, инженерами, врачами. А девочки прозябали в имении, ожидая удачного замужества. Старшая из сестёр Мария вырвалась из-под гнёта ненавистной мачехи, получила медицинское образование и добилась в Петербурге, чтобы двух младших сестёр Анну (в семье её ласково называли Нюсей) и Варвару в виде исключения определили в Институт благородных девиц на казённый кошт. Так мои будущие бабушки стали институтками в Полтаве.

   Мачеха совершенно отказалась от девочек: не брала их на каникулы и более не принимала никакого участия в их судьбе. Заботу о них взяли на себя братья, обосновавшиеся в Петербурге. Варя стала учительницей немецкого языка, Маша - медицинской сестрой. А Нюся с братом Иваном отправились из Петербурга в Хабаровск. Транссибирской магистрали ещё не существовало. Они путешествовали на перекладных от одного постоялого  двора до другого. Морозный свежий воздух, здоровая сибирская пища сделали своё дело – слабенькая, болезненная Нюся значительно окрепла и по прибытии в Хабаровск устроилась работать на почтамт. Она быстро освоилась, принимала телеграммы на трёх языках и вскоре  вышла замуж за своего начальника, статного поляка Станислава Иосифовича Вельчанского. У них родилось двое детей. Старшего  назвали Лёвой, а младшую, мою будущую маму, –  Галей. Семейная жизнь супругов Вельчанских была счастливой. Мама часто вспоминала своё безмятежное детство: игры в саду, хлопоты по хозяйству, занятия музыкой и рукоделием. По вечерам все собирались вместе, и папа читал  вслух интересные книги.

   Станислав Иосифович был видным социал-революционером в Хабаровском крае. Поэтому вскоре после революции его обвинили в эсеровском заговоре, осудили на длительный срок и отправили отбывать наказание на Соловки. Счастливое детство внезапно кончилось,  начались суровые будни семьи врага народа. Дети не гнушались никакой работы. Успешно закончив школу, они покинули ставший враждебным Хабаровск. Лёва уехал к московским родственникам, Галя нашла приют в Ленинграде у своей двоюродной сестры, работавшей учительницей в школе на Пороховых, тогдашней окраине Ленинграда. Так четверть века спустя дочь проделала обратный для Нюси путь из Хабаровска в северную столицу. На сей раз уже на поезде.
 
   Судьба распорядилась таким образом, что моя будущая мама вышла замуж за сослуживца своей двоюродной сестры,  учителя истории  той же школы. Самое удивительное в этой истории  то, что квартира, в которой он жил, принадлежала некогда Нюсиному брату, всю жизнь проработавшему инженером на Пороховском заводе. Брат и вся его семья давно покинули сей мир, из старых жильцов остались только соседи. Итак, преодолев полстраны, Галя очутилась в той самой точке на географической карте огромного города, из которой её мать некогда начала своё судьбоносное путешествие в Хабаровск.

   «Познакомьтесь с моей женой Галей!» – сказал своим соседям  мой будущий отец. –  «Батюшки! Так ведь это Нюсина дочь! Одно лицо! Мы прекрасно помним сестру Михаила Саввича. Она прожила у него несколько лет. Расскажите, Галя, о Нюсиной судьбе».  Так причудливо началась семейная жизнь моей мамы.

   У мамы была заветная мечта стать врачом. Именно желание учиться вынудило её покинуть Хабаровск в столь тяжёлое для семьи время. На выручку, как всегда, пришла тётя Маша. Она оставила престижную работу в Киевской клинике и переехала в Хабаровск к младшей сестре Нюсе, которая нуждалась в участии и поддержке.

   В Ленинграде мама трижды успешно сдавала экзамены в мединститут, но ей  дали понять, что путь в любой советский вуз для дочери врага народа  заказан навсегда.

   Отбыв наказание, дед был выпущен на свободу. Его сослали навечно в Соликамск. Перед отъездом разрешили навестить родных в Ленинграде, предварительно взяв расписку о неразглашении. У мамы было уже двое детей. Дед познакомился с внуками, но на расспросы о жизни на Соловках отвечать отказался. «Не дай вам Бог испытать что-либо подобное. Будьте счастливы!» Это были его последние слова. С тем он и отправился работать бухгалтером соликамского химкомбината. Связь с ним прервалась.

   В 1953 году друзья деда окольными путями сообщили московским родственникам о его кончине, умолчав при этом дату смерти. В память о деде передали его любимую мраморную ручку, которую им чудом удалось сохранить.

   Прошло много лет. В 1991 году, через месяц после маминой кончины, я получила постановление о посмертной реабилитации Станислава Иосифовича Вельчанского. В свидетельстве о смерти указана дата: 1937 год. «Причина смерти – расстрел». Эта жуткая фраза до сих пор терзает моё сердце. Меня успокаивает лишь то, что мама не дожила до этого сообщения. Она была убеждена в том, что её отец спокойно прожил отпущенные ему годы и, возможно, даже нашёл семейное счастье в далёком Соликамске.

   Как ни странно, но ранившее меня известие о расстреле деда не ожесточило и не озлобило меня, а поселило в душе неизбывную тоску и печаль. И слабую надежду на то, что такое  не может, не должно повториться ни с кем из ныне живущих сограждан.
 
   Однако в моём повествовании ещё рано ставить точку…
Намного пережив бабушку и деда, я всё чаще мысленно погружаюсь в прошлое и задумываюсь о его природе. Живёт ли оно только в нашем подсознании и, следовательно, умрёт вместе с нашим последним вздохом. Или же информация обо всех событиях  нашей жизни существует самостоятельно в виде некоторой записи на неведомом носителе, с которой Некто может ознакомиться, чтобы судить о том, что с нами происходило в действительности: и хорошего, и плохого, и того, что мы пытаемся  начисто стереть из своей памяти. Жаль, что в прошлом нельзя ничего ни прибавить, ни убавить. И главное –  невозможно ничего исправить. Или можно?
 
   Что же это за категория такая странная – время?! Почему оно движется только вперёд, и нельзя ли его повернуть вспять?

   Недавно мои размышления на сей счёт прервал ночной телефонный звонок. Звонила моя двоюродная сестра из Москвы: «Ты ещё не спишь? Я только что нашла в Интернете сообщение о реабилитации осуждённой в Хабаровске Анны Саввичны Спиридоновой. Похоже, это твоя бабушка. Вряд ли в городе существовала её полная тёзка!» – «Несомненно, это бабушка Нюся!   Нужно её спасать! Она же ни в чём не виновата, она никогда не занималась политикой, она была просто женой и мамой. Я завтра же вылетаю в Хабаровск. Я должна увидеться с ней!» – «Ты бредишь? Что с тобой? Куда ты собираешься лететь? Прошло без малого девяносто лет! Опомнись! В любом случае, смерть её уже давно и ото всего освободила! Я обязательно всё разузнаю и сообщу тебе. Сейчас это можно сделать, многие архивы рассекречены! Пока мы знаем только дату Нюсиной смерти, и то со слов её сестры Маши. Когда она была арестована? Когда освобождена? Когда реабилитирована?» – «Прости, моя разумная сестрёнка! Ты, конечно, права. Просто я задремала с мыслями о прошлом… Давай размышлять. Бабушка умерла в 31 году. С ней была сестра. Но она не сообщила маме об аресте. И до конца своих дней  свято хранила эту тайну. Почему? Не хотела  расстраивать маму? Нет! Она просто боялась навредить маме и её детям. Возможно, её фраза о врачебной ошибке, о неправильном диагнозе, приведшем к преждевременной кончине, скрывает истинный смысл. Мы ведь  знаем не понаслышке, какие врачи в НКВД выносили приговоры  и как приводили их в исполнение... Подумай, такое могло быть?» – «Пожалуй,  могло. А пока успокойся. Мы обязательно найдём ответы на все вопросы!».

   Я опять и опять вглядываюсь в старую фотографию. И чем пристальнее
смотрю, тем живее кажутся мне любимые глаза и губы, сложенные в слабую
улыбку. 

               
                И снова о времени

          Летят, бегут, уносятся года…
          Скажите мне, пожалуйста, куда?
          Ведь как всё просто – стоит взять билет,
          Чтобы попасть туда, где не был много лет.

          И даже проще – нынче интернет,
          И кресла покидать уж нужды нет.
          Ведь Мышь-волшебница за несколько минут
          Покажет города, где нас теперь не ждут.

          Знакомыми дорогами пройдёшь
          И даже ощутишь на сердце дрожь…
          Но почему-то, выключив экран,
          Вдруг понимаешь – всё это обман!

          Места всё те же, время лишь не то,
          Вернуть его нам, смертным, не дано…
          Лишь в памяти моей живут года,
          Когда ребёнок я и мама молода.

          Мы на санях летим с крутой горы,
          Как две подружки или две сестры.
          Восторг и страх, и голос дорогой:
          «Не бойся, милая, ведь я с тобой!»

          Как хочется услышать те слова,
          Когда от бед кружится голова.
          Так, может быть, за гранью бытия
          Сольются, наконец, Сегодня и Вчера?