Оттенок пятый - цвет нежной лягушки

Раннее утро пришло к Петровичу нежданно – в оконное стекло со всей дури влетела чайка, на секунду зависла, и, отлепившись, понеслась дальше, влекомая адским ветром. Петрович открыл глаза и пару секунд не мог понять, какого черта и куда занес его любимый круг Сансары. Вспомнив, как вчера он танцевал канкан в рюмочной «По писят», Петрович залился краской цвета нежной лягушки и поерзал. Копчик что-то укололо. Петрович извернулся посмотреть – в трусах он нашел около трехсот долларов и присвистнул:
- Оспааади, сколько же гомосятины-то вокруг, - досадливо поморщившись, он вытащил буржуинские бумажки из труселей, и аккуратно уложил их в бумажник. Затем встал и подошел к окну – там было премерзопакостнейше – лил дождь, жирные чайки летели жопами вперед и матерились на своем  чаячьем. Горестно вздохнув, Петрович заглянул в холодильник – там грустными глазами на него смотрела полумертвая мышь. Мужчина аккуратно достал ее из холодильника и погладил по спинке:
- Опять ты, болезная, свалила от своего ботаника? Сейчас верну тебя взад, - Петрович покряхтел и выйдя из квартиры, позвонил соседу, через пять минут дверь медленно открылась и на пороге возникло взлохмаченное чудо:
- Ой, Путя! Спасибо Вам, Петрович, - искренне поблагодарил мужчину юноша и забрал мыша. Мыш безропотно отдался в привычные руки и заливисто пискнул.
- Эх, Васек, следи лучше за своим хозяйством, - Петрович ушел собираться  на работу, где ждала его ненавистная Аннушка. Собрав свой нехитрый чемоданчик, мужчина вышел из дома и тут же в него прилетел голубь. Отлепив явно матерящуюся птичку, Петрович чуть было не перекрестился, но вовремя вспомнил, что он вроде бы как буддист, и, преодолевая адский ветер, добрался до работы. Аннушка сидела на своем месте и пила чай, раздумывая о судьбе… Родители пророчили ей работу шпалоукладчицей, но Аннушка сумела поступить и отучиться на оперную певицу, чему немало способствовала ее грудь размера этак восьмого. Правда, спать с дирижером она не захотела, и поэтому была вынуждена искать более приземленную работу.
Петрович неслышно вошел в техническое помещение и засмотрелся на Аннушку – мощная грудь вздымалась и опадала от дыхания, сочные губы дули на горячий напиток, а язычок шаловливо облизывал краешек блюдца. И тут у Петровича внутри что-то шевельнулось – он понял, что Аннушка, как бы он с ней не срался – ему весьма и весьма симпатична.
- Анна Петровна, а вот и я. Есть заявочки какие-нибудь? – и сам удивился своему заискивающему голосу.
- Ах, Петрович, - вздохнула Аннушка, от чего ее объемные перси всколыхнулись, взбудоражив в Петровиче что-то давно забытое, - пока нет. Присядьте пока. Отдохните. Хотите чаю?
- Хочу, - неожиданно для себя согласился мужчина, и с каким-то внутренним трепетом принял из рук Аннушки чашку, где в пучине кипятка помирал страшной смертью пакетик чая.
Отхлебнув адский напиток, Петрович снова взглянул на Аннушку – та сидела бы вроде бы в своих мыслях, но при этом искоса поглядывала на мужчину. И вдруг словно искра пролетела между ними – одновременно поднявшись с мест, мужчина и женщина кинулись в объятия друг друга. Со стороны это смотрелось весьма комично – Аннушка, дородная женщина лет сорока, ростом с петровского гренадера, и маленький худосочный Петрович, в чью лысинку можно было смотреться как в зеркало. Их губы встретились, и чмокающие звуки пожирающих друг друга существ заполнили комнатку. Вдруг раздался громовой раскат, и парочка отпрянула друг от друга.
- О майн гатт, что это было? – простонала Аннушка. Ее грудь вздымалась с такой частотой, что могла не напрягаясь взбить пюрешку. Петрович с ужасом понял, что только что целовался с ненавистной, да что там – ненавидимой им женщиной.
- Признавайся, курица, что ты в чай подлила??! – воплю Петровича позавидовал бы сам Шаляпин.
 - Ничего, старый хрыч, - возмутилась женщина и отпрыгнула за свой стол, при этом нечаянно задев чашку Петровича, от чего та взлетела в воздух и облила теплым кипятком мужчину.
- Ах ты ж, проклятие колеса Сансары, исчадье зла!!! Еще и обливаешься?! – взвизгнул тоненько Петрович и, схватив чашку Аннушки, облил женщину. Та схватила степлер, а мужчина пачку бумаг…
Через полчаса в комнатке не осталось ни одной целой вещи, Петрович и Аннушка сидели по разным углам и зализывали свои раны, как телесные, так и душевные.
- Ну ее в жопу, такую любовь, - с чувством протянул Петрович, схватил чемоданчик, и убежал домой к своему холодильнику, где в морозилке ждала его она – верная и никем не востребованная бутылка водки, чьи нежные бока запотели от холода, а маленькие капельки, стекавшие по стеклу, образовывали замысловатый узор…
Дома, поглаживая нежно свою любимую бутылку, Петрович всхлипывал, и повторял:
- Вам, сучкам, надо ж только одно от нас, от мужиков. Да чтоб вы провалились! – и поглощая рюмку за рюмкой, Петрович понемногу проваливался в спасительное забытье.