Недобрая сказка XVII

...В инвалидном кресле сидел лысый худой старик в пенсне и в клетчатом махровом халате. Остатки седой шевелюры островками выделялись над шишкастым черепом. Они облюбовали себе местечко  возле крупных мясистых ушей. Клочками торчали на затылке.

Нос с горбинкой. Тонкие губы. Обтянутые кожей скулы. Острый подбородок с ямочкой. Хитрый прищур, как ястреба.

Старик подслеповато щурился и метился в грудь Жнецу стволом какого-то древнего, допотопного, однако внушительных размеров, крупнокалиберного ружья. Жерло ствола представлялось угрожающе крупным, словно пушка.

С таким впору ходить на крокозубра или одержимого медведя! - решил про себя Феликс. И замер с поднятыми перед собой ладонями.

Пусть старик был близорук и руки его дрожали. Но промахнуться с такого короткого расстояния, да ещё из такого ружья, он бы при всем своём старании не смог бы.

Жнец был уверен – скорости его реакции, инстинктов ему хватит, чтобы успеть выбить ружье из неловких старческих рук. Или заскочить за спину и вырубить старую образину ударом ребра ладони по шее. Или уйти с линии атаки и самому пальнуть из пистолета. Однако он решил - не лезть на рожон. Пока он мог позволить себе роскошь - продолжить переговоры.

Старик тоже заметил, что в глазах Жнеца нет и тени страха или оторопи. Палец его нервно подрагивал на спусковом крючке.

-Вы всегда сначала впускаете к себе гостей, а потом целитесь в них из ружья, уважаемый? Или мне сегодня повезло, больше, чем прочим? – насмешливо спросил Феликс.
-А вы, молодой куда крупнее, чем я предполагал! И выглядите, очень опасным  –  старик не удостоил Феликса ответом на заданный вопрос.
-Оттого и внушаете мне теперь, куда большее опасение, чем это было прежде! – скрипуче то ли прокаркал, то ли пролаял старик. Он был настроен вполне серьёзно. Он гнул свою линию.
-А каким образом должен, по вашему мнению, выглядеть профессиональный охотник на чудовищ?! – вопросом на вопрос парировал Феликс.
Старик опустил ствол чуть ниже. Но полностью его не убрал. Чувствовалось, что он сильно сомневается. Колеблется. И боится совершить промашку. Хотя, скорее всего - просто боится…
-Вы же сами слегка отступили от истины. Назвались слабым беспомощным стариком, а сами ружьё на меня наставляете. Да и этой вашей обители далеко от скромности. Скорее я бы назвал бы его роскошным оазисом. Восхитительным, волшебным местом полным ботанических чудес и диковин! – Жнец переходил от упрёков к комплиментам. Принцип кнута и пряника, контраста и сравнения. Сначала посеять семена вины, потом удобрить почву лестью. И надеется, что урожай прорастет не в виде ружейной картечи, а в форме приглашения на сытный обед.

Из-за спины старика, сидевшего  сиднем в кресле, донеслись тревожные трели флейт и гобоев, сочные раскаты литавр. Взревели хриплые фаготы. Рассыпалась барабанная дробь, глухо пророкотали виолончели и контрабасы. Гулко летел над симфонической канонадой колокольный бой. И над всем этим порхали тончайшие изысканные флажолеты скрипок и альтов. Загремела, вступая в слаженный многоголосый хор группа медных духовых.

И вот в этот самый момент Феликс и решил нанести решительный, завершающий штрих к картине: «Победа интеллигентности над варварством нежданного визитёра».

-Уважаемый, ну, неужели вы хотите испортить ужаснейшим, отвратительным диссонансом ружейной пальбы финал столь восхитительной симфонической сюиты?! «Завоевания Океана» за авторством  Ромско-Томского. Опус № 216. 1856 год, если мне память не изменяет. История вам этого не простит, почтенный. Никогда и ни за что! – Феликс  обезоруживающе улыбнулся.

Удар достиг своей цели. Феликс поразил мишень без промаха. В самое яблочко!
Старик задрожал пуще прежнего. Опустил ружьё. Тоже улыбнулся, показав старческие прокуренные зубы. Положил измученные артрозом руки на колеса кресла. Подкатил вплотную.

-Ого, молодой человек! Вы опять меня удивили и поразили в самое моё истерзанное недоверием сердце. Мало того, что вы знаток великого языка, так и того больше – меломан и эстет! Сразу видно, Ромско-Томского вы знаете не понаслышке. Я тоже его люблю и обожаю.  О, и простите, старика, за этот неприятный и мне инцидент. К сожалению, за последние годы кредит доверия к роду человеческому я растерял окончательно и бесповоротно. И в этом не только моя вина. Порой мне настойчивого и необоримо, кажется, что человечество больше homo чем sapiens! Увы и ах…

-Сомнения прочь! Да здравствует радушие и гостеприимство! – намекнул Феликс.
-Конечно, конечно! – засуетился старик. Протянул ссохшуюся желтоватую, со старческими пятнами ладонь с деформированными суставами и представился:
-Георг Катц! К вашим услугам! Бывший учёный и по сегодняшний день нелюдим и мизантроп!
-Бывший ученых не бывает! – заметил Феликс
-Жнецов – вероятно тоже!
-Вы близки к истине как никогда прежде! – обменялись любезностями старик и молодой мужчина.
 
Музыка смолкла. Теперь от граммофона долетали лишь шорохи и шелест скользившей по чёрному виниловому пласту считывающей иглы.

Феликс осторожно пожал изъеденную артрозом руку старика. Настала и его очередь представиться. Жнец задумался. Он не привык называться полным именем. Это было слишком личным, в чём-то даже болезненным. Особенно это касалось его фамилии. Он давно похоронил своё прошлое. И не испытывал никакой нужды вскрывать старые могилы, ворошить погребённое во мраке прошлое.

Это для других Жнецов он был всегда открыт. Ибо они все были изгоями, побратимами. Своим самостийным кланом, со своей профессиональной моралью, кодексом, укладом и правилами. Самодостаточность, стоицизм, перемешанный со снобизмом, душевная изоляция, взгляд со стороны – вот что превозносилось, как цель и смысл развития любого Жнеца.
 
Они были для всех прочих - от крестьян до наместников людьми не от мира сего, наполовину безумцами и всегда, всегда чудными и настораживающими. От них старались держаться на расстоянии. К их услугам прибегали только в крайнем случае. Когда уже не было другого выхода. Можно сказать – в критических ситуациях.
   
Жнецы ассоциировались со смертью, приходом бед и страданий. А этого люди не любили и старались не приближаться, обходить стороной, не прикасаться. Они все не понимали и не могли понять – зачем, почему так сложились их судьбы. Что побудило их стать Жнецами?! Что двигало их по жизни. Их резон и образ мыслей был им непонятен и чужд…

Непонимание, как известно - рождает страх. Нужда – усиливает этот страх. Многократно его преумножает, возводит в степень, граничащую с отвращением и ужасом.Только охальник-колбасник и мог с ним общаться, не напрягаясь и не испытывая дискомфорта. И Феликс знал, почему так. Торгашу было плевать на судьбу своего шурина. Его не терзали сомнения. Не пригибала к земле непосильная ноша отчаяния.
И всё-таки Феликс назвался:
-Феликс  Терновый Шип Русич.
-А почему Терновый Шип! – полюбопытствовал старик.
-Потому что меня лучше не трогать! Не задевать! А иначе будет больно и может пролиться кровь! – без излишней помпы, но весомо удовлетворил жажду познания Феликс.
-Я бы хотел загладить свою бестактность при помощи ужина и бокала хорошего вина! Надеюсь, вы не против?! – тут же вкрадчиво добавил старик.
-Не имею права отказать человеку - в таком его благом начинании! - Феликс стянул сапоги, старясь не измазать налипшей к ним грязью дорогих ковров на полу.
-В таком случае, Феликс Терновый Шип, вам предстоит  пройти на кухню.  К ней вас приведет этот вот коридор. Там вы и возложите на себя обязанности по разделке свежеприготовленной дичи. Курица, фаршированная грибами. Не рябчики и не перепела – но всё лучше, чем ничего.
-А где можно руки помыть? – спросил Феликс. Старый чистоплюй обязательно остался бы недоволен, не спроси Феликс об этом.
-На кухне есть водопровод. Столовые инструменты и блюда находятся в навесных шкафах. Один, такой как раз, будет по правую руку от умывальника. А я тем временем отправлюсь на поиски вина в запасниках. Не могу вам препоручить вам сию обязанность. Слишком там всё сложно и запутанно, в моем подвале. Мы встретимся в столовой. В неё из кухни ведёт резная дубовая дверь. Думаю, не промахнётесь! Смелее – чувствуйте себе как дома, но и не забывайте что вы в гостях у пожилого ворчуна и привереды. Смело дерзайте! Ищущим да откроется! Скромность в такой ситуации не лучший выбор! – напутствовал старик в кресле-каталке.
-Я опасаюсь, что менее прочих склонен к этому греху! – Феликс шагнул в коридор.
Старик хрипло засмеялся, налёг на колёса и скрылся в коридоре ведущим в противоположенную сторону…

Пока Феликс шёл по коридору его мозг анализировал, то, что прежде выхватил, заметил намётанный глаз следопыта. Это раньше у него не было времени озираться, приглядываться. Тогда когда он был сосредоточен на ведении переговоров со стариком в кресле. Зато сейчас времени у него было в избытке. Феликс достал из кармана мятную пилюльку. Положил её на язык. Закрыл глаза. Пусть аромопедия и мнескопия поработают на него. Жнец хотел внимательно изучить то, что могло охарактеризовать старика. Тот мирок, которым он сам себя окружил. И что говорило о нём больше, чем любые его слова и заверения.

Он мысленно разделил пространство перед глазами на сферу. И начал просматривать запечатлённое в подсознании. То, что увидели глаза, пока его мозг был занят разговором.

Роскошные ковры с длинным ворсом. Дорогая мебель, обитая кожей. Бархатные портьеры и серебряные канделябры. Картины маслом на стенах. Раритетные во всю стену часы с маятником и боем. Сияющие блеском двойные раструбы ультрамодного стереограммофона, иссиня-чёрные кругляши музыкальных пластинок. Множество других деталей интерьера. И все они сигнализировали – их владелец в деньгах не нуждается. Напротив – он любит пускать пыль в глаза. Производить впечатление. Вот только чьи же глаза должны быть впечатлены, Феликс пока не совсем понимал. Каких таких визитеров Катц ожидал принимать в своей уютной, скрытой на болотах берлоге?! Не понятно!

Феликс заметил большую картину, висевшую на стене напротив высокого окна. Картина маслом. Групповой портрет. На нём красовался не много ни мало –  Наместник Южных земель – Ван Дорг Злотокудрый. Наместник был довольно упитан и изрядно напомажен. И весь сиял показной позолотой орденов, медалей и прочей легкомысленной,  и столь любимой властителями мишурой.

По правое и левое плечо от него стояла четвёрка людей, одетых чуть проще, но тоже с претензией на большой достаток. И ближе всех к пузу наместника помещался Георг Катц. Он стоял на своих собственных ногах, обутых в отнюдь не дешёвые лаковые туфли. Одетый - в дорогой, явно на заказ сшитый костюм. Инвалидного кресла поблизости от него не наблюдалось.

Да и на самой картине он выгладел моложе, свежее, симпатичнее. Как известно – портретисты любят к удовольствию заказчиков ретушировать изъяны. Преподносить в лучшем, чем, то было в реальности, свете и цвете. Румянец играл на далеко не впалых щеках Георга. Ученого буквально распирало от гордости и важности запечатлённого на потрете момента. На груди его красовался внушительный орден  - «За заслуги перед Отечеством» I степени.

Старый павлин не ограничился одной только этой картиной. Всё дорогу до кухни Феликс замечал развешанные по стенам в застеклённых рамочках дипломы и сертификаты. То патент на «Кварцевые батареи для хронопогружателя», то корочка монографии: «О турбулентных потоках восходящего высокотемпературного горения».

После очередной присужденной Академическим Советом премии за «Расшифровку рунных записей Грогл Урга» - Феликс решил больше не отвлекаться на констатацию регалий и достижений старого лиса с раздутым эго.

И так было понятно – хозяин особняка любил себя самой искренней и незамутнённой  любовью, на какой был способен талантливый одарённый эгоист...

продолжение следует...