Угли под снегом. Глава III

— А где тут у вас это озеро, Сенеж? — Лёха Воробьёв вопросительно глянул на Морозова.
— А, да это там, ближе к Солнечногорску, — махнул рукой Серёга, — здесь только станция так называется. Да и не озеро это вовсе, а водохранилище. Так себе местечко, если начистоту. Загадили его, даже ездить туда уже не хочется. Эх, а если бы мы летом собрались! Я бы вас свозил в Шахматово, это усадьба Блока, в Боблово, там Менделеев жил, ещё тут у нас развалины имения графа Татищева... Много чего есть, мы с Анютой летом тут всё облазили.
— Хосспади, — шутливо схватился за голову Воробьёв, — Сергей Морозов ездит по историческим местам! Ты мне прям с новой стороны открылся!
Серёга взоржал в своей обычной манере и начал распоряжаться о добавке алкоголя. Аня шустро юркнула в дом, обозвав мужа рыцарем закуски и стакана.
Начались небольшие перестановки на столе, убирались пустые бутылки и тарелки, я собирала ненужные уже опустевшие салатницы, как вдруг обнаружила отсутствие Гарика.
— А Клатов где? — я вертела головой. Когда это он скипел и куда, позвольте спросить? Мне стало немного неспокойно, Гарик уже порядочно набрался, а если учесть, что он не пил в принципе и только сегодня дал слабину, ситуация могла стать неуправляемой. Тем более, что всё это время он почти ни с кем не общался, а только зыркал на Невмятуллина слегка окосевшими глазами. Данька, правда, был на месте, сидел и курил уже вторую самокрутку. Чёрт, вот ведь померещилось с этим угольком. Это всё свежий воздух и бесконтрольное пьянство, вот что я вам скажу. Но Гарика найти всё же надо было, мало ли что. Ещё уснёт в сугробе.
— Юль, ты куда? — Аня вернулась из дома с пакетом бутылок, призывно звякающих внутри.
— Гарика поищу, он куда-то с пьяных глаз запропастился. Вот ведь, блин, неожиданность.
— Да куда он денется, — беспечно махнул рукой Серёга, — отсюда не сбежишь. Забор высокий, ям на участке нет, в реку тоже не упадёт, там рабица. Пусть продышится, неофит от алкоголя.
— Нет, поищу, — я встала, — не нравится мне всё это.
— Дело твоё. На тебя что открывать, шампанское или шабли?
— Шампанское, я мешать не хочу.
— Окей, давай только тоже не пропадай, — Морозов уже повернулся к Ане, помогая той вытаскивать бутылки.

Игоря Клатова я обнаружила держащимся за здоровенную берёзу с видом, весьма меня напугавшим. Глаза у него совсем остекленели, он смотрел и будто меня не узнавал. Господи, вот что его дёрнуло пить, для таких, как он, три бокала — уже приговор. Я подошла ближе и услышала заплетающуюся речь:
— А-а-а, пришла...ик... думаешь, я тут сдох без тебя...
Тьфу ты, чёрт, пришла беда, откуда не ждали. Я осторожно тронула его за плечо.
— Гарик, ты набрался уже, пойдём, я тебя в доме уложу. Хватит тебе уже.
— А-а-а, ну посоветуй, посоветуй... что ж ты там, с ними, не сидишь...
— Клатов, хватит выёживаться, пойдём!
— Никуда я ... ик... не пойду... это ты иди... Иди, иди! У вас теперь другие любимые авторы, да?
Мать твою в интершум, что ж за наказание-то. Я понятия не имела, в каком тоне говорить с Клатовым, пьяным в лоскуты. Он, конечно, вроде не агрессивный, тут скорее крокодиловы слёзы польются с минуты на минуту, но мне от этого как-то не легче. Позвать ребят, что ли, пусть его конвоируют в постель...
Рука Гарика с неожиданной силой вцепилась мне в плечо, от боли я чуть не вскрикнула.
— А куда это ты? К этому, да?
— К кому? — я пыталась вывернуться из цепкой хватки.
— А ты не знаешь, да? Ик!.. — он уже совершенно окосел, но пальцев не разжал. Синяки останутся, как пить дать. Ах ты ж, блин, ну протрезвей только...
— Гарик, всё! Отпусти меня! Отпусти, больно же!
— А это хорошо... ик... целее будешь...
Я уже подумывала заорать, как заметила, что от беседки отделилась чья-то фигура и быстро приближалась к нам.
Данька даже времени не стал тратить на разговоры, а просто с силой рубанул ребром ладони по вцепившейся в меня руке. От боли и неожиданности Гарик разжал пальцы, сдавленно охнув.
— Ещё раз так оскотинишься, — Данияр говорил тихо, но отчётливо, — я тебе эту руку сломаю.
Мне показалось или при ударе и впрямь раздалось шипение, будто на горящие угли плеснули ледяной воды?
Клатов несколько секунд моргал, пытаясь сконцентрировать взгляд. Данька всё ещё держал его руку, готовясь в случае чего заломить её назад.
— А-а-а... ты... морда... мордашка...
— Ребята, всё! — Я уже чуть не плакала. — Дань, да плюнь ты на него, ну перебрал мужик. Его в дом надо...
— Надо. — Невмятуллин даже не сделал попытки отпустить Гарика. — Ты как?
— Бывало хуже. Господи, ну как же это всё мерзко... Дань, ну он же не пил совсем, вот его и развезло. Ты прости, бога ради. за эту сцену...
— Спокойствие. С пьяного какой спрос. Я бы выбил из него эту дурь, но... Ладно, пусть проспится.
К нам уже спешили Серёга и Витя Кольцов.

— Как же всё нелепо, — Аня вздыхала, слушая наш рассказ, — что ж вы меня не предупредили, что ему нельзя наливать?
— Кто знал-то? — пожал плечами её муж, — я Клатова таким в первый раз вижу. Вожжа под хвост попала, — он сплюнул в пепельницу, — ну, вот нам всем урок. Этому "герою" не наливать ни при каких обстоятельствах. Дань, а ты что, правда, мог ему руку сломать?
— И сломал бы. — Данияр налил себе очередной бокал и уселся около печки. — Иногда вместо терапии требуется ампутация. Наш Ланселотик вбил себе в голову очередную чепуху. Я слышал его скулёж. — Лицо Невмятуллина стало жёстким. — Юля, поверь мне, ещё одна такая выходка, и он пожалеет, что родился на свет. — Данька с силой выпустил дым из ноздрей. — Я, знаете ли, теперь могу считаться оскорблённой стороной. Не говоря уже о Юльке. Ладно, братия, забудем этот манёвр как страшный сон. Наливай, Серёг, вечер только начался.

На удивление, эта "сцена у берёзы" посиделки особо не испортила. Аня периодически забегала в дом, посмотреть, как там Гарик. Наш упившийся товарищ спал пьяным сном, разметавшись на кровати и скинув плед. Меня ещё немного колотило от гадких воспоминаний, но шампанское, свечи и общий трёп помаленьку возвращали меня к жизни. В конце концов, такая конфузия может с каждым приключиться.

Ночью, разобрав постели, мы с Лилькой долго возились, приводя себя в порядок. Спать не хотелось. Я, сидя на кровати, заплетала волосы в косичку, а Лилька, тихо ругаясь, искала в своей сумке пижаму.
— Твой что-то вразнос пошёл, — заметила Сенатская, облачившись, наконец, в цветастый костюмчик со смешным воротничком. — Как там его Данька назвал, Ланселотик?
— Ага, — хмыкнула я, — Ланселот Озёрный. Рыцарь озера Сенеж. Ой, Лиль, ну что об этом говорить? Даже вспоминать не хочется. Интересно, как он завтра запоёт.
— Это ревность, — Лилька села на кровати по-турецки, — он весь день на Даньку волком смотрел.
— Только вот у меня с ним как-то всё не сложится, — буркнула я, — понимаю ещё, если бы да, так нет!
— Подожди... ты хочешь сказать — у тебя с ним ничего не было?
— Ты не поверишь.
— Ой, Юлька! — Лиля аж подалась вперёд, — да ты что? Мать моя женщина... Ты что теряешься-то? Лови, пока такая история.
— Лиль, — я решила прояснить для себя эти загадочные Данькины отношения с женщинами, — ты вот мне объясни. Он же с половиной ньюсрума переспал, так?
Лилька кивнула.
— Лиль, я всё понимаю, он непристойно красивый парень, но... Как вы ещё с девчонками волосы из-за него не повыдёргивали? Он же никакой тайны из своих загулов не делает.
— Эх, Юлька, — Сенатская встала и глянула на часы, — давай-ка стырим ещё парочку шампанского. На сухую трудно объяснить.
Мы на цыпочках спустились вниз и сквозь приоткрытую входную дверь увидели две фигуры: тонкую, невысокую, завернувшуюся в плед, и рядом знакомый точёный профиль.
— Света, — шёпотом сообщила Лилька, — мы были правы. Ладно, берём шампунь и сваливаем. Не будем распугивать этот заповедник романтики.

В комнате, кое-как открыв шампанское, мы разлили по прозрачным хлипким стаканчикам и продолжили нашу странную беседу.
— Юлька, ты пойми, — Лиля для пущей внятности жестикулировала стаканом, чудом не пролив вино на постель, — Данька это... Ну это такая Жар-птица, что прилетает, когда вздумается, оставляет после себя перо и... Да блин, как объяснить-то... Он никому не может принадлежать, понимаешь? Это... достояние республики, вот! — Она победно подняла стакан. — Его бессмысленно ревновать, сцены там закатывать... Просто такое... такое хоть раз должно быть в жизни каждой женщины. Искушение. — Она отпила глоток. — Понимаю, тебе это всё дико слушать, но... Это такая вот мечта, эталон. А мечта, она не может принадлежать кому-то. Ни мне, ни Светке, ни тебе, если всё ж возьмёшь себя в руки. Зато вспоминаешь когда... — Она зажмурилась, облизнув губы. — Ты глаза его видела?
Глаза? Видела, наверно, не всматривалась.
— Это прямо как в песне, помнишь? "Карие вишни"... Думаешь, на стихи меня потянуло? Нет, у него правда глаза отливают вишнёвым, я сначала думала, линзы. Нет, просто цвет такой... странный.
Внезапно до нашего уха донеслись чьи-то шаги за стеной, а потом, прямо над нашими головами, очень характерный скрип.
— Вот ведь слышимость! — шёпотом возмутилась Лилька. — Как нам жить-то в этой комнате, под Данькиным логовом? Блин, радиопьеса для тех, кому есть восемнадцать... Знаешь что, пошли вниз, там допьём.
— Слушай, а Витька? — вдруг замерла я. — Проснётся, а Светки нет.
— Проснётся он, как же. Ты не видела, а его Валитов чуть ли не на себе волок. Не проснётся. Светка тоже не дура, знает, когда можно улизнуть. Ну что, пойдём? А то эти, наверху, даже выпить толком не дадут.
Мы спустились в общую залу, осторожно неся открытые бутылки и стаканчики в зубах. Из головы у меня не выходила Лилькина фраза про вишни, с чего бы вдруг? Утром надо будет невзначай глянуть.
Надо ли говорить, что заснули мы там же, в зале, уронив головы на руки и разлив-таки один стакан.


Продолжение: http://www.proza.ru/2015/12/21/1302