Мал золотник

«Не бойся, малое стадо! ибо Отец ваш
благоволил дать вам Царство»

(Евангелие от Луки гл.12, стих 32)


(Фото из интернета)




               Дед с Иваном шагали знакомой улицей мимо крашеных пятиэтажек в сторону вокзала.  Там, на привокзальной площади, сегодня должен состояться митинг в честь открытия памятника ссыльным переселенцам Сибири.

               Мать с отцом еще рано утром уехали в храм, к Литургии, а Ване поручили сопровождать деда на митинг и обратно.
 

                Родители относительно недавно стали ходить в церковь. Это впервые случилось, когда у матери начались проблемы со здоровьем, а у отца на работе.  Все как-то в их семье разладилось. Ваня все чаще слышал, как родители ругаются между собой.  А в последнее время слово «развод» звучало почти ежедневно.  Первой в храм пошла мама.  Отец поначалу только подвозил ее на службы, а после забирал домой. Однажды, устав ждать жену, зашел из любопытства, да так и остался. Ваня радостно отмечал про себя, что ссоры между родителями стали реже и как-то мягче, что ли.  Все чаще родные ему люди тихо о чем-то говорили друг с другом.


                Иван в отношения родителей не вмешивался. Когда становилось туго, убегал к деду.  С дедом они были друзья. Уступая уговорам матери, Ваня иногда ходил с ней в храм, но ничего в этом не понимал.  На службе откровенно скучал, постоянно поглядывая на часы.  Правда, проповеди батюшки он любил и слушал с интересом.   Дед тоже в храм никогда не ходил, хотя крестик носил:

– Не я надел, не мне снимать.

 На предложения дочери посетить службу, коротко отвечал:

 – Не вижу надобности.


                Сейчас дед шагал впереди, опираясь левой рукой на тросточку.  Можно было бы проехать остановку на маршрутке, но дед решил идти пешком:

– Движение, Ванятка, – это жизнь!


                Ваня плелся следом за дедом.  Настроение было паршивым. Сейчас все его друзья были на городском стадионе, где их любимая футбольная команда проводила разминочную тренировку перед вечерним матчем.  Во время таких тренировок у мальчишек была возможность ближе пообщаться с игроками команды, сфотографироваться на память, взять автограф.  А тут иди туда, не знаю куда и делай то, не знаю, что!


                На самом деле, Ваня отлично знал, что ему нужно делать.  Деду было под восемьдесят, и к этому возрасту он почти оглох и пользовался слуховым аппаратом.


Глухота деда как-то сказалась на его вестибулярных способностях. Проще говоря, были большие проблемы с равновесием.  Время от времени, дед начинал заваливаться на бок и падал.  Задачей Вани и было оградить деда от внезапных падений.


                Дед знал о пристрастии внука к футболу и чувствовал свою вину перед ним.  Но, не обращая внимания на сердитый вид внука, он начал разговор как-бы с самим собой:


– Сколько народу-то в Сибирь было сослано!  Тьма! Казаков-то пришло с Ермаком, да и позже уже – не так много.  Правда, и сами люди, бывало, приезжали с запада.  Но больше ссыльные. А за что ссылали?  Бывало, за дело, конечно.  Это при царях – разбойников всяких да грабителей ссылали.  Смутьяны тоже под эту раздачу попадали.  Декабристы, к примеру.  Проходили вы в школе про декабристов, а, Вань?


Ваня молчал, поддерживать разговор совсем не хотелось.  Все его мысли были на стадионе.  Дед сделал вид, что ничего не заметил и продолжил свой монолог:


– А бывало ни за что ссылали.  Это уже при советах произвол начался.

              Дед остановился и подождал плетущегося Ивана. Улыбнулся насупленным Ваниным бровям: «Совсем, как я в молодости», а вслух продолжил:

– Вот твоих прадеда с прабабкой, моих родителей, за что сослали? Ни за что! Их, правда, не сослали, сами они на Касьяновские шахты приехали.  А коли сами не поехали, все-равно бы сослали. Или того хуже – в лагеря, на Север бы, отправили.


               Дед помолчал.  Молчал и Ваня. Мимо шли люди, спеша и обгоняя друг друга. Собравшись с мыслями, дед продолжил:

 – Ведь, как оно было-то, Ванятка? Жила тогда наша семья в Воронежской области, Вейделевский район.  Сейчас этот район к Белгородчине относится.  Мой дед, отец моего отца, а твой, стало быть прапрадед, был священником. Арестовали его в начале тридцатых годов и никаких известий о нем с тех пор не было.  Сгинул где-то в тюрьмах или лагерях.  Я его и не помню совсем, маленьким был. А батю нашего тесть предупредил, чтобы уезжал в Сибирь по вербовке, вместе с семьей, а то и его бы арестовали, как сына священника.


 Кто сам в Сибирь успел уехать, так хоть какие-то вещи с собой взял.  А кого насильно ссылали, те, можно сказать, голыми ехали, в товарных вагонах, зимой, как скот. Пока до Сибири довезут, почти все дети до пяти лет умирали с голоду и холоду, не выдерживали. А детей на один вагон по нескольку десятков было.
Привезут, бывало, выгрузят в чистом поле среди зимы и бросят.  Кто успевал за сутки в землю вгрызться, землянку вырыть, тот выживал.  Остальные погибали.  Сибирская земля – она, матушка, вся косточками усеяна.


             Что-то защемило у Ивана в груди, и он больше не сердился на деда:

– А нам в школе говорили, что эти люди были врагами власти, ну, той, советской власти.

Дед вскинулся и пристукнул тростью о землю:

– Да какие враги!  Чему вас только в школе учат! Вот нас, моих родителей, два раза кулачили.  А за что спрашивается?  Они всю жизнь горбатились.  Пшеницу, рожь, овес сеяли, лошадью все пахали, не то что сейчас трактора. Бахчу обрабатывали, пасека была. Богачи? Так они свету белого не видели, рубахи на теле от пота расползались. Людей просили помочь только осенью – с бахчи убрать арбузы да ковуны, ну, по вашему-то есть тыквы.  А так все сами работали, семья большая, ртов много.


А кулачили-то кто?  Те, кто работать не хотел, на лавочках с семечками дни просиживал, вот те и пришли кулачить. Все забрали под чистую – и корову и двух лошадок, птицу там, пчел.  Из дома все вынесли. Брата моего трехмесячного из люльки вынули, на синенькую подушечку посреди голой комнаты на пол положили, люльку забрали.  Я маленьким был, а синенькую подушечку запомнил.


                Дед замолчал.  Было видно, как он разволновался, достал платок и промокнул глаза.

– Мать взяла брата на руки, меня, четырехлетнего к подолу прицепила и пошла по дворам кусочки просить, чтобы нас покормить.  Когда в Сибирь приехали, немногим лучше стало. Отец пошел работать в угольные шахты.  Каким-то небольшим начальником его поставили, пригодилось его церковно-приходское образование.  Тогда грамотных людей мало было.  Мать хозяйством занялась, корову купили на сбережения, которые ее родители перед отъездом в Сибирь в дорогу дали. Траву корове руками на зиму рвала. Все руки порепаные были, то есть пораненные. Купить косу было не на что. Местные жители приезжих не привечали. Слишком много было нас, приезжих-то. Всем не напомогаешься. Вон, Касьяновка – целое село переселенцев. А Сафроновка? А Новый Кутугун?  А Шадринка? На Шадринке башкиры да татары селились. А в Новом Кутугуне – белорусы.


Сестры мои маленькие были, а помнят, как мать все молоко на продажу в город за несколько километров носила, на муку да ткань обменивала.  Семью надо было кормить, одевать.  Дома оставляла один литр молока – отцу. Вскипятит молоко и поставит на порог остывать.  А девчонки голодные, пока мать не видит, присядут к кастрюльке и пальчиками пенки снимают.  А отпить боялись, ни-ни!  Отец кормилец, на нем все держалось.  Помрет ребенок, так другого народят, а отец помрет – вся семья сгинуть может! Вот как мы жили. Вы-то этого не знаете.


– Николай Иванович, здравствуйте!  Вы не опоздаете? – знакомая деда торопилась в сторону вокзала.

– Идем, идем, Татьяна Григорьевна, уже выдвигаемся.

 Дед засеменил впереди Вани.  Сердце мальчика сжалось от жалости к деду.  И почему дед раньше про это не рассказывал? «Интересно, а мама знает, что у нее в роду был священник?» – думал Ваня, догоняя деда и стараясь идти с ним в ногу.


                ***


                В привокзальном сквере было многолюдно. Со стороны вокзала раздавался усиленный динамиком голос диспетчера, объявляющего прибытие-отбытие поездов и электричек. Свист электровозов разрезал теплый осенний воздух. Листва под ногами не шуршала, а, прибитая ночным дождем, лежала вокруг склеенным желто-бурым ковром. 


                Николая Ивановича пригласили на место для почетных гостей, ближе к трибуне. Дед всю жизнь проработал угольщиком.  Сначала в шахте, потом на разрезе. Ваня встал позади деда.  Отсюда все и всех хорошо было видно.  Памятник переселенцам был до времени закрыт белым полотнищем.  У временно сооруженной трибуны собрались представители городской власти, общественности, предприниматели и бизнесмены, жертвователи и представители религиозных конфессий.  Присутствие последних очень удивило Ваню:

– О! А эти что здесь делают?

Николай Иванович подкрутил регулятор слухового аппарата в сторону увеличения громкости, приготовился слушать:

– Ну, как же, Ванечка, все они участвовали в создании этого памятника. Сколько русских, украинцев, белорусов сюда сослали, а сколько башкир и татар!  Вот поэтому здесь наш священник и их мусульманский мулла, или как его там?

– А это кто?  Католик что ли? Он-то что здесь забыл?

– Чему вас, Ванюшка, только в школе учат!  Что ты не слышал про польское восстание дворян при Николае первом?  Польша тогда вроде как России принадлежала. Вот их, польских дворян царь сюда, в Сибирь и сослал. Чтоб не мутили спокойствия там, в западных окраинах страны.  Тебе фамилии Березовские, Борисовские, Слесаревские, Беднарские известны? Это все потомки тех дворян. Поэтому их ксендз, то есть католический священник, тоже здесь.  Всех позвали.


               Митинг начался с приветственного слова мэра города, который выразил благодарность всем благотворителям, пожертвовавшим средства на благое дело. Под аплодисменты присутствующих был спущен покров с гранитного камня – памятника.  На отполированной стороне его были выгравированы слова: «В память о раскулаченных крестьянах, спецпереселенцах, великих тружениках и защитниках Отечества».  Ниже еще одна надпись: «Сооружен на пожертвования, по инициативе жителей д. Сафроновка. 2005г.»


                Далее речи говорили общественники, гости, потомки ссыльных переселенцев.  Сами переселенцы уже не дожили до этого дня. Николай Иванович говорить речь отказался, справедливо полагая, что такая честь должна была бы достаться его родителям.  Слово предоставили и представителям присутствующих религиозных конфессий. Священник, мулла и ксендз по очереди сменяли друг друга.  Когда к трибуне подошел священник, дед потянул Ваню за рукав:

– Ванюша, а как батюшку-то кличут?

Бывая в храме, хоть и время от времени, Ваня, конечно, знал имена священнослужителей:

– Отец Николай.

Дед чему-то улыбнулся:

– Значит, тезки мы.



                Последним пунктом протокола была запись, гласящая: «Совместная молитва».  Когда женщина, организатор митинга, огласила этот пункт протокола, отец Николай вежливо попрощавшись с соседями, направился в сторону своей машины.


                Католический священник поморщился, как от кислой клюквы.  Он уже не раз попадал в ситуации, когда православные священники отказывались служить вместе с ним на совместных богослужениях.  Видите ли, каноны им не позволяют!   Что-то во всей этой ситуации жутко раздражало католика.  Подумаешь, блюстители чистоты!


                Возмущение настолько овладело отцом СтанИславом, что на этот раз он решил поставить на место этих православных.  Поэтому, не успел батюшка сделать и несколько шагов, как в спину ему полетел вопрос:

– Отец Николай, что же вы нас покидаете? – и не дожидаясь ответа, ксендз продолжил, – неужели вы на самом деле думаете, что только ваша, православная вера, истинная?

                Мулла заулыбался и испытывающе уставился на батюшку. А Станислав тем временем, не скрывая иронии, работал уже на публику, щеголяя своей эрудицией:

– Сколько в мире мусульман? Порядка полутора миллиардов?  А католиков? Более миллиарда?  Про буддистов и индуистов я вообще молчу.  Только Китай с Индией чего стоят!  А православных? Сколько в мире православных?  Говорят, более всего их в России. Но сама ваша церковь признает, что в России, хоть и считают себя православными около восьмидесяти пяти процентов, но истинно верующих не более трех процентов.  Капля в море!  А, отец Николай?


                Во все время этой тирады батюшка внимательно слушал Станислава.  Сейчас он понимал, что его ответа ждут не только мулла с польским ксендзом, но и те люди, которые невольно стали свидетелями их диалога.  Николай Иванович приставил к уху руку лодочкой, стараясь не пропустить ни слова из ответа батюшки.

                Отец Николай помедлил секунду и, обращаясь как бы ко всем сразу, тихо но внятно сказал:

– А вы разве не читаете Евангелие?  Разве вы не знаете, что говорит Иисус Христос? – батюшка осенил себя широким крестным знамением, – Он говорит: «Не бойся, малое стадо!»  Вы слышите? МАЛОЕ стадо!


                Отец Николай сделал ударение на слове «малое», слегка склонил голову в прощальном поклоне, повернулся и направился к своей машине, где его ждали прихожане.  Улыбка сошла с лица ксендза. Голубые холодные глаза сощурились, разглядывая спину удаляющегося священника.


                ***

                Николай Иванович с Ваней тоже решили более не оставаться. Домой пешком уже не пошли, а направились к остановке ждать маршрутку.

– Ванятка, как там батюшка сказал?  Малое стадо?  Это значит, что не количество важно для Бога, а качество?  Так я понимаю?  Мал золотник, да дорог? Это по нашему!  Ваня, чего молчишь-то?

 – Я не молчу, я слушаю.  Знаешь, дед, батюшка на проповеди что-то говорил про это.  Ну, что православные для мира, как соль, которой много в еду не кладут, как закваска для теста, понимаешь?  И соли и закваски надо немного, но без них никак.  Так и православные для мира.


 Дед слушал внука и удивлялся, и откуда у того такие познания?  Впервые не дед учил внука, а внук деда. Но Николай Иванович не обиделся на Ваню, он просто недоумевал.

– Ты знаешь, Ванюша, вот что.  Скажи отцу с матерью, чтобы взяли меня как-нибудь с собой в церковь.

– Это еще зачем? – в свою очередь удивился Ваня.
 
Дед хитро прищурился:

– Много будешь знать, скоро состаришься.

– Ну скажи, дед, скажи, – не отставал внук.

– Надо мне с тезкой поговорить.

– О чем тебе с ним говорить?

Николай Иванович взял Ваню за руку, потянул к себе и заговорил на ухо, будто поведывал какую-то тайну:

– Да мало ли о чем можно поговорить? Да хоть о золотнике, который мал, да дорог, – дед опять хитро улыбнулся.


               В маршрутке ехали молча.  Ваня уже жил предвкушением вечернего футбольного матча.  Но пока еще его мысли не переселились полностью на стадион, он успел для себя сделать зарубку в памяти: «Надо не забыть сказать родителям, чтобы заехали за дедом, когда соберутся в храм».  Ваня боялся обидеть деда своей забывчивостью. Он любил деда.  С дедом они были друзья.