Способы жизни

Ей временами было странновато слышать такое понятие, как уровень жизни. Что в городе он выше, а в деревнях вот... А она любила бывать в деревнях. Сама, медленно, чтоб был запас времени. Она приезжала всегда в незнакомые и ни с кем там не знакомилась, редко даже просто заговаривала. Она ездила туда смотреть. Смотреть на какую-то другую жизнь, где покосившийся колодец-журавль завораживал её не меньше какой-то засмотренной туристами достопримечательности большого города.

Первая мысль о безупречной глади безветренного местного озера была о том, что оно выглядит слишком идеально. Она привычно сразу же подумала о том, что, видимо, ландшафтными дизайнерами было хорошо подсчитано место для водоёма и его дно... Потом осеклась. И сама же улыбнулась своей такой слишком городской мысли.

Потом чуть ожил ветер и потревожил безупречную гладь. У неё в ответ ожил образ мастера зеркальных дел, который отвлекся на секунду (на луч света, на девушку, увиденную в окне, на кринку молока на столе) и его зеркало вышло не совсем ровным. Таким место в аттракционной сказке о кривых зеркалах. Но... кривизна этого зеркала была какой-то другой, что хотелось любоваться собой в ней, выискивая, высматривая новые ракурсы, что любезно предлагало прозорливое зеркало.

Но в такие места они приезжала лишь временами. Чтобы остановиться. Увидеть. Ощутить. Оплакать. Но при мысли о жизни здесь на неё наваливалось ощущение тесноты. С какого-то момента, случившегося некоторое время назад, она стала чувствовать свой размер. Размер своей жизни, как она произносила это про себя. И вот принесение этого размера в пустошь с редкими домами и грядками картошки с огурцами давало ей возможность внутренне  развернуться ещё больше, стать больше, вдохнуть столько, сколько в неё никогда бы не вместилось в её реальной городской жизни....

Но при мысли, что это место могло бы стать её пристанищем, местом ее дома, физическим ареалом обитания её души... ей становилось жутко. Она вдруг ощущала всем телом, что вот те же самые улочки, что секунду назад манили и влекли её, вдруг начинали путами стягивать её грудь, запрещая вдох. Ограничивая вдох до размеров, недостаточных ей для продолжения жизни.

Она очень чётко знала этот момент перехода. Могла оттягивать или форсировать его наступление. Собственно, именно он и был одним из всего того важного, за чем она приезжала в этот мир, что так разительно отличался от её собственного. И в каждой такой поездке, скорее, не снимался вопрос об уровне жизни, а расширялось её понимании того, сколькими способами можно жить.