Случай на целине

                СЛУЧАЙ НА ЦЕЛИНЕ

…………………………………………………………………………….......
Фрагмент из романа «Степные дороги»

Поскольку люди в райцентре практически знали друг друга, то Зарудный сразу же попал в поле зрения местной милиции. Уже в конце недели к Степану на склад вошёл старшина Маркин. Сразу было видно, что он был из фронтовиков. Тёмно-синяя милицейская шинель застёгнута на все пуговицы и перетянута ремнями. На поясе висела кобура с тяжёлым пистолетом «ТТ» и кожаная офицерская сумка с документами. Прямые хромовые сапоги начищены до блеска. Из-под чёрной кубанки, надетой по-казачьи с наклоном вправо и сдвинутой назад, выбивался непокорный, смолистый чуб.

Поздоровавшись, старшина попросил документы. Взяв справку, он переписал её содержимое себе в амбарную книгу и потом уточнил:
- Из документа видно, что вы вернулись в наш район из лагеря.
- Да именно так, – подтвердил Зарудный.
- А где вы конкретно жили в нашем районе, здесь не сказано.
- Да именно здесь я и жил, – торопливо начал Степан, - но где, точно не помню.

- Ты что контуженный? – удивлённо посмотрел на него старшина.
- Да, я был несколько раз ранен и контужен, – признался Зарудный.
- Тогда всё понятно. Придется делать запрос в лагерь, возможно, они помогут нам разъяснить ситуацию. А пока живи, но надо уже эту справку обменять на паспорт и приписаться.
- А как это сделать? – развёл руками Степан.
- Ладно, я подумаю, как это сделать! Но вот какой вопрос. Такой фамилии я что-то не припомню у нас в районе. Посмотрю ещё в картотеке, Иван Тимофеевич.
- Почему Иван? -  вырвалось у Зарудного.
Старшина строго посмотрел на него, так что на его лбу появились морщинки.
- Да, да, я извиняюсь, – заволновался Зарудный и стал что-то искать у себя в карманах, словно там и были ответы на все эти вопросы.

Прошло два дня, и старшина снова пришёл к Зарудному. Они поздоровались, словно уже давно были знакомы, и милиционер сразу же стал говорить о деле:
- Знаешь что, Иван, в картотеке нашего района человека с фамилией Заречный нет.
Зарудный задумался, пытаясь до конца понять сказанное, но старшина продолжил:
- Я уже отправил на тебя запросы во все инстанции. Когда придёт ответ, вот тогда и будем говорить, а пока без моего разрешения отсюда никуда не уходить. Ты понял меня?

Зарудный закивал головой и прилёг на топчан от набежавшего очередного приступа головной боли. Старшина тоже присел рядом с ним и закурил.
- Что совсем плохо? – искренне поинтересовался он.
- Ничего пройдёт, надо только немного полежать.
- Хорошо, ты полежи, а я пойду, принесу тебе крепкого чая, тогда станет легче.

Шли дни и недели, а ответа на запросы всё не было, и старшина стал беспокоиться, но поделать ничего не мог. Но потом успокоился, так как его подопечный вёл себя достойно и не вызывал никаких опасений. Больше всего  служивого беспокоили целинники, которые постоянно устраивали пьяную бузу, переходящую в мордобой и поножовщину. Зарудный, в свою очередь, тоже сторонился этой публики, хотя прекрасно понимал, что в этой среде были такие же, как и он сам, прошедшие войну и лагеря. А ему не год и не два приходилось стоять с ними в одном строю, мёрзнуть в бараках и грызть ледяные сухари. Воспоминания сдавили грудь, и набатом застучало в висках.

Немало судеб самых разных.
Соединил печальный строй.
Здесь был мальчишка, мой соклассник,
И Брестской крепости герой.

В худых, заплатанных бушлатах,
В сугробах на краю страны —
Здесь было мало виноватых,
Здесь больше было — без вины.

Такие виноватые без вины были везде, и в том числе здесь, на целине. Рядом с его столиком в последнее время ужинали два тракториста, которые приезжали в закусочную на мощном гусеничном бульдозере и ставили его с работающим двигателем у кочегарки. Из их подогретого водкой разговора Степан уже знал, что один из них был летчиком, которого сбили в бою, и он попал в плен. А другой воевал танкистом и тоже оказался у  немцев после неудачного тарана «Пантеры». Оба потом были освобождены из  вражеского заточения Красной армией и осуждены трибуналом на десять лет лагерей каждый. И уже, отсидев свои сроки, завербовались на целину в надежде найти там своё счастье и устроить жизнь.

Степан хорошо запомнил первую встречу с ними, а также  поведанные ему драматичные истории из их фронтовой жизни. Потом уже лёжа на топчане, он не раз воспроизводил их в своей памяти, восхищаясь геройством  целинников на войне. А прошедшей ночью ярко и в деталях Зарудный всё это увидел во сне.

В бегущих огненных кадрах они представали один за другим настоящими героями. Вначале появился летчик, который вступает в бой с большой группой немецких бомбардировщиков и по радио просит своего ведомого:
«Прикрой Лёша, атакую «Юнкерсы». - Нам с тобой не привыкать. Пусть они боятся нас, а не мы их»
Но ведомый его не слышит. Смертельно раненный он склоняет окровавленную голову на приборную панель, и машина устремляется к земле.

Самолёт ведущего остается без прикрытия, но он всё равно атакует «Юнкерсы». Сбивает один немецкий бомбардировщик, потом и второй.
В это время два «Мессершмитта» заходят к нему в  «хвост» и длинными очередями поджигают самолёт. Горящая машина падает.
Лётчик выбрасывается с парашютом и приземляется на позицию немецких войск. Отчаянно отстреливается от наседающих на него фашистов, но в итоге попадает в западню к немцам.

Затем в кадрах появляется второй целинник - танкист. На своём «Т-34» он ведёт неравный бой с немецкими «Пантерами». Выпущен последний снаряд, но немецкий танк продолжает стрельбу, и поджигает «тридцатьчетвёрку». Лейтенант даёт команду механику-водителю идти на таран:
- Старшина полный газ. - Бей его в борт по гусеницам. Гвардия не сдаётся и всегда побеждает!  Вперёд!

Примкнув к смотровой щели, старшина даёт полный газ и пытается перекричать ревущий двигатель танка:
- Выполняю командир! – Не поминайте лихом. Иду на таран!
После столкновения немецкий танк теряет ход, а экипаж «тридцатьчетвёрки» погибает. Лейтенант, оставшийся в живых, раненный покидает горящую машину и, пройдя в горячке несколько метров, падает, потеряв сознание.

К чему этот сон? – терзал себя весь день Зарудный. И успокоился лишь тогда, когда снова увидел трактористов в закусочной. Они были возбуждены, налегали на спиртное и о чём-то негромко переговаривались, явно замышляя очередную пьяную потасовку.

Молодость, энергия спиртного и обида на изломанные войной судьбы делали фронтовиков озлобленными. Порою, эта агрессия реализовывалась в междоусобных потасовках, но счёты с властью, которую они считали виновной во всём, оставались для них неоплаченным долгом, вернуть который они были готовы даже ценой своей жизни. Страх у них уже давно иссяк, он остался там, на войне и за глухими заборами лагерей. Удивительного в этом ничего не было, ведь в бою они тоже были бесстрашными и не жалели себя и своих жизней.

В тот тихий зимний вечер закончилась районная партийная конференция, и шёл большой концерт, поставленный силами творческих коллективов района. А уже утром все делегаты должны были разъехаться по своим хозяйствам и предприятиям. Бывший лётчик и танкист знали об этом из сообщений по радио, и после ужина, перекурив на улице, повели свой бульдозер к клубу с намерением устроить там погром.

Машина на большой скорости снесла забор из штакетника и направилась к бюстам Ленина и Сталина, которые стояли на высоких каменных постаментах здесь же рядом с клубом. Увидев эту картину, издали и, предчувствуя  неладное, Зарудный сорвался с места и устремился к ревущей машине.

Несший службу у здания клуба старшина Маркин тоже, выхватив пистолет, бросился на бульдозер с другой стороны. Трактор сразу же остановился как вкопанный, но потом, резко развернувшись вправо, ковшом снёс постамент с бюстом Ленина, а потом и Сталина. После этого стал волчком вращаться на площади, прицеливаясь на здание клуба.

Старшина несколько раз выстрелил в воздух, а потом и в сам трактор. Но трактористов уже нельзя было остановить этими выстрелами. Зарудный, тоже, размахивая руками и крича, пытался отвлечь внимание целинников на себя и увести их от беды. Но те уже устремились на милиционера, который пятился к торчащим из мёрзлой земли рельсам.

Рельсовый забор был серьёзным препятствием даже для трактора. Но настывший металл, лишь взвизгнув от удара ковшом, зазвенел оборванной струной и отлетел в сторону.  Старшина, поскользнувшись, упал навзничь и, пытаясь отползти назад, отстреливался лёжа на спине, но пули рикошетом отлетали от надвигающейся стальной лопаты в разные стороны.

«Вот и настал мой черёд», - подумал Зарудный и пошёл навстречу стальной махине. Как «истребитель танков», он знал, что надо делать в такой ситуации. Мгновение и обломанный кусок рельса полетел в катки бульдозеру. Машина напряглась и, разорвав правую гусеницу, закружилась на месте, развивая обороты, как бы пытаясь вновь ринуться вперёд. Но двигаться она уже не могла, и была от этого неопасной, несмотря на  надрывно ревущий двигатель.

К месту происшествия к этому времени уже подоспел вооружённый наряд милиции. Кто-то из них с ходу сбил Степана с ног и, заломив ему руки за спину, одел наручники. Старшина Маркин, обтирая окровавленное лицо и нахлобучив на голову раздавленную трактором кубанку, размахивая пистолетом, кричал милиционерам:
- Не тронь его, а то пристрелю сука, не тронь!

После недолгих разбирательств, «трактористы-целинники» будут осуждены и отправлены по этапу в лагерь. Зарудному будет выделена небольшая комнатка в бараке рядом с закусочной. Старшина Маркин станет офицером милиции, а клуб через несколько лет, в ночь перед очередной партийной конференцией, сгорит дотла. Останутся только каменные стены, как напоминание о той вечерней драме, в те разгонные годы, когда подымали целину.

Районная власть, пытаясь, замести следы неприятного инцидента, за ночь привела у клуба всё в порядок. Но уже на следующее утро зарубежными радиостанциями будет озвучено сообщение о происшествии в районном центре. В связи с этим, в местной газете будет опубликована небольшая статья с фотографией Зарудного, который пресек хулиганскую выходку пьяных трактористов. А из областного Управления КГБ в районный отдел поступит шифровка:

«Провести скрытые мероприятия с целью выявления у перемещённых немцев радиопередающих устройств. При обнаружении принять безотлагательные меры, с немедленным докладом в адрес начальника Управления».

Таким образом, «органы» постоянно выказывали своё явное недоверие к переселенным немцам и «отслеживало» их деятельность по каждому значимому случаю.