Новая жизнь

   1947 год.
                Разруха послевоенная. Восстановление хозяйства. Голодно и холодно. Еда на карточки кончается дней за десять. Пенсию за пропавшего без вести мужа не платят. Топить печку нечем. Лес рядом, но сухостой ближайший уже весь вывезен, а подальше забираться сил нет. Разбирали пол, благо, что двойной настил был. Ходили по железнодорожным путям, собирали чудом упавшие с паровозов кусочки угля. Иногда удавалось часа за четыре набрать с полведерка. А есть все равно было почти нечего. Занимали у тех, кто побогаче, а отдавать то все равно надо было. Бабушка Евдокея, ей в ту пору было тридцать лет, плакала каждую ночь в подушку, отвернувшись к стенке, чтоб дочка не слышала(моя мама) и все мечтала о хорошей сытой жизни. И вот  решилась поехать в Латвию. Там поговаривали люди сытно живут. И родственники какие-то есть.
           Одевшись в единственное свое пальто, взявши за руку дочку, в другую маленький деревянный чемодан, сели на поезд. Ту-туу, поехали в новую жизнь. В Москву приехали голодные, бабушка тут-же у вокзала на рынке сменяла свое пальто на буханку хлеба и довольная пошла к поезду. Пока шла, у нее хлеб сперли. Хорошо, хоть билеты до Риги остались. Поужинали слезами. Но добрые люди везде находились, кто хлебцем угостит, кто соленьями, а кто и кусочек сальца или сахара ребенку даст.
           Так приехали в Латвию. Куда идти? Неизвестно. Местные с русскими не разговаривают, кое-как с военным патрулем поговорили - те посоветовали ехать за город, в только что организовавшийся колхоз, там и воинская часть рядом, приютят! На военной машине добрались до колхоза, да, работники нужны а платить то у них все равно нечем. Устроилась бабушка дояркой в коровник ( хоть при дойке из под коровки молока напиться), работает-работает, а хлеба все равно нет.
             Жили у солдат в казарме. Конец коридора отгородили занавеской, там и расположились на наспех сколоченных полатях две семьи - моя бабушка с дочкой и еще одна женщина с двумя детьми. Ели свеклу собранную на полях ( вернее не найденную колхозниками при сборе урожая) и сухари, которые солдаты кидали за занавеску. Вместо посуды были обрезки снарядных гильз. Вот в этих гильзах иногда варили какое-то варево на солдатской буржуйке. Было хуже, чем дома.
              В Латвии в это время еще много было единоличных хозяев, которые жили и работали на дальних хуторах.  К одному из таких хозяев и решила наняться бабушка. Звали его дед Андрис. Хозяин крепкий был. Выращивал пщеницу, ячмень, бобы, картошку, держал много скотины - коров, свиней, овец, лошадей, а уж птицы было столько, что и сосчитать было трудно. Да и семья была большая, четырнадцать детей. Два брата с ним жили и все работали в его хозяйстве. Как они бабушку то на работу взяли - непонятно. Может из жалости. Оставили ее по дому убираться. А дом тоже большой, уборки много, порядок наводить, приготовить еды на такую ораву. Вышла бабушка в первый день, огляделась, и давай полы ножом скоблить по русски, водой чистой промывать, окна помыла, занавески постирала и повесила, печи побелила, лапшу куриную сварила(которую, кстати латыши не знали, а варили бульон с мукой), картошки нажарила с салом, травяной чай заварила, и все успела к приходу хозяина и всех остальных. Дед Андрис зашел и обомлел! Все остальные тоже остолбенели. Сели обедать - еды на всех хватило. Так с первого дня бабушку назначили старшей по дому и все ее слушались. Жили на этом хуторе все мирно, работали от души, бабушка рассказывала, что и ругани никакой меж ними не было. И праздники тоже вместе. Наварят пива, наготовят закуски и за стол. Пьют, едят, песни поют, танцуют - все как у нас в России.
             Так прошел год, и вот как-то в городе бабушку увидел военный, как оказалось капитан, начальник милиции, и сразу стал ухаживать за бабушкой. Каждый раз когда она приезжала в город, капитан ходил с ней в кино, водил в театр, короче, через три месяца Евдокея не выдержала и вышла за него замуж.
               Но недолго они прожили. Через месяц он пропал, а к бабушке в комнату, где они жили, пришли МГБэшники, допросили ее и сказали чтобы духу ее с дочкой не было здесь через двадцать четыре часа, иначе хуже будет. Оказалось этот начальник милиции с "лесными братьями" связан был.
                И вот опять вокзал, ожидание поезда. И вдруг появляется дед Андрис! Радость, об'ятия, слезы. Пришел провожать, привез два мешка картошки, копченого поросенка, масла, сметаны, сливок, пива, отрез на пальто, сверток ситца, набралось всего на большое багажное место. Дед Андрис все места сам и оплатил до самого бабушкиного городка. К себе не звал, чувствовал, что и к ним коллективизация нагрянет. Расплакался, махнул рукой, как отрубил. Проводил...
                К себе в городок приехали, думали с этими харчами месяца три безбедно жить будут. Куда там! За это время комнатку их переоформили и вселили туда других жильцов. Расширили. Отдала бабушка все добро коменданту барака, отгородил он угол в конце коридора, сложил печку, поставил старую кровать с досками и сказал - "живи Дуся"! Вселилась Евдокея с дочкой и началась жизнь по старому, со слезами вприкуску. Скоро пришло письмо, где написали, что дед Андрис застрелился.
         Вот такая она новая жизнь...