Идол, гряди вон!

Памяти Эл. Прэсли, М. Джэксона, Дж. Леннона и многих, многих, многих…

Джайс Липник имел важную наружность мистера и умел быть убедительным, несмотря на легкомысленный паричок. Убедителен и прав, черт! Ему все удается, и он позволяет себе высокомерить! Митч расстался бы с ним: когда все идет прахом, лучше иметь другого, кризисного менеджера. Но тот был убедителен, а неприятности как будто даже омолодили его и зарядили энергией; захотелось сунуть руку под карикатурный его паричок – не появился ли там молодой газончик волос?
– Митч, на ранчо ты будешь недосягаем, а я за это время все разгребу.
– За это время, – произнес вяло Митч, не вставая с дивана и не имея желания двигаться.
Когда его популярность пошла на убыль (сказались частые отмены концертов), и сказка под названием «Митч Хьюз» стала угасать, оказалось, что их доходы катастрофически не догоняют расходов. Понадобилось не больше полугода, чтобы в свои сорок с небольшим Митч стал выглядеть стариком – худым, дряблым и безвольным.
– Да, за это время... не знаю сколько. – Липник прошелся по отельному номеру, тростью раздвигая шторы с тем брезгливым видом, что ему известны номера и получше. – Теперь это не имеет значения. Главное, чтобы ты отдохнул и по возможности выздоровел.
… Идею ранчо Митч принял сразу и с энтузиазмом: в самом деле, бегство от проблем, от журналистов и папарацци пойдет на пользу в любом случае. Главное, у него появится (наконец-то!) личное время – ценнейшее блюдо, которого он лишен уже несколько лет, что даже забыл его вкус. (Тогда Митч еще не знал, что банкротство лишит его всего, а избыток личного времени способен привести на край пропасти).
Полгода назад его личный врач был уволен из-за финансовых проблем. Но христианская душа эскулапа жалела Митча, и он продолжал консультировать его изредка и даже иногда являлся по вызову. И когда по его совету и настоянию ранчо все-таки купили, обрадовался.
– Вот увидите, сэр, ежедневные конные прогулки (на ранчо была конюшня и десяток лошадей) – лучшее лекарство. Я считаю, общение с лошадьми гораздо полезнее, нежели  с людьми, – изрек он, протирая очки краем носового платка и водружая их на место. – Лошади помогут вам забыть о психотропах.
Имелось в виду, что последнее время Митч ими злоупотреблял, если не сказать иначе – он уже не мог без них обходиться.
Отвозя Митча на ранчо, Липник сказал, что если Митч пожелает, можно оборудовать на ранчо студию, но Митч разволновался:
– Я же просил, Джайс! Никакой музыки! Ни слушать, ни исполнять! А вообще бы и не видеть.
– Хорошо-хорошо. Но интернета и телевизора там нет, как и просил. Только книги.
Ранчо не понравилось – степь со всех сторон, о чем Липник и предупреждал – дескать, на барбизонские панорамы денег не хватило. И все же Митч воодушевился: в первый же день своего бегства он принялся за составление распорядка дня. С утра купание в озере (оно было неподалеку), после завтрака часовая конная прогулка. Послеполуденный сон он заменил греблей на каноэ до полного изнеможения. Перед сном опять конная часовая прогулка.
Первый день, можно сказать, удался, хоть и держался Митч на антидепрессантах. Из обслуги хозяйством занимались только конюх-охранник да добрая пожилая мулатка. Совместными усилиями удалось войти в предписанный режим. Таким был и второй, и третий дни.
Первые таблетки несколько лет назад предложил ему сам Липник. Объяснил так, что падают доходы и с этим надо что-то делать, чтобы удержать публику и поднять ажиотаж. Их действие было, как говорится, за гранью: на концертах Митч ощутил сумасшедшую энергию и драйв такой силы, что чувствовал себя электростанцией и перпетум мобиле – в день он держал по четыре концерта. Врач предостерегал – к их помощи следует прибегать лишь изредка, но рев концертного зала был сильнее наркотика. Кроме того, выдержать гастрольный график без них было невозможно, да и не хотелось – сколько бы Митч ни зарабатывал, денег всегда не хватало.
К концу недели на ранчо дневную дозу лекарств удалось уменьшить на треть. Однако вскоре все пошло прахом. Утро началось с неприятности: проснувшись и выйдя на веранду, он увидел во дворе незнакомый серый внедорожник и распахнутые ворота конюшни. Несколько людей в фуражках и серой форме расхаживали по территории, фотографировали и делали какие-то записи. Подбежал расстроенный конюх и сообщил, что судебные приставы описывают ранчо. Но неприятным оказалось совсем другое: с приставами приехали репортеры, которые, завидев Митча, со своими штативами и камерами бросились к нему.
Пришлось на весь день скрываться в доме да еще запирать окна ставнями. Но все равно отгородиться не удалось: в обязанности приставов входило описание всей мебели и кухонной утвари. Они ходили по дому, не обращая внимания на недавнего поп-идола, словно он покойник.
Ночь прошла в кошмарах. Заснул Митч под утро и проснулся после полудня совершенно разбитый. Пришлось принимать таблетки, не имея физических сил подняться. Конюх дважды приходил, соблазняя конной прогулкой, но не было желания заменить подушки седлом.
Вечером приехал Липник, и Митч выговаривал ему, что не предупредил. Тот развел руками – что поделаешь.
– Я был занят более важными делами, - заявил, расхаживая по гостиной.
– У тебя есть более важные дела, чем я? – с обидой спросил Митч, кутаясь в верблюжий плед.
– Твой дворец «Парадиз» продан.
– Кому?
– Какая разница? Саудовскому шейху. Он сказал, что платит деньги исключительно за имя прежнего хозяина. У него пять дочек и все твои поклонницы.
– Такое впечатление, ты радуешься, – произнес Митч, заметив его неуместную бодрость.
– Еще бы! Треть долгов закрыта.
Новость была неприятная, но дворец (о нем мечтал, еще когда воспитывался в приюте) продан, и как будто в душе удалили аппендицит. По крайней мере, он заговорил спокойнее, рассказывая, как хорошо прожил эту неделю.
– Ты знаешь, мне кажется, нет, я уверен – месяц такой жизни, и я поправлюсь и смогу снова выйти на сцену.
Липник горестно покачал головой:
– Для концертов нужны кредиты, которых никто не даст, пока не погашены прежние. Ты же объявлен банкротом. Юристы забирают все, даже диски. Ранчо это тоже продано.
Наступила тишина, и Митчу она показалась значительной. В тоне голоса промоутера слышалось ему второе дно, так как обычно легкий, задорный и невозмутимый Липник сейчас избегал смотреть в глаза.
– Что-то случилось? – осторожно спросил Митч.
Тот вдруг подошел к окну и отворил ставню. На веранде и за нею было уже темно, и приставы с репортерами давно уехали. Липник отошел от окна и плюхнулся в кресло. Изучив носок своего ботинка, он заговорил:
– Я посчитал, сколько наварили Элвис Прэсли, Джимми Хендрикс, Джон Леннон, Майкл Джексон и другие после своей смерти.
– Что ты хочешь сказать?
– Только то, что смерть – это тот же бизнес, в который можно вложиться.
– Ты собираешься вложиться в мою смерть?
– Пожалуй, но не я один – мы вместе. Я все продумал, но если…
– Продолжай.
– Потребуется кое-какая несложная режиссура. Представим как передозировку. Врач твой напишет заключение – он тоже мечтает о том, чтобы вернуть свои средства, которые в тебя вложил. Сестра твоя опознает твое тело – за деньги она признает кого угодно. Она ведь тоже в тебя вложилась, к тому же она прямая наследница. Короче – с покойника какие долги? Покойник никому не должен. Разве что налоги.
– Допустим…, а откуда пойдут деньги?
– С дисков и с концертов.
– Не понял.
– Ты думаешь, зачем я целый год писал твои концерты на видео? На сцене будет твой виртуальный клон.
– Как? – заинтересовался Митч не без сомнений.
– На сцене натянут прозрачный экран 8 метров на 5, и лазер воспроизведет твое изображение. Бэквокалистки сделают все остальное. И записи, конечно.
Я уже показал кое-кому из богатеньких. Сказали – денег дадут. Тут только начать – сразу очередь вырастет.
– А почему ты думаешь, что будут доходы после того, как они упали?
– Во-первых, твое изображение не отменит концертов. Далее, психология. Твои фанаты понятно – ринутся на встречу с тобой, пусть и виртуальную. Ставим на ностальгию – сильнейший двигатель. Но к ним теперь добавятся и те, кто завидовал тебе. На концерты они пойдут с чувством благодарности, что ты умер. Люди обожествляют только мертвых королей. Они и станут твоими фанатами – из благодарности, ибо главное препятствие устранено – твоя жизнь. И все выиграют, и прежде всего ты и я – твой промоутер.
– А кто будет получать деньги?
– Откроем благотворительный фонд – комар носа не подточит. Я не являюсь твоим правопреемником, так что налоговик и кредиторы останутся с носом. Выиграет только покойник.
– Допустим. А куда денусь я?
– Это проще простого. Я арендовал небольшой остров в Карибском море. Там круглый год плюс 50 по Фаренгейту. В тех местах рыбачил Хэмингуэй.
– И сколько я там буду?
– Как пойдут дела, но как минимум год посидеть придется. Меньше не имеет смысла. Будешь как Робинзон. Мечта.
– И что я там буду делать?
– Тратить свое личное время.
– Мне не до шуток.
– Там будет все самое необходимое – что только пожелаешь. Будешь вести здоровый образ жизни. Взамен лошадей там будет гребля и рыбалка. Даже интернет и мобильная связь – со мной.
– Там что, электричество?
– Конечно, нет, в чем и прелесть. Там дизель, бочка солярки и мощный аккумулятор.
– Я не умею пользоваться.
– У тебя будет слуга – Пятница. Все нужное будет доставляться катером с Кубы.
– Допустим…, а если узнают?
– Маловероятно, подобных островов там много – затеряться не сложно. На всякий случай сделаем паспорт на другое имя. И диплом, что победил на конкурсе двойников. Можно сделать пластику. Небольшую… хотя природа за год изменит тебя. Главное, чтобы слезть с таблеток.
– А прислуга?
Липник хохотнул.
– Свиту дать не могу – не заработали. Но прислуга будет, что надо.
Он снова хохотнул, и Митчу померещилось что-то непристойное. И все-таки Митч колебался.
– Может, все-таки турне? Через месяц.
– Да-да, в России – по четыре концерта в день.
– Без таблеток я не выдержу.
– С таблетками тоже. В лучшем случае вернешься в инвалидном кресле. Да, забыл: в турне кредиторы не выпустят – боятся бегства или попросишь гражданства в Москве – сейчас это модно.
– А ты не обманешь? Например, сунешь не те таблетки или забудешь обо мне на острове?
– Ты курица, несущая золотые яйца. А у меня, чтоб ты знал, самая надежная мотивация быть верным: я вложил в тебя все свои деньги. Кстати сказать, я уже полгода не получаю зарплату.
– Как так?
– Грех зарабатывать на спасении. Забыл сказать, два дня назад газеты сообщили, что ты попал в реанимацию в тяжелом состоянии. На всякий случай.
– Да, как же?!
– Не волнуйся, адрес госпиталя держат в секрете. Пусть ищут – репортеры другого не заслуживают. И тут же позвонила твоя бывшая. Полагает, ты уже не жилец. Раскатала рот на прибыль от твоего ухода. Она ведь тоже в тебя вложилась.
– Ты мне этого не говорил.
– Чтобы не расстраивать. Как мужчина ты ей неинтересен. Только как певец. Призналась – со своим бой-френдом кувыркается под твою музыку. Ты по-прежнему заряжаешь ее, ты ее прекрасная молодость.
– Как она?
– В порядке. Успешная модель, готовит к изданию неприличную книгу о вашем медовом месяце. Назвала ее «Брак длиной в медовый месяц». Дает скандальные интервью. Твой уход принесет ей бешеную популярность.
… На следующий день они покинули ранчо, ставшее чужим, как и все, чем обладал великий Митч последние десять лет. А через несколько дней столичные газеты взорвались: от инсульта «в расцвете творческих сил» и на сорок третьем году скончался поп-король Митч Хьюз. Все необходимая рутина процедур, как обещал Липник, прошла гладко. Необходимые опознания были сделаны, гербовые бумаги подписаны.
Правда, нервничали службы безопасности крупных кредиторов, «повышая градус недоверия». Большую часть общественности не убедили результаты «вскрытия», опознания и заключение психиатра о злоупотреблении певцом препаратами. Но сам Митч, погруженный в медикаментозную кому, прекрасно сыграл свою роль: провел в открытом гробу весь ритуал прощания в зале Карнеги-холл и затем в шествии по кладбищу до склепа. Естественно, такая странная смерть не могла не породить слухов. Даже возникло подозрение, что гроб давно уже пуст и хорошо бы проверить.
… Провожая Митча на вокзал, Липник печально пошутил:
– Я бы отправил тебя в отпуск на самолете, островитянин, но у нас ничего не осталось личного, кроме белья и времени. Да, и последнее: в интернете будет много слухов, пусть тебя не смущают. Все идет от меня – чтобы поддерживать интригу и интерес толпы. Ну, и контролировать.
Между тем слухи действительно множились, один другого живописней, однако на девятый день после кончины произошло «триумфальное возвращение» Митча на сцену. Ошеломление было беспредельным, когда поклонники увидели своего идола, поющего песни, от которых несколько лет несло крышу у большей части страны. Что идол виртуальный, значения не имело, и ближайший месяц показал, что Липник не ошибся – доходы не только поднялись на уровень лучших годов Митча, но существенно превзошли их, и в тот же день отчет катером помчался по глади Карибского моря.
… Нельзя сказать, что Митч томился в своей добровольной ссылке: слишком много было экзотики – рыбалка, гребля в волнах живописной бухты, прогулки по огромному пляжу, просторное бунгало в пальмовом лесу. Митч решил, что если дела поправятся, он обязательно купит этот остров. Но самой большой экзотикой была прислуга в лице одной единственной персоны – креолки по имени Сезария. На вид ей было не меньше пятидесяти, и похожа была на певицу с острова Кабо Верде Эвору, только крупнее, имевшую наружность каменотеса. Она была одна во всех ролях – кухарки, электрика, сантехника, экономки и охранника. Все у нее горело под руками, при этом на Митча она глядела равнодушно-бесстрастно, из чего можно было заключить, что Митч как поп-король ею не знаем. Во время знакомства знаками она показала, что она из селения рыбаков, и в скором времени Митч вышел с нею в море на лодке и любовался, как ловко она расправлялась с крупными как поросята, тунцами. В пальмовом лесу она показала, как ловить игуан, мясо которых напоминало курятину.
Во все остальное время она мелькала всюду бессловесной шоколадной тенью. Ее забота, целебный воздух, покой, изоляция от шоу-бизнеса, тишина – все это не могло не уменьшить зависимости от таблеток.
А прибывший победный отчет Липника (его утром принесла Сезария) и порадовал одновременно, и огорчил Митча – не хотелось возвращаться к прежней тревожной и напряженной жизни, место которой пусть останется в прошлом. Но в посылке помимо отчета нашлось еще кое-что: два видео материала. Первый – с «похорон» поп-короля. Печально и сладостно было зреть себя среди траурных венков. Что-то было в этом эпическое. Вообразить, что чувствует человек в такой ситуации, автор не берется. Но интерес отчасти понятен: в той ситуации он смотрел на себя как на другого человека, своего идола, когда-то певшего те песни, которые стали важной частью его жизни.
Второе видео запечатлело концерт «воскресшего» Митча, и эффект превзошел все ожидания. До последнего момента в полноценную иллюзию как-то не верилось. Но изображение танцующего и поющего Митча било по воображению. Он не верил, что этим человеком когда-то был он, а теперь, еще не старый, он вынужден с этим проститься.
Почва ушла из под ног, а на ее место заступила наглая мысль о самоубийстве. Депрессия выбила его из седла на несколько дней, и явилась уверенность, что вся эта афера со смертью специально придумана, чтобы уморить его ради этих погребальных доходов.
Это подозрение он повертел перед мысленным взором, ожидая протеста и желания вернуться в столицу и предстать пред очи правосудия. Увы, ничего этого не было. Наоборот, он обрадовался поводу погрузиться в розовый наркотический туман – хорошо, таблеток на острове имелся солидный запас. Однако запись он не выбросил и несколько дней смотрел, признавая – как здорово Липник все это придумал.
И вот тут протест в нем все же заговорил: он ведь еще не умер, он, если захочет, может опять вернуться на сцену – в плоти и крови. Дело за малым – поправить себя. Чем больше он об этом думал, тем больше овладевала им жажда жизни,  здоровья и жажда сцены.
И вот однажды, проснувшись, он вместо таблеток, сделал физзарядку и затем отправился на пляж, и два часа плавал на туземной лодке. После обеда он снова греб до изнеможения, решив – или победит или умрет. На следующий день не смог встать и Сезария, которая накануне следила за ним, сделала ему массаж, причем не стеснялась его наготы, но обходилась с ним бережно, как слониха со своим ледащим слоненком.
Несколько дней ушло на восстановление нормы и лечение волдырей на ладонях, а затем Митч возобновил свои изнурительные прогулки и греблю. Два месяца тяжких тренировок и массажей принес плоды: Митч полностью отказался от таблеток, и теперь с каждым днем чувствовал: половодье здоровья затопляет его.
Туземку он отблагодарил рюмкой кальвадоса. Выпив ее, она помолчала, а потом вдруг запела на каком-то странном португальском наречии, и была та песня родом из какого-то животного мира. После второй рюмки она стала танцевать (Митч аккомпанировал ей на тамтаме), и казалось, что некий языческий бог неизвестного племени амазонских джунглей заглянул на огонек.
Свою борьбу Митч продолжал, и его упорство наградило его неожиданным сюрпризом: в нем проснулось либидо, которое, как ему казалось, уснуло навечно. Несколько дней он колебался, затем позвонил Липнику.
Тот был озадачен, и затем сказал, что прислать какую-нибудь мулатку – это значит продырявить тайну. Тем самым он уклонился. А Митч… Как он вышел из этого щекотливого положения, автор умолчит, но через месяц, можно с уверенностью сказать,
он стал обычным нормальным и здоровым человеком с развитой мускулатурой витальных потребностей. День проводил в море, ловил рыбу, потом читал, бродил в интернете, чтобы не одичать. Охотился, а вечер, точнее, некоторую его часть, отдавал обществу Сезарии.
Но какое это имеет значение, если он победил болезнь и воскрес. И теперь все настойчивей занимала его мысль о возвращении на сцену. Более того, придет новый Митч, сильный Митч, новых песен Митч. И все его примут.
А Липник слал отчеты, которые Митч уже не смотрел: итак было ясно, что магия образа Митча сияет с прежней силой, что, конечно, усиливало его жажду возврата.
Сначала он написал письмо с просьбой приехать как можно скорее – мол, есть тема для разговора. Потом позвонил. Липник ссылался на занятость, но приехать обещал. Пока же он собирался (а на это ушло несколько недель), Митч добавил еще одну тренировку – ходить по берегу и петь, стараясь голосом одолеть шум морского прибоя.
И вот, наконец, к небольшому дощатому причалу подошел катер. Митч встречал своего коллегу на берегу, и Липник не сразу узнал его – так он изменился. И конечно одобрил, что таблетки ушли в прошлое. Сказал, что не видел Митча в такой превосходной форме даже в его лучшую пору.
Для Сезарии (она пряталась внутри бунгало) Липник, не задавая никаких вопросов, привез сладкого вина. На дежурный вопрос по дороге к гнезду – как дела, Липник выразился весьма кучеряво:
– Ты победил смерть во всех отношениях и теперь можешь снова делать долги.
Услышав в этих словах больше, чем надеялся, Митч заметил, что и он отлично выглядит.
– Я хорошо работаю только в состоянии аврала.
– Хочешь сказать, что прежде ты работал кое-как?
– Не хватай за язык – это всего лишь фигура речи.
Митчу не терпелось начать свой разговор, но Липник остановил его. Он приехал как минимум на три дня – так что успеют. Он переоделся в пляжный халат и, пока Сезария готовила обед, с любопытством исследовал все, что на Митча уже нагоняло нешуточную скуку.
Потом был обед, после которого Митч настоял идти гулять на пляж, где и огорошил Липника вопросом: если он захочет вернуться, скажем, через полгода, как он будет обладать своими деньгами?
Казалось, продюсера вопрос не смутил.
– А ты и так обладаешь. Твоя нынешняя жизнь – разве не мечта?
– Я имею в виду – обладать на законных основаниях.
Липник ответил, что об этом думать еще рано – прошло-то всего полгода.
– Но теоретически мы можем говорить?
– Теоретически сколько угодно. Люди только этим и занимаются большую часть своей жизни. Ты хочешь вернуться?
– А разве это не предполагалось вначале?
– В общем, да, но мы тогда не продумали механизм. В качестве кого ты вернешься?
– Могу в качестве твоего дворника. Но я умею только петь.
– Еще ты умеешь делать долги.
– Ты же сказал, что я могу снова тратить.
– Это фигура речи, а если серьезно…
– Джайс, я другой. Во мне сил на пять Митчей.
Липник расхохотался.
– Твоим поклонникам и одного будет много.
– Не понял?
– Твой стиль скоро будет не моден. Рейтинги показывают, ты уходишь в прошлое. За это время мы выпотрошили твой брэнд. Сезон, от силы два. Ломаться ради этого вряд ли стоит. Уходить нужно вовремя. И тогда сможешь быть, кем хочешь, хоть самим собой – никого это уже не будет волновать.
– Я буду работать.
Липник в сомнении пожал плечами.
– Чтобы поддержать популярность, мало работы. Нужно много денег.
– Я буду работать.
– Пожалуйста, но через пару сезонов, я думаю, ты станешь памятником.
В тот вечер Липник все-таки задал вопрос, который весь день вертелся на языке – как Сезария?
Но Митч отмахнулся – мол, работает, как и положено домашнему животному.
Эти три дня Липник провел как турист – рыбалка, охота на игуан, прогулки, и сказал, что давно не отдыхал так содержательно.
… Через три дня катер пришел за Липником. Уже стоя на причале, обдуваемый ласковым муссоном, он сказал:
– Жил бы простой жизнью моряка и рыбака, родил бы детей и писал бы воспоминания. Открой сеть ресторанов «Митч2». А концерты будем давать, пока продаются. Кстати, ты можешь выкупить свой дворец или построить новый.
– Это никуда не уйдет. Сначала сцена.
– Но имей в виду, мы говорили только теоретически, – сказал Липник на прощание, почувствовав в голосе и в веселости Митча неурочную уверенность.
– Еще пару месяцев. Не больше! – крикнул Митч, когда катер разворачивался.
Катер стремительно пересек залив и вскоре вырвался на Карибский морской простор, а сердце Митча заполнил простор надежды. Липник уверяет, что хорошо работает в условиях аврала – вот и отлично: он придумает, как вернуться на сцену. Это ведь и в его интересах.
… Однако Митч переоценил себя: надежды ему хватило меньше чем на месяц. Остров стал ему ненавистен – и море, и гребля, и Сезария, чье пение и телесные пассы внушали отвращение. Ненавистны ему стали даже собственные надежды. Теперь он узнал, как тягостно бремя личного времени, когда не знаешь, куда его девать. Даже фильмы раздражали, ибо герои жили разнообразной жизнью, общались с большим количеством мужчин и красивых женщин, и не знали, чем займутся на следующий день. Он стал слать письма, звонить, но Липник был невозмутим:
– Ты дал мне два месяца.
Неизвестно, чем бы это кончилось, но однажды он зашел в библиотеку – не в поисках книги, нет (чтение, кстати сказать, также надоело), но случайно, поскольку уже неделю дул североамериканский муссон, пошли дожди,  и меньше всего хотелось гулять. Скучающий взгляд скользил по названиям, не рождая интереса, и вдруг остановился на Евангелии. Несколько дней он читал его, отрываясь только на еду. А затем засел за компьютер и отписал своему промоутеру электронное письмо.
«Джайс, ты единственный на свете близкий мне человек. Моя сестра – вовсе не сестра мне. Она сдала меня пятилетнего в сиротский приют после гибели наших родителей в автокатастрофе, чтобы забыть обо мне. Приют опекала Евангелическая церковь, и поначалу мне было очень тяжело – часами стоять на церковных службах и учить наизусть тексты из Евангелия. Но потом я начал петь мадригалы и у меня здорово это получалось. Жизнь пошла веселее, так как хозяйки приюта и церкви стали возить меня по городам с концертами и таким способом собирать деньги на свои нужды. Потом меня выкрал один продюсер, потом другой. Я считаю, мне повезло, когда я попал к тебе: ты заботился не только о своих деньгах, но и обо мне. Я считаю – именно ты сделал из меня Митча. Кстати, вот тогда сестра и нашла меня. Почему я об этом тебе пишу? Ты говоришь – здесь рай. Так вот, в приюте нам часто повторяли: рай без Бога – ад. Но мне рай без людей – тот же ад.
На днях я нашел среди моих книг Евангелие. Читать мне его было легко, так как все, что я учил из него наизусть, застряло в памяти. Так вот, у меня родился проект. Мое появление на сцене надо озаглавить так: «Митч! Гряди вон!». По аналогии с воскресением Лазаря. Я думаю выйти на сцену в монашеской сутане с капюшоном и петь, не открывая лица. А открыть его под конец песни (выберешь сам, какую). Думаю, идея тебе уже нравится. Мы сможем поработать еще не один сезон. Сегодня ночью я видел сон – ты со мной говорил. Это Бог вам не дает желаемого, говорил ты, а у нас иначе. Я спросил – у кого у нас? У нас, ты ответил. Мы щедры – получайте все, что хотите. Любому капризу и произволу у нас – простор. А как же я? – спросил я. У меня все отнято, и я выброшен на помойку, пусть и комфортабельную. У меня полно денег, но они не дают свободы. Как это? Ты ответил – другого способа пощадить меня, нет. Мол, пояснил ты, человек подобен рыбе, которая дышит растворенным в воде воздухом и задыхается на воздухе без воды. Весь день я об этом думаю и пришел к такому выводу: наверно все-таки лучше всей грудью глотнуть тонну воздуха и задохнуться, чем долго и нудно жить под капельницей. Но я знаю – ты мой спаситель и найдешь золотую середину.
P.S. Грустно сознавать, но я научился петь только теперь, когда надо уходить».
Ответом было единственное слово «Терпение». На стене в столовой висел большой календарь, и Митч, как узник, стал вычеркивать карандашом каждый прожитый день.
Наконец Липник позвонил и назвал день, когда за Митчем придет катер. На сборы у него было два дня. Он как ветер носился по окрестностям и бунгало, собирая вещи. Когда вещи были собраны, он все равно носился, как бы пробуя силу новых отросших крыльев, и не особенно замечал болезненных взглядов Сезарии. И все же накануне отплытия он позволил ей устроить прощальный ужин с ее песнями и танцами, обильно смоченными слезами.
Катер пришел утром, и после завтрака прибывший матрос взялся помочь вынести вещи к причалу. И вот тут произошло нечто – в дверях воздвиглась мрачная фигура Сезарии и полилась страстная испанская речь на том особом кубинском наречии, будто во рту у говорящей горячая картошка. В потоке трубных слов чаще всего попадалось единственное знакомое слово – курасон, то есть сердце. В руке она держала отточенное мачете. Матрос побледнел, и затем на плохом английском пересказал: Сезария отдала ему сердце и теперь убьет себя и Митча, если не уедет вместе с ним.
В панике Митч бросился к телефону. Липник ответил сразу, но выслушав обстоятельства непредвиденной драмы, задумался.
И тут вдруг в Митча словно ударила молния.
– Джайс! Я только сейчас сообразил! Все это время она пела мне мои песни! Только искаженные, до неузнаваемости! Она знала, кто я! Джайс! Может, заплатить ей, сколько попросит! Откупиться! Придумай что-нибудь! Я дам ей трубку!
– Нет-нет! – запротестовал Липник. – Думаю, она сама заплатит любую цену, лишь бы остаться с тобой!
– Как так?!
Липник вдруг хохотнул.
– Баба взяла джек-пот и ни за что его не отдаст. Забирай ее! Пригодится. И еще! Надень очки и шляпу, чтобы не бросаться в глаза.
… В аэропорту Майами это условие сразу и объяснилось: на площади перед зданием аэропорта высился яркий рекламный щит с изображением Митча с микрофоном в руках и надпись «Митч! Гряди вон!» Все изображение было заштемпелевано словом «Митч 2» в виде прямоугольной печатки. Этот щит, размноженный на бумажные плакаты, потом встречался в Нью-Йорке на каждом шагу – на столбах, рекламных щитах, в витринах магазинов, аптек, ресторанов, кафе и даже публичных библиотек.
Перед началом пресс конференции Митч никак не мог угомониться – мол, зачем вообще эти репортеры? Интрига ведь – в клочья. А как же капюшон?
Липник заверил, что всему свое время. В их проекте скандальности итак слишком много, и надо немного выпустить пар. Кстати, никто как репортеры придадут общей интриге блестки и сияние.
Нервозность Митча не нравилась Липнику, и он предупредил, чтобы тот сидел и не открывал рта, чтобы не испортить замысла.
В зале присутствовала и Сезария. Но узнать ее было мудрено в образе грозного раба нумидийца. Это изваяние облачилось в мужскую форменную одежду белого цвета, водрузив на пышную укладку фуражку с блестящей кокардой. Вращая белками глаз, она старательно играла роль полицейского и телохранителя. Разумеется, она притягивала взгляды и отражала их своей невозмутимостью.
Репортеров набился полный зал, и как только появились Липник и Митч, грянул залп блицев, и загудели моторы телекамер.
Конференцию начал Липник.
– Первое и главное, что я обязан вам сообщить, господа, перед вами только внешне наш прекрасный и непревзойденный Митч, ибо вы все были свидетелями его похорон. Это его двойник и, скажем так, моя очередная удача. Завтра на концерте вы в этом убедитесь. Стопроцентное попадание. Этот молодой человек победил на одном из многочисленных конкурсов двойников, и мне понадобился год, чтобы сделать из него Митча. Пришлось использовать пластическую хирургию и отшлифовать манеру. Сделать все это можно было только на одном из пустынных карибских островов.
И вдруг совершенно неожиданно поднялся со своего места Митч.
– Не верьте! Я настоящий! Я настоящий!
Его била нервная дрожь, и он не мог даже справиться со словами. Липник взял его за руку и с силой усадил на место.
– Я не осуждаю своего воспитанника, он все еще в образе и не хочет из него выходить, особенно накануне концерта. Что он действительно клон, вы в этом завтра убедитесь. Это наиболее удачная моя работа – более удачная, чем прототип.
– А не кажется ли вам святотатством так назвать проект – Митч, гряди вон! – спросил репортер  в одежде пастора. – Он же не Лазарь.
– Если с этим вопросом вы выйдете на площадь, люди разорвут вас, ибо Митч для них и есть Лазарь.
Складывалось впечатление, что одни репортеры верили Липнику, другие - Митчу. Это можно было понять из вопросов, сыпавшихся как горох – и об острове, и о месте его расположения, и о паспорте, и, конечно же, об охраннике. Даже набросились на его сестру, которую репортеры увидели в толпе и кинулись к ней с расспросами. Та подтвердила, что Митч – не настоящий, хотя признание многим показалось фальшивым, и начался гвалт. Липник же счел разумным ретироваться, крепко держа Митча за руку.
– Сделайте эксгумацию! – крикнул Митч задорно на прощание.
Впрочем, конфликт между ним и промоутером тут же был улажен. Митч извинился и сказал, что не смог молчать – так смертельно захотелось быть самим собой.
– Как видишь, только подлил масла в огонь, – похвалился Митч. – Я  хорошо соображаю, когда аврал – твоя школа.
– Не старайся быть моим клоном, – раздраженно говорил Липник, увлекая его и охранницу коридорами к служебному входу, где их ждал автомобиль с тонированными стеклами. – Не можешь потерпеть. Через пару сезонов ты уже никому не будешь нужен, и сможешь быть кем угодно – хоть римским папой, хоть самим собой.
… С утра у стен концертного зала творилось что-то невероятное, и пришлось вызывать один за другим полицейские наряды, чтобы держать очередь желающих попасть на концерт в рамках в прямом и переносном смысле. Были вызваны две пожарные машины с мощными брандспойтами на крыше, какие применяют при разгоне демонстраций. А к вечеру прибыл десяток карет скорой помощи, и, как оказалось, без дела они не остались – несколько наиболее экзальтированных фанаток не выдержали счастья «воскресения» своего идола.
Перед самым выходом на сцену Липника вдруг захватили эмоции. Он прослезился, перекрестив свое детище, завернувшееся в сутану, и сказал:
– Клон ты или Митч – уже не важно. Народ сам решит.
Слова те оказались пророческими. Полиция, пожарные и врачи дежурили у концертного зала стараниями Липника, чтобы по возможности защитить толпу от нее самой. Однако возможностей защитить своего Лазаря у него не хватило.
Потом было судебное разбирательство, выяснявшее – что владело людьми, когда они набросились на Митча с его охранницей после концерта. Одни говорили – любовь и радость встречи, другие – зависть, третьи настаивали на чувстве ревности – мол, что он такой настоящий и не настоящий, четвертых толкнула досада, что так здорово похож, пятыми двигал гнев за обман и эксплуатацию самых сокровенных чувств, и надругательство над святыней. Репортеры потом в поте лица трудились, в красках расписывая – сколь объятия те оказались удушающими.

Уже на следующий после смерти Митча день вскрыли гроб, который оказался пустым. Сделали необходимые анализы, и народ узнал, что погибший был настоящим Митчем. Против Липника сразу же возбудили уголовное дело, но он успел скрыться со всеми деньгами, как говорили – на каком-то тропическом острове, где он примеряет на себя идеал простой жизни рыбака.