Белая сажа. Осенние листья

ОТ АВТОРА
«Белая сажа» состоит из трех частей, которые можно рассматривать и как главы, и как связанные между собой рассказы. Последовательность их следующая:
1. Осенние листья
2. У чёрта на куличиках
3. Молитва Нины
Действие происходит в вымышленном мире, похожем на наш.

ОСЕННИЕ ЛИСТЬЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Темным промозглым вечером тучи над городом были грязно-розоватыми; фонари горели рыжим, и по мокрому асфальту растекались отсветы. На темных коробках домов – ряды светящихся желтых и красных окон. Остролицый, среднего сложения тридцатилетний мужчина, возвращался домой с работы. Возле самой двери подъезда лежал человек. Мужчина подбежал к нему и опустился на корточки. В белесом свете лампочки над дверью лежащего было хорошо видно: это был крепкий, среднего роста юноша в темной футболке и джинсах. Металлический кулон в форме вязового листа оказался на плече – потом с трудом припомнится эта подробность. Лицо было разбито и залито кровью.
- Вы живы!?
Мужчина решил не трогать избитого, боясь, что повреждены шейные позвонки, и вытащил свой мобильный телефон – вызвать скорую помощь. Громко окликнул ещё раз:
- Вы слышите меня!?
- Ещё один? – произнес совсем рядом мужской голос.
Подбежало ещё трое. Один из них сбил мужчину с ног, и на него с трех сторон посыпались удары.

ГЛАВА ВТОРАЯ
Во время последней войны шестьдесят восемь лет назад несчастный город подвергся ковровой бомбардировке. Большинство старинных зданий было разрушено. Теперь лишь изредка в центре города можно было видеть двухэтажные дома с портиками, аркады из тонких колонн или массивных столбов грубого камня, эмалевые медальоны, лепные растения и животных, кованые решетки – всё облупившееся и покрытое коркой серо-бурой грязи. Слои краски лопались и шелушились. Часто случалось, что на асфальт падали куски штукатурки. И однажды вокруг здания, пережившего войну, воздвигался скелет из лесов, который, как паутиной, затягивало зеленой сеткой, а затем – полотном с фальшивым фасадом. Это означало, что на месте старого дома скоро возведут новодел. Большинство построек в центре – высокие коробки и цилиндры из голубого и бирюзового стекла. На окраинах – панельные дома выстраивались рядами, перемежаясь с полосами деревьев. Так безобразие домов уравновешивалось красотой живого. Иногда архитекторы проявляли оригинальность: например, делали блоки между окон синими или темно-красными… Метро было проложено неглубоко.  Белые с синей полосой на боку поезда выныривали из-под земли, чтобы снова юркнуть обратно, в тоннели и на станции, облицованные белым кафелем.

Бруно, молодой человек двадцати пяти лет, среднего роста, худощавый и широкоплечий шел по улице по направлению к городской больнице и нес два больших пакета. У Бруно было суховатое лицо с выступающими скулами и впалыми щеками; пепельно-русые волосы с прядями разных оттенков были острижены в кружок.

Больница находилась в одном из старых зданий.  Разноцветные кирпичи стены образовывали орнамент, и фасад здания напоминал ковер. Подойдя к дверям, Бруно поставил пакет на землю и полез в карман за мобильным телефоном
- Привет, Элен, - сказал он в ответ на знакомое «Да». Бруно немного картавил, но это казалось даже милым: он как будто ворковал. – Я пришел.
Через некоторое время к Бруно вышла девушка с в костюме из белой курточки и бирюзовых брюк, стройная и изящная, с несколько плоским телом. Она везла тележку, наподобие тех, что можно взять в супермаркете. Бруно поставил пакеты на тележку. В пакетах были термосы с бульоном, постельное белье, полотенца, кое-что из лекарств.

У избитого юноши не было родных в этом городе, а Бруно узнал о нем из записи в группе сообщества «Корпорация здравомыслящих», членами которой были этот молодой человек и прежде – сам Бруно. Бруно некогда написал для «Корпорации» несколько коротких научно-популярных статей по хорошо известным ему темам. Но скоро, пугающе скоро, «Корпорация» выродилась. Теперь там было всё: навязшие в зубах ругательства, «заклинания» и душная злоба. На основную, стержневую цель сообщества – популяризация науки - налипло такое множество второстепенных, что до главной стало не добраться. Последней каплей для Бруно стал спор, в котором участника, посмевшего робко предположить «А вдруг ЧТО-ТО есть «на небе?»» заклеймили мракобесом и обвинили во всех смертных грехах. Бруно, порой ощущавший себя атеистом до мозга костей, тогда встал на сторону проклинаемого. «Мракобеса» отправили в черный список. Бруно, не дожидаясь подобной участи, ушел из сообщества сам, на прощание напомнив коллегам, что они выступают за трезвость ума, свободу мысли и терпимость, а лучше - взаимное уважение. Бруно, сам биолог, прекрасно знал, что среди ученых есть люди самых разных политических и религиозных взглядов, в том числе глубоко верующие. Но они не смешивают разные сферы душевной жизни. В отличие от влюбленных несчастной любовью, те, кто состоит в счастливом браке с госпожой Наукой или господином Научным Поиском, не ждут от науки того, чего она дать не может и не должна. Но иногда Бруно всё же просматривал новости «Корпорации…».

- Спасибо тебе! – сказала Элен.
- Это тебе спасибо. Как они?
- Студента перевели в общую палату. А тот, кто ему пришел на помощь, ещё в реанимации.
- Ты не знаешь, уже выяснилось: «лист» этот студент или не «лист»?
- Нет, он не «лист», - сказала Элен, напряженно нахмурившись. Бруно неотрывно смотрел на нее: овальное лицо с правильными мягкими чертами, волнистые темно-русые волосы до плеч. – Более того, он даже не знал, кто это такие. Я ему рассказала. Он говорит: если бы знал, ни за что не надел бы этот кулон. Парень совсем недавно приехал учиться. И вот. Как же мне стыдно, - проговорила Элен. – И это – мои единоверцы.
- Понимаю тебя, - сказал Бруно. – А это точно были «солдаты Истины»? Нет никаких сомнений?
- Никаких. И Армия Истины уже принесла извинения: простите, ребята, ошиблись. «Нас сбил с толку кулон».
- Как мило, - проговорил Бруно

Бруно простился с Элен, вышел на проспект, и вскоре начал различать приближающийся пронзительный звук трубы и барабанную дробь. Играли марш. Ещё через несколько минут Бруно должен был спрятаться в ближайшей подворотне. Вместе с ним там же стояло человек пять. По тротуару двигалась процессия: первый – трубач, замыкающий – барабанщик, а в центре люди в хаки несли транспаранты, кое-как написанные от руки цветными фломастерами, изображения Божественных близнецов – торжествующего Владыки мира и поверженного Врага - и нестройно пели о грехах и покаянии. За Армией Истины следовало ещё несколько человек: то ли сочувствующих, то ли зевак. Бруно узнал отца-основателя, руководителя и активного деятеля АИ – Кори Фишера. Высокий мужчина с маленьким нервным костистым лицом.  Выпуклый лоб, тонкие, обтянутые кожей скулы, большие светло-серые глаза навыкате и рот в нитку.
«Вот так, - подумал Бруно. – Извинились, отряхнулись и пошли дальше».

Взаимоотношения Кори и Бруно лучше всего определяются смешным словцом «друговраги». В интернете они выдирали друг из друга пух и перья. Однако несколько раз случайно встречались в пункте сдачи донорской крови. Для работников этого пункта оба уже были, как родные.
«Интересно, Кори выгонит тех трех мерзавцев? Или он оправдывает их? Ведь в конечном счете «листья» – убийцы. А в представлении Истинноверцев это гибель не только на земле, но и в вечности».

АИ вела войну с «потребительской цивилизацией» и стремилась к тому, чтобы всяческие грешники вздрагивали при каждом шорохе. Последним подвигом АИ был срыв концерта рок-группы «Листопад» - ее обвиняли в пропаганде суицида. Кошка идет в атаку на другую кошку с особой храбростью, если с тыла прикрывает хозяин. «Солдаты Истины» верили, что с ними сам Всевышний – и море было им по колено. Однако они, с самым искренним сопереживанием приходили на помощь тем, кто находился на краю или сорвался, от кого все и всё отвернулось. Одной из целей АИ было предотвращение самоубийств. АИ удалось спасти больше четырех десятков человек.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Бруно работал в «Институте кардиологии» и участвовал в проекте по изучению развития сердца, получившем несколько грантов.

Научно-исследовательский институт занимал этаж. Бруно шел мимо открытых комнат, где на бело-серых столах с ящиками стояли центрифуги с полукруглыми прозрачными крышками, ПЦР-машины и разноцветные штативы с маленькими пробирками, растворы в банках и колбах. Люди в халатах или бело-бирюзовых брючных костюмах стояли или сидели на своих рабочих местах, или быстро переходили с места на место. Встречая их, Бруно здоровался. В маленькой комнатке в конце коридора в двух аквариумах жили взрослые Данио рерио – небольшие рыбки с синими и серебристыми полосками. Там негромко тарахтели фильтры и диффузоры, и от рассеивателей в воде поднимались потоки мелких пузырьков.

Покормив рыб, Бруно пошел в просторное прохладное помещение, где находились флуоресцентные микроскопы, микродиссектор и секвенаторы. Руководительница Бруно, женщина средних лет, темноволосая и стриженая, смотрела в окуляры микроскопа. Бруно поздоровался, и она позвала его. На экране компьютера Бруно увидел живого рыбьего зародыша: на желточном мешке спереди, под головой с огромными глазами – клетки, светившиеся красным. Предстояло сделать множество фотографий и снять на видео то, как эти клетки будут формировать миокард. В них активировался ген красного флуоресцентного белка.

Накануне Бруно работал на микроманипуляторе, и, глядя в бинокуляр, тонкими, отточенными за долгое время движениями направлял пипетку и иглу. В зависимости от того, как шел свет от зеркала, казалось, что икринки сделаны из стекла или белого золота. Крупная сфера и на вершине ее – бугорок. В этот бугорок Бруно инъецировал генетическую конструкцию. За сутки зигота превращалась в существо, похожее на рыбку в привычном понимании этого слова. Уже через восемнадцать часов зародыши делали свои первые, непроизвольные, сонные движения, а затем начинали двигаться в ответ на прикосновение пипетки. Через сутки после оплодотворения было видно, как бьются сердца. Затем начинали чернеть большие выпуклые глаза, а на желточном мешке появлялись темные звезды пигментных клеток. По сосудам бежала бесцветная кровь. Прозрачные рыбки становились золотистыми. Для Бруно, даже при его любви к иронии и сарказму, развитие живого существа всегда было чудом.

В тот день у Бруно неожиданно появилось домашнее животное – молодая крыса- самец, альбинос, толстый и широкий. Бруно назвал крысу Альбином. Рабочая группа, в которую входил приятель Бруно, заказала в питомнике беременную самку. Прислали зажиревшего самца. Все захохотали. Закономерный вопрос: «Как они умудрились перепутать!?». Бруно забрал животное себе. Пока Бруно вез Альбина за пазухой, тот дрожал мелкой дрожью. Альбин получил во владение клетку с домиком, миской для зерновой смеси и автопоилкой, и в первую же ночь, бегая в колесе, разбудит Бруно ужасным грохотом.
- Бегемот, - констатирует Бруно, посмотрев на крысу слипающимися глазами. – Правильно, правильно. Ты мой хороший.

Но Бруно мог уделять Альбину очень мало времени и был готов отдать крысу кому-нибудь ещё.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Элен вошла в полумрак храма, под золотые своды. Древние мозаики были кропотливо отреставрированы после войны. Крышу храма пробила бомба, но, к счастью, не разорвалась. Некоторые считали это чудом. Зажигательные бомбы попадали в здание постоянно. Люди, дежурившие на крыше, тушили «зажигалки» песком.

Это был идеальный, гармоничный мир, где всё было в меру. Чистое звучание форм, линий и цветов: глубоких, сочных оттенков зеленого, пурпурного, синего и золотого. Но все герои Священной истории, рассказанной на стенах храма, были живыми. Глядя на изображения, порой хотелось воскликнуть «Да, это так!». По сводам вились роскошные, но не вычурные цветочные гирлянды.

Мозаики представляли собой «рассказ в картинках»: рождение из Мирового Яйца божественных близнецов: один из них – милосердный и справедливый, творец мира, и второй, извращавший всё, созданное первым. Проиграв брату страшную битву, Враг с ордой злых духов был низвергнут в Нижний мир, куда, на вечную муку и поныне попадают грешные души. Сцены адских мучений были изображены с большой фантазией и не без юмора. Официально принятое представление состояло в том, что Враг лишь вредил созданиям брата, но сам способностью к Творению не обладал. Однако некоторые считали, что именно он создавал «вредных» и «нечистых» существ. К «нечистым» относили, увы, и неопасных для человека животных. Многие так же считали, что Враг владеет не только Нижним, но и Средним миром, поскольку Творение отпало от Творца, позволило себя испортить, и стало Творцу омерзительно. И Творец проклял Творение. И всякий, кто приходит в мир, заведомо нечист и должен снять с себя Проклятье, пройдя обряд Приобщения и вступив в битву с извращенным материальным миром. Но существовала и точка зрения, что у зла нет воплощения, и так называемый Враг – нечто вроде судьи, палача, полицейского или агента-провокатора на службе у всемогущего брата.

ГЛАВА ПЯТАЯ
На улице возле школьной ограды две юные девушки стояли, прижавшись друг к другу, плечом к плечу, голова к голове и слушали плеер. У одной в ухе один наушник, у другой – другой.

Одна из девушек, Анна, была выше среднего роста, худощавая в джинсах и просторном джемпере в широкую белую и черную полоску. Вторая, Стаси, была ниже почти на голову, полноватая, но миловидная, с приятным овальным лицом с  чистой, нежной кожей. Темные гладкие волосы немного загибались на плечах. Длинное черное платье с зашнурованным корсетом оставляло открытыми красивые пышные плечи. На ногах – темно-бордовые туфли с чудовищными платформами, на руках – бордовые перчатки до локтей, а на шее – черная бархотка с серебряным кленовым листом.  Только врожденный абсолютный вкус позволил ей удержаться на грани, за которой ее вычурное одеяние, не слишком подходившее к ее лицу и фигуре, стало бы нелепым.

Анне казалось, что, когда они стояли так, они становились близки, как сестры. Они и вправду были очень дороги друг другу. Стаси жмурилась от удовольствия и потряхивала темноволосой головой в такт музыке.
- Какая же классная песня! – не смогла сдержать восхищения Стаси.
- Моя мать и отчим говорят, что такая музыка звучит в аду.
- О! Значит, надо побольше нагрешить!
- А вдруг там специально для тебя клубняк включат?
Стаси сморщилась и принялась с азартом развивать тему.
- Значит, тем, кто любят попсу, включат классику, а тем, кто любит классику – попсу!
- Ты рассуждаешь, как заправская чертовка.
- А я и есть чертовка, - со злостью сказала Стаси, но злость относилась не к подруге. – Ты же знаешь. Тем более что я теперь работаю в кафе «У черта на куличиках».
- Приняли!?
- Пусть бы только попробовали не взять.
Анна широко улыбнулась. Помолчали немного.
- Стаси, можно я у тебя кое-что спрошу. Ты не обидишься?
- Валяй. Не обижусь.
- Ты не боишься носить эту подвеску?
- Нет, - ответила Стаси почти с вызовом.
- Ты слышала о том, что произошло?
- Слышала, - ответила Стаси, и ее лицо как будто окаменело. – И теперь тем более буду носить подвеску. Я их не боюсь.
Стаси очень боялась. Но носила свою бархотку с кленовым листом из принципа, с вызовом. Страх искупался тем, что Стаси чувствовала себя героиней.
Анна положила голову Стаси на плечо и закрыла глаза. Та ласково улыбнулась и погладила подругу по плечу. Некоторое время стояли неподвижно.
- Как Карина? Ты списалась с ней?
На лицо Стаси легла тень, и девушка с тревогой сказала.
- Да. Но она уже третий день не отвечает на мои сообщения.
Анна то ли ахнула, то ли чуть слышно вскрикнула.
- Подожди. В Интернет она выходит. Я вижу ее онлайн. Я видела ее запись на нашей странице: пару ищет.
- Я все-таки скажу маме. У нее ведь тоже было…
- Не знаю, поможет ли. Я уже во всех группах кричу о помощи. Даже, страшно сказать, к Армии Истины обратилась. Конечно, ещё ДО ТОГО. У меня есть альтернативная страница. По ней невозможно определить, что я – лист.

Анне было по пути со Стаси.  Чем ближе подходили к ее дому, тем беспокойнее и мрачнее делалась Анна.  Стаси крепко и нежно взяла подругу за руку своей мягкой и горячей рукой. Анне стало легче. Стаси достала шоколадный батончик и принялась есть на ходу.
- На аппетит ты не жалуешься, - заметила Анна.
- Почему это – не жалуюсь? Жалуюсь. Чем больше ем, тем больше хочется.
- Садись на диету.
- И не подумаю. Пока в дверь пролезаю.
- А как же поклонники?
- Не переводятся. Ты видела этих уродов? Пусть молчат в тряпочку на мой счет.

ГЛАВА ШЕСТАЯ
Дома Анну ждала мать, Аманда. Она укладывала спать младшую дочь. Когда Анна вошла, Аманда приложила палец к губам – Анна кивнула. Женщина и девушка поспешно вышли из комнаты.
- Где ты была?
- В школе.
- Уроки закончились два часа назад.
- Я разговорилась с подружкой.
- А когда ты будешь делать домашнее задание!?
- Сейчас, - спокойно ответила Анна.
- Сейчас мы уходим!
- В Храм? – досадливо произнесла Анна, всем видом показывая, что знала ответ.
- Да, конечно.
- Я не пойду, - ответила Анна холодно и резко и стала наблюдать за матерью.
- Почему? – осведомилась та с недоумением и сильной тревогой.
- Я не верю в вашего бога. А если он и существует, то это – очень злой бог. У меня такое чувство – и со временем оно всё сильнее - что ваш бог всех нас ненавидит. Как будто понимает, что создание людей было его большой ошибкой, и хочет нас уничтожить. Но я – человек и хочу жить. Даже вопреки богу.
Аманда всплеснула руками; ее глаза расширились. Она приоткрыла рот, но не издала ни звука – захлебнулась словами и чувствами.
- А где Эл? – осведомилась Анна, не дожидаясь, когда к Аманде вернется дар речи.
- Ещё не пришел.
- Зачем ты терпишь этого мерзавца?
- Почему ты позволяешь себе так говорить о нем!? Он тебя принял. Он почти год был вынужден недополучать моё внимание из-за чужого ему человека!
Теперь пришла очередь Анны вытаращиться с потрясенным и потерянным видом.
- Как бы там ни было, мы – твои родители, и ты обязана нас чтить.
- Чтить? – Анна высоко подняла брови. – А можно тебя спросить: за что? Нет, правда, если рассудить по справедливости – за что? Ты почти не вспоминала обо мне четырнадцать лет. А потом тебя жареный петух клюнул, и ты быстренько решила стать образцовой матерью. Я тебе нужна только для успокоения совести. Мне это обходится слишком дорого!
Аманда задохнулась; ей хотелось закричать на Анну, наброситься на нее, но вдруг что-то успокоило ее: негромкий, ровный и мягкий голос, прозвучавший в уме. Аманда тяжело, судорожно вздохнула – будто выдохнула свой гнев и обиду.
- Ты прекрасно знаешь, что мое раскаяние и приход в Общину были искренними, - произнесла Аманда укоризненно и ласково. - Я уже много раз просила у тебя прощения. Я знаю, я очень виновата перед тобой. Но неужели я свою вину не искупила?
Это был убедительный довод, Анна некоторое время стояла спиной к матери и смотрела в окно. Аманда произнесла:
- Ты с чудовищной, удивительной какой-то силой не позволяешь себе видеть хорошее. И однажды это уже привело тебя… к большой беде.
Взгляд Анны должен был показать Аманде, что девушка выдержала атаку почти без потерь и не шелохнулась.
- Я с чудовищной, удивительной какой-то силой пытаюсь увидеть хоть что-то хорошее. Мне понадобилось пережить большую беду, чтобы этому научиться.

Два года назад, пристегнутая ремнями к носилкам в реанимобиле, Анна, со страшными ушибами и переломами, обливалась слезами и умоляла врачей в синих костюмах: строгую женщину с каре прямых бордовых волос и молодого мужчину, заросшего, как дикобраз, но очень знающего и тактичного: «Спасите меня! Я хочу жить!».
Анна и ещё одна девочка-подросток, держась за руки, прыгнули с балкона. Анна почти год провела в больницах.

…Хрупкая, маленького роста девушка, одетая в черное и кожаную куртку.  Желтые прямые русалочьи волосы. Узкое лицо с очень красным ртом непростое, и, возможно, злое, но теперь Анна думала о той с большей любовью, чем обо всех живых. Анне предстояло до конца дней испытывать то внезапные, обморочные, то долгие и сосущие муки совести. Прежде девочки не были знакомы – они и познакомились с единственной целью – отрезать друг другу путь к отступлению и притупить страх. Ведь им могло не хватить храбрости для трусливого поступка…

От всякого воспоминания о страшном годе, который последовал затем, в душе то жгло, то стыло. Хотя Анна замечала, что начисто забыла некоторые вещи, и, как ни старалась, вспомнить их, не могла.

- Значит, плохо пытаешься, - холодно сказала Аманда. - Анна, ты ещё маленькая.  Ты мало видела и мало знаешь. Отсюда твоя жестокость. Я тебя прощаю, но мне это трудно.
- Должно быть, это очень приятно – чувствовать себя святой. - Анна прошла, почти пробежала вперед-назад по комнате - Как же мне надоел ваш дурдом! Как же он мне надоел! Убежать бы отсюда, куда угодно, к черту… на куличики, и НИКОГДА, НИКОГДА больше вас не видеть!
- Анна!
- Я хочу нормальной, человеческой жизни!
- Это у бабушки-то жизнь была нормальной и человеческой!?
- А разве я сказала, что хочу жить, как у бабушки? Я хочу нормальной жизни!
- И где ты видела эту… нормальную жизнь? У кого? Мне просто интересно.

Анну воспитывала бабушка, но два года назад она умерла – запустила рак груди. Анна до сих пор часто принималась плакать о бабушке, но так же явно, как скорбь, испытывала странную и сильную обиду - не могла простить бабушке её смерть.

Вскоре вернулся Эл, худой, мешковатый человек сорока лет. Приходя домой, он начинал разоблачаться: бросал грязные ботинки посреди коридора, швырял на пол пальто и кепку, потом – брюки и рубашку, оставался в одних трусах и надевал мягкий и просторный домашний костюм. Аманда следовала за мужем, собирая его одежду и развешивая ее там, где она должна была находиться. Элу очень нравился этот ритуал.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Иногда Стаси охватывала удушливая, давящая грудь злоба – против всех и вся. Сейчас, стоя на остановке, девочка думала, что была бы рада перестрелять всех, кто вместе с ней дожидался автобуса. Женщина с набитым пакетом – БАХ! Два похожих старика с бело-желтой сединой, братья, наверное – БАХ! БАХ! Чтобы кровь, как в фильмах, разлеталась в разные стороны. Толстый мужчина и его сын лет шести – БАХ! БАХ! А мальчишке ещё в голову – «контрольный» выстрел или «выстрел милосердия» - что хорошего может вырасти из современного ребенка? Молодая, свежая беременная женщина с круглым, гладким животом. Стаси со сладострастием вообразила, как сшибает женщину на асфальт и бьет по животу ногами. А потом два выстрела: в голову и… Остановка находилась возле одного из немногочисленных старых домов. Этот был двухэтажный, синий с умилительно крошечным балконом. Стаси подумала, что с этого балкона было бы очень удобно вести огонь…

Стаси и ее мама обедали перед телевизором. Последние новости: молодой человек открыл беспорядочную стрельбу в супермаркете. Двадцать семь человек убито, раненых – без счета. Сводка с фронта очередной восточной войны: снайпер расстрелял беременную женщину. Целился в живот. Для Стаси еда потеряла вкус, и захотелось заплакать от стыда: она чувствовала себя так, будто во всем случившемся была ее вина.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Элен и Бруно хотели встретиться и погулять, но Элен позвонила и сказала, что задерживается из-за внезапной и срочной встречи с хорошей знакомой. А встретились они в помещении наподобие кафе: там стояли столики, но можно было приходить со своей едой. Войдя в этот просторный и светлый, без украшений зал, Бруно сразу увидел Элен и Аманду.  Бруно сразу раздражила эта крупная флегматичная, начавшая увядать женщина в бесформенной кофте. Женщина тоже оценивающе взглянула на Бруно, и, очевидно, он ей тоже не понравился. Тем не менее, они очень приветливо улыбнулись друг другу и поздоровались. Элен представила Бруно своей подруге и сказала, что тот – биолог. Та взглянула с любопытством и произнесла с искренним уважением «Такие люди нам нужны». Элен и Аманда рассказали Бруно о причине их внезапной встречи.  Дочь Аманды сказала матери о некой Карине. Люди из Армии Истины списались с девочкой, но все попытки увещеваний, утешений, ласки и запугивания потерпели крах. У Элен был свой план, которым она поделилась с Бруно.
- Да, конечно – сказал он. – Только свистни, эта квартира в вашем полном распоряжении.

Бруно принес шоколадные конфеты. На коробке с букетом роз название конфет и слоган: «Шоколадное искушение». Аманда брезгливо посмотрела на коробку и решила ни за что не есть конфеты фирмы, использующей для рекламы слово «искушение». Твердость убеждений должна проявляться и в мелочах.  А Элен и Бруно спокойно пили чай и поглощали «шоколадное искушение».
- Скажите, - произнесла Аманда. – Вот вы – биолог. Правда ли, что склонность к самоубийствам наследуется?
Бруно этим вопросом был в какой-то мере поставлен в тупик: он кое-что читал об этом, но специалистом не был. Он вкратце рассказал об отличиях в регуляции активности некоторых генов и различной концентрации определенных веществ в центральной нервной системе здоровых людей и жертв суицида. Его слушали с напряженным вниманием, но в лице Аманды, помимо него, замешательство, и, как показалось Бруно, негодование.
- Значит, во всём гены виноваты? – вдруг резко осведомилась Аманда. – И всем в человеке управляет материя?
- Вы же меня спросили про биологическую основу, - оторопел Бруно. – Я вам ответил.
- А свобода воли!? А душа!? Где в ваших рассуждениях душа!?
- Подождите, - Бруно помотал головой. – Давайте по порядку. Вопрос очень сложный. Очень. Но в генах не написано, кто как поступит в конкретной ситуации. А что касается души – я не знаю, что это такое и существует ли она как нечто, независимое от плоти.
- Вы атеист!?
- Я агностик или даже игностик. Но на уровне эмоций я не верующий, - откровенно ответил Бруно.
Теперь Аманда посмотрела на него, как на врага. Элен надула щеки и медленно выдула воздух.
- А можно вас спросить, чем вы занимаетесь?
У Бруно глаза загорелись в предвкушении потехи.
- Делаю ГМО!
- Боже мой! – проговорила Аманда. Она даже побледнела. Бруно подавился смехом. Он представил себе, что происходило с ним, точнее, с его образом в уме у Аманды. Он уменьшился, скукожился (теперь она смотрела сверху вниз), на голове у него появились рожки, на спине – перепончатые крылья, ниже спины – хвост, на ногах – копытца. Сам Бруно едва удерживался от того, чтобы не вообразить Аманду червем или амебой. Ему хотелось плюнуть и отойти в сторону.
- Бруно изучает развитие сердца, - сказала Элен. - Это позволит спасти множество людей.
- Значит, вы отрицаете Творца?
- Я в него не верю, - ответил Бруно спокойно, но в голосе уже послышалось раздражение. – Не больше и не меньше.
- Брек! – крикнула Элен. Ей хотелось, чтобы это прозвучало шутливо, но голос сорвался.
- Вы отрицаете Всевышнего, а он отрицает вас! Вы страшный человек. И вы – глупый человек. Вы тратите способности, полученные от Создателя на соперничество с ним! Какое зло и какие соблазны приходят в мир вместе с такими, как вы!
- Тащите хворост.
Спорщикам уже было нужно насытить свое раздражение: одна хотела расплющить, растолочь противника до мягкого состояния и слепить из него желаемое, другой откровенно развлекался.
- Вам бы всё ерничать. Значит, вы из тех, кто считает, что человек произошел от обезьяны!?
- Говоря упрощенно - да, - ответил Бруно невозмутимо. – И мне это очень интересно с теоретической точки зрения. Скажу вам больше. То, кем были мои предки в историческом прошлом, мне тоже интересно только с теоретической точки зрения. На мое поведение это никак не влияет, и я не понимаю, почему, по-вашему, должно влиять. Например, мой пра-пра-пра в энном поколении был морским разбойником. Да-да. Я не шучу. Но у меня нет ни малейшего желания брать корабли на абордаж. И ром я тоже не жалую. А вы беспокоитесь из-за такого дальнего родства. И, по-моему, отрицать эволюцию могут только живые ископаемые.
- Не могу оценить ваше тонкое оскорбление. Скажите хотя бы, что это такое?
- Не что такое, а кто такое. Это, например, мечехвост, целакант, панцирник, рогозуб, гаттерия, гинкго.
- Не материться в приличном обществе! – рявкнула Элен.
- Ну, хорошо. Ильная рыба тебя устроит?
- Устроит.
- Кстати говоря, из эволюционной теории можно извлечь сколько угодно полезных выводов, которые не противоречат вашим нравственным устоям. Один из них: в изменяющемся мире нужно меняться. В природе так. И в обществе, по крайней мере, в сфере идей, так. Вы отрицаете естественный отбор – а он отрицает вас.
- А, я понимаю, отступаться…
- Нет. Избавляться от лишнего и мертвого, чтобы сохранить главное и развиваться.
- Я не знаю, о каком «лишнем» и «мертвом» вы говорите.
- Тем хуже для вас.
- Значит, вы любите смерть?
- Вы меня с кем-то путаете. Я не «лист». Я не люблю смерть. Я бы сказал: смерть является благом, только если мы признаем ее НЕИЗБЕЖНЫМ ЗЛОМ.
- По-вашему, что случится с вами после смерти?
- Я думаю, что после смерти меня не будет.
- Вот, вы сами выбрали смерть. А мы выбрали вечную жизнь – и мы не умрем.
Бруно наморщил губы и пожал плечами. Это означало «Ну, что тут скажешь».
- Но небытия, к сожалению для вас, не существует! – продолжала Аманда. - Вас ждет ВЕЧНАЯ СМЕРТЬ! Смейтесь, смейтесь – сейчас, на земле. Посмотрю, как вы потом посмеетесь.
Бруно поразила мысль, которая пришла ему в голову в это мгновение. Он сам, неожиданно для себя, испугался.
«Если допустить, что представление Аманды о Всевышнем верно, то небытие и вправду было бы лучшим концом. Надежда на небытие…».
Эта мысль была в какой-то мере предательством, и Бруно отогнал ее.
- А почему вы считаете, что Создатель непременно осудил бы меня на муки? По крайней мере, я не оскорблял и не смешил его своими домыслами. Я не валил на него вину за все свои несчастья и мелкие неудачи – не знаю, что оскорбительнее, если уж на то пошло. Всю жизнь я интересовался его творением и стремился использовать данный мне разум. Если я ошибался – то ошибался честно.
- Если нет Высшего суда, если всё относительно… Я не знаю большего зла, чем нравственный релятивизм. Я сама… и очень близкие мне люди серьезно пострадали из-за него.
- Я не знаю, что произошло у вас и ваших близких, - сказал Бруно терпеливо и с сочувствием. – Не могу судить. Но я не стал бы называть «релятивизмом» банальную беспринципность.
Аманда смерила Бруно длинным, гневным и презрительным взглядом, потом задумалась на мгновение, как будто вспомнила о чем-то и неожиданно сказала ровным скорбным тоном.
- Мне жаль вас. Я буду молиться о вашем вразумлении.
- Как считаете нужным, - ответил Бруно холодно, но без яда.

- Как ты можешь общаться с таким человеком, - булькающим шепотом тараторила Аманда, застегивая молнию куртки.
- Мне стыдно за него, - так же торопливым шепотом ответила Элен. – Язык у него злой. Но сам он очень, очень хороший. Он помогает очень многим людям. Я это точно тебе говорю.
- Если он не верующий, не вступил в Общину, не участвует в Таинствах – он проклят Создателем. И никакие добрые дела тут не помогут. Если желаешь своему знакомому добра – хоть ты повлияй на него.
Проводив Аманду, Элен вернулась к Бруно.
- В чем дело? – ласково осведомился Бруно.
- Честно говорить?
- Конечно, честно. Хотя можешь и приврать – только красиво.
- Я чуть не сгорела от стыда за тебя.
- Да?
- Да. Просто противно. Чего ты думаешь добиться ехидством?!
- Я сейчас успокоился немного, может, я и вправду перегорчил, но для меня эти бредни – как скрип алмаза по стеклу. Ты можешь мне объяснить, почему люди, которые только и говорят, что о смирении, берутся с чудовищным апломбом рассуждать о вещах, в которых ни черта не смыслят!?
- Я тебя отчасти понимаю. Иногда Аманда начинает рассуждать о медицине.
Бруно зажмурился, показал Элен два поднятых вверх больших пальца и согнулся пополам от душившего его смеха.
- Извини, - поспешно сказал он.
- Прошу тебя, будь терпимее. Аманда очень, очень много страдала.
- А что с ней случилось? Я не из любопытства спрашиваю. Может быть, можно чем-нибудь помочь?
Элен смутилась.
- Я не могу этого рассказать и это уже давно в прошлом. Я не знаю, что было бы с Амандой, если бы ее не поддерживала вера. Многих вера буквально удерживает на краю.
- Я прекрасно понимаю, что ты хочешь сказать, - мягко сказал Бруно. - Но точно так же по земле ходят люди, которых на краю удержал какой-нибудь мистический ширпотреб. Ты эту дребедень тоже будешь защищать? Вот, что я тебе скажу. Если речь идет о спасении жизни, а все разумные аргументы исчерпаны, то можно рассказать человеку о преисподней или о перерождении в облике раффлезии – по вкусу. Может, хоть это подействует. Но строить на этих представлениях этические системы… Это как «химия» при раке. Когда речь идет о спасении жизни, необходимо применить яд. Но никто же не использует препараты для жесткой химиотерапии для профилактики.
- Нам в больницу постоянно привозят самоубийц. Я не знаю, что я делала бы без моей веры. Я полностью честна с тобой, я знаю это, я чувствую: меня как будто кто-то поддерживает. Может быть, я напрасно это говорю. Ведь источник веры – не слабость. Это стремление к АБСОЛЮТУ. К абсолютному, высшему благу. К совершенству.
- А у меня вот в связи с этим вопрос. Ты только не обижайся. Это игра ума. Как известно, в природе не существует ни абсолютного нуля, ни абсолютно черного тела, ни абсолютно белого тела, ни абсолютного вакуума. Всё это в нашем мире невозможно. Можно сказать, существование нашего мира с существованием абсолютного нуля несовместимо. Так вот насколько совместимы с человеческой жизнью, с человеческой добротой и любовью АБСОЛЮТНОЕ БЛАГО, АБСОЛЮТНАЯ СПРАВЕДЛИВОСТЬ, СОВЕРШЕНСТВО и прочее. Ты вообще можешь их помыслить, представить себе? Я честно скажу: я не могу. Но ведь Аманда и ей подобные так вопрос не ставят. Они просто берут нормы определенной культуры, определенной эпохи и объявляют их абсолютом. Ты не обиделась?
- Мне неприятно, но нет – не обиделась.

Бруно сам про себя говорил, что он – ходячее несчастье. Он всюду находил на свою голову то болезни, то какие-нибудь необычайные травмы. У него в запасе было изрядное количество баек о нравах медицинских работников, процедурах, операциях, перевязках. Эти байки он иногда рассказывал с веселым мужественным смехом. Врачи обследовали и лечили Бруно с интересом и надеждой на профессиональный рост. Всё это началось ещё до рождения Бруно. Мать рассказывала ему, что беременность протекала с осложнениями. Женщине понадобилось бесконечное терпение, отвага и мужество. И она была вознаграждена – у нее был любящий, добрый сын, теперь в полушаге от ученой степени. Через четыре года после Бруно благополучно родилась его сестра. Но в возрасте пяти лет она погибла у Бруно на глазах. Её сбила машина, когда сестра вместе с подружкой и мамой подружки переходила дорогу по «зебре». Как оказалось, человек за рулем был пьян.

Бруно остерегался людей, готовых усмотреть в его неприятностях и особенно – в его страшной трагедии какой-либо смысл и сказать, что так и должно было быть, что всё это – то ли наказание, то ли предостережение ему и его матери или что-нибудь еще в этом роде.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Войдя в квартиру, Аманда поставила на пол два тяжелых, тянувших ей руки пакета, но, едва вздохнув свободно, начала принюхиваться. В квартире стоял тяжелый приторный запах дешевых духов. В шкафу висел ярко-зеленый клеенчатый плащ, а на низкой обувной этажерке обнаружилась пара женских туфель с чудовищными кожаными розами. Аманда села на табуретку. Женщина твердила себе, что не должна сердиться. Но пока она и не могла рассердиться.

Аманда ожидала увидеть в комнате разложенный диван с развороченной постелью – и, как в кошмаре, увидела. Аманду замутило. Но в комнате никого не было. К Аманде подбежала Лиза.
- Мама, а кто это у нас? Тетя какая-то.
- Папина дальняя родственница, - ответила Аманда, к своему удивлению, не сморгнув. – Поиграй пока.
Мужа и женщину Аманда нашла на кухне. Женщина была светлая, стриженая, остролицая, худощавая, небольшого роста. На ней были обтягивающие брюки и изящная блуза.
- Здравствуйте, - спокойно сказала Аманда. Это было унижение, и Аманда почти обрадовалась ему.
- Добрый день, - отреагировала женщина. Познакомились. Женщину звали Лили.

Аманда накрыла на стол к чаю. Вафельный торт, который Аманда купила для встречи с хорошей знакомой, тоже появился на столе. Лили пила чай, отставив мизинец. Сначала женщина наблюдала за Амандой не без смущения и недоумения. Лили всё пыталась понять, в чем она участвует, что она видит: спектакль, целью которого было унижение её и Эла? Выполнение некоего, однажды заключенного между супругами договора? Или что-то, чему в ее жизни и жизни ее окружения не было никаких соответствий? Нужно ли было обороняться? Или, может быть, нужно было нападать? Но у Аманды было простое, открытое, не печальное, а лишь растерянное лицо. Когда Аманда не видела их, Лили в упор смотрела на Эла, взглядом призывая объяснить, что происходит и как к этому относиться, но Эл не шелохнулся, и выражение довольства не сменилось ни на какое другое. Как бы там ни было, Лили соперницу презирала, и даже не радовалась, что победила ее в борьбе за Эла. Аманда на мгновение тоже почувствовала себя, как на войне. Её, Аманды, стратегический план, одобренный командованием, выше которого нет, должен был принести окончательную победу – хотя бы на это потребовались десятилетия. Она смирялась. Смирилась со всем, что происходило прежде. Смирилась со всем, что происходило сейчас и со всем, что предстояло вынести в будущем. В смирении её сила, достоинство и правота – твердила себе Аманда. Она говорила себе, что Эл, по слабости своей, не может иначе, что такова мужская природа, и что это, разумеется, ее, Аманды, вина, что Эл стал искать себе любовницу. И, в конце концов, Лили хороша, а у нее, Аманды, крапчатая несвежая кожа и хвостик жидких волос… И всё же внутри груди начало разгораться и печь, а потом – жечь. И чем больше боролась с собой Аманда, тем сильнее жгло. Её затопила чистая, без слов и рассуждений боль, а едва возникавшие мысли обрывались. Аманде начало казаться, что весь дом залит липкой зловонной грязью, густой и черной, как гудрон. Только к Элу и Лили, которую тот обнимал за плечи, грязь не приставала, хотя именно эти двое были ее источником. Но – тише. Об этом уже нельзя было думать.
…По законам общины, принятым – Аманда помнила, в каком году, и изложенным – Аманда помнила, где, измена – достаточное условие для расторжения брака.
«Клещ раздувшийся, крови насосавшийся! К позорному столбу вас обоих! Что лезет в голову!? Прочь эти мысли!».
Она – верная и послушная служанка своего мужа, она ни слова не скажет ему поперек.

Металлическое ворчание и лязг замка. Анна вернулась из школы. Возня в прихожей, шорох пакета со сменной обувью. Анна зачем-то взяла себе очень шумно шуршащий пакет. Быстрые шаги. Шелест и плеск воды в ванной. Появившись на кухне, Анна смерила взглядом отчима и светловолосую Лили, затем перевела взгляд на мать. Аманде стало ещё тошнее.
- Анна, садись выпей чаю с нами, - приветливо сказала Аманда. Это «с нами» ей самой не понравилось.
Анна махнула рукой на себя, но это не возымело действия. Тогда Анна схватила Аманду за руку и повлекла за собой в комнату. Аманда выдернула руку.
- Я не собачка, чтобы меня так подзывали. И не подружка тебе. И вообще.
- Кто это?
- Папина дальняя родственница.
Анна и Аманда вернулись на кухню. Девочка остановилась в дверях. Эл обнимал Лили - теперь за талию. Аманда налила дочери чаю. Анна несколько секунд стояла у стола и переводила взгляд с широкоскулого болезненного лица отчима на свою чашку и обратно – вверх-вниз.
- Чего ты смотришь? – проговорил он.
Анна отошла к раковине, налила в миску воды, вернулась к столу, плеснула воду отчиму в лицо и выбежала. Эл вскочил, бросился вперед, с грохотом опрокинул стул. Лили невольно улыбнулась, Эл это заметил, и его лицо перекосилось. Аманда подала Элу полотенце.

Проводив Лили, Аманда распахнула окна в комнате супругов и на кухне, накормила младшую дочку обедом и только после этого постучалась к Анне. Дверь комнаты была заперта.
- Оставь меня, - сказала Анна.
- Как ты со мной разговариваешь!?
- Оставь меня. Нам не о чем разговаривать.

Вечером следующего дня Аманде пришло sms от Анны: «Проверь почту».
«Домой не приду. Буду жить у подруги. Не ищите меня. В полицию не обращайтесь: сейчас столько людей пропадает без вести, и не нужно отвлекать внимание на меня. У меня всё хорошо. Сим-карту уничтожаю».
Аманда всё равно принялась звонить дочери, но металлический женский голос сообщил, что «абонент вне зоны действия сети». Абонент утопил сим-карту, как только отправил последнее сообщение. Аманда стала писать Анне письма – ни на одно не было ответа. Небогатый скарб, с которым девочка появилась в квартире матери и отчима, исчез – как будто Анны там и не было никогда. На следующий день Аманда ждала дочь возле школы – не дождалась.

Выветрить запах дрянных духов из квартиры так и не удалось. Он немного ослабевал после проветривания, но, стоило воздуху немного застояться, усиливался.

В ту ночь запах духов Лили смешивался с горьким запахом успокоительных капель. Аманда сидела на кухне и беззвучно плакала. Женщина очень боялась разбудить мужа – чтобы он не увидел ее слабость, в которой было множество грехов одновременно. В угоду мужу Аманда постоянно притворялась слабее и глупее, чем была на самом деле, но не дай Бог было Аманде вправду ошибиться в чем-нибудь или проявить настоящую слабость – рассердиться или заплакать. Аманда презирала себя и раскаивалась, но слабость на то и слабость… Ведь есть же на свете люди, живущие счастливой, светлой, радостной семейной жизнью – той, что предписана Учителями.
«Я хочу нормальную семью. Я делаю всё, что могу. Как бы ни была я плоха – я же стараюсь. Но почему я одна стараюсь? Почему вы не хотите мне помочь?!».

Аманда думала об Анне - и видела только непроницаемую темноту. Аманда ничего не знала о друзьях своей дочери, кроме того, что они в лучше случае - паршивцы, в худшем – негодяи. И вот теперь Анна ушла к ним. Мысли гудели и жалили, как осиный рой – где Анна? Здорова ли она? Аманда четырнадцать лет почти не вспоминала о ней, а теперь бросалась за телефоном при каждом звонке, дрожала и обмирала, ожидая, пока загрузится компьютер и можно будет просмотреть почту.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Они называли себя «опавшими листьями» или «осенними листьями». Конечно, они не углублялись в культурологические дебри, но это было отсылкой к образу Мирового дерева. О нем много сказано и спето. Часто встречаются такие рассуждения «Мы все листья (либо ветви, либо плоды) одного дерева». А эти молодые люди желали от Мирового дерева отделиться. Кроме того, красные осенние листья напоминают капли крови. Большинство «листьев», к счастью, помирать не собирались, а хотели порисоваться. Они одевались во всё черное, но обувь, головные уборы, перчатки или митенки должны были быть темно-красными или желтыми. На шее – подвеска в форме листа. «Листья» размещали свои рисунки, стихи, прозу в Интернете – собирали лайки, переругивались, грызлись. Конечно, сообщество было само по себе раздроблено и группировки враждовали между собой: среди листьев были убежденные, идейные мизантропы и люди, принципиально отказавшиеся от мужества. Сайт «Осенних листьев» изобиловал советами – как убить себя. Но были и листья, пытавшиеся отговаривать других от непоправимого. Многие искали собратьев по несчастью, которые их поймут, не осудят, не посмотрят на них сверху вниз и не назовут их проблемы пустяковыми. Слова «право выбора» для «листьев» были слаще конфеты. Но это было парализующее заклинание.

«Листья» горланили про естественный отбор, не имея ни малейшего представления о том, что это такое. Словцо «биомусор» раздавали направо и налево, причем называли так не только окружающих, но и самих себя. Кажется, что самоуничижение избавляет от ответственности… «Листья», как заклинания, твердили: бога нет, бессмертия души - тоже и мир бессмыслен.

Однажды Бруно довелось услышать пронзительный писк лягушки, пойманной котом; он так же знал, что тля в челюстях божьей коровки выделяет феромоны тревоги. Ни то, ни другое жертву не спасет, но предупредит ее сородичей. Порой казалось, что «листья» и им подобные своим видом и поведением, быть может, помимо своей воли, кричат обществу «Жить так, как мы все живем, НЕЛЬЗЯ!».

Бруно несколько часов просидел на страницах «Листьев». Он заходил и на страницу девочки, искавшей себе пару для совершения самоубийства. Наконец, встав из-за компьютера, прошел вперед-назад по комнате и лег на спину на диван. В голове стоял гул. Бруно терзали гнев и ужас; отчаяние перемежалось с желанием вскочить, бежать, бороться и – своими руками передушить тех, кто, не сморгнув…

Бруно представился спор то ли с Кариной, то ли со всеми «листьями» сразу. Бруно понимал, что в реальности такой спор едва ли был возможен и что может понять «листьев» лишь отчасти: просто потому, что он был, что называется, «положительным» человеком.
- Зачем вам нужно, чтобы мой кошмар продолжался? – сказала Карина.
- Давай разбираться с твоим кошмаром. Твоя жизнь к нему не сводится.
- Не надо. Я всё это уже наизусть знаю. Подумай об инвалидах, об онкобольных, в аду будешь гореть, вся жизнь впереди, тыры-пыры. А ещё – подумай о родителях… На них мне чихать. Они родили меня для себя. Меня никто не спрашивал, хочу я быть, или нет. Они порадовались. Хватит с них.
- Я тебе скажу другое. Ты очень сильно, глубоко ИСПУГАНА. Я не буду с тобой спорить. Есть от чего прийти в ужас. Больше того: поводов ещё больше, чем принято говорить и думать. А восприятие в детстве и в юности обобщенное. Ты сейчас персонаж второго уровня. Первый уровень: это наивность, «розовые очки» и всяческое «Ура!». Второй уровень: испуг. Отчаяние. Черные очки. Но это – ещё не мудрость. Мудрость – это способность определить соотношение светлого и темного, правды и неправды и то, какую роль играет то и другое. Например, в любой бесчеловечной идеологии есть доля правды. Там она – ароматизатор. Отбивает запах лжи.
Бруно вспомнилось: в каком-то детективе жертву отравили опиумом в баранине под чесночным соусом.
- Когда ты станешь зрелым человеком (я не имею в виду возраст), ты увидишь, что в темноте, которая тебя окружает, есть звезды, вспышки, искры света.
- Всего лишь искры. Ты же видишь, что зло сильнее добра.
- И тут я с тобой не буду спорить. Но всё же зло можно победить. И чем сильнее враг, тем ценнее победа.
-Я понимаю, вам хочется почувствовать себя героями. Но я не хочу больше мучиться. Кому охота – пусть валандается на этом свете, ждет чего-то. А с меня довольно.
- Ты сейчас в таком возрасте, что стоишь очень близко к смерти. Ближе к ней ты будешь только в старости.
- Ну да, конечно. Я это тоже слышала. Дескать, этим надо переболеть, как ветрянкой. Нет! Я не дам системе меня сожрать.
- Вот если ты умрешь – это и будет значить, что ты позволила системе тебя сожрать.
Это так смешно, когда с системой борются самые нелепые и гнусные ее порождения…

Бруно поднялся на ноги, побрел на кухню и стал мыть абрикосы, купленные по пути с работы. Вымыл, положил фрукты на блюдце и сел за стол. Стал есть, не чувствуя вкуса. Отвлечься, как он хотел, не удалось. Взгляд Бруно скользнул на баночку с зубочистками. Нахмурился, а затем глаза блеснули, и углы рта дернулись.
- Вот абрикос. Подошли бы и слива, и персик, и вишня. А теперь представь, что всё мироздание – это абрикос. – Бруно вытряхнул из баночки зубочистку. – А это – человеческая мысль. Ты можешь тыкать кожицу, можешь – мякоть. Можешь насквозь ее проткнуть, ни на чем не задержавшись, и оказаться в пустоте. А ещё можно попасть в гниль, если бочок подпортился. Но есть нечто, куда мы с нашими познавательными способностями по определению проникнуть не можем. То, что находится внутри косточки. Это – божественное, это – некий высший смысл бытия и прочее. Может быть, всё это существует, и весь мир этому подчинен и ради этого возник. А может быть – наш мир нечто вроде садового фрукта: его суть в мякоти, а косточка пуста. Это вечная тайна. И она всегда будет источником страха и надежды.
- А если семечко гнилое и плесенью покрыто?
- Тоже не исключено. Но мы не можем этого знать.

…Бруно долго не давало покоя одно утверждение: жизнь представляет собой умирание. Высказывали его весьма уважаемые, именитые и любимые Бруно философы. У Бруно эта мысль вызывала ужас и бешенство, потому что не мог его опровергнуть, но чувствовал какую-то подмену. Сам для себя Бруно нашел такое разрешение проблемы: представить жизнь как движение по аллее или по картинной галерее, в конце которой – выход. Вопрос лишь в том, на чем сосредоточено внимание: на деревьях и клумбах или на калитке, на картинах или на двери. Второе – жизнь, увиденная через ужас смерти и отравленная им. Но смотреть только на одно или на другое – это либо беспечность, либо уныние. Но если взгляд прикован к выходу, всё кажется ничтожным и бессмысленным, и непреодолимый ужас превращается в тягу – тогда как уговорить человека отвести взор?

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Карина увидела Элен, с которой за день до этого списалась в Интернете, ещё поднимаясь на эскалаторе. Та стояла у прозрачной перегородки, разделявшей вестибюль станции. Карина предпочла бы закончить свою жизнь в паре с другим подростком, но нашлась только девушка 24 лет. Элен вчера написала Карине, что нашла квартиру, где можно будет «покончить со всем».

Карине было пятнадцать лет, она выглядела совсем ещё девочкой. У нее было треугольное, с высоким лбом лицо, большие светлые глаза немного навыкате и капризный красный рот. Элен всё не могла отделаться от мысли, что в выражении лица Карины было что-то…
«Мокрое!?»
 Другого слова не находилось.
- Привет, - сказала Элен. – Идем?
- Идем, - ответила Карина ровным, не дрогнувшим голосом.
Они знали имена друг друга и успели обсудить и причины, и свое состояние. Молодая женщина и подросток вместе пришли в мягкую тишину пустой однокомнатной квартиры, сели в комнате на диван.
- Ты подготовилась? – спросила девочка.
Элен кивнула.
- Послушаем «Листопад» напоследок, - сказала Карина. Она вытащила из кармана куртки плеер с аккуратно смотанными проводками белых наушников, и один наушник дала Элен. Они сели на диван поодаль друг от друга, насколько позволяла длина проводков. Карина включила песню «Освобождение». Песня могла бы нравиться Элен, но теперь ее начало трясти от ужаса и гадливости. Хотелось достать наушник из уха. Наконец песня кончилась.
- Давай послушаем ещё «Побег», - сказала Карина.
- Я слышала, клавишник недавно женился, - сказала Элен.
- Ты что! – возмутилась и вытаращила глаза Карина. – Это ударник женился!
Послушали «Побег».
- Ну, всё, - сказала Карина. – Давай делать.
Элен вытащила из сумки две маленькие баночки темного стекла с мягкими резиновыми крышками. Налили вино в бокалы. Девочка высыпала таблетки из баночки на ладонь и разом отправила их себе в рот. Глаза над тонкой кистью руки. То же сделала Элен. Бокалы звякнули, соприкоснувшись.
- Ну, вот и всё, - сказала Элен.
- Спокойной ночи, - проговорила Карина.

Элен обняла Карину за плечи. Карина легла на диван, Элен - свернувшись калачиком, на полу. Карина закрыла глаза. Всё, что привело ее в эту комнату, теряло очертания, плавилось, испарялось. Всё стремительно неслось куда-то назад, назад, уменьшаясь до размеров точки. А она была здесь, на диване. Девочка почувствовала, что задремывает, будто ее затягивало что-то теплое, вязкое, бесформенное, и Карина как будто только теперь поняла, что, когда ее затянет, она не вынырнет наружу. Сердце будто подскочило к горлу.
«Скоро всё кончится… Скоро всё… Перетерпеть».

Она вслушивалась в свои ощущения – они никак не напоминали симптомы смертельного отравления, подробно описанные на сайте «Осенних листьев». Но голову ей сжал невидимый тугой шлем. От дремоты не осталось и следа – было возбуждение и непохожий ни на какой другой, физически непереносимый ужас близкой смерти. Карина широко раскрыла свои выпуклые глаза и вновь увидела комнату в сером свете пасмурного дня и неподвижную Элен, свернувшуюся на полу.
«Это только на меня таблетки не подействовали!?».
Несколько секунд Карина колебалась, сидела на диване и смотрела на Элен, не моргая.
- Элен! – позвала Карина осипшим голосом. Та не шевельнулась.
- Элен!
Карина спрыгнула с дивана, одним шагом оказалась возле женщины и крикнула.
- Элен!
Элен вдруг открыла глаза, и ее лицо перекосилось от гнева. Она живо поднялась на ноги и вдруг хлестнула ошеломленную Карину по лицу. Элен сама не ожидала, что окажется в таком исступлении.
- Дура! – закричала Элен плачущим голосом. По вмиг вспухшему лицу девочки полились слезы. За пощечиной последовал подзатыльник. – Идиотина!
Карина завизжала, присев на полусогнутых и закрывая голову руками.
- Не бей меня!
- Да я тебя убью сейчас своими руками! – выцедила Элен, но она уже успокаивалась.
- Что это были за таблетки?
- Адская смесь: хлористый кальций, глицин и что-то от дисбактериоза.
- Ты меня обманула!
Теперь Карина пошла в атаку. Она, сжав кулачки, кинулась к Элен, но та ловко схватила Карину, заломила ей руки и швырнула на диван. Карина разрыдалась, поджав ноги и уткнувшись лицом в обивку. Элен села рядом с девочкой.
- Поговорим?
- Ты меня обманула!
- Если душа просит – поплачь, - сказала Элен ласково и осторожно продолжала. – И давай поговорим.
- Ты зря старалась. Я сделаю это ещё раз.
Но Карина сама уже не верила в эти слова. Она была обессилена. Ей казалось, что у нее нет костей, и она распластана на этом диване, мягкая и тяжелая, как мокрые тряпки.
- Зачем тебе понадобилось устраивать… вот это?
- Я хотела, чтобы ты прошла через этот опыт. Что с тобой случилось? Как ты дошла до этой комнаты? Давай поговорим. Ведь мы уже не чужие люди.
- Почитай наш манифест на сайте «Опавших листьев».
- Я этот ваш «манифест» знаю уже наизусть. Крайне неприятное чтение. Мне важно понять, что случилось именно с тобой.
- Какое унижение, - проговорила Карина.
- Нас двое. Я никому ничего не скажу. А меня не стесняйся.
- Я тебе сейчас расскажу одну историю, и ты всё поймешь. Как-то я была на свадьбе. Ведущий выбрал одного из гостей – это был молодой человек, полненький, неуклюжий. Он должен был станцевать какой-то танец. Включили музыку развеселую. И вот он распинался, не зная, куда деваться, минут десять. Он не знал, что ему предстоит, когда соглашался… Так вот: я на белом свете – как тот паренек на свадьбе. Сейчас ты скажешь, что я всё это выдумываю, а на самом деле жизнь прекрасна и всё в шоколаде.
- Нет, - серьезно сказала Элен. – Не скажу.
Карина дернула губами – получилось подобие страдальческой, вымученной улыбки.
- Это надо быть такой неудачницей. Даже умереть не получилось.
- Почему – неудачницей? Может быть, тебе наоборот повезло.
На кухне загрохотало.
- Что это? – проговорила Карина.
- Это Альбин фитнесом занимается. Альбин – это крыс. Или крысак – не знаю, как правильно.
Карина растаяла от умиления.
- У меня была крыса. Очень умненькая, ласковая. Но она неделю назад умерла.
Пришли на кухню. Карина села на корточки и стала любоваться зверьком.
- Послезавтра его хозяин уезжает. А взять Альбина на передержку никто не согласился.  Так что придется отнести его в зоопарк. Совам. Или удавчику.
Это была, конечно, неправда.
Карина обернулась. В выпуклых глазах неподдельный ужас и осуждение.
- А можно я возьму его себе?
- Думаю, что да. Сейчас позвоню его хозяину, - спокойно сказала Элен. Но сердце у нее обмерло и подпрыгнуло от ликования.
- Ой, - вдруг проговорила Карина упавшим голосом. – Сколько времени?
- Пятый час.
Карина выпрямилась и взглядом шарила вокруг себя, как будто искала решение где-то на полу.
- Что случилось?
- Я оставила записку родителям. И подарки: ароматизированный чай и плюшевого мишку.
- Вот черт! – Элен в сердцах хлопнула рукой по столу. - Карина, быстро собирайся. Я тебя провожу. Неужели ты думаешь, что твои родители смогли бы пить этот чай и смотреть на этого мишку!?

Альбин ехал в шапке за пазухой у Карины. Элен несла клетку. Дальше всё происходило по законам жанра. Вбежали в дверь автобуса за секунду до того, как она закрылась. Попали в пробку, но всё же приехали в пустую квартиру. Карина мелко разорвала записку и обрывки выбросила. Чай и мишку подарила Элен.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
- Мама, а мы кушать скоро будем?
- Подожди, мой хороший, - скороговоркой произнесла Аманда.
Она достала из кухонного шкафчика неприятно легкую коробку из-под овсяной крупы. Потрясла ее – в коробке что-то чуть слышно погромыхало, но оставшегося количества крупы хватило бы разве что птичке.
Аманда в третий раз за два прошедших дня заглянула в кошелек и маленькую коробочку, спрятанную среди чистой, выглаженной одежды. Везде было пусто. Только в кармане кошелька, закрытом на кнопку, звякала мелочь – самая мелкая мелочь, какую только выпускали в стране. Аманда пошла к себе, потом – в прихожую, но ничего не нашарила в карманах. Она ясно помнила, как третьего дня второпях положила сдачу в карман. Не найдя ее, удивилась и испугалась. А потом вспомнила, как купила тянучки. Лиза очень просила. Да и сама Аманда хотела тянучек.
«Вот потратила на тянучки, а теперь денег нет и на крупу».
Дочка, хмурая и притихшая, стояла в дверях и наблюдала за Амандой.
- Что смотришь! – резко сказала Аманда.

Аманда взяла телефон. Она уже давно думала о том, чтобы занять денег у Кори, но надеялась, что найдется другое решение, или вдруг вернется Эл. Аманде лезло в голову: вот открывается дверь, на пороге стоит Эл. В руках у него круглые, бугорчатые пакеты, набитые снедью. Лиза подбегает к нему, он ставит пакеты на пол, подхватывает дочь и чмокает ее в щечку. Аманда прекрасно знала, что скорее воробьи залают, чем это случится. И всё же фантазии дразнили ее и тянули что-то в душе…
- Да, - сказал Кори из старого серебристого телефона.
- Кори, здравствуй. Мне очень стыдно: но можно мне занять у тебя небольшую сумму?
- Да, конечно. Что-то случилось?
- Эл уехал куда-то, куда – не сказал. Когда вернется – тоже не сказал. Он забрал все деньги. У меня Лиза просит есть.
- Я сейчас подъеду.

Через час мечта Аманды странным образом сбылась наполовину. На пороге квартиры появился Кори с двумя набитыми пакетами и взъерошил волосики Лизы. Она, конечно, прибежала, чтобы быть в центре событий. Крупы, макароны, сахар, две куриные тушки, апельсины, яблоки, помидоры, огурцы – Аманде всё это показалось восточным изобилием.
- Кори, - проговорила она смущенно. – Что же это!?
- Надо накормить чудище, - сказал Кори. – А то я за тебя опасаюсь. Съест.
Аманде и раньше хотелось есть, а сейчас, в предвкушении, у нее тянуло в желудке, и даже во рту появился какой-то привкус. На сковороде скворчали нарубленные куриные грудки, и в большой кастрюле закипала вода для варки бульона.
- Ну что, довела Эла? Сбежал?
Аманда опешила в первое мгновение и промолчала, не зная, что ответить. Кори заметил, как потускнел ее взгляд.
- Извини, я пошутил, - поспешил сказать Кори.
«Он прав, - подумала Аманда. – В семье всё зависит от женщины. Это, конечно, моя вина».
Аманда искала эту вину, но не находила ее.
«Я неправильно оцениваю свои поступки. Во мне ещё слишком много гордыни. Слишком сильно ЭГО».
Аманда шумовкой снимала серую пенку с кипящего бульона. В глазах всё текло и плыло, давило виски. Аманда бросила пенку не в раковину, а на столешницу возле раковины. Эта оплошность выбила Аманду из колеи окончательно.
- Это уже не первый раз, - сказала она. -  И так же деньги забрал. Так же трубку не берет. – И волшебные слова: - Я его не осуждаю. – Аманде захотелось поговорить о чем-нибудь другом. – Как дела в общественной деятельности?
- Не понос так золотуха, - вздохнул Кори. – Вчера в сети наткнулся: какая-то дама под псевдонимом Кардиум вывесила рассказец: там, по-моему, собраны все оправдания суицида, какие только есть. Герои все молодые. И сцена самоубийства есть – правда, не завершенного. Герой жив остался, хотя и покалечился. Как будто нарочно написано, чтобы ребята с неустойчивой психикой из окон сигали и таблетки жрали.
- Ужас какой!
- И ведь хорошо написано. Герои живые. Читаешь и думаешь – да, я таких людей сам встречал. Текст – как музыка. Это тот случай, когда чем лучше, тем хуже.
- Как ее зовут? Я не запомнила.
- Кардиум.
Кори вытащил из сумки ноутбук и включил.
- Это же известно, - заговорил Кори, – как молодые люди подражают героям фильмов и книг. Сколько раз за выходом чего-нибудь такого следовала волна самоубийств. Даже специальный термин есть. Вот вертится на языке… Не вспомнить.
- Ничего. Потом вспомнишь.

Эл вернулся ещё через три дня. Обнаружив в холодильнике и на полках еду, потребовал ответа: откуда она взялась. Аманда ответила.
- А почему нам этот Кори еду носит!?
- Я только хотела занять у него денег. Лиза просила есть.
- Значит, так: я запрещаю тебе общаться с этим человеком. И не смей больше ни у кого занимать. – И яростно прошипел: - Ты меня позоришь!
Аманда стояла, приоткрыв рот. Ей хотелось сказать мужу: она, конечно, готова подчиниться, но пусть и он поймет ее: Кори она обязана жизнью и приходом в Общину, и, значит, и своему знакомству с будущим мужем; что гнусно отступаться от друга. Наконец, после разрыва почти со всем прежним окружением у Аманды осталось очень мало близких людей. Но Эл был страшно раздражен, у него дергалась кожа на щеке и шее, и Аманда не осмелилась. Она ждала удобной минуты, но пока выполняла приказ. Долг она перечислила на карту Кори. Он позвонил – сбросила звонок.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ