Перо аиста. Глава 1. Похищение

Судьба не знает искусства плавного перехода.
Иногда её колесо вращается так быстро,
что человек едва успевает заметить промежуток
между сменяющими друг друга событиями
и связь вчерашнего с сегодняшним.
В.Гюго


...Бац! Бац! Кто-то увесисто шлёпает меня по щеке. Я едва слышу чьё-то настойчивое:
– Давай, милочка! Давай, просыпайся!

Бац! Бац! В голове звениииит. Бац! Бац! От сотрясений в мозгу вспыхивают искры и плывут, каждая по своей незримой орбите, вызывая приливы дурноты. Если бы не пересохший, словно кляп, язык, то меня бы стошнило. Что со мной? Воздуха не хватает. Глубокий вдох отдирает язык от нёба. Затуманенное чем-то сознание проясняется. Я понимаю, что лежу на боку. Тысячи игл пронизывают онемевшее тело.

Бац! Бац! Нестерпимо хочется уклониться от очередной пощёчины и крикнуть: "Хватит! Слышу я! Слышу!"

Медленно поворачиваюсь на спину и выпрямляю колени. Они тянут за собой одеяло. Оголившимися плечами чувствую, что в помещении прохладно. Это помогает окончательно прийти в себя.

– Милочка, что же ты меня с кровати-то сталкиваешь? – доносится до меня ворчание пожилой женщины. Матрац подо мной качается, и я понимаю, что она сидела рядом, а теперь встала, освобождая место. От болтанки меня снова мутит.
– Горазды вы, Амалия Марковна, оплеухи отвешивать, – раздаётся ещё один женский голос, помоложе. – Смотрите, она глаза открыла! А вы боялись, что не проснётся.

Надо мной потолок, лампа дневного света, и что-то тёмное качается из стороны в сторону.
– Дорогуша! Смотри сюда, – приказывает тот же старческий скрип. – Руку мою видишь?
Узловатые пальцы раздвинуты массивными золотыми кольцами. Тёмный лак отшелушился по контуру остро подточенных ногтей и уже не скрывал их желтизны. "Рука Бабы Яги," – подумала я. 

– Что вы у неё перед носом-то машете? – снова быстро заговорила молодая женщина. – Лучше дайте воды/ Видите, у неё губы пересохли.
– Ох, Верка! Возьми да и подай, раз такая сердобольная. Я и так за день находилась.

Послышались шаги, звяканье посуды, звук льющейся воды. Матрац подо мной снова закачался. Я увидела рыжеволосую женщину лет тридцати с мелкими веснушками по всему лицу и шее. Карие глаза смотрели на меня с нескрываемым любопытством:
– Пей! Полегчает.

Одной рукой она поддержала мне голову, а другой слегка надавила краем стакана на нижнюю губу, призывая открыть рот и сделать глоток. Я приподнялась на локтях. Старуха в медицинском халате и шапочке молниеносно подсунула мне подушку под плечи.

– Ну, как ты? – спросила Верка, когда я оторвалась от стакана и перевела дух.
– Сил совсем нет... В животе сильно печёт и тянет.
– На вот, прими обезболивающее и поспи ещё. – Пожилая женщина жестом согнала Верку с кровати, вынула из нагрудного кармана несколько разнокалиберных таблеток и всыпала мне в рот. 
– Я в больнице? ...Позовите Ольгу Олеговну... Это врач-гинеколог, – промямлила я.
– Спит давно твоя Ольга Олеговна. – Старуха потрогала тыльной стороной ладони мой лоб, а потом щёку. – Час ночи уже. И ты отдыхай. Утро вечера мудренее.
– Почему мне так плохо?
– Лекарство неправильно рассчитали. Дозу превысили, – безучастно ответила Баба Яга.
– Какое лекарство?.. Было же всё нормально... Ольга Олеговна позвонила... Я приехала на приём... Помню, она была занята... Но вышла из кабинета и подала мне бутылку с водой... Сказала, нужно сделать УЗИ... Я удивилась... Но раз надо, значит – надо... В коридоре никого не было... Я села на диванчик, залпом выпила сколько смогла... А вот что было потом, совсем не помню... Почему мне так больно?
– Таблетки сейчас подействуют. Отдыхай. Слава богу, что очнулась. Завтра всё узнаешь. А моё дело маленькое – пульс, давление, температура.

Пока говорили, старуха заглянула мне по очереди в оба глаза и посчитала пульс на запястье. Вполне удовлетворённая, она молча пошла к выходу, держа наготове ключ, прикреплённый к большому металлическому кольцу, на котором, в такт её утиной походке, позвякивали другие ключи.

"Ей бы рваную шаль на плечи и можно играть Плюшкина без грима", – подумала я и вдруг спохватилась:
– Куда? Подождите! Стой-...те. 
Дверь без ручки щёлкнула и скрыла за собой Бабу Ягу.
– Ночь уже, – сказала Верка. – Всё равно никого не дозовёшься. Давай спать. Я свет выключаю.

Принудительный сон обволакивал туманом. Веркин голос потерял громкость, а слова – внятность. Боль исчезла. Я снова уходила в забытьё.
"Не надо поддаваться! Надо о чём-нибудь думать. ...Меня зовут Мария. Я живу в Алма-Ате... У меня есть родители... Брат, дочери... Они с отцом... Правда..."

Первое, что я услышала, очнувшись на этот раз, было монотонное гудение ламп. Боль, головокружение и разбитость исчезли, но глаза открывать не хотелось. Как говорится, и дураку было ясно, что попала я в какой-то переплёт. Да ещё сон странный приснился. Наверно, от лекарств. Снился аист. Летал надо мной, летал. Крыльями хлопал, всю перьями осыпал. Одно упало мне прямо в руки. К чему бы это? Знаю только, что аист приносит детей, но я-то небеременная. Ещё знаю, что аиста называют солнечной птицей, предвестником весны и символом новой жизни. Ну и где это я оказалась? В какой такой новой жизни? 

Я села в кровати. Ситцевая сорочка с рисунком из розочек и надписей "Минздрав" перекрутилась вокруг моего тела. Чтобы высвободиться из её пут, я вернула проймы на надлежащие им места и огляделась.

Кровать моей соседки была пуста, но не заправлена. Из-за двери с надписью "ДУШ" доносился шум падающей воды. Наверно, это мылась Верка. Её кровать стояла у окна, плотно закрытого жалюзи, а моя – посередине комнаты. Спинки кроватей кто-то вымазал такой густой краской, что её подтёки высохли в форме капель. Обшарпанные столики из светлого металла изображали прикроватные тумбочки. Между столиками возвышался штатив для капельниц – непременный атрибут больничной палаты.

Но на палату комната походила мало. Больше – на подсобку, в которую снесли старую-престарую мебель. Ей бы лежать где-нибудь на чердаке или в сарае. Там бы пауки и пыль сделали своё дело – обернули всё в зыбкий саван и превратили со временем в тлен.

Я ногами нашарила под кроватью шлёпанцы. Встала поверх них и, как на лыжах, заскользила к окну. Плитка сделала такое передвижение лёгким, быстрым и даже удобным. Я отодвинула жалюзи. На окне – решётка. За решёткой – стена из красного кирпича. Расстояние до кладки не превышало пяти-шести метров. Обзор отсутствовал, и, кроме кирпичей, ничего не было видно.

От неожиданности я остолбенела: "Вот это да! Замуровали! Где это я?.." Под ложечкой засосало, выступила испарина. Мои мысли как будто "ударились" об эту стену и рассыпались горохом: "Я – в психушке? Стоп! Стоп! Не нагнетай!"

Зажмурившись и коченея от ужаса, я принялась отчаянно трясти сжатыми до боли кулаками: "Вот бы открыть глаза и оказаться дома!"   

– Ты уже встала? Зарядку делаешь? – раздался сзади знакомый голос. Верка в байковом халате, с махровым полотенцем на голове, вышла из душа. – Оставлю дверь открытой. А то я там пару напустила. Зеркало запотело, ничего не видно.
– Как тебе всё это нравится? – я показала рукой на окно. – Ты знаешь, где мы?
– Нет. – Верка холодно смотрела мне прямо в глаза. – Тебя ведь Мария зовут? – спросила она, как мне показалось, с вызовом.
– Откуда знаешь? 
– ...Врачиха сказала, – замешкалась соседка.

Пауза заставила меня усомниться в правдивости её слов, но развивать эту тему я не стала. Мои мысли были всецело захвачены тем обстоятельством, что я не просто в больнице, я – в заточении!

Ноги меня не держали. Я опустилась на один из двух плетёных стульев, придвинутых к такому же плетёному круглому столу, что стоял рядом с Веркиной кроватью. В голове пролетело: "Дачная мебель в палате. Дурной сон? Абсурд. Чья-то игра?"

Меня била нервная дрожь. Неверной рукой я налила воды из графина. Ночью меня из него уже поили. "Ничего меня трясёт! Того и гляди, зубы о стакан клацать начнут", – подумала я, а вслух спросила:
– Давно ты здесь?
– Три дня.
– А я?
– Вчера, с обеда.   

Верка сидела на кровати и как ни в чём не бывало покрывала ногти на ногах лаком морковного цвета. Содержимое сумочки она вытряхнула на постель. Оно валялось рядом с хозяйкой в виде неприглядной кучи. Там был золочёный цилиндр губной помады, расчёска с запутавшимися в редких зубьях рыжими волосами, пилка для ногтей с отломанной ручкой, огрызок чёрного карандаша для век, пузырёк с остатками духов. Надпись на нём то ли стёрлась от частых прикосновений, то ли была разъедена вытекающей из него же ядовито-жёлтой жидкостью. Оторванное от пудреницы круглое зеркальце, густо "засиженное" отпечатками пальцев, выглядывало из-под припорошенных табачными крошками фантиков от жевательной резинки.

Натюрморт вызвал у меня отвращение. Я отвела глаза и спросила:
– Кому и зачем мы понадобились?
– Да чего тут гадать...

Щелчок в дверном замке не дал Верке договорить. Я вскочила как ошпаренная. Входная дверь отворилась, явив Бабу Ягу и здоровенного детину. Он с одинаковым успехом мог быть как вышибалой в ресторане, так и санитаром в доме скорби. Ситуация из неопределённой превратилась в угрожающую. Мурашки размером с кулак галопом побежали по моей спине.

– Ну что, Мария, как спала? Как самочувствие? – Баба Яга пристально смотрела на меня, не замечая Верки.
– Лучше скажите, где я? Вы обещали.
– Мы за этим и пришли, – елейно пропела старуха.

На лацкане её безупречно-белого халата висела карточка: "Безнадёжная Амалия Марковна. Врач-терапевт высшей категории".

Ну и фамилия! Это что – знак? Да и имя не лучше... Не Амалия, а Аномалия. Всё, что здесь творится – сплошная аномалия..." – подумала я.

– Какое сегодня число? – вдруг спросила меня старуха, сузив до чёрных бусинок и без того маленькие глазки.
– Надеюсь, двадцать второе августа девяносто седьмого года, – отрапортовала я. Пусть не сомневается: с памятью у меня всё в порядке. – Вчера утром я поехала к врачу, а оказалась взаперти. Я требую...
– Тебя уже ждут специалисты, – оборвала Амалия.

Она вдруг развела руки и принялась теснить меня к двери, будто собираясь схватить, если я стану сопротивляться.
– А вы, значит, не специалист? – я тянула время. – А на карточке написано "врач высшей категории".

От перспективы идти к неизвестно каким специалистам, да ещё в сопровождении громилы, у меня опять затряслись поджилки. Я не знала, как себя вести и с мольбой посмотрела на Верку, надеясь поймать её взгляд или жест, который бы внёс хоть какую-то ясность.

Но она, мурлыча под нос весёленький мотивчик, с безразличным видом стянула с головы полотенце, наклонилась вперёд и принялась вытирать влажные волосы.

– Можно хоть халат накину? – спросила я.
– Зачем тебе эта рвань? У нас всё готово. Не обессудь, что вчера не успели, – Баба Яга мелкими шажками вытеснила-таки меня из палаты.

В узком коридоре не было окон. Облупившиеся стены местами так сильно растрескались, что виднелись набитые наискосок тёмные рейки. На них когда-то держался толстый слой штукатурки.

– У тебя будет всё необходимое, – заверила старуха. – Ты же у нас особенная.
– О чём вы говорите?
Ответа не последовало. 

Палата, в которой я провела ночь, находилась прямо у лестницы. Над ней висела табличка "КАРАНТИН". Провожатые повели меня вниз. Баба Яга шла впереди, а громила – сзади.

Тесные лестничные пролёты освещались тусклыми лампочками. Я моментально представила зловещую картину. Слуги Святой инквизиции тычками гонят в подвал ни в чём неповинных женщин. Их оклеветала благочестивая толпа. Под чудовищными пытками от несчастных добьются признания, что они и есть те самые ведьмы, напустившие на людей и скот порчу и мор.

Сама представила, и сама же испугалась. Борясь с липким страхом, я спросила:
– У меня смертельная инфекция?
– Нет, конечно! С чего ты взяла? – Амалия резко остановилась на ступеньке, и я чуть не свалилась ей на голову.
– Почему тогда "Карантин"?

Нечто похожее на улыбку отразилось на старческом лице. Она повернулась ко мне спиной и продолжила неспешно спускаться по лестнице.
– Таблички остались со времён Союза, – объясняла женщина на ходу. – Наш институт тогда процветал. Мы изучали генетические аномалии у тех, кто жил вблизи военных полигонов. Людей привозили сюда, держали в отдельных боксах, а уж потом переводили в общие палаты. Те работы давно прекращены, – в голосе Амалии звучала ностальгия. – Здесь всё обветшало. Мы переезжаем в новый корпус.

"Амалия на самом деле изучала аномалии. Ну и ну! Интересно, кто это "мы"? И причём тут я?"

– Стену кирпичную видела? – спросила старуха.
– Видела.
– Это и есть новое здание. Оно, конечно, меньше Пентагона, но построено по тому же принципу. "Пентагон" – это бзик  и гордость нашего генерала, – в голосе старухи появилось раздражение. 

Досадовать из-за переезда в новое здание Амалия вряд ли бы стала. Значит, раздражалась она на генерала.

– А генерал – это кто? – спросила я.
– Ещё узнаешь, – буркнула Баба Яга.
– А что людей и вправду привозили с ядерных полигонов? 
– И с химических, и с биологических, – ответила Амалия совершенно буднично, как если бы речь шла о вчерашней погоде или о рецепте приготовления манной каши.

Лестница, по которой мы спускались, упёрлась в массивную дверь. Женщина нашла на связке нужный ключ, и мы вступили в коридор, похожий на проход, по которому пассажиры попадают из аэропорта в самолёт. Звуки наших шагов поглотила резиновая дорожка. "Авиационный рукав" поворачивал вправо, и невозможно было понять, какой он длины.

Идти пришлось довольно долго. Мы, видимо, огибали что-то очень большое.

– Странно… Разве есть в нашем городе "Пентагон"? – я не могла припомнить ничего похожего.
– Я же сказала, что это новое здание института.

Старуха обернулась и опасливо глянула на громилу. Тот безмолвствовал. Амалия осмелела:
– Мы обходим автономные системы энерго-, водо- и теплоснабжения. Ну и лаборатории, конечно.
– Мы что – под землёй? – я была совершенно сбита с толку.
– Да, но не в городе.
– Где же тогда? Стена была рядом, а идём уже минут пятнадцать...

Но Амалия–Изучающая–Аномалии упорно молчала.
Наконец "рукав" привёл нас к дверям лифта. Старуха нажала на кнопку вызова, и двери тотчас открылись. Мы вошли в кабину.
 
– Почему вы мне не отвечаете?
– Это вне моей компетенции.

Никелированно-зеркальный лифт мягко остановился, тренькнул и произнёс приятным женским голосом: "Жилая зона". Я застыла на пороге. Громила легонько вытолкнул меня из лифта.

Можно было подумать, что из советского прошлого мы переместились в необозримое будущее. Вереница ярких лампочек бежала по высокому потолку коридора. На стенах цвета слоновой кости висели бра из матового стекла. Они идеально сочетались с вертикальными, очень светлыми деревянными панелями. Плотно пригнанные друг к другу дощечки, шириной в ладонь и длиной немногим более метра, закрывали нижнюю часть коридорных стен. Пол был устлан ковровой дорожкой цвета какао.

Амалия Марковна чиркнула картой-ключом по электронному замку у одной из немногочисленных дверей, и красный огонёк сменился на зелёный.

– Входи! Это твоё новое жилище, – пригласила она, отступив в сторону и протянув мне пластиковый ключ.

Детина остался стоять в коридоре.

– У тебя есть полчаса. Приведи себя в порядок. Домашняя одежда, мыло и все прочее – в ванной комнате. Остальные вещи – в гардеробной. Будешь готова – подними телефонную трубку и сообщи оператору. Через него можешь передать любую просьбу. Еду будут приносить в номер. – Она подошла к окну в гостиной. Оно демонстрировало горное ущелье.
Амалия вдруг спохватилась:
– Забыла сказать: окна заблокированы. Для проветривания – включай кондиционеры. Они и охлаждают, и нагревают – только выставь нужную температуру.

Передвижение по зданию у тебя ограничено. Сейчас  мы – на четвёртом этаже. На всех выходах – кодовые замки. Тебя будут всюду сопровождать. Прогулки на свежем воздухе запрещены, но у нас есть оранжерея. Ты можешь спуститься в неё на лифте. Просто нажми кнопку "ОР". Чтобы вернуться обратно, вставь карту-ключ в прорезь с надписью "Идентификация этажа". Ни на какой другой этаж лифт тебя не привезёт. Только в оранжерею и обратно. Подойди к окну, и ты её увидишь. Вон она – красавица. Новое здание специально строили так, чтобы одним боком оно прилегало к оранжерее.

Я подошла. Из-за угла был виден конец огромного стеклянного ангара с круглой крышей.

– Ого! Какая большая! В ней и деревья растут? – спросила я.
– Конечно. Ботаники собирали семена и саженцы со всего Союза. Привозили сюда и изучали – на предмет генетических аномалий. 
– А кто следит за хозяйством сейчас?
– Целый штат садоводов и огородников. Часть оранжереи отвели под тепличное хозяйство. Она теперь нас не только радует, но и кормит. Кроме того, оранжерея – это ещё и гигантская солнечная батарея. Оборудование генерал поставил самое современное. Солнце может неделями не выходить из-за туч, а у нас всё равно будет светло и тепло. Отсюда не видно, но посередине оранжереи есть купол. Обязательно сходи, тебе понравится. Есть вопросы по обустройству?
– Пока нет.
– Поспеши, тебя ждут.

Амалия Марковна обвела уютное помещение завистливым взглядом и нехотя удалилась.

"Где я и почему? Усыпили, вывезли из города, поселили в шикарной "клетке". Просторная гостиная, небольшая, но хорошо оборудованная кухня, холодильник полон продуктов, спальня с гардеробной. Там – новая одежда и обувь на все сезоны. Не удивлюсь, если все вещи – впору. С одной стороны страшно, а с другой – любопытно… и снова страшно", – думала я, стоя под струями горячей воды.
 
Декорации организованного кем-то спектакля менялись слишком быстро и кардинально. Это меня совсем обескуражило. Я не знала, что и думать. Тем более никаких знакомых генералов у меня никогда не было.

Ситуация походила на розыгрыш. Кто бы мог его организовать? Если какой-то богач-оригинал, то ему для острых ощущений больше бы подошли бандитские разборки или "военные игры" в Чечне. 

В чём интерес именно к моей персоне? Ни мои внешние данные, ни умственные способности не представляли собой ничего "аномального". Физически я тоже была развита весьма средненько и никакой особой выносливостью не отличалась. Меня, например, укачивало даже в общественном транспорте и на детских каруселях.

Сколько не старалась, так я и не могла припомнить, чтобы в нашей родне был бы кто-то с врождёнными генетическими отклонениями. Кому и зачем я понадобилась так безотлагательно?

Душ меня взбодрил. Захотелось есть. Я обернулась в простыню и пошлёпала босиком на кухню. Нашла в холодильнике йогурт. С огромным удовольствием запила его чашкой ароматного, терпкого от крепости чая.

Похитители меня не торопили. Подгоняла неопределённость. Наряжаться, на мой взгляд, было неуместно. Я натянула первые попавшиеся на глаза спортивные брюки, футболку и прогулочные туфли. Все вещи были импортные. Когда завязывала шнурки, всплыла фраза из бессмертного произведения: "Заграница нам поможет!"

Остапу Бендеру, жадному до авантюр, такая ситуация, несомненно, понравилась бы. Он бы вошёл в кураж и получил по ходу дела огромное удовольствие, а в завершение – ещё и огромный куш.

Но меня – ничем не примечательную домохозяйку тридцати трёх лет, советского происхождения и советской же ментальности – вершащееся вводило в состояние полной растерянности. Разум ничего не понимал и был рад отдать бразды правления инстинкту самосохранения. А в его арсенале, как мне помнилось, всего три реакции: ступор, побег, нападение.

Ступор у меня длится доли секунды. Мой "топографический идиотизм" – мне не нужно трёх сосен, хватит и одной, чтобы заблудиться – заблокирует любые поползновения стать к противнику спиной и бежать в неизвестном направлении.

Что я могу устроить, так это бунт! ...За что буду бита.