Nosferatu

                Станислав Унжаков




                Nosferatu

               

                Хроника XVIII века 

                Роман



               
            За основу взяты исторические события
            













В романе раскрывается трагическая история жизни Джованни Арпеджио, жившего во времена «Бостонского чаепития» и войны за независимость Америки. Библиотекарь Джованни, ищет ответы на вопросы о смысле жизни, любви и справедливости в книгах, пылящихся на его полках. Но вражда между американцами и англичанами, что свирепствует на улицах Бостона, не дает покоя его семье. Сопротивляясь этой боли в душе, он присоединяется к «Сынам свободы», чтобы изменить жизнь своей семьи и города. Надеясь, что этот мрак вот - вот рассеется, и его путь страданий закончится, Джованни понимает, что ошибался. Его мрачный путь только начинается ….

















                Часть I
 
                I
               

Колокольчик зазвонил, и дверь открылась.  Ворвался октябрьский сквозняк, и страницы книги зашелестели. В таверну вошел молодой блондин с голубыми глазами. Он бледен и худощав, но все-таки с великой грациозной походкой подошел к прилавку. С довольно сильным немецким акцентом он позвал хозяина. На его голос вышла прекрасная рыжеволосая девушка, с обворожительной улыбкой. Увидев белокурого господина, в ее наидобрейших глазах, промелькнул ужас.
-Что вам угодно сэр? - спросила Лайла.
-Здравствуйте, позвольте представиться, Владислав граф Флажолет. Я ищу Джованни Арпеджио, говорят у него, лучшие книги в Бостоне.
 Вздохнув с облегчением, что этот странный господин оказался весьма галантен, Лайла своим нежным голосом ответила:
-Ах, господин Арпеджио, Джованни этажом выше там, где над дверью цифра 38:11
-О, простите, тогда куда я вошел? – снова спросил странный господин.
-Вы вошли в таверну «Виноградная гроздь».  Может вам  налить кофе?  Мой муж Джованни сейчас занят, он перебирает старые книги. Но и я вам могу помочь в том, что вам нужно.
- Да, благодарю вас, принесите мне «Гамлета», будьте так любезны.
-Хорошо сэр, присаживайтесь за столик, я принесу вам книгу.
Лайла оставила прилавок и с величавой походкой поднялась на второй  этаж.
-Джованни, Джованни, милый, ты где? – спросила Лайла.
Из сырой коморки донесся голос.
-Я здесь моя ласточка, что ты хотела?
- Внизу ждет какой-то господин, он спрашивал тебя.
-Скажи ему, что я сейчас занят.
-Да, я так и сказала. Но он хочет взять книгу.
-Какую?
-«Гамлета», где она, я сама ему отнесу.
- Там, где полка с надписью «начало XVII» века рядом с окном, выходящим на кафе.
- Лайла подошла к окну и вспомнила, что в печи стоит пирог с яблоками. Она быстро прошлась взглядом по полкам и нашла пьесу Шекспира. Взяла книгу под мышку,  а в левую руку взяла лампу и закрыла за собой дверь.
Владислав все еще ждал.
- О, а вот и вы, гос-жа Арпеджио. А я уж думал, уже не увижу ваши очаровательные глаза.
- О нет что вы, зовите меня просто Лайла. И я про вас не забыла, да и  у меня пирог в печи, тем не менее.
Лайла отдала книгу, и помчалась на кухню.
- Ох, хвала богу успела. - Сказала она про себя.
Еще чуть – чуть бы и сгорел.
Она отставила противень на стол, накрыла полотенцем и пошла, варить кофе.
Запах пирога разнесся по всему дому, и из второго этажа послышались детские шаги.
-Мама, мама,- кричали они. - Пирог уже готов, можно кусочек?
- Том, Софи, вы почему не спите, ночь на дворе? Идите спать, бегом, а завтра утром я вам дам пирога.
Кофе в турке уже закипал, Лайла сняла его и налила в чашечку.
- Ваш кофе господин.
- Да, спасибо, но зовите меня просто Владислав. У вас очаровательные дети. Ночь на дворе, а они такие живчики.
-Да,  они непоседы, - ответила Лайла.
- А ваша дочь Софии, так похожа на вас, готов поспорить, что в скором времени, она будет так же прелестна как и вы.
-Ой, спасибо.
Лайла покраснела и ушла на кухню.
Свеча на столе Владислава догорала и вскоре потухла.
-Какое чудо природы, человек. А что мне эта квинтэссенция праха.
С этими словами Владислав исчез.
       
 
                II

Лайла вышла в зал, но в зале уже никого не было. На столе стоял нетронутый кофе и открытая книга. Воск со свечи растекся по столу.
Старинные часы простучали шесть утра.
На дворе стояла холодная сухая погода 1770 года. Сонная Лайла надела свой белый фартук и косынку и села за прилавок.
Вниз спустился Джованни.
- Свари мне кофе моя ласточка.
-Да дорогой, присаживайся я отрежу тебе пирога.          Позавтракаешь, и сходи за партией чая в порт.
Запах пирога разбудил детей, и они прибежали к родителям.
- Лайла, приготовь кофе и на детей,- попросил Джованни.
Лайла достала из буфета еще три куска пирога и сама села за стол с семьей.
Джованни заговорил первый:
-Эх Лайла, твои пороги просто райское наслаждение. Думаю, нет ничего лучше. От того то люди со всего Бостона приходят к тебе обедать. Мне так с тобой повезло моя ласточка.
Лайла заулыбалась.
- Я тоже счастлива рядом с вами, моя дорогая семья.
- Скажи мне Лайла, что это был за господин, который приходил так поздно ночью.
- Да странный какой-то. Поначалу я его испугалась, ибо кто ходит в библиотеку по ночам? Он мне показался каким-то, мрачным и злым, его взгляд был холоден. А оказалось, он просто грустный, и своими словами и манерами он доказал, что он весьма учтив что надлежит настоящему господину. Хотя он попросил называть его просто Владислав.
Не подумай не правильно мой дорогой муж, но он мне показался, необычайно красив. Он весьма ухожен и опрятен, что удивительно для нашего времени ведь даже у некоторых господ, со рта бывает весьма неприятный запах. И еще он не носит парик, как эти жадные Англичане. У него красивые светлые волосы и до того глубокие голубые глаза. Только вот он совсем не разговорчив, хотя заметил, что наши детки милы, а за Софи он сказал, что она станет весьма красива, еще он отметил и мою красоту. А что самое странное, что этот галантный человек, так же тихо и быстро исчез как и появился, даже и не попрощавшись. И к удивлению даже и не притронулся к моему замечательному кофе.
- Да, кофе у тебя действительно замечательный,- отметил Джованни, и втянул носом пар, нависавший над чашкой.
После завтрака город оживился. Джованни надел свои любимые итальянские туфли, цилиндр, и накинул плащ. Он вышел за покупкой, а за ним выбежал его сын Том.
Джованни был довольно сдержан, но когда, перейдя дорогу, дилижанс, проезжавший мимо, обрызгал брюки и его любимые туфли, тот случайно сорвался выкрикнув:
-Черт возьми, будь аккуратнее грязная скотина!
Позабыв, что рядом с ним идет его сын, он оглянулся и тут же извинился, ибо воспитание его, и его сына надлежало галантному кавалеру. Запах рыбы и крик чаек усиливался, это означало, что отец и сын приближались к порту. Чайки кричали все громче портовые грузчики бегали из палубы на рынок, нося ящики с восточными товарами. В одних были шелка, в других крупы, в третьих овощи. Но Джованни был нужен чай, а вот чая в порту не было, что на удивление. Но не растерявшись тот пошел на палубу узнать у капитана корабля, когда же будет чай.
- Том, подожди меня здесь, - сказал отец. – А я поднимусь в каюту капитана.
На палубе его остановил матрос Джо.
-Что вы здесь делаете? - спросил матрос весьма грубо.
- Не сочтите за наглость любезный, я решил подняться на палубу, дабы пройти в каюту капитана Айзека Сирса.
- По какому вопросу? - снова, но уже мягче спросил моряк, так как понял, что тот знает капитана. Хотя кто не знает капитана.
-В таверне моей жены, закончился чай, и я хотел бы узнать, когда он прибудет.
- Ах, ну что ж, проходите, я вас представлю капитану, дабы избежать опасения.
   -Как вам угодно сэр.
Моряк Джо провел его до каюты капитана, и постучался в двери. Отворив, он заявил:
-Капитан к вам пожаловал сэр… ммм.
Джо обернулся к Джованни и спросил:
-Как вас представить сэр?
- Скажите, что я Джованни Арпеджио.
Джо снова обратился к капитану.
- Капитан, к вам пожаловал сэр Джованни Арпеджио, по вопросу о поставке чая.
- Спроси, с какой он таверны, - сказал капитан.
-Джо снова повернулся к Джованни и спросил.
-С какой вы таверны сэр?
- Я с таверны «Виноградная гроздь»
Эти слова он передал капитану.
-Пусть войдет, - заявил капитан
Перейдя порог, капитан Айзек Сирс сказал Джованни:
-«Ничто не истинно….»
- «Все дозволенно»,- продолжил Джованни.
-Значит свой, -тихо про себя промолвил капитан.
 Знаете Джованни, чая у нас нет, и нет по всему порту. После того как подняли пошлину, многие отказываются его возить. И еще эти пираты, всегда рискуешь при транспортировке, а мы и так платим короне, больше чем полагается за этот чай. А уж если пираты его отберут, им то он не за чем,   но они продают его нам же в три дорого, и что нам остается?
Но лично для вас у меня есть один мешочек сэр.
-Ох, спасибо капитан моя жена будет рада. Сколько же я вам должен, наверняка кругленькую сумму?
О нет, напротив, чай вам достанется совершенно бесплатно. И передайте привет вашей прелестной жене Лайле. Я непременно зайду на кружку рома.

Тем временем, пятнадцати летний Том, смотрел вдаль. Как кружатся чайки, слушал, как шумит морской ветер. На всех кораблях в порту развивались на ветру Британские флаги, на всех, кроме того, что вошел отец Тома. На том корабле флаг вовсе отсутствовал.
В кармане у Тома было десять пенсов, и он все утро думал куда- же их потратить.  Вдруг он увидел стоявшую за прилавком девушку, продававшую груши. Ее голубые глазки пленили его раз и на всегда. Мальчишеское сердце, вознеслось до небес от красоты этой девушки.
Он долго не решался подойти пока взгляд продавщицы не упал на Тома. Он расплылся в улыбке.
- Купите этих сочных груш сэр,- так нежно прозвучало из уст этой девушки. И хоть Том не любил груши, он потратил все до пенса и купил все груши.
- Как вас зовут мадемуазель, - спросил Том, наконец-то решившись.
- Ой, что вы, я не мадемуазель, я простая дочь сапожника. Меня зовут Катрин.
- Ах Катрин, какое прекрасное имя,- подумал Том.
А меня зовут Том. 
Том был весьма учтив, он любил засиживаться часами в отцовской библиотеке, читая романы и пьесы. И от того сердце юноши было нежно, он не признавал войны он любил цветы и стихи, он любил архитектуру и картины, а от красоты женщин он сходил с ума. Но и шпагой он владел так же искусно, как и лютней что лежала у него в комнате. Он был подобно Ромео из пьесы Шекспира. Он восхищался тонкостью красоты, грацией и голосом девушек. Только ко всем, им он относился как предмету искусства.  Вот только, Катрин, стала для него чем-то особенным. Он не знал , что ей сказать, поскольку мало разговаривал с людьми. В основном он дружил с книгами, которые давал читать его отец. Но зов сердца подсказал ему слова:
- Вы прекрасны миледи, на свете не найдется прекраснее и нежней фиалки, чтобы затмить вашу красоту. Ах, если бы я был ежом, а не мальчишкой, я бы съел все эти груши, клянусь, они великолепны. Но я отнесу их к матери в таверну, она спечет пироги. Но все ж я счастлив, что я не ёж. Ибо мне удостоилась общаться с вами, моя дорогая Катрин. И я только могу представить, что ваши уста в сотни раз сочнее этих груш. Знаете Катрин, осенние вечера в Бостоне довольно романтичны, когда листья порхают над землею как сотни бабочек разноцветных. Но эти вечера были бы для меня намного прекраснее, если бы я разделил свою прогулку с вами.
-Вы так галантны сэр, - сказала в ответ Катрин, немного опечаленным голосом. Для меня было бы отрадой погулять с вами, но мой отец довольно строг, и может меня не отпустить.
- Не отчаивайтесь любовь моя, я все устрою. Я добьюсь вашего присутствия.
Увидев, что Джованни спускается в порт, Том попрощался с Катрин, и сильным ударом о бордюр, выбил себе каблук со своего туфля.
В каюте капитана было довольно темно, и выходя на свет солнце ослепило Джованни, и он не увидел как его сын нарочно сломал каблук.
- Отец, отец, - закричал Том,- свои я туфли не нарочно погубил.
Но Джованни не придал к этому особого значения, так как был он озадачен тем, что капитан передал привет его жене. Нашел он в это что-то подозрительное весьма.
Джованни ответил сыну с особой холодностью:
- Хорошо, идем в мастерскую Пола Доусона.
Том не ожидал такого ответа от отца, и хотел было обрадоваться, что план его коварный так сработал. Но скрыл ехидную улыбку от отца.
Том шел прихрамывая на левую ногу, и хоть он выглядел нелепо, он был весьма доволен. И всю дорогу думал он о Катрин. Какая у нее была красивая улыбка, что радуга была бы, вторым на месте, чудом света, коль было бы их два, а первым местом занимали эти губы. Какие милые голубые глазки.
Стук в дверь, во двор вошел седоволосый старец.
- Добрый день господа, с улыбкой сказал он, - что вы хотели от старого мастера?
- Да вот,- протягивая левый туфель старику Полу.  - Каблук отбил случайно.
-Хм, случайно говоришь? Взглянул на Тома пол,- ну что ж, посмотрим, я его вам заменю, ведь он уж стерт едва ли.
Том внимательно изучал Пола Доусона, его движения рук, и его глаза, были похожи на его дочь Катрин. И Том не понимал, что может быть в нем такого строгого, ведь глаза Катрин были полны добра. Будто сам ангел на него смотрел, таковы были ее глаза.
Комната Пола Доусона была обставлена материалами для работы над обувью.
- Что ж, я легко это сделаю, - промолвил Пол, - приходите через минут двадцать.
- О нет,- ответил Том, -позвольте сэр я обожду, ведь обуви другой на мне и нету, и будет мне весьма приятно, понаблюдать за работой мастера.    
 Старика Пола удивило то что мальчишка такого возраста, столь учтив к нему, и в его лице промелькнула улыбка.
- Я гляжу, вы груши прикупили, в порту предполагаю,- обратился Пол к Тому. -Я сразу их узнал, ведь эти груши продает моя прелестная дочурка Катрин.
-О да , сэр, -ответил Том, -груши действительно превосходны.
Джованни заметил здесь что- то не ладное, так как Том терпеть не может груши. Но все-таки он продолжал молчать и слушать.  Ему захотелось узнать, что задумал Том.
-Эти груши,- продолжил Том,- Купил я, как вы и сказали в порту, у одной девушки. И как вы сказали, ее зовут Катрин, она призналась мне. Но слишком молода она для столь опытного продавца, иль может, она своим очарованьем, душу, мне пленила. Я говорил с ней сэр. И она оказалась еще более прекраснее, чем было в моем подсознании о ней. И взгляд ее столь глубочайший, что глянул я на дно колодца и был затянут в низ. И кажется мне, мистер Доусон, что между нами промелькнула искра.
С каким усердием проговорил Том, что будто бы казалось еще слово, и он задохнется, но память об утреннем диалоге, и ее голос, придавали сил ему. И Том внимательно следил за движением глаз Пола Доусона.
Но тот не отрывал глаз от туфлей. Но все же, Том заметил, что уголки губ Пола, содрогнулись.
-О, что тебе могу сказать я, милый друг, - промолвил вдруг Пол.
Свободой дочери своей я не располагаю. И был бы рад вас видеть друг мой, в лице моего зятя. Ты впечатлил меня дружок. Но что мне эти слова, коль нет сейчас здесь Катрин. Так ты скажи мне, что думает по этому поводу моя дочурка. Любезна ли она, взаимна ли?
-О мистер Доусон, она сказала мне, что весьма не против. Но вот только, что вы, довольно строги и нужно ваше позволенье.
-О нет, мой друг, нисколько я не строг, и все ж я повторюсь. Свободой дочери своей, я не располагаю. И дочь моя довольно неглупа. Схитрить решила во благо ваших отношений, она позволит с тобою прогуляться, но ты должен ее завоевать. Ведь сердце у нее, так хрупко, но все-таки, покрыто толстой скорлупой. И пусть скажу тебе я по секрету, что без ума она от литературы, а в частности от поэзии, ну как гляжу и вы к литературе не равнодушны, ведь ваш отец, хороший склад имеет книг, про это весь Бостон знает. Но стихами все же, дочь мою не удивишь. Так что придется придумать, что то по интересней.   
- Неплохо я владею лютней.
- Ну вот, решите по скорей, ведь в мире много джентльменов, мечтавших сердце женщины завоевать.
Ну все мой друг, туфля готова, с вас два шиллинга и только. -И только, - Джованни возмутился. -Ведь это же грабеж.
- Грабеж? Ну что вы господин, я вам по скидке сделал, с других беру четыре. Два шиллинга за материалы, а за работу не возьму.
-Ну что ж, благодарю.
Джованни заплатил и они вышли.


                III

Тем временем Бостон уже совсем проснулся, и город наполнился людьми. Все кругом спешат куда-то, кто на рынок, кто на работу, кто в поисках работы, кто просто на прогулку. Таверна постепенно стала наполняться людом.
-Эй, Лайла, тащи еще бутылку джина,- со столиков кричат, - и еще один бокал.
Лайла взяла бутылку и бокал на разнос и подошла к трем джентльменам.
- Господа вы еще кого-то ждете?
Один из самых пьяных ответил с бормотаньем:
- Тебя мы ждем голубка. Присаживайся и выпей с нами.
- О нет, простите я ведь на работе.
- Да что ты брось, никто не видит.
- Нет сэр, прошу прошенья, зачем четвертый вам бокал если вас трое и я не собираюсь пить, я заберу один?
 -Умников никто не любит. – Отрезал пьяный их сосед, и скинул на пол один бокал и тот разбился.
-Видите, теперь у нас два бокала, а вы как раз принесли нам третий.
- Как вы смеете, сейчас же расплатитесь.
- И не посмею, что ты сделаешь мне а, женщина? И этот пьяный вдруг схватил рукой за ягодицу Лайлы.
-Сейчас же уберите руки, вы, подлец !
- Ну что ты дорогая, не стесняйся, присядь ко мне скорее на колени, и поцелуемся.
Со рта разило у него дешевым пойлом, как мочой ослиной.
- «Ад пуст, все черти здесь», - промолвил джентльмен с треуголкой на голове, читавший газету за соседним столиком.
-Это кто у нас такой умный? -Пьяным ревом заявил один из пьяниц.
Джентльмен в треуголке отложил газету и подошел к столику.
- Расплатитесь и убирайтесь!
- Да кто ты такой, что говоришь в подобном тоне с нами?
Второй сказал:
-Ты что, это же сэр Адамс.
И что мне с того, пусть убирается, - заявил первый.
И тогда тот Джентльмен мощным ударом по затылку ударил первого пьянчугу лицом об стол, да так что он отключился.
Те двое молчали перепугано.
-Сколько они должны? - спросил Джентльмен у Лайлы.
- Тридцать шиллингов сэр.
- С вас пятьдесят шиллингов негодяи, и убирайтесь пока живы.
- Да, да простите нас сэр Адамс.
Они расплатились, забрали своего товарища и ушли.
-О, я не знаю, как вас отблагодарить сэр, - сказала Лайла.
-  Ничего, все, а порядке, ненавижу, когда ведут себя подобным образом в тавернах, да еще и утром.
Да кстати, Самуэль Адамс, к вашим услугам.
«Проклятье той душе, что душу рвет
И ранит сердце черными делами
Ей недостаточно моих невзгод,
Теперь опутан друг, ее цепями»
Теперь я ваш друг, Лайла, и если что-то нужно будет, обращайтесь.
- О благодарю вас, сэр Адамс, вы читаете Шекспира? Мой муж тоже его читает мне.
- Ваш муж, а кто ваш муж? – Спросил сэр Адамс.
- Джованни Арпеджио. Он работает в библиотеке, этажом выше.
Самуэль сделал вид, будто не знал его, но на самом деле он именно к нему и пришел. 
-Не знал я миссис, что кто-то еще там работает, этажом выше.
- О, что вы сэр, непременно зайдите к нему, у него чудесная литература. История, философия, поэзия разных народов и разных времен.
-Непременно зайду.
Он попрощался и вышел.
Выходя на улицу, Самуэль встретился с Джованни и тот взглядом дал понять, что зайдет позже.
В зале было оживлено, Джованни прошел на кухню и подозвал жену.
-Я принес чай Лайла.
Лайла уловила в его голосе нотки недоверия. Но все- же сдержала паузу.
- Он достался мне бесплатно от капитана Айзека Сирса, и он передал тебе привет. Скажи дорогая, от чего он дает столько чая бесплатно.
-Он мой бывший.
-Ах вот как? И все бывшие тебе делают подарки? 
-Ты не понимаешь дорогой, он больше друг, чем бывший. Но это все тут не причем. Этот чай, это во благо Бостона во благо таверны.
- Да но причем здесь он, и ты, и Бостон, и какая здесь связь?
-Связь в том, милый, что как уже известно, что Британцы повысили налоги на свой чай, а этот чай не из Британии, и налогами не облагается.  И если бы ты чаще спускался ко мне, в таверну, то заметил бы весьма влиятельный людей, которые сочувствуют Бостону, и его жителям. Но я не могу этого раскрывать. Даже основатель организации не знает обо мне.
- Во благо Бостона? Во благо таверны? О чем это она, - подумал про себя Джованни.
Неужели она что-то знает, ее молчаливость всегда интриговала меня. Женщина загадка, вечная тропа к мечте, я всегда узнавал от нее что-то новое. Вокруг нее всегда были люди от простых до знатных. И вот, и вот поэтому ее бывший передал такой привет? А может, может и Самуэль Адамс ее круга, но ведь она сказала, что он не знает, значит, нужно его предупредить, что она своя. Но как? Эта добрая и милая на вид девушка….
И тут Джованни задал ей всего один вопрос, дабы убедиться во всем.
- «Ничто не истинно…»
- «Все дозволено» - с гордостью ответила Лайла.
    Это означало то что и Лайла так же замешана в анти британских движениях   и, судя по всему, она была информатором. Это и объясняло ее молчаливость со стороны работы.
-Ах ты, ах ты моя ласточка, ну что же ты раньше не сказала, что ты из отряда «Сынов свободы»?
-Это не имело нужды,- ответила Лайла. – Если бы ты не спросил, я бы и не сказала никогда.
-Так вот в чем все дело, эта голубоглазая красавица, мать двоих детей, эта простая наивная и добрая девушка… Она оказалась весьма мудрым человеком, – снова подумал про себя Джованни.
-Хм, что и требовалось доказать, иначе как, такая с виду простая девчушка смогла бы управлять таверной. Такая стратегия надлежит очень умному и сдержанному человеку.
- Моя дорогая Лайла, ты все чаще меня удивляешь, я даже и не знаю, как выразить свое восхищение.
- Сходи к цирюльнику, - ехидно сказала она ему. – Я тоже тебя люблю мой дорогой, но твоя щетина уже невыносима, я так хочу тебя поцеловать но ты колючий.
Джованни заулыбался и сказал:
-Что угодно моя госпожа, что угодно, но прошу меня простить к цирюльнику я схожу позже, мне еще доделать дела бы в библиотеке.
Том отнес груши матери но несколько отдал сестре Софи, она то в отличии от него жить без них не может. Поев похлебки, Том ринулся гулять по Бостону. Оранжевый октябрь радовал глаз мальчишки, прохладный осенний ветер согревал душу, и ему казалось, что ему все еще пахнет его возлюбленной Катрин. Будто в частицах ветра хранятся   нотки ее голоса. Том бродил по уже вечернему городу, в размышлениях как он будет завоевывать сердце Катрин.   
Джованни сидел в старой библиотеке, и разбирал книги со старой полки, которую следовало бы подчинить. Он открыл довольно ветхую и довольно пыльную книгу, о сказаниях и учениях Джордано Бруно. Ах, бедный философ, обвинили в ереси. Как это глупо, осмеивать ученных. Как можно, когда человек развивал идей «О бесконечности, вселенной и мирах» объявить его в ереси и сжечь на костре. Но все прекрасно слушали бредни проповедников, которые даже о театрах отзывались, так, как будто это место полно разврата, ереси и мужеложства, хотя и сами, в своих укромных кельях, развлекались с несовершеннолетними мальчиками.
Конечно же, у каждого своя правда, конечно человек вправе верить и выбирать. Но как можно, так и не понять, что лишь гости в этом мире, в этой жизни. Как можно так и не понять, что мы ничтожны, в сравнении с космосом и с великим началом со временем. Наше светило, наша путеводная звезда, она дает нам жизнь, она ее и отбирает. Одинокий путник, блуждая безнадежно по пустыне в поисках хотя бы капли воды, гибнет, как и гибнет все растения и животные. Семечко цветка после холодной длинной зимы, после темной ночи, со всей силы тянется в верх, даря надежду на жизнь другим своим сородичам. А когда цветок расцветет на него сядет пчела и соберет нектар, а после мёд и вот снова человек. Только он не несет ничего доброго для природы, лишь уничтожает, и все. Раненый воин радуется рассвету, будто это единственное что у него осталось, ибо он пережил еще один день и еще одну ночь, в холодной битве, за чью – то корону.
Как можно было не понимать, что мы лишь пыль, лишь мертвые листья падших цветов. Которые, лишь дают семя, для бедующего поколения. Наша жизнь уникальна, и мы результат этого. А мы растрачиваем себя в скандалах и войнах. Отдаем свою жизнь во благо короны, а короне все равно корона как и вселенная, она даже и не знает о нас, родились ли мы или погибли от руки врага, вот только, враг этот, не наш, враг он для короны. И каждый может стать им, просто не согласившись с короной. Час за часом просыпается ненависть к этим людям. Китайские императоры, Египетские фараоны, Британские короли. Все они считают себя великими, считают себя богами. Только вот, все мы лишь песчинки одних часов. Но еще более я ненавижу себя, за то, что я уподобляюсь им. За то, что я лишен выбора, и сижу в этой пыльной комнате, и думаю о политических действиях, вместо того чтобы обнимать свою любимую жену.



                IV

Дождь забарабанил по стеклу, скатываясь медленными каплями вниз, смывая прочь мысли Джованни. Читая все эти книги, надеешься найти просветления. Но даже не всякий умеет читать, но и мысли у него бывают чище. Простолюдин и король смотрит на мир совершенно по- своему. Читая книги, надеешься понять мир, но вскоре понимаешь, что этот мир, куда более сложен для нас и лучше бы вовсе ни читал ничего. Надеясь получить просветления, получаешь омрачения. Раскрывая глаза, начинаешь видеть мир   таким, каким его создали люди, Лживым и жадным эгоистичным и жестоким. И так было всегда и везде, и так будет и после.
В дверь библиотеки постучались. В комнату вошел сэр Адамс.
-Добрый вечер Джованни.
-Добрый вечер Самуэль.
- У меня к вам разговор Джованни. Наше общее дело следует пересмотрению. После события 5 марта 1770 года на улицах Бостона, стало еще не выносимее «красные мундиры» совсем охамели, они вламываются в таверны и арестуют всех кого посчитают нужным. Так и что с горожан взять, ни денег, ни еды, ничего не осталось. И дабы избежать стычек в таверне «Зеленый дракон» где мы частенько собирались, ведь кто- то распространяет слухи, что там проводят анти британские собрания партии «Сынов свободы». И вот я бы хотел попросить проводить собрания у вас. Хотя бы в библиотеке. Я познакомлю вас с остальными членами организации.
- Хорошо, но мне нужно время все обдумать, сказал Джованни. - Да, кстати, моя жена в курсе всех наших дел.
- Как это так в курсе?
-А так, сэр Адамс, что она сама является членом организации.
- Вот как. А я ведь сегодня познакомился с ней, когда пьянь бостонская приставала к ней, и я ей помог.  Весьма очаровательная, у вас жена Джованни.
-Да, спасибо.
Хорошо подумайте Джовнни, и непременно сообщите, это очень важно, может от этого зависит будущие Америки.
Самуэль поклонился и ушел. Джованни все так же продолжал разбирать старые книги.
К утру дождь прекратился, Джованни спустился в таверну и застал Лайлу уже за работой, и он вспомнил, что ему следует сходить к цирюльнику. Он взял шляпу, накинул плащ и отправился в цирюльню. На улицах было довольно сыро. Выйдя с таверны, к Джованни подбежали дети сироты.
-Подайте мистер, подайте голодным сироткам, - говорили они.
Пусть это зрелище было довольно трепещущие, но Джованни даже не взглянул на них, и прошел мимо. Его переполнял разговор с Самуэлем вчера вечером. Вообще сегодняшний день какой-то унылый. Эта погода, и эти грязные улицы Бостона только разряжали обстановку.
Джованни зашел к цирюльнику.
-Здравствуй Луи, как твои дела? – спросил Джованни.
-Здравствуй Джованни. Да как могут быть дела, когда люди почти перестали ко мне ходить, у меня не хватает денег даже заплатить эти проклятые налоги.   Думаю, ко мне нагрянут сборщики с весьма печальными известиями.
- Ну что поделаешь Луи, эта проблема у каждого.
- Да, что поделаешь, нужно мстить, мстить за город, мстить за брата. Эти, черт их дери, лоялисты в «Бостонской бойне» тогда, в ночь 5 марта, убили его, представляешь?
- Да, я знаю Луи.
-А ведь он просто высказывал свое мнение. У нас был совместный бизнес в цирюльне. А теперь я один, никого не осталось.

-Мы что ни будь придумаем Луи. А сейчас побрей меня как следует, я соскучился по губам моей прекрасной жены.
Вернувшись в таверну Джованни, сразу подбежал к жене. Он поцеловал ее губы, а затем снова, и ушел в небытие он утонул в ее объятиях и весь этот тусклый день остался лишь в памяти.
-О милая моя, в тебя как будто снова я влюбился. Я долго так над книгами пылился, что время пролетело сквозь меня. А ты ходила, предо мною, нежностью маня. И этот дождь, не дождь, когда твой взгляд так мил, и столь теплы объятья. О, как душа твоя светла, как наш небесный вождь.
 Как только смеркнет он я скину твое платье. 
О да, конечно, я прильну к твоей груди, но ты до вечера немного погоди. Или, пошли ты Тома, чтоб купил он груш. А мы пока займемся делом, мой любимый муж.
-  Тогда пусть и сестру с собой возьмет.
-О да, с ним пусть она идет, и будет у нас с тобою время. Я и сама поверь, сгораю от нетерпенья.
-Эй Том, Том, иди сюда,- вдруг крикнул радостным голосом Джованни.
Держите десять пенсов и купите с сестрой груш.
Как только Том услышал эту новость, глаза его так загорелись, что даже присутствие сестры ему не помешает в разговоре с его возлюбленной Катрин. Он деньги взял, и двинулись они в дорогу.
Как только Том с Софи ушли, Джованни с Лайлой уединились в комнате своей. И аромат ее волос пьянил Джованни, потом упало на пол платье Лайлы. И в вальсе, под шелковым покрывалом, огонь и лед свой танец страсти исполняли. Джованни обнимая нежно талию ее, он начал осыпать везде и всюду поцелуями горячими своими. И этот миг прекрасен был, что не сравнить даже то диво, когда закат, своим сияньем алым, охватывает небеса, или луна своим холодным серебристым светом касается реки. Тот миг прекрасен был для них обоих. Он околдован был, и был в плену, в ее был власти. Дыханьем нежным Лайла согревала губы мужа, и чередовала теплые слова, с обжигающими уста его, своими поцелуями.
Ее фигура, будто мифы греческих богинь. И нет пышней на свете розы, так грудь ее пышна. И нет нектара в мире слаще, чем сладость ее губ.  И этот мир, для них обоих был успокоеньем. Забыв обо всем, любви они как в танце теплых и холодных ветров придавались, создавая ураган.
- О госпожа моя,- промолвил вдруг Джованни, -ты напоила меня своим нектаром райским, ведь нет на свете алкоголя, что голову закружит так, и опьянит подобно поцелую твоему. Я счастлив буду, если сей напиток, ночью мы допьем.
- О милый мой Джованни, спешу тебе сказать, что ночи этой буду ждать я с нетерпеньем, и уповая буду я мечтать весь день, как вновь тебя я прикоснусь и я клянусь, что ночь грядущая будет намного слаще дня. И звезд на небесах наверно меньше, чем чувств моих к тебе мой господин. Ну а сейчас, пора вернуться мне к работе. Голодный люд на улице у входа ждет, и дети наши вскоре возвратятся.      
Поцеловав Джованни, Лайла собралась, и вниз спустилась к кухне, и отворила двери своей таверны.

-Интересно, такие чистые, голубые глазки только у таких красивых есть,- думал застывши Том, пялясь на Катрин.
Катрин расплылась в улыбке, встретившись с ним взглядом. Они оба стояли и молчали. И им ничего не было нужно. Будто это молчание, дороже всего на свете. Будто они вдвоем ни здесь, ни в Бостоне, а где-то, в том мире, которого нет. 
-О боже,- думал он. Такой прелести я никогда не видел, как вообще она такой получилась? Она слишком хороша для этого мира. Таких глаз, таких голубых и глубоких глаз, я не видел даже в море.
И тут ему стало немного грустно. Грустно от того, что этот мир слишком жесток, а Катрин так прекрасна и чиста, будто эти два составляющих, несовместимы. Ему казалось, что Катрин вообще не из этого мира, что она ангел. Но тот факт, что Том не верил, ни в ангелов, ни в демонов, то, что мы лишь результат случайности, ошибки вселенной. То, что он часами проводил в отцовской библиотеке. Тот факт, совсем не мешал ему думать о ней, как о нечто более прекрасном, неземном творении.
Но все эти мысли, это бесподобное молчание, прервала сестра.
-Том,- дернула она его за рукав, - Том, мы будем брать груши, как велел отец?
И тут Том вернулся на землю. Его взгляд упал на эти фрукты, желтые как солнце, с красными переливами заката.
-Добрый день Катрин, - выдавил из себя Том.
-Привет, рада тебя видеть Том.
-Твои груши столь прекрасны были, что я пришел снова. Но и не только поэтому. Я тебя хотел увидеть, ты для меня отрада. Я чувств таких не знал доселе. И сердце из груди готово выскочить к тебе в ладони. Так делай с ним что хочешь.
- Ах Том, зачем меня терзаешь ты, ты груши покупать пришел, а сам слова свои, ведь это только ветер. Да, кстати, я новых груш на рынок привезла. Там дома мать моя выращивает их, и каждый плод, словно дитя свое лелеет. Они воистину прекрасны, я угощу тебя одной, отведай и скажи мне, как они тебе.
О милая, Катрин, мои слова не ветер. Они имеют вес, они имеют силу, но даже если ветер, так такой, что парусник порвет, или, когда надо, кораблик подгоняет, иль вовсе сможет потопить.
Но, не дав ответа Тому, Катрин руку протянула с грушей, и он пальчиков ее коснулся. Его сердце как у кролика застучало. О как нежна ее рука, как бархат, как фиалки лепесток.
И Том вдруг испугался, сестра его тоже рот открыла, ведь Том и груш то не любил, да и не ел их вовсе. Но что поделаешь, любовь была его сильней, и он готов был съесть с рук Катрин что угодно.
Вот, только это было не что угодно. Вкусивши этот фрукт, подумал он на миг, что это яблоко эдема. Он успокоился от всех мирских забот. Как сок с груши этой по губам его стекал, такое наслажденье как будто он достиг блаженства, того что Будда достигал сидев под деревом и медитируя. И понял Том, что ошибался, хотя возможно этот вкус, был лишь потому, что был влюблен безумно он. Все потому что эти чувства, усиливают лишь поток тех чувств, что от любви идут. Словно наркотик, любовь покажет тайны мира, усилив понимание свое, открыв по шире веки.  Но лучше бы он ошибался, ведь груши эти и вправду были хороши.
-Хотел бы я купить все твои груши, да только десять пенсов у меня, хоть в прошлый раз гораздо меньше груш  было у тебя.
-Ну что ты Том, все это ни к чему. И что ты этим всем хотел сказать?
-О нет, Катрин. Меня ты не правильно поняла, я просто хотел с тобой сегодня погулять, и вот коль мог бы я купить все груши, я время твое мог бы освободить.
-Мое время не купить…
-Так скажи тогда на милость, когда позволить я себе смогу увидеть тебя снова на свиданье?
- На свиданье, ты меня приглашаешь на свиданье?
-О да, Катрин, хотел бы я с тобою погулять, наш разговор, он должен продолжаться.
Тогда, наверное, как я продам все груши, и после матери я помогу. О Том, как я безмерно рада слышать, что ты сказал эти слова. Вот только, я должна продать все груши. Ведь нет важнее, чем помогать мне матери с отцом. Они так много для меня делали, всегда терпели все, что я творила. И сердце разбитое мое лечили мне. Хотя бы за то, что они меня воспитали, уже считается великим долгом для меня. И я буду счастлива, когда смогу помочь по настоящему своей семье. Ну, в общем, встретимся мы в полночь. Тогда мы сможем прогуляться вдоволь, но не долго.
-Как угодно, как тебе, угодно дорогая.
И Том с Софи бредут по мостовой. Витал Том в облаках, все, думая о ней. – Минуты тянуться как дни, когда до полночи дождаться я смогу? Тогда настанет миг для счастья моего.
Он шел домой все, думая о ней.
-А я все больше и больше тобой восхищаюсь,
Я бы луну вырвал бы из груди неба,
Чтобы солнце тебе светило, и в ночь не превращалось.
И голос твой, доносился до меня, где бы я не был.
Том пришел домой и    мать ему сказала:
Молодец сынок, давай мне груши.
О нет, ведь ты их запихнешь в пирог, а нужно свежими наслаждаться. Оставь хотя бы мне немного.
-Ведь ты не любишь их, сынок.
-Теперь люблю.
И Лайла поняла, что что-то с ним не так. Позвала она мужа и спросила:
-Что с нашим сыном, отчего глаза его блестят? Он груши полюбил, что это значит, ты не знаешь, ведь не похоже это на него.
-Ты разве не заметила, он ведь влюблён-В кого?
- В ту девушку, что груши продает.


    
                V

                Безумен тот, кто думает что   знаньем,
                Проникнуть может в тайны божества
                Осилить может скупым разумом сиянье
                Единого в трех лицах естества.
                «Данте»
 
И вот настала полночь. С таверны люд не уходил, и все надежды Джованни оборвались. В таверну вдруг ворвались «красные мундиры» и сообщили, что налог подрос в два раза, и это опечалило его. Ведь книги те, что он хранил продать придется, да только кто их будет покупать, весь мир ведь разделился на два, одним извечно не хватает денег, другие вовсе не умеют читать. Придется библиотеку пока прикрыть. И с этим настроеньем он вышел в ночь. Пойти, подумать, зло берет, и сделать ничего нельзя.
- Судьбы тяжка моя, что с книгами, что с нами будет?- думал он себе.
И вдруг, ночную тишину нарушил шепот зычный, от тяжких мыслей он отвлек Джованни.
- Узри меня, узри меня, узри, меня. Джованни, Джованни подойди.
И будто под гипнозом, Джованни двинул путь во мрак тиши ночной.
- Ну здравствуй Джованни, позволь представиться: Владислав граф Флажолет. Тебя я встретил неспроста, я долго наблюдал за тобою, и вот в печали ты. Я здесь чтобы печаль твою развеять. Но ты не видел этих улиц ночью, пойдем со мной тебе я покажу.
Джованни говорил:
- «Откуда мы пришли, куда свой путь вершим?»
- Ты ищешь смысл в книгах и в цитатах?  Ха-ха, его там нет, и нет его вообще.  И все что ты встречал при жизни, все приходит и уходит и люди создают себе проблемы сами, но видя лишь проблему, думают о ней, о том что разрешить ее нельзя, немногим удается в правду хотя бы браться и ее решать. 
И мы понять спешим, откуда мы явились, быть может, это божество, быть может, мы когда-то были семенем цветка. Мы слепо следуем уставу, заповедям скучным, что написали эти люди, а кто люди? 
- Кто они?
-Простые смертные, не более. Гляди, как тот пьянчуга наземь завалился, и он умрет, как все другие, что были до него и после будут. И наш король, его величество, его великолепие король, тот тоже, вскоре прахом обратиться. Так в чем же смысл, думаю ни в чем. Так мало времени, так много дел, а вы все ищите свой смысл, на страницах книг. Перелистав страницы жизни, поймете вы, что все было напрасно. Но бес сомненья есть мудрые слова, в тех книгах, вот только тысячи путей они покажут нам. И мы словно на рынке не можем выбрать какой же именно для нас. Ведь тысячи путей неверны, а праведный один. И тот, был верен для того, кто это написал. Свое ты мнение Джованни оставь при себе, и путь твой самый верный, ведь он только твой. И этот шум, душевный шум, он может только жизни привкус дать. Но ты взгляни вокруг, здесь пахнет смертью, пахнет страхом. Ты думаешь, что в книгах видел омраченье.? Но ты ведь помнишь, как Данте говори?
«И я, взглянув, увидел стяг в дали,
Бежавший кругом, словно зная сила
Гнала его, в крутящееся пыли,
А вслед за ним столь длинная спешила
Чреда людей, что, верилось с трудом,
Ужели смерть столь многих истребила.
И понял я, что здесь вопят от боли,
Ничтожные, которых не возьмут
Ни бог, ни супостаты божьей воли.»
-Так те в аду, а эти на земле и вот они ничем, не отличаясь, все гонятся за золотом за славой. И с головы как упадет венок лавровый, как будто Юлий пал, от руки Брута, за лавровый венок. Они так плачут, будто и не жили вовсе, будто мало им. Так я скажу тебе мой друг, они и жить здесь, и вовсе не достойны.  Ведь графы на балах в Содоме и Гоморре смеются, пока бедняки свой день уж отживают малютку дочь, в последний раз за руку держа. О как Нерон был весел, и играл на скрипке, когда объятый пламенем Рим пылал, так наши короли и генералы, стоят на возвышенных холмах, любуясь дымом жизни.
-Так что ж нам делать, Владислав? Ужели все, что мы любили, и то что строили, и родили все обратиться пылью без следа? И все забудут нас, и нам в могиле станет все равно, за чью   сторону мы когда-то бились?
-О да, ты совершенно прав Джованни. Коль рождены мы, просто так, случайно, зачем тогда нам дали этот разум, наверное, для счастья место есть. Люби и будь любим до скончания века, вот смысл жизни. Все золото, все книги и наряды, ты их в могилу не возьмешь. Но чувства те, которые испытывал когда-то, когда любил, и делал, то что сердце повелит, они бесценны.  И память их неси с собой.
Есть те слова, что в книги не напишут. Но тот, кто между строк читает, он со всего найдет отраду и будет жить по воле сердца, не по воле короля. Пока ты жив, для смертных время быстротечно, и путь к мечтам, он долог и тяжел, и вот, когда мы на вершине, наш час к концу подходит. Разве это справедливо?
-А что же эти, что ворвались мне в таверну, из–за них пришлось закрыть все книги от людей. Налоги, пошлины, вся эта муть. И эти люди, что на улицах дерутся, за то кто больше хочет, есть и пить ну а другие, над ними в стороне смеются.   И руки чешутся им отомстить.
-О, месть, холодная расправа. Но нужно ли тебе это мой друг? Каков был смысл, эта «Бостонская бойня», народ невинный там полег? О нет, ведь мы греховны все. Но разве что нам не запретно, то не сладко?
-И что ты хочешь этим мне сказать?
-Твори, что хочешь, друг мой, лишь бы верный путь обрел ты для себя. Ты хочешь мести? Так отомсти, но я сказал свою мыслю. Я прожил много лет, и книг перечитал, и сердце тоже как у всех было разбито. Но все же, чего, же я достиг, знаний ли, богатства? Ха-ха, ведь нет у нас предназначенья. Даже у той картины, что писал да Винчи она нас может заворожить, а книги, они в миры уносят и музыка, и так далее. Ну что там брать, ведь даже животина, толи кормит нас, толи охраняет, толи землю пашет. А мы тогда зачем здесь, мы служим удобреньем для цветов.
- Наш затянулся разговор, уже светает, пора мне удалиться. И ты иди домой, и обними жену.




                VI

                Мой глаз и сердце издавна в борьбе.
                Они тебя не могут поделить,
                Мой глаз твой образ требует себе,
                А сердце, в сердце хочет утаить.
                «Шекспир»


В ту полночь Том боролся со страхами своими перед первым свиданием с Катрин. Он шел по темным улицам Бостона и думал, что ей говорить при встрече. 
-А что если я запнусь, или покраснею, что если она уйдет, так и не выслушав меня. Что если она узнает меня по ближе и не захочет больше видеться со мной.
Но внутренний голос его подбадривал. - Соберись, слабак, ты же ее любишь. Вот и скажи об этом ей, прогони сомненья прочь и просто прыгай в этот омут.
И вот она, идет, походкой королевы, так аккуратно, словно лист осенний с дерева сорвался и падает на землю. Она корабль сильный, мчится в путь, чтоб Тома завоевать, взять на абордаж.   Она так близко подошла, что Том решился сразу в бой пойти под всеми парусами. Он обнял за ее нежные плечи. Не ожидав ответного объятия, он чуть было в обморок не пал. И он был прав, тогда, в порту, что она ангел. Он словно до небес вознесся лишь от объятья одного. И он закрыл глаза, мгновенье стало веком. Эта луна, что в небе светит, своим холодным светом, окинула свой луч на облик Катрин. Том открыл глаза, и она ему прошептала:
-Привет мой милый. Вот наконец настала полночь, и мы с тобой вдвоем под небосводом.
Том взял за руку ее, и они пошли гулять по мостовой. Погода была превосходна, фонари освещали путь. И тишина на удивление такая, что было слышно, как волны, в море, шумят и бьются о причал. Ее румяненькие щечки, ему давали сил в прибавок. И он тогда заговорил.
-Моя любовь, Катрин, мою пленила душу ты, возьми ее тогда в подарок. Тебе я предан дорогая, душой, и телом тоже. Цени подарок мой, Катрин, и я ценить твой буду, коль будет он таков.
Катрин шла с ним рука об руку, и слушая его влюблялась все сильней. И пусть буря событий снесет с тропы их праведной, они плыть будут на одной волне.
-Смотри Катрин скорее в небосвод, ведь так о многом я хочу тебе сказать. Ведь если б в моих силах было бы преодолеть пространство, и всю ту пустоту достал тебе бы я звезду. Чтоб лишь для тебя одной светило солнце.  Вселенная наша так велика, а мы лишь песчинки в этом круговороте. Но ты Катрин, ты вся моя вселенная. Ты мое солнце и луна.
И тут глаза Катрин все больше загорелись. И взглядами они сошлись, и сердце Тома так заколотило, что больше слова вымолвить не мог он. Он руку взял, Катрин и прислонил ее к губам своим , и окончательно в Катрин Том растворился.
-Касаньем губ твоих моя рука как будто пламенем объята. И в день холодный, будет поцелуй твой согревать, - промолвила Катрин.
-Позволь тогда и губ твоих коснуться, и нежность лепестков тюльпана, померкнет пред тобою.
И Катрин уста его сомкнула со своими. И   музыки такой во век никто и не напишет, о как стучало сердце Тома и как душа Катрин защебетала в ритм.
-О как же этот сладок миг, коль это сон, я не хочу проснуться. Я б каждого на свете перерезал питуха, чтоб эту ночь продлить, хоть на мгновенье.
-О милый Том, это не сон, прими ты вновь губ моих прикосновенье.         
Катрин тогда ему все рассказала. Какие чувства у нее к нему. Что, чувствуя рукой, как сердце Тома бьется, она влюблялась в этот стук. Она мечтала путешествовать по миру, и ее милый к ней присоединиться. И они будут созерцать страны востока, и будут биться волны океана об ох большой корабль. 
-Послушай дорогая, как соловей поет, любовь вещает нашу он.
И Том ей душу открывал. Он говорил о Том как она вдохнула в него страсть, и груши эти, для него деликатесом стали.
Они ходили так всю ночь и говорили, а время уходило, и приходил рассвет. 
-Ох, Том, прости, уже так поздно. Мы всю ночь гуляли, и мать моя с отцом наверно заждались. А я люблю их очень, и мне неловко будет объяснять.
-Но я уже знаком с твоим отцом. И мы уже так сильно подружились, и он хвалил тебя, и он нас благословил.
 - Ты говорил с отцом? Мой милый Том, любимый мой, я счастлива, что ты со мною. И будет больше счастья, когда мы снова повидаемся.
Ну а сейчас, небо светом голубым нальется, и я уйду, уйду и снова буду груши продавать. И на прощанье Катрин Тома вновь поцеловала.
-До свидание милый Том, до свиданье.
И Том с улыбкой на лице бежал домой, то быстро, то шаг свой остановил, и вальсом он кружился в ритм листьев, что падали на тротуар.  А солнце все всходило, и светом наливался небосвод. Уж новый день для Тома, уж новая жизнь для их обоих.   
 
   

Возвращаясь после столь долгой, и утомительной ночи, Джованни застал жену в отчаяние.
- Ну что ты, что ты ласточка моя, ну что ты, не печалься.
-Но как же не печалиться, теперь ведь англичане….
-Нет! Лайла, нет! О ласточка моя, пошли они, и их налоги к бесу, мы никому не скажем, мы, мы будем счастливы моя любовь. Я отремонтирую библиотеку, пошлю сегодня Тома к плотнику за материалом.


                VII


И время шло, библиотека была отремонтирована. И благодаря «Сынам свободы» Джованни в тайне продолжал работать, и книги продавал. В библиотеке часто проводились собрания и в них учувствовали отцы организации Пол Ревир- мастер серебряного дела, Джон Хэнкок- купец, Джозеф Варен- врач, и Айзек Сирс- капитан судна. Во главе стоял Самуэль Адамс. Всех их объединяла одна цель,- свобода.
Зима пришла быстро, и с ними холода. Но Бостон, город людей, он был всегда оживленным. Вот только, Британские флаги повсюду развивались на ветру. Жители Бостона, простолюдины, смерились со своим положеньем, но в душе, все так же, ненавидели и проклинали корону, и всю Англию.
Но вот юноше Тому это было нипочем, он любил Катрин, и все остальное было для него не важно. Одним декабрьским утром, Том поднялся в библиотеку отца. Отец переписывал формуляры, и услышал, как Том вошел, но виду не подал. Том стоял, молча, и переминался с ноги на ногу, ожидая пока отец закончит. 
-Что ты хотел Том? - спросил Джованни.
-Да я тут это, я….
Том боялся сказать отцу о его намерении, ибо не знал, как он отреагирует, так как его затея требует затрат немалых.
-Ну, Том, смелее, говори, что хотел.
И Том вздохнул и промолвил:
-Отец, я люблю Катрин, и я хочу на ней жениться.
-Сынок, это же превосходно.
Том, не ожидая такого ответа, заулыбался.
-Отец, я бы хотел получить твоего благословения.
 -Конечно Том, ты уже сделал ей предложение?
-Пока нет.
- Вот и хорошо. Я хотел бы тебя познакомить с Полом Ревиром, он поможет сделать тебе кольцо.
-Да? Отец, я так благодарен тебе, спасибо большое.
-Одевайся, сходим сейчас же закажем.
-Да отец, сию минуту.
Деревянная вывеска качалась на ветру. Пол Ревир сидел в своем кабинете, перелистывая книги, что дал ему Джованни.
-О, какие люди, Джованни, с чем пожаловал? - С радостью воскликнул Пол
-Здравствуй Пол, познакомься, это мой сын Том.
-Здравствуй Том, какая крепкая у тебя рука, в отца идешь, а он у тебя хорош и весьма умен,- сказал Пол Тому.
-Да сэр, я это знаю.
-Ха-ха-ха, какой серьезный малый,- со смехом сказал Пол.
-Именно Пол, именно. И вот представь, заявляется он ко мне сегодня утром, и говорит: -   отец, я хочу жениться. Ну не превосходная же новость?
- Я кажется, тебя понял Джованни. Кольцо, вот что вам нужно. У меня на этот случай, есть одно на примете.
-Гляди Том, серебряное кольцо, с изумрудом.  Твоя невеста будет на седьмом небе. С таким кольцом бы, можно было бы, и королеву Елизавету замуж звать.
Том был в таком восторге, что даже не мог подобрать и слов, чтобы отблагодарить. Он просто не мог оторвать глаз от кольца.   
-Завтра же сделаю ей предложение.- подумал про себя Том. 
Всю ночь Том не мог заснуть. Он думал, как проведет грядущий день, и что Катрин он скажет.
Утро 19 декабря 1770 года. Такой же обычный день, как и все другие в Бостоне. Джованни как обычно сидел в своей библиотеке, Лайла принимала гостей, Софи помогала матери по кухне. Вот только для Тома, было все по-другому. Воздух был чист, птицы на улице щебетали, он был переполнен эмоциями. Облака заходят за горизонт, захватывая за собой светило. быстрей. Том взял свою лютню и пошел под балкон Катрин. Тень от лампы в окне подсказала Тому, что Катрин еще дома, и  он запел:

 




Мне не забыть, того момента,
Когда я пел вам на окне.
Зака–а- а -а -та красно-мрачной   лентой,
В душе пернатой греет мне.
Зачем молча-а-а-ть я вам спою.
Примчусь я к вам на той комете.   
Услышишь песенку мою,
Имейте ж друга на примете.
Я канарейка в вашей клетке,
Для вас пою моя Катрин.
Я ожидаю вас в беседке
-Иду я к вам мой властелин.

Катрин Спустилась к нему, Дыханье Тома участилось, но в этот раз он, был уже вполне уверен.
- «Стихам других ты служишь украшеньем, мои слова тобою рождены»
-Мой милый Том, Ты для меня являешься головокружением.
-Катрин, любовь моя, к тебе пришел я не с проста. Как сладок этот миг, и как сладки твои уста. И лунный свет, так манит, манит он к тебе. И ветер мне поет, что ты в моей судьбе.
-Мой милый Том, любимый Том, тебе сказать спешу я, вся прелесть в жизни ведь в простом, с ума схожу от поцелуя.
-Твой Голос мне, как серебром, по мостовым прольется. Твой поцелуй пьянит как ром, и мое сердце бьется.
-Тебя мой Том, мой господин, тебя благодарю я. И нет на свете тех долин, в которых нас, не отведу я.
-И этот свет, наш теплый свет, он будет нам светиться. Ты красивей любых планет, и я хочу жениться.
-Ах, милый Том, мой господин, ты мне всегда необходим. Со мной ты старость проведи….
-Так за меня ты выходи.
Моя любовь, моя Катрин, тебя прошу ставая на колени, тебя женой провозглашу, с твоих же позволений.
Конечно Том, я согласна . И петь вовек всем соловьям, как любовь наша пылала.
Они гуляли так, и пели до утра, и более не надо. Они теперь близки, и станут вскоре еще ближе, станут супругами они. И их любовь сильней всего, сильней рассвета и заката. Сильнее бури в океане, и не способно ничего сломать, или хотя бы поцарапать гранит их отношений.

               


                VIII   
               
               
                Чтобы любовь была нам дорога,               
                Пусть океаном будет час разлуки,
                Пусть двое, выходя на берега,               
                Один к другому простирают руки.
               
                «Шекспир»

Времена текут для смертных, особенно когда они счастливы. И пусть на улицах господствует голод и безработица, пусть лоялисты силой выселяют народ за долги, у Тома и Катрин было все превосходно. Они часов не наблюдали. Том возмужал, и благодаря своей жене, стал на мир смотреть иначе.  А его любимая Катрин, носила его ребенка.
Все было прекрасно но….
Однажды одним ноябрьским днем, Том и Катрин вышли на прогулку. Ветер дул с запада, чайки на причале кричали, будто пытаясь предупредить что-то.  Но ведь влюбленные не замечали ничего, они гуляли, Катрин взяла мужа под руку, и как и прежде слушала рассказы Тома. Скрипач стоял около таверны, и наигрывал мелодию. Последние листья срывались с деревьев, и под музыку скрипача медленно и аккуратно ложились на землю. Из за угла вышли четверо лоялистов в красных мундирах.
-Разве ты не знаешь, что здесь нельзя играть, эта таверна собственность короны? - спросил сержант у скрипача. - И  я так полагаю, что твой инструмент теперь тоже.
-О нет, сэр, не забирайте у меня ее, она моя кормилица у меня трое детей и жена больна.
- Да нам плевать, что там у тебя, отдавай живо скрипку, и проваливай.
-Нет, не отдам!!!- Воскликнул скрипач.
-Ну что ж, мы тебя предупреждали.   
Они избили его дубинками, оттянули его в переулок и бросили.
-Вот так то, не подчиняться государству, грязные дикари, тьфу на вас.
 Эта картина ужаснула Тома. Его настроение испортилось, а глаза налились злостью. Из за переулка вышли снова те, четверо.  Кулаки Тома сжались, Катрин заметила эго взгляд и положила руку ему на плечо.
- Не надо Том, успокойся,- сказала она ему.
Но Том, ни слова не сказал.
Когда лоялисты приблизились, Том задел одного из них своим плечом, будто бы специально, будто бы нет.
-Ты что парень совсем умом тронулся, не видишь куда идешь? – сказал тот Тому.
-Да это ты слепой,- грубо ответил Том.      
-Я вижу, ты храбр на слова, как ты смеешь так отвечать правосудию?
-Правосудию? Это вы правосудие, что вы сделали с тем беднягой скрипачом, как вы, посмели?
-А это уже не твое дело, щенок!
Да будьте вы прокляты, негодяи, - опять, но с более резкой дерзостью ответил Том.
-Эй, ребята, смотрите, этот, явно нарывается на неприятности.
Один ударил его дубинкой по спине. Том сильно пошатнулся, но устоял на ногах, и со всей силы дал сержанту по лицу, так что он упал. И его снова ударили.
-О нет, Том, что вы делаете мерзавцы, прекратите, - с ужасом закричала Катрин.
-Не лезь не в свое дело,- сказал ей один, и снова ударил Тома.
-Арестуйте его, и отвезите в Конкорд,- сказал очнувшийся сержант.
 Лоялисты взяли экипаж, погрузили Тома, и уехали. Катрин бежала за экипажем, покуда тот не стал ехать быстрее, и она отстала, она осталась стоять и плакать.
Катрин ворвалась в таверну «виноградная гроздь» со слезами.
-Тома арестовали.
Лайла выбежала с воплями, - как арестовали, когда?
-Мы гуляли днем в гавани, и он задел плечом одного из этих, из лоялистов. А потом они его избили и увезли.
-Джованни, Джованни, иди сюда! - кричала Лайла.
Полусонный Джованни спустился, и застал Катрин и Лайлу в Слезах.         
-Что Случилось?- спросил Джованни.
-Тома арестовали,- ответили обе в один голос.
-Куда его увезли?
-Не знаю,- ответила Катрин, - они говорили за Конкорд.
-Не плачьте, мы его спасем.
Джованни накинул плащ и помчался к Полу Ревиру.
-Пол, друг мой, беда.
-Что стряслось, говори.
-Моего сына забрали, эти проклятые лоялисты.
-Куда?
-Думаю, что он в Конкорде. Ты же знаешь окольные пути, поедем со мной.
-Нужно за ним выезжать, но уже ночь, как только мы доедем, настанет рассвет, и мы не сможем его забрать среди бела дня. Завтра, как только закат охватит небо, мы двинемся в путь.
-Да, спасибо мой друг.

Лексингтон, ночь:
- В колодки его, пусть подумает над своим преступлением. И сильный удар приклада ружья прилетел в голову Тома.
-Утро. Том очнулся от ледяной воды, что была вылета на него.
Том увидел двух гренадеров и одного капитана.
-Ты совершил преступление, - сказал капитан.
Том молчал.
-Твое имя?
 Том продолжал молчать.
-Так значит, в молчанки играем. Ну что, тебя видели с девушкой, говорят она беременна, полагаю это твоя жена?
-Не троньте ее, твари,- сказал Том. И плюнул в лицо капитану.
Капитан рассвирепел.
-Десять ударов плетью ему.
-С удовольствием,- ответил гренадер.
Они разорвали ему рубаху, и стали бить плетью по спине.
Один, и на спине образовалась красная полоса.
Два, и кровь ринулась тонкой струйкой в низ.
Три, четыре, пять, из горячего тела пошел пар на холоде.
Шесть, семь, восемь, и Том закричал истерическим криком.
Девять, десять, и Том отключился.
Он очнулся снова уже ночью. Холод проник уже до костей, он дрожал и истекал кровью. Том вспоминал последние минуты с Катрин.
- Какой же я глупец, что не послушал тебя. Прости меня, любовь моя. Мне так холодно, наверное, я умру. Зачем я только, влюбился в тебя, теперь я разбил тебе сердце. Прости родная.
После того как солнце стало заходить, двое всадников двинулись с Бостона в Конкорд. Пол Ревир слез с коня подошел к своему шпиону и спросил:
-Добрый вечер, были ли здесь лоялисты в экипаже.
-Да сэр, но они уехали, как только прибыли.
-Куда?
-Они уехали в Лексингтон.
-Выдвигаемся в Лексингтон, Джованни,- сказал Пол.
-Едем.
Джованни помчался галопом, топот копыт был слышен по всему угодью.
Пол догнал его и остановил.
-Погоди, Джованни, ты нас выдашь, кто-то да может быть в засаде из этих красных.
Джованни не послушал Пола, но лишь сбавил ход. Теперь он спешился. Но когда рассвет поднялся в небе, Пол остановил его.
-Едем дальше, Пол, едем.
Нет Джованни, нужно переждать до вечера. Нам нельзя появляться в лагере среди бела дня. Там запрещено быть гражданским, уймись, твой сын не так глуп, он жив, я уверен.

Когда Том проснулся, к нему снова подошел, капитан с гренадерами.
- У меня к тебе есть предложение. У нас нет возможностей держать тебя в запрети. Придется кормить хотя бы раз в день. Но ты можешь помочь себе и нам. Мы мобилизуем таких молодых и смелых как ты, и ты можешь даже зарабатывать себе на хлеб.
-Черт из два, я буду служить вам, - с гордостью отрезал Том.
-Ты совершил преступление, и ты понесешь суровое наказание, через расстрел, но можешь и жить, и служить Британии.   
И Том поник, понимая, что у него не было выбора, и к обеду ему дали мундир, правда, пока без оружия.
-О боже какая неудобная форма, меня аж тошнит, при виде себя. Ненавижу! Я такой упрямец. Зачем я так поступил. Ну ничего, я ночью сбегу. Хотя бы из колодок меня выпустили. 
Том бродил по охотничьим угодьям, высматривая место, где можно спрятаться ночью. Мундир был маловат и натирал рубцы на спине Тома, из за этого он еще больше злился, и на себя и на солдат. Он проходил мимо старого амбара, и увидел, как один из красных мундиров забивает доски.
-Проклятые Британцы,- подумал он,-  забирают нашу работу, а сами требуют от нас налоги.
И вот луна показала свое лицо. Том подождал, пока стражники задремлют, и потихоньку стал уходить. Решив, что этот момент самый подходящий, он рванул со всех ног. Том бежал, бежал как дикарь за добычей, а за ним двигалась стена ледяного дождя, и нагрянула его своей мерзостью, он бежал как зверь, и сердце выскакивало из груди. И поле того как он выдохся он обернулся. Он увидел свои следы. Грязь под ногами намокла, и следы вели не прекращая. Том чуть было не отчаялся. Дождь лил сильный и холодный, гром оглушал уши, а сверкающая молния ослепляла глаза. Том добежал до залива и увидел пришвартованную к берегу шлюпку. Он быстро отвязал и погреб   в сторону Бостона. Ветер качал шлюпку, и плыть было все тяжелее, силы Тома были на исходе. Выйдя в море волны, раздавили шлюпку как ореховую скорлупу, и том оказался в воде.  Вероятно глупый поступок, но другого выхода у него не было. Он не жалел уже не о чем, что он взял шлюпку. Том принялся грести руками, он греб что есть силы, покуда, холодная вода не дала знать о себе. Том вспоминал о Катрин, как он обнимал ее и целовал. Он вспоминал ее фигуру, и то что она ждет ребенка.
-Я плыву к тебе моя любовь.
И это давало ему силы.
В ту мрачную ночь, Джованни и Пол добрались до Лексингтона.
По дороге шел одинокий солдат. Из за леса выскочил Джованни и сбил его с ног.
-Ты! Где мой сын? - прокричал Джованни.
-Я, я не понимаю о чем вы сэр.
- Не говори ему имя, - сказал Пол.
-Где мой сын, Томас Арпеджио?- Снова спросил Джованни.
-Я не знаю сэр, я не понимаю о ком вы.
-Это бесполезно, - сказал Джованни, он нащупал рукой камень, и ударил по голове солдату.
-Прости, ты слишком много узнал.      
Дождь лил на них, хороня труп в грязи. Они вошли в лагерь, но среди заключенных его не было. Джованни был разбит, он не хотел возвращаться домой, не хотел объяснять, что не нашел сына. И он остался, остался, чтобы все выяснить.
А Том все плыл, и его покидали силы. Он так хотел жить, жить ради своего ребенка, ради жены, но холодные воды Бостона забрали его силы, и он отдался течению. Дождь к утру прекратился. Тома прибило волнами к берегам Бостона. Грязный, мокрый и замерзший, он лежал на песку, и дрожа от холода смотрел в небо.
-Спасибо, любовь моя, ты спасла меня,- говорил он.
Он хотел встать, но сил не было даже пошевелиться.  Чайки кружили над водой, небольшие волны подталкивали Тома дальше к берегу. Он поднял голову и увидел, как идут два человека на горизонте в его сторону. Он испугался, что его стали искать, и из последних сил он отполз в кусты.   Том чувствовал, как слабость его накрывала. И он думал только о своей семье, о Катрин. Том закрыл глаза и уснул.
Джованни и Пол бродили по Лексингтону, пока там не подняли тревогу. Все бегали озадаченные, колокол в лагере британцев трезвонил вовсю. Мимо проходил фермер, и Джованни его спросил:
-Эй, что происходит?
-Один из солдат удрал, говорят он был заключенным, но мотом вступил в их ряды.
-Ты слышал, ты слышал Пол? Это Том, это точно Том.
-Возвращаемся, он может уже вернулся.
И они снова двинулись в путь.
Том проснулся от удара грома, он уже набрался достаточно сил, чтобы встать.  И он побрел окольными путями домой. Дождь снова срывался, и все усиливался. Шум дождя, бьющий по крышам заглушал его шаги, но и из за этого, он не слышал кто может идти сзади, и он постоянно оборачивался. Ноги Тома заплетались, и он постоянно падал, но вставал, как только понимал, ради чего он проделывает такой путь.
 К тому времени Джованни и Пол Ревир прибыли в таверну. Тома они не застали. Мать и Катрин по-прежнему переживали, даже таверна была в тот день закрыта.
- Почему так долго, где Том?- спросила Лайла.
- Мы его не нашли, он был в Конкорде, но там сказали, что его перевили в Лексингтон, но там его тоже не оказалось.
Катрин снова зарыдала.
-Но…. Говорят, что один заключенный, ставший после лоялистом, сбежал ночью, полагаю, что это Том. 
-Но ведь это не факт,- сказала Лайла.
За дверью послышались шаги. В таверну ворвался человек, в грязном, красном мундире. Он перешел порог и рухнул в беспамятстве. Джованни подбежал, перевернул его и увидел своего сына.
-Слава богу,- вздохнула мать.
-Том, любимый мой,- Катрин бросилась к нему, целуя исцарапанное его лицо.
-Приготовь горячую воду Катрин,- велела Лайла. -Джованни, сними с него одежду, его нужно обмыть и согреть.
Джованни снял рубахи и ужаснулся, вся его спина была в ссадинах.
-Лайла, нужен врач, ждите меня, я скоро буду.
Катрин прибежала, увидела Тома и снова заплакала.
-Том, дорогой, что они с тобой сделали.
Но Том все так и лежал без сознания, и пульс его был слабый.
Джованни бежал изо всех ног. Он добежал до дома Джозефа Варена и так же быстро, вбежал в его кабинет.
-Спокойно, спокойно Джованни, что случилось?
-Мой сын, он без сознания, он весь в ранах.
-Идем, покажешь своего сына.
Да, быстрей, ему срочно нужен врачеватель.
Одеваясь, Джозеф расспрашивал его.
-Что произошло, в каком он состоянии? 
-Его спина вся в кровавых ранах, он был весь мокрый и грязный когда вошел, он упал, прям возле порога и отключился.
Больше Джованни был не в силах Говорить. Джозеф Варен, взял несколько лекарств и целебный трав, и они помчались на лошади Джозефа.
Они обмыли тома, и доктор смазал раны мазью.
-Пусть поспит, утром дадите ему отвар.
Сердце Катрин обливалось кровью.
-Как он мог со мной так поступить, я же его просила.
Утром Том очнулся с сопровождением сильнейшего кашля. Мать дала ему отвар, но к вечеру лучше не становилось. Жар становился все сильнее, и он не мог заснуть всю ночь.
К утру, врач снова прибыл.
-О боже, у него сильный жар, оботрите его холодной водой и повысьте дозу отвара.
Но к следующему дню, температура тела не спадала, кашель становился все ужаснее.
Джованни, будучи в ярости снова послал за врачом.
- Что с ним, ему только хуже, Джозеф?
Джозеф снова осмотрел его, провел пару анализов и сообщил.
-Джованни, боюсь у него Туберкулёз, я ничего не смогу сделать, извини, мне очень жаль.
Катрин упала в обморок. Лайла попятилась назад села на стул и заплакала.
Ночью Том очнулся, около него сидела Катрин. Дрожащей рукой Том взял за руку Катрин, и видя ее улыбнулся.
-Я дома, я с тобой, милая.
-Да, дорогой.
Глаза ее наливались слезами.
-Любовь моя, Катрин, ты помнишь, как мы ходили к пруду кормить уток?    Помнишь, как я признался тебе в любви.
-Да мой милый, помню, я помню.
Кашель снова вырвался из груди Тома.
-Милая, спой мне еще ту песню, когда мы пели в ту ночь.
Слезинка Катрин упала на запястье Тома, и она начала петь.
-Мой милый Том, любимый Том
Тебе сказать спешу я,
Вся прелесть жизни ведь в простом.
 С ума схожу от поцелуя.
Хриплым голосом Том продолжил:
-Твой голос мне, как серебром,
По мостовым прольется
 Твой поцелуй пьянит как ром,
И мое сердце бьется.

Тома уже накрывало одеялом вечности, и он сказал.
-Я так тебя люблю Катрин, поцелуй меня.
Душа Катрин разрывалась и она промолвила:
-Уста твои, кораллы, и мой корабль сел на рифы, пусть будет вечен этот поцелуй.
Катрин прикоснулась губами до горячих губ Тома, и он ушел.
Катрин подняла голову и увидела безжизненный взгляд Тома, ее сердце разорвалось. Грудь сдавило с огромной силой, она хотела плакать, а слезы не лились, и от этого было еще больнее. Катрин не хотелось дышать, но она понимала, что она носит ребенка Тома. И она возненавидела и себя, и Тома, и все остальное в этом мире, то, что ее сердце разбито на веки.
Последние дни, Катрин не могла ни спасть, ни есть. Каждый предмет, каждая улица, и даже груши, напоминали ей о Томе.    Но она становилась сильной, ведь у нее под сердцем живет маленькое чудо. Вот, только она не смогла больше жить в Бостоне. Катрин купила билет на корабль и к утру, она отплыла в Польшу.
Скорбь о сыне не проходила. Семья Арпеджио уже не так счастлива как прежде. Страсть между Лайлой и Джованни угасла. Джованни стал видеть Бостон, совсем другим, мрачным, и пустым. Он бродил по улицам, в поисках спокойствия. Но чтобы он не делал, куда бы не ходил, этот груз он нес с собой.
Лайла боровшись с утратой стала раздражительной, стала холодной, и жестокой. Она обвиняла мужа, в том, что он не смог спасти сына. А Джованни тонул в горечи, в этой вине. Но они все еще были мужем и женой, и единственное что их объединяло в этот мрачный час, это милая дочь Софи, маленькая и невинная. Она смягчала боль родителей, и они общались с помощью Софи.    А глаза оставались все еще печальными. Но так было не всегда. Настал тот момент, когда Джованни смог выплеснуть всю боль…   


 
                VX

В октябре 1773 года, четыре корабля от Отс-Индийской компании, были направлены в Бостон. «Сыны свободы», начали акцию, чтобы повысить осведомленность и убедить или заставить грузополучателей уйти в отставку. 
В каждой колонии, кроме Массачусетса, протестующие могли заставить грузополучателей уйти в отставку, или отправить корабль обратно в Англию. В Бостоне губернатор Хатчинсон был полон решимости стоять на своем.   Он убедил грузополучателей чая не отступать. После прибытия в порт корабля «Дармут», Самуэль Адамс призвал собрать массовый митинг в зале Фаньюил.
Приехало так много людей что собрание перенесли в зал побольше. Закон Англии, потребовал разгрузить «Дармут» и заплатить пошлины через 20 дней.
Митинг Адамса принял резолюцию, призывающею капитана корабля «Дармут», отправить обратно без уплаты. Но не смотря на все, губернатор отказался дать разрешение кораблю отплывать без уплаты, и позволил еще двум кораблям с чаем, «Элеанор» и «Бивер» прибыть в Бостон. Хотя, был и еще один корабль, но он потерпел рушение при шторме.
16 декабря, последний день срока « Дармута» около семи тысяч человек,  собрались вокруг Олд Саус Митинг Хаус. Самуэль Адамс заявил на собрании:
- «Этот митинг, не может дальше ничего сделать, чтобы спасти эту страну».
 В дверь библиотеки постучались, Джованни отворил и у порога с увидел Самуэля Адамса.
-Добрый день, Джованни.
-Добрый день.
- Пора поднять знамя, пора вершить историю, друг мой. Мы отомстим за Америку, за Бостон, за твоего сына. Сегодня ночью, мы скинем этот проклятый чай за борт. И пусть увидят, пусть поймут, что это наша страна, а не Британии.
-Да, ты прав Самуэль. Сегодня же ночью мы решим эту проблему.
Мрак окутал город. Ночная тишина опустилась на гавань, так тихо, что слышны колыханье британских флагов на кораблях. «сыны свободы» во главе с Самуэлем Адамсом, и еще сотня человек, со всех уголков города переодетые в индейцев могавков, тихо приблизились к кораблям, дабы убрать часовых без кровавой резни.
 Звон метала топоров и клинков, хруст костей лоялистов, нарушал тишину, но пока все оставалось в порядке. Джованни, Савмуэль и все остальные принялись выкидывать чай в море. Предварительно разрубив ящики с чаем, чтобы содержимое наверняка было уничтожено водой. Некоторые жители города пытались украсть немного чая, который рассыпался по палубе, запихивая его себе в карманы. Патриоты прогоняли их пинками и скверными словами. Ведь они хотели показать, что Бостон обойдется и без Британии. Но пораженные болезнью, такие как: жадность, злоба, и отчаяние, жители просо не имели другого выбора. А «сыны свободы» все выкидывали и выкидывали чай. Триста сорок два ящика чая, было выброшено за борт в ту ночь. В порту поднялся шум, и прибежали патрульные. Многие из заговорщиков просто удерживали оборону от них.   
 

Когда работа была закончена, нард ликовал. Время было отпраздновать, начало великой революции. 
-Надеюсь, Джованни ты отомстил за все свои беды этим британцам? - сказал Самуэль.
-Да, мне стало немного легче. Но это только начало, ответил Джованни.
-О да, мой друг, ты прав,- и Самуэль поднял томагавк в верх и прокричал: - «Нет налогам без представительства»
И народ в один голос прокричал ему тоже.
-Ну что, Джованни, идем в «Зеленый дракон» отпразднуем это дело?
-Конечно Самуэль, только я заскачу к Лайле, обрадую вестью.
-Да, мой друг, мы тебя будем ждать.
Джованни шел счастливым и беззаботным по темным зимним улицам Бостона. Он был доволен тем, что произошло.   Впервые за последний год ему стало легко на душе, он спешил к жене, чтобы поцеловать ее, взглянуть в эти голубые глаза.
В конце улицы раздался крик:
-Это один из тех кто выбрасывал чай, держите его.
Джованни обернулся и увидел «красных», он понял, что бегут за ним, и бросился бежать. Он бежал изо всех ног, мышцы в ногах стали жечь, но он продолжал бежать. Но пуля, которая попала ему в спину, оказалась быстрее. И он упал. В голове его протекала жизнь, он вспомнил Тома, как те вероятно так же гнали его. Джованни лежал и слышал приближающиеся шаги. Не успев открыть глаза, как получил сапогом по лицу.
- Вот он, проклятый. Ты совершил преступление, и я обвиняю тебя виновным,- сказал лейтенант.
«Красные» начали избивать его ногами, затем увидев, что тот уже умирает, лейтенант сказал.
-Что, больно? А чай выбрасывать было легко? Бросьте его умирать на милость крысам.
Джованни лежал и захлебывался кровью. Он уже не думал, что с ним сделали. Он не был зол, он думал о Лайле, как она примет ту новость, когда узнает, что ее муж погиб. Он заплакал кровавыми слезами, боль его была невыносимой. После он закрыл глаза.      
   



               



                Часть II
               
                I 

                Земную жизнь, пройдя до половины
                Я очутился в сумрачном лесу.
                Утратив правый путь во тьме
                Долины
                Каков он был, о, как произнесу.               
                Данте               



После того как патрульные ушли, бросив Джованни, настала тишина. Какая-то странная, пугающая тишина, словно Джованни оглох. Но он лежал и слышал, как бьется его сердце, все медленнее и медленнее.
Вдруг случилось невообразимое. Кто-то взял его за одежду и начал тащить, он не мог открыть глаза, так как лицо его было избито и распухло. Он только едва мог спросить:
-Кто это, ответьте, вы друг?
Но ответа не последовало. Позже он задал еще пару рас этот вопрос, но все сопровождалось молчанием. Джованни смирился со своей участью и просто ждал, ждал и слушал, как его кости бьются об камни и ступени. Вдруг они остановились, и Джованни услышал тяжелое дыхание. Такого дыхания он еще не слышал, будто у раненого зверя, при последнем вздохе. И вдруг, стало снова тихо. Джованни забеспокоился, куда же делся его проводник, и он сказал:
-Вы где, вы где мой друг, неужели я снова покинут. С величайшей трудностью он смог открыть глаза, и увидел чудовище человеку незнакомое. Глаза красные как алая роза. Зубы во рту словно пасть кабана, кожа бледно серая, уши заостренные и между пальцев перепонки.
Джованни не знал, чего ожидать. Он услышал множественные пищание крыс, и он догадался, что он в какой- то помойной канализации.  Ему стало еще страшнее, так как он понимал, что его уже не найдут и он точно не выживет. Его взгляд снова упал на то дьявольское создание. И как только Джованни попытался пошевелиться, чудовище вонзило свои клыки ему в шею.
Из за того что Джованни был избит, он не почувствовал весьма болезненного укуса. Он только чувствовал, как из него уходит жизнь. Сердце стало биться медленнее, и существо остановилось.
-Видимо, убивать меня не является его целью, - подумал Джованни. – Но все же, я брошен, на грани между жизнью и смертью, там, где не доходит человеческая мысль. Я брошен здесь во тьме, на милость крысам.

Настало утро, в таверну «Виноградная гроздь» вошел Пол Ревир, с недоуменным лицом.
-Доброе утро Лайла.
-Доброе, Пол.
-Лайла, скажи, где Джованни, мы его так вчера и не дождались? Он пообещал подойти, но не вернулся.
Этот вопрос поразил Лайлу, так как она сама хотела только что задать этот вопрос.
-Нет, Пол, он не возвращался, я надеялась он с вами.
-Глаза Лайлы начали наливаться слезами, горечь в горле после смерти сына едва утихла, и она не хотела думать, что с Джованни тоже может   случиться нечто ужасное.
-Подождем до вечера, - сказал Пол,- он человек умный, выберется, где бы он ни был.   
Настал вечер, но Джованни так и не вернулся домой. Беспокойство Лайлы усилилось. Она велела Софии закрыться в своей комнате, пока мать сходит к Полу Ревиру. Пол так же ничего не знал, но после разговора с Лайлой он понял, что пора поднимать тревогу, и задействовать шпионов. Лайла до последнего верила, что с мужем все в порядке. Но ее надежды ничем не подтверждались, и она потихоньку впадала в отчаяние. За целый день ни одной новости, никто его не видел, он не мог просто так исчезнуть. Что-то должно было случиться, или нет? Сомнения терзали Лайлу час за часом.

Рана на шее Джованни, казалось, горела огнем, он лежал один. Покинут всеми тварями на свете, вокруг никого, лишь грязь. Волна за волной накатывала боль, Он забыл, что у него в спине пуля, потому что та боль, что началась вне сравнения с выстрелом в спину. Он слышал, как его кости хрустят, пытаясь пошевелиться, они просто ломались, и дышать становилось все тяжелее, будто стадо лошадей пробежала по груди. Кожа словно горела, словно облазила, как у змеи, до той поры пока ему не показалось что она жесткая как кора дуба. Он чувствовал, будто внутренние органы разрывались и кровоточили. Джованни уже молился о смерти, его боль была на столько мучительна, что смерть была бы милостью для него. Но вот… во всем этом мраке, в этом ужасе, и его криках, прозвучал знакомый голос.
-Боли нет…боли нет…боли, нет.
-Кто здесь? - простонал Джованни.
-Ты умираешь Джованни, твоя жизнь на волоске, ну что, ты обрел смысл?
И после последних слов, он вспомнил голос, он вспомнил того, кто с ним говорит.
-Владислав, это он говорил мне о смысле жизни. - Почему ты здесь? - ты нашел меня…сказал Джованни.
-Я спас тебя, спас, когда ты погибал на улицах Бостона.
 -Так это ты меня тащил, это был ты, это ты вонзил свои мерзкие зубы в мою шею? – со злостью сказал Джованни.
-Ха-ха-ха, нет, это был не я. Это мои дети, мои слуги.
-Я ничего не понимаю, что происходит, что со мной?
-Забудь, забудь обо всем. Жизнь утратила смысл, которого и так не было. Ты умирал Джованни, ты лежал в луже собственной крови. Но я спас тебя, и я могу дать тебе, то чего ты жаждал всю жизнь. Я могу дать тебе свободу, дать время. Тебя больше не будут беспокоить мысли о том, правильно ли я поступил, те ли книги я читаю. Я подарю тебе то, чего нет ни у кого, я подарю тебе вечность. Тебя не коснется смерть, Джованни. Я покажу тебе мир с другой стороны. Жизнь людей быстротечна. Молодость уходит и приходит старость, приходит разочарование, болезни, утраты, и все ведет к одному финалу.
Но это все не коснется тебя.
-Я не понимаю, о чем ты Владислав? - спросил Джованни.
-Твое время подходит к концу, и ты вправе выбирать, такого права не было ни у кого.  Но ты должен исчезнуть для мира живых. Пойдем со мной, если нет, угаснешь в этих грязных помоях. Пойдем со мной, и я дам тебе шанс отомстить за все. 
Его слова словно гипноз прозвучали для Джованни, и он кивнул головой. Владислав улыбнулся, и Джованни увидел те же клыки что вонзились в его шею.   
-Кто ты такой, что ты такое? Зачем я тебе? - с ужасом спросил Джованни.
- «Когда, друг, над тобой зим сорок пролетят,
Изрыв твою красу, как ниву плуг нещадный,
И юности твоей убор, такой нарядный,
 В одежду ветхую бедняги превратят,-
 Тогда на тот вопрос, с которым обратятся
"Скажи, где красота, где молодость твоя?»
Но дать тебе бессмертие тебе я обещаю.  И он вонзил клыки в шею Джованни, и выпил крови. Затем надрез он сделал, на руке своей и кровь багровой струйкой на свободу поспешила, и протянул он руку Джованни и промолвил:
-Пей, пей мой друг, и ты забудешь о боли, что так тебя терзала.
Джованни прильнул к руке Владислава, и его уже холодных губ, коснулась кровь проклятого. Кровь Джованни смешалась, но боль его не то что не прекращалась, она увеличивалась в разы, и эту боль сопровождала череда галлюцинаций.  Он слышал крик орла, открыв глаза увидел он земные просторы, и ветер, будто, такой свежий, летний, к нему спешил на встречу. И он взглянул на свои руки. И он увидел, что эта птица, он и есть. Что вместо рук у него птичьи лапы. И вроде бы, хотелось верить, что все это сон, но все эти видения, давались будто на яву. Джованни чувствовал себя той птицей, и он присел на камень высокий, и взором ясным созерцал там все просторы.   От Америки до Англии, от Англии до Африки. И вот увидел он льва одинокого, и на лице увидел ужаснейшие шрамы, после битвы очередной. Он лапой морду вытирает и боль эту на своем лице почувствовал Джованни. Как быстро билось сердце льва, и так же у Джованни. Джованни плыл по волнам синих океанов, и старенький моряк закинул сеть рыбацкую, но нет добычи на вечер, опять без ужина остался. И рыбы серебром чешуи, во тьме глубин сверкая, смеялись над ним.   Вдруг судороги настигли Джованни, и молодой страдалец, в руках сжимая комок своих седых волос. Ему казалось будто за столом, он и будто пишет, он пишет завещание, но цепь прикована к руке и тянет вниз от пера, будто пытаясь ему сообщить не время тебе еще умирать, но изо всех сил пытаться он снова пергамента коснуться. И время тянется так долго, как будто восемь минут это восемь тысяч лет. И тут возликовал Джованни, что может он, успеет все, успеет осознать и забыть и вспомнить и созерцать, уничтожить и создать. Ведь столько вопросов осталось без ответа.

 
Но скоро понял он, что все это проходит, Джованни начинает видеть мир в иных окрасках, ему становиться противно. И холоден он стал к своим чувствам, к любви и дружбе, и боли он не чувствовал уже. Он стал одним из них, он не жилец и не мертвец, он проклят миром он вампир. И вот прозревши, встал он, полон сил. И взгляд его пал на Владислава. И Владислав заговорил.
-Ты должен быть готов мой друг, ведь солнца свет теперь твое проклятье, оно испепелит твой лик, и ты исчезнешь на века, ветрами всеми унесенными. Смывая страхи под дождем, готовься по лужам ходить. Смывая последние краски дня, вдыхаем дым мы углей сгоревшего сердца своего. Ты пролетишь через всю вселенную, сбивая звезды на своем пути. Сделав большой жизненный круг, этот мир уже не будет прежним. Последовательность слов и дат будет нарушена, все что должно было обрести смысл, тут же исчезнет. Вот куда уходят мысли о вчерашних днях. Во снах ли они, или в другой галактике, может, отражаются в красных глазах наших? Ты теперь почувствуешь себя свободным под покровом ночи, когда никто не видит твоих печальных глаз. Оставайся в своем теле мой юный демон. И ты увидишь, то, что не способен видеть никто, и ты будешь слышать то, что не способен слышать никто. Оберегай себя от лживых лучей, что манят на гибель. Какое семя ты посеешь теперь. Какие цветы будут расти в твоей оранжерее. Ступай медленно и осторожно по тропе нового мира, ведь камни на нашей стезе медленно врезаются в нежную кожу ступней наших. Карусели жизни летят стремительно, забирая много сил. Обессилев, припади к траве, в позе лотоса, с полузакрытыми глазами, раскрывая пространства в другие миры. Мы шагнем в перед от деградирующей эволюции, тем не менее ни сделав ни шагу. Мы будем наблюдать за миром из за угла планеты. Нас мало, но мы сильны, мы одиноки, но мы умны. Мы лишь тени, лишь тихий шум ветра, мы, мы те, кого не существует, мы вампиры. И наш удел питаться кровью недостойных ходить по земле, наш удел убивать, быстро, тихо и холоднокровно.
К вечеру следующего дня, в таверну вернулся Пол Ревир. Лайла увидела его и кухни и подбежала.
-Ну что, есть новости? - спросила Лайла.
-Ммм, да, есть. Мы нашли го шляпу на одной из улиц, возле старой церкви. Люди слышали, как кто-то бежал, видели патрульных и слышали один выстрел. На том месте, где была шляпа, была кровь. Но тела не было. Так что есть вероятность того, что он жив. Мы непременно разыщем тот патруль и все узнаем.
Руки Лайлы задрожали, слезинка скатилась по ее румяной щеке. Пол взял ее за руку и сказал:
-Не переживай, дорогая, мы все с тобой, мы найдем его, ты только держись.
-Да, спасибо Пол.
Вечер расправил мрачные на город и из канализаций вышли двое. Они бродили по улицам Бостона, и молодой вампир Джованни рассматривал мир новыми глазами, глазами вампира. Казалось, деревья дышат, будто каждый листик играет важную роль. Казалось, что те звезды, что были так недосягаемы, так далеки, казалось, они движутся, и он ощущал их скорость. Он видел, как меняется мир. Вот только он сам не меняется. Он смотрел на людей в ночи. Жадные, злые, спешат, все куда-то что-то хотят. Джованни стал понимать, что вся эта спешка, она тщетна, от темной госпожи не убежишь, где бы ни был, она всегда там и уже ждет. Джованни уже не стал думать о смысле жизни, потому что он уже не человек он иное существо. А жизнь людей коротка, чтобы в ней был какой-то философский смысл. Подобно животным, люди лишь способны плодить и размножаться, и хоть у животных, и нет такого разума, порой кажется, что обычная ворона умнее человека. И хоть Джованни был бессмертным, его не останавливала жажда знаний, и жажда мести. Холодной, мрачной как ночь, мести.
-Следуй за мной Джованни,- сказал Владислав,- я покажу тебе, что значит быть вампиром. Смотри Джованни, какая милая мадемуазель. Она прекрасна, каждый муж, ее вожделеет, но нам нужна лишь ее кровь.
И они двинулись в ее сторону, и Владислав по пути говорил будто ей:

-Иди сюда малыш, как насчет поцелуя,
Твоя кровь на вкус очень сладкая,
Ты не смотри, в каком ужасе живу я
Ты не смотри что я существо гадкое.

-Постой, постой Владислав, взгляни, в румянец этих щек, взгляни в цвет этих глаз зеленых, скажи разве не жаль тебе ее, не жаль топтать этот цветок невинный.

-Что для человека ужас, для меня красота,
Удовольствие смотреть на ваши муки,
Мой дом кромешная пустота,
Почуй из тьмы холодные руки.

-Постой, постой Владислав, взгляни, она ни в чем, ни виновата. Зачем ты смотришь на нее свирепыми глазами.
-Не уж то ты так и не понял меня, Джованни. Мне уже более четырехсот лет.
Закон мирской давно не важен,
Я проклят и несу свой крест
Холодной тьмой, я обезображен,
В канаве нашей хватит для всех мест.
Наплюй на все Джованни, жизнь человека лишь мгновенье, и стоит лишь ступить им на тропу, финал известен, он всегда один. А мы, мы вечны, и на человечество мне это все равно.
-О мой мудрец, учитель мой, мой создатель, позволь задать тебе вопрос. Что так вас, за этот долгий час, в жестокого создания превратило?
   Среди народу он раскинул руки, и не боясь оглядок молвил слово им:
-Прошу в мои покои, дорогие гости,
Пусть освещает путь мертвой луны,
Я мертв давно, и мое место на погосте,
Но проклят я, в том часть моей вины.
Смотри Джованни, люди эти настолько важностью своей пленены что, не окинут взглядом, нас с тобою.
Теперь ты видишь, видишь друг мой юный? Ты говоришь, что мрачен я? Но грязь на улицах наверно чище, чем честь этих   людей. Они готовы за грош звенящий удавиться, и друга и брата, и мать родную продадут. Ведь для людей ничто не свято. Сегодня они кланяются королю, а завтра будут рукоплескать его казни. И дети просят у отцов моля, чтобы еще раз сходить в Колизей взглянуть, как разрывают плоть евреям лев. И ты мне говоришь, что никто   из них невиноват? Один из самых преданных людей планеты, продал учителя римлянам за тридцать серебряников.  А твои любимые ученные, Сократа к смерти приговорили все от того что философии учил он молодежи. Там и Коперник, и Галилей, и Бруно, они все стали жертвами неблагодарного слепого человечества. Что было бы, скажи, если б дожили они до времен наших, чего б добились? Великие ученные, поэты, они уходят под склон небесных сил. А мы с тобой, мы создания таковы, что ни коснется, ни лихорадка нас, ни смерть.
Быть может, для кого это страшное проклятье, но ведь оно спасеньем может стать.  И вот, когда зло, наденет свое платье, Довольно слов, пора нам жертв искать.
-Но что, же сталось с вами милый мой учитель.
-Ах Джованни, я был романтиком, мой друг, и Данте, и Шекспир, наверное пожали бы мне руку в этом. И я писал и пьесы и сонеты о любви. Был у меня в Германии театр, в актрису был влюблен я до безумства. Но инквизиторы шпионили за нами, под ликом зрителей, они сидели в зале. И после высказали, что и красота моей Патрис не  природная, и песни что она поет, и как играет, не по воле бога, сочли они ее на костре поджечь, и толпа зрителей возликовала, а мое сердце в бездну пало. Узнав, что между нами была связь, они сожгли и мой театр, «чтоб злые духи улетели в ад». Вот так они сказали. И я в ту ночь, был болью пораженный. Добрался я до инквизитора того,и предварительно утопив в крови весь его дворец. Поднялся я в его покои, и вырвал сердце подлое его, и съел на ужин. И поле этого я стал таким, какой я есть. Ну а теперь скажу тебе я милый друг.
-И сердце нежное вампира превратилось в жесть,
Видишь вон, с таверны выбежал маркиз,
К этим лицемерам ты питаешь месть?
Выпьем кровь, брось их как грязных крыс.
 -Но все же, мой учитель, страсть к мести вы питая, не думали ли вы остановиться, не думали ли вы что смысла в этом больше нет? То, что убийства эти ничего не значат, и прошлого нам не вернуть.
Но не успел и рта открыть Владислав чтобы ответить, как в переулке показались трое, и голос их довольно был знаком Джованни. И быстро и бесшумно он подкрался к ним, и Владислав свой шаг за ним направил. И тот увидел, что эти трое, были, тот патруль, что накануне имел дело с Джованни. И кровью его глаза вдруг налились. И шепотом, из за угла Джованни говорил:
- Лейтенант, лейтенант, эй, пссс, идите сюда.
Тот лейтенант довольно был труслив, он только отдавал приказы, и сам в битву никогда не вступал, а бил он только уже беззащитных.  И тот отправил рядового, а рядовой довольно глуп, и юн чтоб взять с собой кого-то, он вечно лезет под рожон, считая, что его огромные объемы страшат людей. Вот только там во тьме ждал его не человек. И вот как только рядовой во тьму вступил, ему на плечо рука подобно льду, холодная опустилась, и лишь одним движеньем легким сломала ключицу рядовому. Из тени, лицо Джованни появилось, и острыми клыками впился он ему в его шею. И тот упал, безжизненное тело. Проходит время, рядового нет, и двое, за переживали. Тогда лейтенант пихнул   сержанта в спину, а сам остался сторожить. Но миг, и крик, последний крик сержанта, нарушил ночную тишину. Лейтенант в ужас пришел, он деру дал, вот только тщетен был его побег. Куда  -бы не бежал он, он всюду слышал этот голос.
-Лейтенант, лейтенант, куда же вы?
И вот споткнувшийся об камень лейтенант упал, и он пополз по мостовой к фонарному столбу поближе к свету. Он сел и пытался отдышаться, прислушиваясь к каждому шороху. Но тишина его сопровождала. Сильно напугавшись, лейтенант в истерике вдруг шпагу вынул и закричал:
-Ты где, выходи трус, я задам тебе!!
Из за стены вдруг появилась тень, он обернулся, никого. Повернувши голову в исходящее положение, увидел он Джованни, и в ужасе выронил из рук шпагу.
-Ты, но как? – спросил дорожащим голосом лейтенант.
-Я выжил, и пришел я за тобою, теперь ты мне принадлежишь.
-О нет, пощады, я прошу пощады.
-А меня ты пощадил?
И Джованни одним мгновеньем вырвал ему сердце, и ушел, во тьме растворившись. И кровь он слизывал с руки своей.
-Как месть сладка,- он говорил.












  Владислав стоял и наблюдал за этим, затем смеявшись, он сказал:
-Вот видишь, друг мой, месть какое блюдо, вот видишь, убивать легко, и кровь теперь и на твоих руках, и ты не остановишь эту жажду. Ты теперь можешь делать все что хочешь, есть что хочешь, и брать что хочешь. Вот наш черный дар, дарю тебе его.
Джованни начал приходить в себя, и он увидел, что руки у него в крови и кот и красная рубаха. 
-О что я натворил, я их убил, и это по моей вине. Но все же я признаюсь, месть была сладка.
-О да, мой друг, сладка. Теперь пора нам возвращаться. Ведь солнце скоро встанет, ведь даже у вампиров грани есть. И солнце эту грань расширит, лишь только луч тебя коснется, твой прах ветрами разнесется. Настанет мир, в котором быть нельзя нам, мы слуги тени, мы ночи господа, а утро ты оставь для смертных. Там за горою мой особняк, идем скорей туда, там мы найдем упокоенье. Там старый дом, плюющем покрыты стены, а в комнатах царит покой, никто туда не заходил уж более ста лет, а если заходил, так там и оставался.
Они вошли в гостиную, и на полу Джованни заметил гроб дубовый.
-Ложись мой друг, ты здесь найдешь покой до наступленья ночи.
-Гроб, но почему гроб?
-Иначе спать не можем мы. Ты ведь мертвец, ты тот, кого похоронили. В гробу темно, и ты уснешь сном таким, которым никогда не спал. Но есть и выбор у тебя, ты можешь и не спать и не есть, но ты рассудок потеряешь, и будешь вечным, мучеником, пока однажды солнце не испепелит тебя. Так что ложись, и спи, послушай старого вампира.
И Владислав задвинул крышку гроба, и уснул он крепким сном.    
               

               


                II


Таверна «Зеленый дракон» была забита людьми. Каждый думал по своему, говорил на разные темы, но у всех была одна цель: найти хотя бы зацепку, где может быть Джованни. Предположений было много: то, что он просто сбежал в другой город, оставив все, не выдержав такого груза, другие думали, что он в тюрьме, что его узнали, и поймали в ту ночь. Третьи же, думали, что он уже мертв. Но все, же все надеялись, что он хотя бы жив, и все в порядке. Ведь он был другом для «сынов свободы» в таверне его жены и в библиотеке обсуждали весьма важные темы.
И вот, Самуэль Адамс, повысив голос, залез на стол.
-Господа, господа, внимание. Тот факт, что на месте его последнего пребывания обнаружили его треуголку, еще не подтверждает его смерть, но и так же то, что он жив. Но если тела нет, значит и нет смертей. Мы будем искать тщательней. Джон Хэнкок имеет связи с «красными» он нам поможет что-то узнать, на счет Джованни. И нам всем нужно вновь объединиться, в этот сложный для нас час. Мы соберем силы на его поиски, и выясним, что все-таки произошло.
Все, включая Адамса, подняли кружки с ромом, и ликуя выпели за Джованни.
-А теперь за дело, дорогие друзья- сказал Самуэль.
Пол Ревир и Джон Хенкок, набравшись смелости, пошли в лагерь «красных». Они расспрашивали каждого кто знает, но все их просто посылали, куда по дальше. Капитан вообще отказался говорить с ними, но в роте был один самый прозорливый и любопытный рядовой. В тот день, он стоял на воротах, и слухи о гостях дошли до него быстро.
Он подошел к Хэнкоку и спросил:
-Что вы здесь делаете сэр?
-Я бы хотел узнать, не видел ли кто, некого господина Арпеджио, он пропал в ночь шестнадцатого декабря.
Но на что ответил рядовой, что он не знает такого человека, но одна новость весьма заинтересовала его собеседников.
Рядовой слышал, как трое лоялистов, кстати это были его лучшие друзья. Печально известная четверка, что напускала страх на Бостон. В ту ночь, они пришли как всегда выпевшие, но их настроение, было не такое как всегда, так как шестнадцатого декабря, 1773 года на пристани произошел массовый террор, проклятые «сыны свободы», эти колонисты, они сбросили чай принадлежащей великой Англии и его святейшеству королю Георгу III.
Рядовой остался тогда в лагере, а те пошли на задание. После чего прейдя, они хвастали ему,    что они выловили одного из «сынов свободы». Что он убегал как трус, но пуля лейтенанта оказалась быстрее, они отомстили этому гаду, и расправились с ним.
Сердце Пола и Джона сжалось, так же как и их кулаки.
-Значит он мертв?- спросил печально Пол.
-Ну а как же? - возликовал с гордостью рядовой. Справедливость восторжествовала   
И тогда глаза Пола налились кровью, он хотел было врезать, как следует рядовому. Но весьма учтивый Джон Хэнкок, положил руку ему на плечо и прошептал:
-Не стоит пол.
-Ну и где сейчас эти ваши друзья? - спросил Пол у рядового.
-А вот этого я к сожалению не знаю. Они должны были вернуться утром, из ночного патрулирования. Но их до сих пор нет. Надеюсь, что с ними все в порядке, и они спят где-то в борделе на мягкой титьке.
-Надеюсь, что нет, -подумал про себя Пол, и они ушли.
-Какое-то безумие,- возмущенно сказа Пол,- так жаль его.
Джон опустил глаза и молча шел, к Лайле.
На площади собиралась толпа, люди что-то возмущенно спорили. Пол и Джон подошли по ближе и услышали, как глашатай говорил: 
-Лейтенанта Кобейна нашли мертвым на мостовой, из его груди зверски вырвали сердце. Какой-то дьявол сделал это, кто бы он ни был, он разгуливает на свободе. Взываю к толпе собраться и найти убийцу. Позже к глашатаю подошел человек и что-то шепнул на ухо. Глаза его удивились еще больше чем от новости о лейтенанте, и он сказал.
В переулке нашли еще двоих, рядового и сержанта, они были обескровлены. Полагаю, что это один и тот же убийца. Это не человек, это точно не человек. Люди! Жители Бостона, возвращайтесь домой, и молитесь за свою семью, этот убийца безжалостен и жесток. Он никого не пощадит на своем пути.    
 На сердце Пола стало спокойнее, он догадался, о каких убитых шла речь. Он чувствовал облегчение, что те, кто убил Джованни, теперь мертвы.
-Но все же, что за чудовище расправилось с ними таким образом? - думал он.
Они отправились на ту улицу, надеясь понять, кто же все-таки сделал это. Но никаких следов они не нашли, ничего, даже капли крови нет.  Пол и Джон решили пойти и все рассказать Лайле. Он очень беспокоился, как она это воспримет, эта новость весьма печальна для их всех. 
После событий 16 декабря, в таверне «Виноградная гроздь» людей стало меньше. Красные совсем рассвирепели и ни дают мирному народу пройти ни шагу, после приказа губернатора. Лайла перестала печь пироги, таверна уже приносила минимальных доход. Лайла сидела за прилавком и задумчиво смотрела в окно на улицу. Увидев Пола и Джона, она обрадовалась. Может какие-то новости есть о Джованни.
Оба вошли и сняли шляпы. Глаза их были полны печали, это заметила Лайла и ее сердце заколотило.   
-Ну что, вы что ни будь узнали?
-Лайла, ммм, не знаю, как и начать, сказал Джон. Рядовой сказал, что в ночь на 16 декабря…,-тут Джон запнулся.
-Что в ночь на 16 декабря?
-В ночь на 16 декабря, его убили.
И тут сердце Лайлы разорвалось. Она почувствовала нечеловеческую боль. Слезы полились градом. Она в истерике начала крушить бар.
Пол и Джон стояли и молчали, они ничего не могли поделать, они и не знали слов, чтобы ее как то утешить.
Окинув взглядом Пола и Джона, Лайла спросила:
-Как это произошло?   
-После того, как мы скинули весь чай, все мы пошли праздновать в «Зеленый дракон», а Джованни сначала захотел зайти к тебе.  Рядовой сказал: его настигли трое и застрелили в спину, а потом добили. Но….
-Что! что, но? - Закричала Лайла.
-Сегодня утром нашли обезображенные тела тех трех нападавших.  Кто-то отомстил за нашего Джованни.
Они надеялись утешить этим Лайлу, но нет.
-Это вы виноваты! Эти ваши «сыны свободы», это ваше «Бостонское чаепитие», если бы не оно, если бы не вы, он был бы жив. Будьте вы прокляты! Убирайтесь с моей таверны, не могу вас видеть!
Лайла чувствовала, как по горлу проходит горький ком. Сердце так, защемило, что она не в силах была стоять на ногах. Лайла оперлась на стол, но в глазах потемнело, и она упала в обморок. К Лайле подбежала дочь, и схватила е за руку.
-Мама, мама, ты в порядке? Мама очнись.
Софи наполнила стакан водой и облила мать. Та едва вернулась в чувства, и град слез полился из глаз. Она была совершенно разбитой и не знала, что и делать, куда идти. Дочь Софи еще не знала, что произошло, и пыталась как-то успокоить, развеселить. Пела ей песенку, танцевала. Но Лайла даже не смотрела в сторону Софии. Она опустела, этот прекрасный мир, когда за обеденным столом сидели четверо и ели пироги, и пили кофе, он рухнул. Все стало серым и ненужным в тот час. Наверное, только Софи, давала ей надежду на жизнь. Только благодаря десяти летней дочери она и жила.
Позже придя в себя, она решила сходить в церковь на исповедь, а дочь оставила за хозяйку. Софии выросла в таверне и уже знала, как управляться по кухне. К тому же у нее был превосходный учитель, ее мать, которая теперь брела, шатаясь по дороге вытирая слезы рукавом.
Город, такой тихий, ни людей, ни птиц, ни солнца. Только декабрьский холод, и ничего, только холод и боль. Зайдя в старую часовню, она села у исповедальной, и ждала, покуда отец Карл не подойдет.
Высокий пожилой мужчина, с седой бородой и выцветшими глазами, поприветствовал Лайлу, и они вошли в кабинки. 
-Святой отче, я так давно не была на исповеди, сказала Лайла.
-Ничего, дитя мое, скажи, в чем твой грех.
-Отче, я виновна во многих грехах. Я любила своего мужа, но тот круг, в котором я была, он отравлял мою душу, и мои мысли. Я угощала своих врагов, лоялистов, и улыбалась им не так, как подобает верной жене. Мне ведь не хватало Джованни, он все время был в библиотеке, и читал свои книги. Я посылала сына, и дочь за покупками, чтобы они не видели меня. Я подсыпала яд лоялистам и они умирали, спустя два часа. Когда с библиотеки выходил муж, я любила его больше всего на свете, но иногда была пустой, когда мы занимались любовью. А сейчас мое сердце разбито, и я не хочу жить.
-Дитя мое, ты покаялась, и бог простил тебя. Ты ни в чем ни виновна, ты делала все что могла чтобы ваша семья была счастлива. Ты ведь была хранителем очага, так в чем же тогда твоя вина. Не страшно, что мужчины окутывали тебя своим обаянием, ведь ты всегда любила мужа, это ведь главное, а остальное не важно.
-Отче, я разбита, я не знаю, что теперь делать с этой болью. Она съедает меня, и я падаю на дно, мне страшно отче.
-Не бойся дитя, у тебя ведь есть прелестная дочь, которая ходит с тобой в церковь по воскресеньям. Подари ей материнскую любовь, и материнскую мудрость. Живи ради нее, она твоя кровь и плоть, она твоя награда за все. Смотри в ее глаза и вспоминай мужа, и люби его всем сердцем, помни о нем, и тогда боль твоя, со временем пройдет. А сейчас зажги свечу и прочитай молитву.
-Спасибо отче, вы мне помогли.
-Ступай с богом Лайла.
Но Лайла знала, что отец ей совсем не помог. Ни молитвы, ни свечи не успокоят душу, и она пошла домой к своей Софи, она единственная, что осталось у нее.
Так прошло время, но скорбь так и не проходит Лайла стала холодна даже к дочери. Иногда даже не хотела вставать с постели и идти на роботу. Но маленькая Софи понимала, что нужно как- то зарабатывать на хлеб и она открывала таверну сама. Но Лайла даже не знала об этом, и однажды спустившись, увидела, как Софи обслуживает людей, и Лайла снова расплакалась. Она поняла, что она так слаба, и дочь помогает ей во всем.  Тогда Лайла поняла, что нужно быть сильнее. Она надела свой фартук, поцеловала в лобик дочь, и все еще с грустным лицом принялась месить тесто.
Увидев, что в таверну вошли трое лоялистов, в красных мундирах, Лайла пришла в ярость. Эти трое напомнили ей мужа. Она собралась силами и подошла сказать, что таверна закрыта и чтобы не вызвать подозрений она выпроводила и остальных гостей. Лоялисты были на удивленье вежливы и извинились и покинули таверну.
Спустя месяц в таверну вошел Самуэль Адамс. В тот день Лайла была занята на кухне и не видела, кто вошел. Самуэль подошел к Софи и спросил:
-Где твоя мама, маленькая принцесса? Позови ее и получишь эту великолепную грушу.   
-Нет, сначала грушу,- с ехидностью сказала Софи.
 -Какая маленькая, а уже такая хитрая, хорошо, держи.
Софи схватила груша и подбежала к матери.
Лайла увидела груша и спросила у Софии:
-Кто тебе ее дал?
-Мистер Адамс, он просил позвать тебя.
Вытерев руки о фартук, Лайла вышла в зал и увидев Самуэля, сразу захотела прогнать. Но он попросил дать ему время все рассказать.
-Лайла, прошу прошенья за все. Я бы хотел предложить тебе помощь, проси, о чем хочешь.
Лайла хотела бы сказать, что от него ничего не надо, но ей было о чем просить.
-У меня есть к тебе просьба, но это не значит, что между нами снова дружеские отношения.
-Да конечно, будь по-твоему.
-Можешь ли ты устроить так, чтобы в мою таверну не заходили лоялисты? 
Эта новость даже понравилась Самуэлю и он с радостью ответил:
Конечно, я сделаю все что в моих силах. Я лично прослежу за этим. Но ведь, большую часть дохода приносили именно они.
-Я лучше буду меньше есть, чем эти мерзавцы будут покупать у меня ром.
-Хорошо Лайла, я попробую, что ни будь сделать.
- Спасибо, Самуэль.
Улыбка Лайлы ненамного вернулась.
   
          

               
























                III
               

                Хоть я пью кровь, но милость окажу.
                Шекспир "Генрих V"

Закат растаял в объятьях ночи, и содрогнулись крышки гробов двух вампиров.
-Выходим снова на охоту друг. Тебя сегодня приглашаю я на бал. Надень костюм ты золотистый, и я надену свою маску. Смотри, смотри, вельможи эти так спешат, спешат. Кружатся в танце девушки и парни. Вот девственный цветок, невинна и чиста. Луизой мать ее зовет, и сколько ухажеров, так и ненасытны льстительны спешат сорвать бутон. А что потом, кому тогда он нужен? Ведь та рука, сорвавшая бутон, лишь похоти мечтает. Луиза пахнет и   цветет, и помышлять о похоти той и не желает. Она так молода, но мать ее отдаст тому, у кого богаче титул, и даже дочку не спросив. Желает ли она любовь свою делить с этим…. А этот длинноволосый, хотя его парик так длинен и он скрывает плешивую прическу, урод, слюною истекая, ее испортит и будет несчастная Луиза. Скажи тогда Джованни, не слишком ли она хороша для них? Мир не достоин, видеть эту розу. Сорвем же мы ее с корнями, и выпьем сок, накинем ночи тень, на прекрасное создание.   

 И

Владислав своим разящим взглядом, заманил в свои объятия ее. Джованни следом.
- Вы как, ручей миледи, как фиалка, над вами ангелы кружатся, но я вас уведу туда, где аромат жасмина и акаций. Позвольте вашу ручку, хочу достойным быть, чтобы ее поцеловать.
А девушка, краснея, ручку подает, надеясь, что тот ее губами поцелует. Но Владислав клыками в ее впивается в запястье, и кровь стекает по уголкам рта его. Луиза под гипнозом не почуяла, как гаснет как свеча. А после взял Владислав ее на руки и говорит:
-Смотри Джованни, вот цветок. Его нектар так сладок, что даже я, в забвенье окунулся, качаясь по волнам каналов как венецианская гондола. Теперь она навеки угасла, и   не один вельможа грязный, не в силах будет оборвать ее бутоны. Вот он, цвет ночи, Джованни.
Как сильно не было бы жаль ее Джованни, но эта сцена что сыграл вампир, понравилась ему. И вдруг услышал он шаги за спиной своей, и зов к Луизе.
-Луиза, Луиза, где вы? Я видел, как вы в сад ушли, промолвил один из ухажеров ее искавший.
-Ты слышал Владислав? Пора нам убираться, спешим же.
-Постой мой друг, постой. Возьми его себе отужинай английского отродка, пусть оборвется нить   любви, я знаю, ты же хочешь крови.
И тут в сердце холодное Джованни понемногу стала прорываться тень. Он дал тому вельможе подойти и узреть, весьма ужасную картину. Как белокурая Луиза, лежит средь роз, безжизненно. И тот, успев едва лишь рот открыть для крика, как в шею вонзились клыки Джованни. И он блаженен был от вкуса крови. Она слаще меда, вкуснее шоколада. Она наркотик, и удовольствие было ему смотреть, как   тухнет человек в объятьях зла.  И этот черный дар Джованни принял с честью, и бросили они два тела в том саду ночном, и вновь вернулись во дворец.
-О сколько здесь красивых дам, и джентльменов так учтивы,- сказал Джованни Владиславу.
А Владислав все расплывался в улыбке зловещей, что он нашел такого друга, ученика, который сможет разделить его страдания.
И вот две рыжие близняшки, с глазами такими зелеными как изумруды, увидели двух галантных кавалеров. И Владислав    их поманил к себе. Одна к Джованни на плечо головушку сложила, другая на Владислава грудь. И вот они под Шуберта кружились. И музыка была слышна во двор, тогда они под небосводом танцевали. Джованни чувствовал, как бьется сердце леди, и как теплы ее ладони, что щек его коснулись. А Владислав кружляя в танце, поднимался в воздух, вместе с ней. Открыв глаза она была в восторге, что он как ворон с нею воспарил. И тут он в шею леди впился и аккуратно с мертвой опустился.   
Тем временем Джованни опьяненный вампирским поцелуем, он был сильно удивлен, как отличается человеческая кровь, такая разная на вкус. Как будто смертным, будучи он выбирал в таверне ребрышко ягненка, с бокалом красного вина, или кусочек семги, с белым. И каждая мадам давала такое наслажденье, что даже не хотелось вынимать клыки из шей. И этот запах, и невинный взгляд, доводили до блаженства молодого вампира.   Как много пробовал Джованни вин, но кровь мадемуазель, была столь прекрасна, что и во век не было виноградника чтобы сравнить сие.
Джованни и Владислав, бродили по городу ночному, и чувствовал Джованни как его сердце каменеет, и как жестоки теперь его поступки. И то, что раньше, можно было восхищаться тем девушкам, что на балах кружили платьями своими, и та изящность плеч, изгибы шей, и пряди золотых и всяческих волос, и голос их подобно плачу скрипки. Те девушки, о те создания неземные, они лишь стали для него обедом, ужином лишь стали. И это омрачало Джованни, хоть он и с большим изяществом убивал людей, он даже залазил на крест старой церкви, и подобно соколу высматривал жертв себе на вечер. Он видел глазами орла и слышал ушами волка. Он сидел на самой высокой точке Бостона, и после появлялся из неоткуда, настигая жертву врасплох. Он чуял страх в глазах людей, он чуял смерти приближенье, но все же, оставался пуст. Ему наскучили обычные поиски жертв, словно голодный волк. Достигнув этих наслаждений входя в нирвану после выпитых красавиц, ему чего-то не хватало, он жаждал мести, что его сгубила, и он тогда искал военных, он англичан искал. Он убивал их в ужасе таком, что даже Владислав порою останавливал его. Но тот не видел Владислава, тогда прибегнуть к темным силам Владиславу приходилось, и засыпал Джованни под его гипнозом. И очутившись тот в своем гробу, не помнил, что творил он прошлой ночью.    

      
                IV
Прошли годы после того как Лайла потеряла Джованни. Ее сердце более менее остыло, вот только библиотека мужа, долго пустовала. Лайла решила снова открыть ее и распродать книги, на Софи же она оставила таверну. Лайла стала крепче и смелее, она не боялась того что в таверну приходят британцы. Поначалу Самуэль пустил слух, что кухня в таверне испортилась, затем устраивали бунты, и просто не пускали англичан. Это все не нравилось офицерам и на Лайлу посыпались угрозы. Тогда она устроила так, будто бы таверна вовсе закрыта, на самом деле же, был черный вход, о котором знали лишь американцы. Это все надоело капитану Бемолю, и он прислал лоялистов, под видом горожан захаживать туда. Солдаты подслушивали американцев, они узнали, что «сыны свободы» проводят собрания в библиотеке на втором этаже. Узнав об этом, капитан пришел в ярость, ведь то что библиотека, которая уже должна была быть закрыта уже как два года, из за налогов проводят заговоры против Англии. Однажды, конвой из пяти человек ворвался в библиотеку и застал Лайлу за формулярами.
-Миссис Арпеджио, вы задолжали короне налог за два года. Вы преступно скрывали то, что вы работаете здесь и продаете книги, в качестве штрафа, библиотека, и ее имущество переходят к короне, - сказал сержант.
 -Нет! Вы не смеете, уходите немедленно,- закричала Лайла.
-Теперь это собственность короны, эти книги теперь не ваши, -повторил сержант,- гренадеры, уберите здесь.
Гренадеры достали свои тяжелые двуручные мечи и начали рубить книги и полки. Они топтали их на полу грязными сапогами и напивали гимн Британии.
-Что вы делаете, мерзавцы! Прекратите! - Набросившись с кулаками Лайла кричала. Сержант оттолкнул ее силой, и она упала.
-Уходите вниз миссис Арпеджио, иначе гренадеры придут и в таверну, а мы ведь знаем, что вы скрывали налоги и на таверну. И Лайла разрываясь в рыдании, поплела ногами к дочери на кухню.
Сержант приказал гренадерам:
-Вынесете все эти книги на улицу, и сожгите их. Пусть все видят, и пусть это будет уроком для всех, кто не платит налоги.    
На площади собиралась толпа, и сумерки сгущались.
Огромной кучей книг виднелось пламя. А люди из домов своих по выходили, и окна открывали те, кто живет неподалеку. А посреди сего стоял сержант и слово молвил:
-Жители Бостона, смотрите, смотрите внимательно. Ведь здесь страницы книг горят, что вы любили так. Вот Сократ, огнем объят, а Данте изрубили мы на части. Коперника учений никто здесь больше не прочтет, Шекспира пьесы и стихи Омар Хайяма, смотрите граждане, как они горят. Ведь это все плоды неподчинений ваших.  И это пламя послужит вам уроком. А если все же не усвоите его, и ваша очередь придет.
И вырвавшись с толпы, вдруг подбежала Лайла.
-Ну что ж вы делаете, ведь это книги, здесь тайны древних лет, здесь моя, память, о покойном муже. Ведь каждая страница его напоминает.
-А вот, граждане, и виновница торжества. Держите ее гренадеры. Пусть смотрит, как сгорает ее память, ее хлеб. Пусть знает! Что Англия пощады не имеет, пусть думает теперь как таверну ей оплатить, иль будет как бродяги эти, что подаянья просят, англичан моля.
А Лайла в криках разрывалась, и оскорбляла его бранными словами, и слезы так лились, как будто дождь спустился темной тучей.
И подойдя сержант по ближе, с призреньем глянул на нее, ударив по щеке ладонью.
-Смотрите люди, до чего дошли вы. Ведь территория Америки принадлежит короне, а вы простым законам не хотите подчиняться, бунтуете, и налоги не хотите оплатить. Теперь вы тонете в грязи как крысы. Теперь узрите, как ваша всеми любимая миссис Арпеджио страдает.
Ночь звездная над городом воцарилась, и смотрит с верху на толпу вампир Джованни. И очи красные его, зла полны, он жаждет отмщенья.   И он хотел тогда предстать перед толпою, чтобы накрыть их одеялом ужаса, чтобы покончить с этим мерзким представленьем. Но снова остановил его Владислав.
-Постой, постой мой друг, не выдавай себя, их слишком много, чтоб крылья ночи над головами их пролетели. Здесь полгорода собралось, а ты извелся весь. Подожди немного, выгадай момент, для холодной мести. Вампиры мудрые создания, веками собирав слова, они поступки делают вернее, и пусть столетия пройдут, ведь лучшие мгновенья в жизни- это ошибки.
-Но там, же Лайла, там моя жена учитель, там книги. Я за слезу ее одну, весь город в крови утоплю.
-Постой мой друг, постой, решений глупых много, а мудрый лишь один. Твоя жена крепка она все стерпит, а ты погибнешь, и в этот раз на веки. А дел у нас еще как множество осталось.
-Ах, прости меня, ласточка моя, вот уже во второй раз, я не могу тебе помочь. Ты прав учитель, я отомщу, я отомщу всей Англии за это.
И сердце в злости разрывалось у Джованни, он грезил, он мечтал о мести. И как погас на площади огонь, толпа та стала расходиться, под нос проклятья «красным» бормоча. Джованни все сидел на крыше старой церкви, и наблюдал, куда пойдут солдаты, что книги выносили. И   первой ночью, двое рядовых, двое братьев, были казнены вампиром. И обнаженными, ногами в верх, привязаны к столбу и крысам на съеденья брошены они. Еще один, повешен на балконе дома своего, как тот мерзавец, Франческо Пацци, что Флоренцию предал. Четвертый вовсе растворился в объятьях ночи, и тело его пропало без следа. А вот сержант. Придя домой с трактира весь хмельной, какой же ужас тогда его настиг, увидев, что лежит жена его и умирает и кровь повсюду. И надпись на стене: «Momento mori». И с криком, с поплями он подбежал  к жене. Увидев руки ее движенья. И из последних слов она ему сказала:
-Берегись любимый, за тобой пришли из ада.
Подул ночной сквозняк, погасли свечи в доме, и дверь захлопнулась из внутри. И после шепот нарушил тишину:
-Ну что сержант, доволен ты своими подлыми грехами?
И пламя на свечи вновь возродилась, из темноты возник Джованни образ.
-Узри же смертный, как горит очаг твой, который создал ты.         
-Почему гореть он должен?
Ведь ты сжигал дома других, сегодня же на площади горели книги. 
«Суть и случайность, связь их и дела,
Все,- слитое столь дивно для создания,         
Что горечь моя как туман тускла. »
Ты помнишь, в ужас приходил народ, когда ударил ты ладонью Лайлу? Теперь сгори и ты в огне печальном. Почуй ты злую месть.
-Но кто же ты, скажи. Зачем ко мне явился в дом?
-Я призрак, я ночь, я мести пробужденье, я твоя смерть, и я явился за тобою.
И в ужасе поник сержант, и речь его на веки прекратилась. И стены после пламенем объяты были   и поглотили дом, и с ним сержанта. И вышел со зловещею улыбкою Джованни, оглядываясь на дым. И пепелище жизни, и стен сгоревших будут для него упокоеньем. Хоть месть его, и жажда крови, была утолена.  Он вспомнил о жене своей. И впервые за историю вампиров, вампир слезинку проронил. О, как она несчастна, как забыть я мог о ней. Я так был поглощен во мрак, ночь съела душу человека. Как больно мне. Но что за боль у Лайлы на душе? Бродив по Бостону и с этими мыслями учуял грусть и Владислав, он прочел его сумные думы, он предупредил его.
-Не смей, не думай к ней ты приближаться, ты дьявол, а она самой жизни воплощенье. Ты вечен, а она умрет, как ни крути. И все твои друзья, и те, кого любил. Их прах развеет ветер, их заберет земля.
-О мой учитель, скажи тогда, если обратить ее как ты меня тогда?
-Ты обречешь ее на мрак, мой друг. Она светла, еще и свет тот дочь твоя Софи, прелестная девчонка ей душу освещает. 
-Но как мне быть? Она страдает, и хоть Софи моя с ней рядом. Но ты же видел сам на пощади как слезы ее падали в огонь и пламя охватило книги.
-Мой друг, Джованни, ты так и не понял суть вампира. Пусть вечен ты, и пусть тебе даны все закрома знаний, пусть волен ты в блаженстве утопать, цена тому страданье. Неужто хочешь ты, чтоб Лайла опрокинула последних капель жизни на пол? Ведь кровь одна, лишь будет пищей ей, и солнца свет наизлейшим будет врагом ее.
-Зачем тогда меня ты обратил?
-Ты предпочел бы смерть? Ты умирал, иль ты забыл, какой я выбор дал тебе? Ты стал свободен, но и цена тому настанет одиночество в тени.
-Но как мне жить теперь с этими мыслями, с мыслями о ней. Ведь та любовь, что так пылала в сердце, по-прежнему пылает, хоть факел этот гаснет час за часом. Тебя я понял Владислав, нам не судьба с нею повстречаться, и я продолжу жизнь под маской ночи. Ну а она, светла как солнце, и ее свет меня погубит.
-О да, Джованни. И как бы не хотел вампир, взглянуть еще разок на тот рассвет ванильный, и как он не любил его, и за последние четыре века, он так грустил о нем, но знал, что он губителен для него. Так и любовь твоя мой друг, увы, губительна для вас. Звезда очей ее погаснет а ты, а ты в отчаяние себя, терзая не в силах будет существовать. Поверь мне, старому вампиру. Я наблюдал, как мои дети от старости сгибали спины, и кряхтели, а я бродил в ночи тридцатилетним волком. И сколько после я влюбиться не пытался, все тщетно, все плачевно. Не каждый выдержит давленье века. Когда средь бела дня цветы распустят лепестки, и теплою рукой какой-то леди будет сорван не один бутон, когда гуляют дети днем, вампир в гробу дубовом спит, ночи дожидаясь. Такой ли участи хотел ты для любимой? Живи мой друг, и будь таким, какой ты есть сейчас.   
            
 
                V

-Проснись мой друг, ведь ночь уже настала, – сказал с улыбкой Владислав. – У меня подарок для тебя. Вот только он преградою обгорожен, но нам с тобою это только лишь в потеху. Сегодня ночью Пол Ревир спешит в Конкорд и Лексингтон, дабы предупредить о наступленье англичан, о том, что Самуэля Адамса и Джона Хэнкока разыскивают, чтобы арестовать, а может и казнить. А в лагере британцев самое веселье, они готовятся, спешат и даже и не помышляют о том, что мы туда нагрянем. 
-Нагрянем, Владислав, зачем?
-Капитан Бемоль. Он там, в своем шатре и у тебя есть шанс отомстить за все. Ведь это он отдал приказ о захвате библиотеки, и вот еще что, именно этот капитан допрашивал твоего сына, когда истерзан был Том плетью.
-Откуда ты все это знаешь Владислав?
-Я наблюдал за вами долго, с тех времен как ты женился. Про сына знаю по наслышке.  Одна жертва мне сказала умирая, о Бемоле. Этой жертвой был палач терзавший плетью плоть сына твоего. И он сказал, что именно капитан Бемоль приказ ему тот дал. Уж если ты смотрел на жертв с верхов, так я проникся до уголков, и мысли каждого читаю. Но это к сожаленью дано не всем, ведь я вампир довольно старый, и самый старый из всех в мире. По крайней мере, старше не встречал вампиров я.
-Тогда чего мы ждем учитель мой. Должны пробраться в лагерь мы, и оборвать нить жизни этого Бемоля.
Весенний шелест листьев, ауканье совы, так тихо. На крышах года спустилась ночь. И люди спят давно в своих кроватях, лишь часовые лагеря не дремлют.
Каменные стены Форта Хилла строго охраняют то, что за ними таится, а именно капитан Бемоль. Он нервно бродит весь в раздумьях. Как будто чувствует чего-то. Весьма хитер он и умен, но, то, что гостем его станет тот, кто больше всех его ненавидел, капитан совсем не предполагал. В недоуменье     глянул он с шатра увидев мертвых часовых. Хотев бы он во всю глотку заорать, но крик его прервался укусом острых клыков в шею.  Но не убил его Джованни.  К таким особам он питал наибольшую страсть, он любил смотреть в окна глаз, как меркнет жизнь персоны важной для Джованни. От укуса сознанье потерял Бемоль. Очнувшись, увидел он, что он стоит в колодках, а возле него две особы в шляпах. Джованни молвил:
-Ну вот, в такой примерно позе ты сына видел моего. Ведь ты приказ отдал тогда изрезать плетью молодую спину Тома.
-О чем вы говорите, и кто вы, как сюда попали?
-О, что вы капитан, неужто ветру есть преграда, коль в доме дыр полно, неужто в сапог дырявый не засыпается песок, неужто воды не пройдут сквозь земли, что стоят на их пути, неужто запах смерти не чувствуется сквозь платок, что часто так лица наши прикрывает. Но не слишком ли много слов, для того, кто должен умереть? Ты помнишь Томаса Арпеджио, его в колодки бросил ты в Лексингтоне, и плетью бил, а после вынудил работать на себя, расправой угрожая.
-Ах, помню, этот трус,- с усмешкой говорил Бемоль. – Тот, что сбежал, и что мне до него, вы знаете скольких таких я видел, а скольких я казнил. И с чего же это должен умереть я?
-Мой сын погиб тогда, и это дело рук твоих и ты ответишь.
-Так это сын твой, погоди, ведь ты Джованни, ты же должен мертв быть, как два года уж.
-Я мертв, но я вернулся за тобой.
И острым, как лезвие ногтем, он перерезал горло капитану. И кровь текла на землю   тонкой струйкой, и Владислав подал бокал Джованни, и тот подставил под струю.
-Вот мое вино, за упокой я выпью твой Бемоль. Пусть теперь раздирают тебя черти.
Погасла жизнь и этой жертвы. Но это вовсе не конец, скорей начало. Ведь в ночь, когда Джованни пил, последних капель крови капитана, тогда в ту ночь топотом копыт тряслась земля. И треск камина все стихал в доме Самуэля. И два коня, два всадника, умчались в ночь. Адамс и Хэнкок бежали из Лексингтона. И хоть колонисты были вовремя предупреждены о наступленье англичан, не так готовы были колонисты, чтобы встретить их, ведь англичане численностью превосходили.
На рассвете 19 апреля 1775 года колонисты и британцы сражались в Лексингтоне. Американци понесли потери, пришлось им отступать. Тогда отряд британцев послан был для изъятия из тайника оружия в Конкорде. Британци там перерывали все, дома, сараи, даже огороды. Но ничего кроме засады не нашли. Простеленные головы, колени груди, изорванный мундир британцев был цветом красным, не от официальных английских оттенков, а от крови, и пришлось им отступать. И утро тихое такое, лишь промежутки выстрелов слышны, что раненых солдат со сторон обеих добивали. И смерть повсюду. И песней соловья сменилось карканье ворон на поле Лексингтона.  Тихо, через лес крались ополченцы, на северном мосту, Конкорда, собралось не мало патриотов, насчитывалось сотен пять. Они сражались храбро, насмерть за свободу. И в тот день, немало пало, но ведь могло бы пасть и больше, и все же бой тот колонисты победили. Три роты королевской армии отдали свои жизни, и хоть и превосходили численностью англичане, вынуждены они были отступить. И песнь пошла тогда среди народа, и пел ее и стар и млад:
«Запомните дети, слышал весь мир, как в полночь глухую, скакал Пол Ревир»
Он предупреждением своим спас множество колонистов. И дал надежду, веру дал он в силы, тем людям, что за свободу бились. И эта битва стала лишь началом.
Главнокомандующий Уильям Прескотт вел людей на верный бой. Повстанци заняли место на полуострове Чарльзтауна на холмах Банкер – Хилла. Ночь 16 июня 1775, была, казалось, самой напряженной, самой долгой.  Люди рыли окопы, рубали деревья, таскали бревна и укрепляли бункера. Носили оружия и припасы. Все голодные и уставшие. У всех у всех путались мысли, всех дома ждали семьи. Все надеялись домой вернуться. К женам, к детям. Но понимали в ночь ту, что они обречены. Они знали, что их меньше, но все равно они не сдавались. Ведь знали, что там, в Бостоне их дети сидят там дома, под гнетом англичан, и в любую минуту,   могут ворваться в дом и вытолкать их в спину. Храбрые мужи боролись за свободу да покой в доме, за хлеб на столе и тепло в печи.
К утру, изнемогающие колонисты ждали бой. Утром, к берегам Банкер – Хилла подошли корабли с британцами. Их численность во многом превосходила колонистов. И стуки барабанов, и марш, и гимн Британии был слышен ополченцам. А те сидели в бункерах своих, и ждали, и кто-то им читал тогда молитвы.
И Патнэм речь произносил, и души колонистов сил, набравшись, готовы были в бой идти тогда. Израель Патнэм дал последний им указ. 
- «Не стрелять, пока не увидите белки их глаз.» 
Он очень четко был уверен в своем деле, и хоть его сигара нервно с угла в угол рта металась, он крепок духом был, и крепость ту он людям своим верным отдавал. И солнце было уже высоко, когда к подножью Банкер - Хилла двинулись британцы, и пушки направляли на холмы.  И залпы пушек летели прямо в баррикады.  Американцы довольно были далеко, и ждали лишь того момента когда к ним «красные» уже придут. И рвали землю тяжелые снаряды, и звон в ушах повстанцев только раззадорил, и пусть нашлись и те, кто пал тогда так и не нацелив свой мушкет на подлых англичан. Тогда британский генерал скомандовал идти в атаку. И рота двинулась вперед, надев на лица черные повязки, ведь пыль и дым повсюду, и даже видно было мало что. Как только подошли они к границе фронта. Они получили такой шквал огня,   что сами не успевали стрелять, и им пришлось бежать, вот, только, бежать не всем там удавалось.  Вдогонку пули они получали, и ядра пушек на пути встречались им, и рота англичан, была повержена. Но впереди ведь, целая армия таких же красно мундирных англичан. Но колонисты хоть вздохнуть успели. И с флагом вышел Пол Ревир, на флаге была надпись: «Присоединяйся или умри» это стало лозунгом «сынов свободы». Он вставил флаг и сам стал у ружья. Английский генерал, от ярости взрываясь, послал второй отряд. Вторая волна была сильнее первой. Ведь гибнули на этот раз обе стороны людей. Так молоды они, и так глупы еще. Идут на гибель во имя короля, и жизни не видав. Какой тогда есть смысл жизни, коль рано так спешат они ее оборвать. Но разве выбор был у них? Война пощады не знает, ей все равно кто ты, и кем был. Ты для нее лишь тень лишь место в роте, место в яме. И ополченцы позабыли уж о том, что ночью они работали не покладая рук. Когда и смерть, и жизнь и ничего другого быть не может, и битва эта длилась долго. Уж близок час к закату был.  И порохом пропахший воздух нагонял беду. Уставшие солдаты бились изо всех сил. И падали на землю и винтовки, сабли, люди, принимав судьбу свою с честью в глазах. И пусть британский флот давил их штурмом, и пусть от залпов пушек болела голова, но все же, по коленкам англичан дрожь проходила, ведь участь ждет их та же что и предшествующую роту.
И линия заката растворилась в объятиях вечерних, но духом падать никто не собирался. И все ж, отбили колонисты второй отряд британцев. Но радоваться было, ни к чему. Ведь и   у Америки потери не малы.
Земля дышала кровью, и впитывать ее не успевала, и топот лошадей, топтал траву уже давно испаханную ядрами. Физиономия генерала была зловеще не приятна, ведь потерять людей в такой бессмысленной и глупой стычке для него, никто не пожелает. И тот от ярости достал клинок и с криком «В бой», созвал третий отряд еще больше солдат, отчаянно пошли на колонистов. Вел отряд британцев сам майор Питкерн.
Луна над островом повисла, и мало того, что ночь темна, так эти взрывы, и эти стоны, и запах пороха и крови, шатали строй солдат, как молодое дерево при урагане.
Учуяв этот страх и боль, и кровь, средь ночи появились два вампира. Вот тут- то пир они устроят, воистину божественный. Один за одним, на землю падали британцы, и даже не успевали замечать, как кто-то сзади подкрадался, и с острыми клыками в плоть живую им впивался. С другими же, кто званием по выше, судьба обошлась более беспощадно. И имя той судьбы стал Владислав. Он кровь эту не пил, он просто разрывал на части офицеров, ведь сила двадцати людей, в руках вампира.               
-О как изящна и благородна, смерть у них,- подумал Джованни. -Вот если бы мне было суждено там слечь, я б смерть свою такой бы предпочел. Но лучше уж от рук вампира, чем от рук врага. Но вампир и есть тот враг, но враг он человечества всего, не американцев и не англичан.
И вдруг пал взор Джованни на майора.
Тот всадником скакал, держа правой рукой свою саблю, а в левой пистолет. Рубил он головы американцам, одним ударом не слизав с коня. Заметив даже то, что кто-то целиться в него мушкетом, направил Питкерн свой пистоль, и снайпер пулю получил.
Глаза Джованни покраснели, он вожделел убить майора. Майор вел сюда свой полк, и он преследовал Адасма и Хэнкока он приказывал обыскать Конкорд на наличие боеприпасов, любой ценой.
И тут Джованни шаг замедлил, он обходил и колонистов и британцев, Джованни пулю получал не раз в бою. Но ему все это нипочем, он продолжал идти, и Владислав увидев это улыбнулся.
-О, как, его одолевает желание,   и жажда крови. Ты достиг пика ненависти друг мой.
Джованни встретился с врагом, но тот на удивленье даже не заметил его. Тогда Джованни воспаривши перед ним, лицом к лицу представши. Рука его сжимала шею майора Питкерна, и они вместе над холмами воспарили в небе, тогда Джованни вдруг ему сказал:
-Смотри, смотри сюда. Ну, каково тебе, как гибнут люди. Смотри, зачем пришел ты, и что ты получил. И ты со шпагой вел людей, ну а сейчас, в руках смерти!
-Ты ничего не понимаешь. Они сами виноваты. Если бы не эти ополченцы, если бы они не совали нос, не в свои дела, в дела политики, тут никого бы не было, и земля бы здесь была цела. И что, что они боролись за свободу. Вы все равно никогда не будете свободны. Какие бы ни были законы, им все не по душе. Они все равно бы возмущались. Ты не понимаешь, война эта, никогда не кончиться, и свободы не было, и нет. Мы все кому-то принадлежим, подчиняемся, и служим, - такую речь оправдывал майор.
-Но все ж ты здесь, и ты стрелял и убивал, и ты приказы отдавал такие, что даже демоны в аду ужаснулись бы узная.  И ты отправишься прямо к ним.
И тогда Джованни пронзил его клыками, и глотнул немного крови, и тут же сплюнул.
-И кровь твоя горька на вкус, ты весь пропитан гнилью тленной.
Кровь текла струей из шеи, они парили, и Джованни проносил его над полем, поливая кровью его людей.
-Пусть твои люди умоются кровью собственного командира.
И присмерти Джон Питкерн говорил:
-Ты так и не понял ничего. Я действовал лишь по приказу генерала. А я хотел лишь мира, хотел переговоров. Но Пол Ревир, испортил все. Я не хотел войны, но выбор не велик вы дали нам. Теперь уж ты взгляни, чего добились они, и еще множество умрет лишь по их вине. Джованни….
И тут Джованни ужаснулся, что тот узнал его.
-Ты думал, я тебя не знаю? Два года я закрывал глаза на твои налоги. Ведь твои книги были самые ценные в Бостоне, я даже в тайне мечтал их заполучить. Ты думаешь, что я догадался кто так чудовищно казнил моих солдат, и того капитана который приказал сжечь библиотеку, который издевался над твоим сыном. Все это стало частью вашего конфликта с нами. Теперь узри чудовище, что ты натворил. Не напугать тебя меня, своим видом мрачным, предстал здесь после смерти, и что? Я майор Питкер, вот кого бояться нужно.
 И с этими словами веки он закрыл.
В глазах Джованни промелькнуло сожаленье, и разомкнул он руки, и бросил наземь безжизненное тело майора, увидев, как колонисты терпят пораженье. И пусть дали отпор они британцам, уж третий шквал, отстоять они не смогли. У ополченцев покончились боеприпасы. И им пришлось отступить. Британцы выдернули флаг, что Пол Ревир тогда в тот вечер вставил, и поместили на то место флаг Британии. Земля дышала кровью, и смрад как дым парил над землею. Тишина вокруг уже была такая, что слышны были стоны раненых солдат. Сказал тогда Владислав Джованни:
-Идем мой друг. Мы битву проиграли, здесь даже темным силам, было не подвластно отбить удар. Идем, рассвет ведь скоро.               


               






 

V

-Проснись мой друг, ведь ночь уже настала, – сказал с улыбкой Владислав. – У меня подарок для тебя. Вот только он преградою обгорожен, но нам с тобою это только лишь в потеху. Сегодня ночью Пол Ревир спешит в Конкорд и Лексингтон, дабы предупредить о наступленье англичан, о том, что Самуэля Адамса и Джона Хэнкока разыскивают, чтобы арестовать, а может и казнить. А в лагере британцев самое веселье, они готовятся, спешат и даже и не помышляют о том, что мы туда нагрянем. 
-Нагрянем, Владислав, зачем?
-Капитан Бемоль. Он там, в своем шатре и у тебя есть шанс отомстить за все. Ведь это он отдал приказ о захвате библиотеки, и вот еще что, именно этот капитан допрашивал твоего сына, когда истерзан был Том плетью.
-Откуда ты все это знаешь Владислав?
-Я наблюдал за вами долго, с тех времен как ты женился. Про сына знаю по наслышке.  Одна жертва мне сказала умирая, о Бемоле. Этой жертвой был палач терзавший плетью плоть сына твоего. И он сказал, что именно капитан Бемоль приказ ему тот дал. Уж если ты смотрел на жертв с верхов, так я проникся до уголков, и мысли каждого читаю. Но это к сожаленью дано не всем, ведь я вампир довольно старый, и самый старый из всех в мире. По крайней мере, старше не встречал вампиров я.
-Тогда чего мы ждем учитель мой. Должны пробраться в лагерь мы, и оборвать нить жизни этого Бемоля.
Весенний шелест листьев, ауканье совы, так тихо. На крышах года спустилась ночь. И люди спят давно в своих кроватях, лишь часовые лагеря не дремлют.
Каменные стены Форта Хилла строго охраняют то, что за ними таится, а именно капитан Бемоль. Он нервно бродит весь в раздумьях. Как будто чувствует чего-то. Весьма хитер он и умен, но, то, что гостем его станет тот, кто больше всех его ненавидел, капитан совсем не предполагал. В недоуменье     глянул он с шатра увидев мертвых часовых. Хотев бы он во всю глотку заорать, но крик его прервался укусом острых клыков в шею.  Но не убил его Джованни.  К таким особам он питал наибольшую страсть, он любил смотреть в окна глаз, как меркнет жизнь персоны важной для Джованни. От укуса сознанье потерял Бемоль. Очнувшись, увидел он, что он стоит в колодках, а возле него две особы в шляпах. Джованни молвил:
-Ну вот, в такой примерно позе ты сына видел моего. Ведь ты приказ отдал тогда изрезать плетью молодую спину Тома.
-О чем вы говорите, и кто вы, как сюда попали?
-О, что вы капитан, неужто ветру есть преграда, коль в доме дыр полно, неужто в сапог дырявый не засыпается песок, неужто воды не пройдут сквозь земли, что стоят на их пути, неужто запах смерти не чувствуется сквозь платок, что часто так лица наши прикрывает. Но не слишком ли много слов, для того, кто должен умереть? Ты помнишь Томаса Арпеджио, его в колодки бросил ты в Лексингтоне, и плетью бил, а после вынудил работать на себя, расправой угрожая.
-Ах, помню, этот трус,- с усмешкой говорил Бемоль. – Тот, что сбежал, и что мне до него, вы знаете скольких таких я видел, а скольких я казнил. И с чего же это должен умереть я?
-Мой сын погиб тогда, и это дело рук твоих и ты ответишь.
-Так это сын твой, погоди, ведь ты Джованни, ты же должен мертв быть, как два года уж.
-Я мертв, но я вернулся за тобой.
И острым, как лезвие ногтем, он перерезал горло капитану. И кровь текла на землю   тонкой струйкой, и Владислав подал бокал Джованни, и тот подставил под струю.
-Вот мое вино, за упокой я выпью твой Бемоль. Пусть теперь раздирают тебя черти.
Погасла жизнь и этой жертвы. Но это вовсе не конец, скорей начало. Ведь в ночь, когда Джованни пил, последних капель крови капитана, тогда в ту ночь топотом копыт тряслась земля. И треск камина все стихал в доме Самуэля. И два коня, два всадника, умчались в ночь. Адамс и Хэнкок бежали из Лексингтона. И хоть колонисты были вовремя предупреждены о наступленье англичан, не так готовы были колонисты, чтобы встретить их, ведь англичане численностью превосходили.
На рассвете 19 апреля 1775 года колонисты и британцы сражались в Лексингтоне. Американци понесли потери, пришлось им отступать. Тогда отряд британцев послан был для изъятия из тайника оружия в Конкорде. Британци там перерывали все, дома, сараи, даже огороды. Но ничего кроме засады не нашли. Простеленные головы, колени груди, изорванный мундир британцев был цветом красным, не от официальных английских оттенков, а от крови, и пришлось им отступать. И утро тихое такое, лишь промежутки выстрелов слышны, что раненых солдат со сторон обеих добивали. И смерть повсюду. И песней соловья сменилось карканье ворон на поле Лексингтона.  Тихо, через лес крались ополченцы, на северном мосту, Конкорда, собралось не мало патриотов, насчитывалось сотен пять. Они сражались храбро, насмерть за свободу. И в тот день, немало пало, но ведь могло бы пасть и больше, и все же бой тот колонисты победили. Три роты королевской армии отдали свои жизни, и хоть и превосходили численностью англичане, вынуждены они были отступить. И песнь пошла тогда среди народа, и пел ее и стар и млад:
«Запомните дети, слышал весь мир, как в полночь глухую, скакал Пол Ревир»
Он предупреждением своим спас множество колонистов. И дал надежду, веру дал он в силы, тем людям, что за свободу бились. И эта битва стала лишь началом.
Главнокомандующий Уильям Прескотт вел людей на верный бой. Повстанци заняли место на полуострове Чарльзтауна на холмах Банкер – Хилла. Ночь 16 июня 1775, была, казалось, самой напряженной, самой долгой.  Люди рыли окопы, рубали деревья, таскали бревна и укрепляли бункера. Носили оружия и припасы. Все голодные и уставшие. У всех у всех путались мысли, всех дома ждали семьи. Все надеялись домой вернуться. К женам, к детям. Но понимали в ночь ту, что они обречены. Они знали, что их меньше, но все равно они не сдавались. Ведь знали, что там, в Бостоне их дети сидят там дома, под гнетом англичан, и в любую минуту,   могут ворваться в дом и вытолкать их в спину. Храбрые мужи боролись за свободу да покой в доме, за хлеб на столе и тепло в печи.
К утру, изнемогающие колонисты ждали бой. Утром, к берегам Банкер – Хилла подошли корабли с британцами. Их численность во многом превосходила колонистов. И стуки барабанов, и марш, и гимн Британии был слышен ополченцам. А те сидели в бункерах своих, и ждали, и кто-то им читал тогда молитвы.
И Патнэм речь произносил, и души колонистов сил, набравшись, готовы были в бой идти тогда. Израель Патнэм дал последний им указ. 
- «Не стрелять, пока не увидите белки их глаз.» 
Он очень четко был уверен в своем деле, и хоть его сигара нервно с угла в угол рта металась, он крепок духом был, и крепость ту он людям своим верным отдавал. И солнце было уже высоко, когда к подножью Банкер - Хилла двинулись британцы, и пушки направляли на холмы.  И залпы пушек летели прямо в баррикады.  Американцы довольно были далеко, и ждали лишь того момента когда к ним «красные» уже придут. И рвали землю тяжелые снаряды, и звон в ушах повстанцев только раззадорил, и пусть нашлись и те, кто пал тогда так и не нацелив свой мушкет на подлых англичан. Тогда британский генерал скомандовал идти в атаку. И рота двинулась вперед, надев на лица черные повязки, ведь пыль и дым повсюду, и даже видно было мало что. Как только подошли они к границе фронта. Они получили такой шквал огня,   что сами не успевали стрелять, и им пришлось бежать, вот, только, бежать не всем там удавалось.  Вдогонку пули они получали, и ядра пушек на пути встречались им, и рота англичан, была повержена. Но впереди ведь, целая армия таких же красно мундирных англичан. Но колонисты хоть вздохнуть успели. И с флагом вышел Пол Ревир, на флаге была надпись: «Присоединяйся или умри» это стало лозунгом «сынов свободы». Он вставил флаг и сам стал у ружья. Английский генерал, от ярости взрываясь, послал второй отряд. Вторая волна была сильнее первой. Ведь гибнули на этот раз обе стороны людей. Так молоды они, и так глупы еще. Идут на гибель во имя короля, и жизни не видав. Какой тогда есть смысл жизни, коль рано так спешат они ее оборвать. Но разве выбор был у них? Война пощады не знает, ей все равно кто ты, и кем был. Ты для нее лишь тень лишь место в роте, место в яме. И ополченцы позабыли уж о том, что ночью они работали не покладая рук. Когда и смерть, и жизнь и ничего другого быть не может, и битва эта длилась долго. Уж близок час к закату был.  И порохом пропахший воздух нагонял беду. Уставшие солдаты бились изо всех сил. И падали на землю и винтовки, сабли, люди, принимав судьбу свою с честью в глазах. И пусть британский флот давил их штурмом, и пусть от залпов пушек болела голова, но все же, по коленкам англичан дрожь проходила, ведь участь ждет их та же что и предшествующую роту.
И линия заката растворилась в объятиях вечерних, но духом падать никто не собирался. И все ж, отбили колонисты второй отряд британцев. Но радоваться было, ни к чему. Ведь и   у Америки потери не малы.
Земля дышала кровью, и впитывать ее не успевала, и топот лошадей, топтал траву уже давно испаханную ядрами. Физиономия генерала была зловеще не приятна, ведь потерять людей в такой бессмысленной и глупой стычке для него, никто не пожелает. И тот от ярости достал клинок и с криком «В бой», созвал третий отряд еще больше солдат, отчаянно пошли на колонистов. Вел отряд британцев сам майор Питкерн.
Луна над островом повисла, и мало того, что ночь темна, так эти взрывы, и эти стоны, и запах пороха и крови, шатали строй солдат, как молодое дерево при урагане.
Учуяв этот страх и боль, и кровь, средь ночи появились два вампира. Вот тут- то пир они устроят, воистину божественный. Один за одним, на землю падали британцы, и даже не успевали замечать, как кто-то сзади подкрадался, и с острыми клыками в плоть живую им впивался. С другими же, кто званием по выше, судьба обошлась более беспощадно. И имя той судьбы стал Владислав. Он кровь эту не пил, он просто разрывал на части офицеров, ведь сила двадцати людей, в руках вампира.               
-О как изящна и благородна, смерть у них,- подумал Джованни. -Вот если бы мне было суждено там слечь, я б смерть свою такой бы предпочел. Но лучше уж от рук вампира, чем от рук врага. Но вампир и есть тот враг, но враг он человечества всего, не американцев и не англичан.
И вдруг пал взор Джованни на майора.
Тот всадником скакал, держа правой рукой свою саблю, а в левой пистолет. Рубил он головы американцам, одним ударом не слизав с коня. Заметив даже то, что кто-то целиться в него мушкетом, направил Питкерн свой пистоль, и снайпер пулю получил.
Глаза Джованни покраснели, он вожделел убить майора. Майор вел сюда свой полк, и он преследовал Адасма и Хэнкока он приказывал обыскать Конкорд на наличие боеприпасов, любой ценой.
И тут Джованни шаг замедлил, он обходил и колонистов и британцев, Джованни пулю получал не раз в бою. Но ему все это нипочем, он продолжал идти, и Владислав увидев это улыбнулся.
-О, как, его одолевает желание,   и жажда крови. Ты достиг пика ненависти друг мой.
Джованни встретился с врагом, но тот на удивленье даже не заметил его. Тогда Джованни воспаривши перед ним, лицом к лицу представши. Рука его сжимала шею майора Питкерна, и они вместе над холмами воспарили в небе, тогда Джованни вдруг ему сказал:
-Смотри, смотри сюда. Ну, каково тебе, как гибнут люди. Смотри, зачем пришел ты, и что ты получил. И ты со шпагой вел людей, ну а сейчас, в руках смерти!
-Ты ничего не понимаешь. Они сами виноваты. Если бы не эти ополченцы, если бы они не совали нос, не в свои дела, в дела политики, тут никого бы не было, и земля бы здесь была цела. И что, что они боролись за свободу. Вы все равно никогда не будете свободны. Какие бы ни были законы, им все не по душе. Они все равно бы возмущались. Ты не понимаешь, война эта, никогда не кончиться, и свободы не было, и нет. Мы все кому-то принадлежим, подчиняемся, и служим, - такую речь оправдывал майор.
-Но все ж ты здесь, и ты стрелял и убивал, и ты приказы отдавал такие, что даже демоны в аду ужаснулись бы узная.  И ты отправишься прямо к ним.
И тогда Джованни пронзил его клыками, и глотнул немного крови, и тут же сплюнул.
-И кровь твоя горька на вкус, ты весь пропитан гнилью тленной.
Кровь текла струей из шеи, они парили, и Джованни проносил его над полем, поливая кровью его людей.
-Пусть твои люди умоются кровью собственного командира.
И присмерти Джон Питкерн говорил:
-Ты так и не понял ничего. Я действовал лишь по приказу генерала. А я хотел лишь мира, хотел переговоров. Но Пол Ревир, испортил все. Я не хотел войны, но выбор не велик вы дали нам. Теперь уж ты взгляни, чего добились они, и еще множество умрет лишь по их вине. Джованни….



















И тут Джованни ужаснулся, что тот узнал его.
-Ты думал, я тебя не знаю? Два года я закрывал глаза на твои налоги. Ведь твои книги были самые ценные в Бостоне, я даже в тайне мечтал их заполучить. Ты думаешь, что я догадался кто так чудовищно казнил моих солдат, и того капитана который приказал сжечь библиотеку, который издевался над твоим сыном. Все это стало частью вашего конфликта с нами. Теперь узри чудовище, что ты натворил. Не напугать тебя меня, своим видом мрачным, предстал здесь после смерти, и что? Я майор Питкер, вот кого бояться нужно.
 И с этими словами веки он закрыл.
В глазах Джованни промелькнуло сожаленье, и разомкнул он руки, и бросил наземь безжизненное тело майора, увидев, как колонисты терпят пораженье. И пусть дали отпор они британцам, уж третий шквал, отстоять они не смогли. У ополченцев покончились боеприпасы. И им пришлось отступить. Британцы выдернули флаг, что Пол Ревир тогда в тот вечер вставил, и поместили на то место флаг Британии. Земля дышала кровью, и смрад как дым парил над землею.
Тишина вокруг уже была такая, что слышны были стоны раненых солдат. Сказал тогда Владислав Джованни:
-Идем мой друг. Мы битву проиграли, здесь даже темным силам, было не подвластно отбить удар. Идем, рассвет ведь скоро.               
               














                VII
               
                Здесь явный взрыв любовного безумья
                В неистовствах, которого подчас
                Доходят до отчаянных решений.
                "Гамлет, принц датский"

  Луна нависла над домами. И Бостон толи опустел без англичан, толь просто так спокойно стало, что переулки больше не услышат барабанов, и шагов британских. И каждый спит спокойно, не боясь, что кто ни будь, ворвется с тем, что нужно обитель покидать. Таверны стали работать больше. Не боясь, что их закроют.























 




Два товарища, два друга, бродили по этим улицам, и жажда крови замучила бы их, если б не попалась на пути одна царица ночи.  И в подворотне грудь свою оголивши, она поманила их с собой. Джованни чарам поддаваясь, пошел за ней, смотря на вену что на шее бледной. Но Владислав почуял, что что-то с ней не так. Под глазами дамы той, круги темнее ночи, и улыбка ее, не так уж привлекательна теперь, ей не хватает нескольких зубов.  Джованни этого же не заметил. И только Владислав хотел его предупредить, как   тот уже задул свечу жизни, и веки, закрывая, почуял он, что что-то с ним не так. Во рту горит, как будто он взял кочергу, прям из огня камина и прислонил ее к языку. И ноги подкосившись, сокрушили стойку твердую Джованни и пал он обессилев. Вдруг подбежал к нему Владислав:
-О чем ты думал, это же падшей женщины кровь, ты по глазам ее не видел разве, она больна, и сифилис ее съедает?
-И что мне делать Владислав, я умираю?
-Умрешь ты, если срочно не вернемся мы домой, и ты до завтра в гроб не ляжешь. Сейчас глотни немного моей крови, чтоб силы были встать, и вновь идти. Но это ненадолго, ведь кровь вампира постоянно требует обновы.
Джованни в руку взял запястье Владислава, и впился он клыками и пил, покуда не остановил его товарищ.
И после побрели они домой, поместье Владислава было уж не близко, но к счастью мимо проезжал экипаж, и Владислав одной рукой держа Джованни, другой словил карету, и остановил. А у Джованни в нутрии все воротило, и он из угла в угол экипажа то засел, а то метался.
-Терпи мой Друг, терпи, и скоро ты уснешь в своем гробу, в своей постели. Найдешь ты силы там, где многие нашли покой. И пусть предсмертный близок час. Но скоро мы прибудем, и в тишине средь досок будешь вдыхать ты ароматы дуба.
Владислав уложил Джованни в гроб, и он забылся глубоким сном. Закат ушел за грань той силы, что небо в полночь превращает. И снова гроб открыл Джованни. И голод его был таков, что будто годы в заточенье пробыл он, не капли крови в рот, не взяв.
Но то что прошлой ночью приключилось, он вспоминал, и с ужасом задал вопрос он Владиславу:
-О мой учитель, мой спаситель, о мудрейший. Скажи, как мне теперь на этом свете жить, коль я не знаю, где какая кровь, и как ее мне пить.   Ведь ранее я просто убивал солдат, что красные мундиры на себе носили, еще я убивал людей из общества. А этих, падших как?
-Мой друг, ты так не печалься. Не все так плохо, а скорей все только лучше. Твоя кровь с моею обновилась, да и к тому же переборов агонию, ты выработал иммунитет к заразе. Твой опыт стал бесценен. Ведь я когда-то так же ошибался. Но я страдал тогда, и долго ползал среди крыс, ползал по грязным улицам, канавам Лондона. И я питался крысами, но только хуже становилось, ведь сотню лет назад эпидемию они чумы носили. Но подобрал меня могильщик, подумав, что я умираю. Он спрашивал о родственниках меня, чтоб денег больше сбить на похороны мои. Но родственники тогда мои уже как двести лет на кладбище лежат. А после я в беспамятстве уснул   
И сжалившись, могильщик надомною решил в гроб сосновый положить, но перед этим пошарил он в моих карманах, и мой пиджак любимый снял. И пролежавши так, я вновь очнулся, полон сил. Убил гробовщика я, ведь сам ты понимаешь, что голод наш, нам не подвластен, и кстати, пиджак я свой вернул.   
Я вот что хотел тебе еще сказать Джованни. Твой друг, Самуэль Адам, и его компания, подписали декларацию о независимости Америки. Губернатор Гейдж, как только отплыл из Бостона, собрал армию и начал наступление на Нью-Йорк, но ваши собратья во главе с Вашингтоном держат оборону всеми силами. 
-Что мне с того, к чему ты мне это говоришь,
Учитель?
-А я к тому, что можно было бы, поспеть в Нью-Йорк, и будет пир у нас как тогда при Банкер –Хилле, и за независимость поможем американцам биться.
-Я помню миг тот, и напился вдоволь, но больше воевать я не хочу. Ты прав в ту ночь был, изначала, когда меня ты повстречал в обличье человека. Ведь смысла нет в войне. Конечно, мы тогда дрались за дом родной и за свободу. Ну а какой ценой, ведь столь многим было не дано увидеть снова глаз любимой, и прикасаться к ее щеке, и обнимать детей. И вообще пусть они себе воюют, я давно не человек, и мне не за что воевать, мне безразлично, мне плевать на человечество. Война там стала для меня зрелищем ужасным. Пойдем учитель лучше мы в таверну, уж лучше отведать крови одной леди, чем тысячи мужей. Пойдем, разбавим краски этой ночи.
И Владислав заулыбался, он стал спокоен, что тот понял все, чему учил он Джованни. Он был доволен тем, что повстречал его тогда, ведь сколько он вампиров за всю жизнь не обращал, они все безнадежны и пусты, они невежды, многие той боли даже не выносили при обращении. Не понимали, что им делать и погибали, а большинство в ужасных тварях превращались, подобно той, что Джованни утащила. И вот зайдя в одну с таверн, они приметили красавицу черноволосую, и кареглазую, что даже если бы да Винчи, осмелился ее бы написать, она затмила б прелесть Моны   Лизы.
Они вдвоем присели у окна, и пламя двух свечей едва- ли лик вампиров освещало. Но то что было перед ними. Уж оба ясно видели они. И Владислав промолвил:
- «Не знаю я, как шествуют богини,
Но милая ступает по земле»
И поманил ее к себе рукою он. Джованни, ослепленный красотой, подпер свой подбородок, и продолжил:
- «И все ж, она уступит тем едва –ли,   
Кого в сравненьях пышных оболгали»
И серебром пролился голос:
-Что вы хотели господа? Быть может рому, тогда вам на бар.
-О нет, хотел бы я узнать цену той розы, что носите вы под юбкою своей?
-Должно быть, вы не правильно поняли меня, я не блудница, а я искусств восточных танцовщица.
-О горе мне миледи, будь я проклят,- ответил Владислав. О как посмел я усомниться в этом, но все же погодите. Позвольте высказать свое вам восхищенье.
- «Ах губы эти в цвет клубники,
И Брови, крылья ночи страстной. 
Ах, волосы, созвездья Вероники.
Ах, взгляд воистину прекрасный.

Дама с удивленьем присела возле Владислава.

-Источник рая, взгляда наслажденье,
Восточных чар пьянит мой ум,
Твоя походка, морским подобно наважденьям,
Я б вечно слушал танца звонкий шум.

-Я польщена вашими стихами, но кто их автор, я не наслышана о них?
-Сей автор, напротив вас, миледи.               
-О мой поэт, ваши стихи прекрасны.
-О, где мои манеры, позвольте представиться, Владислав граф Флажолет, а это друг мой, Джованни Арпеджио. Но назовите ваше имя, откуда вы, мадемуазель.
-Меня зовут   Индира, я из Стамбула. Танцую здесь по вечерам, но что ваш друг поник? Он потерял дар речи?
Но Джованни действительно потерял дар речи. Он был очарован красавицей. От нее так тянуло жизнью, и кровь ее кипела страстью, как испанская гитара, что нет у американских дам. Джованни был всю жизнь так многословен, так красноречив, начитан, но явись она, он все забыл. Будто Афродита спустилась к ним в таверну. И тогда Индира поздоровалась с Джованни и протянула ручку. Джованни губами прикоснулся этой ручки, о как горяча она, о как нежна, он отпускать ее и не хотел, и он прижал ее к щеке, затем взглянув на руку, укусил ее. И в ужасе Индара закричала, поднялся шум на всю таверну, Ну а Джованни был в забвенье, он не успел глотнуть ни капли, зато смочил он губы ее кровью,   и это ему вполне хватило. О шоколад, о вино, какое, о эта кожа, пахнет яблоком и медом.
Но Владислав его забрал за руку, и выкинул с таверны. Ведь тот, кто на за баром был, был ее отцом, и разъяренная толпа достали пистолеты, мечи достали и кинжалы. Они готовы были разорвать их за любимую Индиру. Они кричали:
-Это те убийцы, что так жестоко убивали, лишая крови, вот они дьяволы, держите их!
Владислав тащил на себе Джованни по темным улицам Бостона, скрываясь во мраке, он говорил ему:
-Что ты наделал, там же было столько людей, нам нужно было просто ее увести, я был почти у цели, теперь ты выдал нас.
Но Джованни находился в полном забвении и не понимал, что говорит ему его учитель. Толпа гналась за ними, собирая целый город за собою. Но те темные силы, быстрее человека перемещались по мостовым.  Они дошли до гавани где как раз корабль отплывал, и Джованни с Владиславом спрятались в шлюпке.  Толпа добежала до гавани, но фрегат был уже вдали от Бостона.            
       
               


               






                VIII
Та ночь была тихой, безветренной, торговый фрегат под названием «Ласточка» шел медленно, покачиваясь со стороны в сторону. Волны тихо били о корпус фрегата.  Грот мачта тихо поскрипывала, шатаясь в такт волнам.   На марсе стоял худой и низкорослый испанец Хосе, в полусне опершись на бортики марса, всматривался, нет ли кораблей по близости, чтобы не столкнуться. На носу фрегата была высечена женщина с руками птицы, изображающую ласточку. За бортом была прикреплена одна шлюпка, и в шлюпке сидели двое. Они накрылись брезентом и молчали,   покуда Бостон не скрылся за горизонтом.
-Эх ты, Джованни, не всех же и не всегда можно есть. А ведь Индира была воистину хороша, теперь она умрет из за твоего укуса.
-Прости Владислав, она очаровала меня, я даже не мог и опомниться. Она и действительно очаровательна, но нужно было быть сильнее этого. Теперь мы покидаем Бостон, на этом корабле, и даже не знаем, куда он держит путь.
-У тебя есть предложения?
-Не знаю Владислав, может выйти и спросить.
-Ты совсем из ума вышел? На борту сорок пять моряков и как ты думаешь, каково их будет удивление, если они узнают   что в фрегат вторглись незаконно    чужаки?
-Предлагаешь сидеть здесь до окончания поездки? 
-Поживем, увидим, а сейчас нужно спать, рассвет скоро, хоть гроба нет, но веки я сомкнуть смогу, хотя бы, чтоб вздремнуть.
Шлюпка билась о корпус фрегата, и долго не давала заснуть Владиславу, еще этот дождь, усиливаясь, капал на брезент и стекал во внутрь, промокая все что там было. Утром ветер усилился, и «Ласточка» шла на всех парусах, разрезая килем океан.
На кораблях дела весьма скучные. Самое жуткое во всем флоте это скука, плывешь, и повсюду лишь гладь. Каждый делает свое дело, но эта вся рутина, надоедает. Море синее, небо синее, и даль эта, такая, кажется, плывешь в пустоту, когда все сливается. И так день за днем.   
Ночь. Джованни и Владислав пробудились ото сна и почуяли голод. В шлюпке помимо двух вампиров жила одна небольшая крыса, но это было лишь аперитивом для одного вампира. Высовываться особо не хотелось, но так как голод усиливался, Владислав глянул через борт,   и увидел двух гардемаринов и одного профоса, что чистил палубу. Бесшумные и быстрые шаги Владислава водили его по палубе в поисках крыс. Джованни в это время подслушивал моряков. Пока все идет гладко, есть провизия и выпивка, если ветер так и продолжиться, то они достигнут земли через две недели а того и раньше.
Владислав подошел к Джованни и показал ему четыре крысы, и они вернулись в шлюпку. Так продолжалось покуда крыс на корабле не осталось. Тогда Владислав и Джованни начали голодать. Прошла неделя. Джованни сам не свой, он то и дело выглядывал на палубу, как юный мальчишка профос, чистил канаты и однажды когда он залез на борт, чтобы почистить канат, и вдруг он упал в шлюпку. Туда, где его ждали голодные вампиры. Они накинулись на него как стая собак, тот даже и не успел закричать. После, когда сердце профоса перестало биться, они выкинули его в океан. Их голод был утолен, но так же возрастало и волнение.
Настало утро. Штиль господствовал в океане. Фрегат замедлил ход, и стало совсем тихо. Солнце палило палубу, штурман ходил по палубе без настроения, а капитан сидел в темной прохладной каюте и дремал. Штурман понял, что тот разговор, что был пару дней назад о том, что если ветер будет попутный, то фрегат достигнет земли меньше чем за две недели, он понял что путешествие продлиться на неопределенный срок. Но все же надежды на ветер не покидали его. По вечерам на палубе тоже было нечего делать и оставалось только пару человек, это профос и рулевой, еще смотритель на марсе, но ему там пока было нечего делать, и он спускался в трюм, чтобы напиться, и сыграть в карты. Ночью пропал еще один профос. Но из за того что океан был спокоен, труп выбрасывать в воду было опасно. Владислав своими силами разрывал его на части, и выбрасывал акулам. Ведь и оставлять было его рискованно, из за жары поднялась бы невыносимая вонь, и подняли бы тревогу.  Впрочем, на утро заметили пропажу второго профоса, но так как смертность на кораблях штука обычная, все думали, что он просто свалился за борт, да и еще болезни косили моряков, некоторые умирали от туберкулеза и от всяких разный болезней. Шли дни, и шли недели, Джованни и Владислав начали пить меньше крови, и отлавливали одного матроса в неделю. Но однажды утром подул западный ветер и паруса вновь надулись. Капитан вышел на палубу и вдохнул этот бриз.
-Наконец-то,- сказал он.- Все паруса ребята, пора нам за работу приниматься. Матросы оживились и бегали по палубе, напевая свои песни. С легким ветерком пришли и чернее тучи. К вечеру дождь лил на палубу как из ведра, затем волны подымались, все сильней, шквал кидал фрегат как щепку.    Штурман отдавал приказы:
-На шканцы! На шканцы братцы, Пол паруса! Право руля.
Волны подымались все сильнее, дрожь в костях у моряков не проходила, и пальцы окоченели, чтобы привязывать и развязывать канаты. Шлюпка билась о корпус все сильнее, и лишь успев, Владислав и Джованни выскочить и зацепиться за борт,  как шлюпка оторвалась и упала в бушующий океан.
Они решились залезть на палубу, но их никто и не заметил, все бегали и работали, лишь опытный штурман их заметил, и хотев только вымолвить своим басом:
-Кто вы?
Как фрегат так шатнуло, что грот мачта чуть треснула, и из марса вылетел смотритель, но Владислав среагировал так быстро, что поймал его. Только вот, он выдал себя тем, что поймал его в воздухе, воспарив над палубой. И все же, он спас смотрителя. И тот лежал в руках у Владислава, и его сердце билось как у кролика.
-Спасибо сэр, спасибо, - дрожащим голосом промолвил тот.
Тогда все матросы обернулись на этих двух, и захлопали, хоть они и не знали их, что они чужаки на корабле.
-Гардемарины, проведите их в трюм для допроса, - скомандовал штурман. Три огромных мужика взяли винтовки, и повели их в трюм. Там уже сидел офицер и ждал их.
-Вы кто такие, как вы попали на корабль?
-Случайно сэр, мы бежали от погони в Бостоне, и заскочили в шлюпку, сказал Джованни.
-Ложь, вы шпионите. Не так ли?
-Нет, сэр. Я же вам сказал….
-В камеру их обоих, а после разберемся.   
Внизу было темно и сыро, и было не понять ночь или день сейчас на улице.
В трюм вошел капитан, он хотел взглянуть на шпионов, но увидел знакомое лицо.
-Джованни, это вы? - сказал капитан.
Джованни обернулся и увидел Айзека Сирса, бывшего Лайлы.
-Айзек, это вы, какая честь оказаться на вашем фрегате.
-Что случилось Джованни? Почему вы здесь?
-Мы с моим другом бежали от преследователей, и спрятались в вашей шлюпке.
-А ваш друг герой, он спас смотрителя, но как вы это сделали, позвольте спросить, обратился капитан к Владиславу.
-О капитан, это мой секрет.
-Ну что ж, я вас отпущу, нам нужны такие люди на корабле. Нам плыть еще где-то неделю, вы сможете чем-то да помочь мне. 
-Чем же? - спросил Джованни.
-У нас на прошлой неделе пропал гардемарин, а на позапрошлой парусник. Вы бы оказали бы мне честь, если бы помогли мне с работой.
-С удовольствием, капитан, - сказал Джованни 
-Отлично, тогда приступайте к работе.
-Ну…. У нас одно условие капитан.
Капитан Сирс нахмурил брови и сказал:
-И какое же?   
Мы не можем выходить на палубу днем, только ночью. Свет смертельно опасен для глаз, после того как меня смертельно ранили в 1773 году. А у моего друга кожные заболевания, что не позволяют находиться на солнце.
-Хорошо, тогда можете отдыхать пока. Но может и понадобиться ваша помощь трюме, здесь даже в самую солнечную погоду темно.   
-Скажите капитан, куда идет фрегат?
-Ах вы еще не знаете? В Лондон, Джованни.   
-В Лондон? В центр красных мундиров? Но зачем?
- У меня торговый фрегат, вы забыли? Шелка, специи, вино и фрукты. Лондон довольно мрачный и холодный город там мало этих изобилий, и я продаю их там дороже.
Ночью Джованни вышел на палубу, и положил ладони на старый шершавый деревянный борт. Он гладил рукой по морщинистым выемкам дерева, и, смотря вдаль, вдыхал запах океана. В первый раз он забыл о всех проблемах, и даже о том, что он вампир. Но его инстинкты были выше его, и на следующий день он съел священника, который смотрел на него как на дьявола, и обливал его каюту святой водой.
Шли дни, Джованни и Владислав вошли в состав команды, но команду настораживало, то, что они ничего не едят и не пьют.
Через два дня, вечером снова поднялся шторм. Тучи сгустились над морем, и шел дождь. Но уже не такой что был накануне. Моряки уже привыкли к такой погоде. Все было бы хорошо, если бы смотрящий на марсе не прокричал:
-Пираты, пираты! Пиратский корабль идет с севера. Гардемарин забил в колокол. Штурман скомандовал:
-На всех парусах парни, мы уйдем от них.
Фрегат шел быстро, но не достаточно. Пираты их догоняли.
-Гардемарины, готовсь  к оружию.
Пираты подплыли уже близко и сделали первый выстрел.  Ядра повредили левый корпус.
-Бортовой залп! - прокричал капитан.
-Прямое попадание сер.
Шторм усиливался, и управление из за ветра стало тяжелее. Пираты то ныряли в волны, то выходили на верх, невозможно было прицелиться. И вот «Ласточка» снова подверглась урону. И две пушки вышли из строя, а с ними и два гардемарина.
Джованни и Владислав держали веревки.
-Пол паруса парни, сейчас будет шквал.
«Ласточка» развернулась у удобное положение.
-Бортовой залп! - скомандовал капитан    
-Отставить! - прокричал Джованни.
-Какого черта Джованни, вы не капитан!?
-Капитан, позвольте, позвольте стрелять книппелями, чтобы сломать мачты.
-Вы спятили? Вы хотите взять их на абордаж? Вы видели, сколько их, они все воины, а у нас простые моряки, у нас торговый фрегат. 
-Сэр, стреляйте книппелями, иначе нам конец, мы справимся, я обещаю.



















-Хорошо. Заряжайте книппели, снесем грот мачту. Бортовой залп! На абордаж, на абордаж парни, вперееед, подтягивай, к оружию!
-Смотрите капитан, мы сбили их с толку.  Сами берем их на абордаж.
Дюжина гренадеров и пять офицеров ринулись в бой. Капитан стоял у руля, на борт пиратов одним махом запрыгнули два вампира, и унесли жизни сразу четверых.
-Снова пир, Джованни, ешь, сколько влезет,- прокричал Владислав.
Джованни вырвал сердце у штурмана и выпил кровь из него. Шкипер нацелил пистоль на Джованни и выстрелил в плечо, но тот и не поморщился.    Улыбнувшись, он пошел в сторону шкипера, взял его за горло и спросил:
-Где капитан?
-Катись к черту,- прохрипел шкипер.       
Джованни сломал ему шею, и направился в каюту капитана. Капитан, увидев весь этот ужас на палубе, застрелился за своим столом. Выйдя из каюты, Джованни увидел, что все пираты мертвы, палуба тонула в крови.



 


Капитан забрался на борт пиратов и прокричал:
- «Ласточка» победила, гиб –гиб ура, гиб-гиб ура! Это все благодаря вам ребята, мы победили!  Теперь Джованни вы можете забрать все их имущество себе, и корабль тоже ваш.
- Нет, капитан, корабль оставьте себе, вы потерпели немало урона.
-А теперь по местам парни, идем на Лондон. Нам нужно закончить эту проклятую работу. Шторм был до самого следующего вечера, затем настал штиль. И Джованни вышел на прохладную палубу.
-Как –то, тихо, капитан, странно это, ничего не видно.
-Это погода Джованни, это море, здесь всегда так.
Чайки закричали, и капитан скомандовал:
-Готовьтесь причаливать парни.
-Причаливать, но где земля, такой туман, да и ночь, невидно ничего?
-Чайки кричат, Джованни, значит земля близко.
Фрегат причалил к Лондону.
-Ну что капитан, пора прощаться.
-Может, вы хотите остаться Джованни, оставайтесь, и Владислав тоже, вы отличный бойцы, таких нет в море. Вы нам пригодитесь.
-Нет кэп, у нас тут дела в Лондоне появились.
-Ну что ж, удачи друзья. Джованни махнул рукой, и они сошли с корабля.    


                VX
 
 Ночной Лондонский туман окутал весь город. Тишина на улицах господствовала гробовая. Хоть и население Лондона было весьма велико, но на улицу в эту пору мало кто выходил. Лишь бродяги и больные скитались по мрачным грязным улицам.
Джованни в Лондоне впервые, и он полагал, что столица Англии процветающий и чистый город. Но его мнение изменилось при первом, же виде этих улиц. Конечно же, в каждом городе есть свои мрачные уголки, полны страха, смерти и болезни, но Лондон отличался от них всех особой унылостью. Здесь даже вампиров едва- ли заметят, и о людях, об бедняках, никто и не вспомнит, от того что смертность была настолько высока, что народ живший на низших уровнях общества, доживал едва до тридцати лет.
Джованни шел с Владиславом по улицам, и они закрывали лицо платками, не из за того что было видно их острые клыки, а из за того, что по дорогам улиц стекали отходы всего города. Люди просто выносили свои горшки на улицу, и выливали на дороги. И этот смрад извечно стоял над Лондоном, а местные фермеры собирали все это в свои прогнившие ведра, и носили в огород для удобрений. Вместо кирпичной клади, на дороге бедных улиц лежали доски, от того что Лондон славился своим влажным климатом, создавалась такая грязь, что если пройдет там человек высшей знати, то его замшевым туфлям настанет конец. Не учитывая то, что в этой грязи было столько крыс, как опавших листьев осенью. Иногда, с этими крысами приходила и чума, и она забирала сотни людей. Семьям нищенствующим, приходилось, терять своих детей. Но они особо и не горевали, ведь жизнь во время чумы, стоила ровно столько сколько стоит жизнь грязной крысы. Тут уж как бы самому, протянуть еще пару месяцев, что уж там лет. Но и среди знати царили болезни, такие как сифилис и туберкулез.  Джентльмены часто захаживали в бордели, и без всякого, снашались  с любой женщиной, не смотря на то что она больна. Ведь она берет всего крону. Похоть это одно из самых главных развлечений Лондона. В дорогих борделях устраивали    множественные оргии, с самыми извращенными фантазиями. Помимо оргий мужеложств, и изнасилований, люди пьянствовали месяцами и годами. Толи от скуки, толи от того что человек с нормальной психикой просто не мог вынести подобной мерзости. Слуги правосудия вели себя еще ожесточеннее, чем в Бостоне, ведь в Англии были законы суровые, и даже за самые простые преступления карались казнью. 
Джованни и Владислав путешествовали по океану два месяца, и в Лондон они прибыли уже в сентябре, когда по ночам бывало особо холодно. Тот кто мог себе позволить отапливать дом, топил так, что из трубы валил черный дым, из за того что они кидали в печь не только дрова, но и старые вонючие тряпки, гнилые овощи, и даже собственные испражнения.               
Все, для того чтобы жить и не умереть от холода. И таких людей было настолько много, что этой копотью задыхался весь Лондон. И когда идешь по мостовой, приходилось прислушиваться, не едет ли кто в экипаже, так как любой мог попасть под колеса.
-Эх Джованни, вот он, старый добрый Лондон,- с усмешкой сказал Владислав.
-Ты жил здесь ранее? - Спросил Джованни.
-Да, я жил здесь какое-то время, когда уехал из Германии. Пойдем, сходим в русалку, это лучший бордель в Лондоне, Здесь даже есть юные девушки, так что не боясь болезней можно отведать невинную кровь. Зайдя в бордель, их встретила мужеподобная женщина с обвисшей грудью.
-Не желаете, ли отдохнуть господа, всего пол фунта?
Но они даже и не посмотрели в ее сторону. Старые толстые беззубые и лысые мужики, развлекались с молодыми белокурыми дамами. Они шлепали их по ягодицам, а те делали вид, что им нравиться. Некоторые старики брали себе молоденьких и симпатичных мальчиков, которые выполняли все их прихоти. А если им что-то не понравиться, клиенты избивали и мальчиков и девушек. В бордель захаживали от простых джентльменов, до главных священников, или политиков. Утром, все снова расходились по домам, к своим семьям, и на службу.
Два джентльмена заметили молоденьких девушек, к этим джентльменам подошла мамзель.
-Господа, какую девушку вы хотите?
Владислав указал на двух, что стояли у бара.
-Ох, господа, они девственницы и будут стоить вам пять фунтов, они для особых гостей.
-Извольте мадам, цена нас не беспокоит.
-Превосходно,- сказала мамзелью- Эй, Николь, Люси, подоите сюда, господа хотят отдохнуть.
-Добрый вечер милорд,- тонким голосом прошептала Люси.   Николь слегка смущалась в первый раз и не хотела говорить.
-Пройдемте наверх дамы, выпьем вина.
Очаровательные зеленые глаза Николь смотрели на бледное лицо Джованни. Она весьма удивилась, узнав, что его длинные черные волосы, настоящие, а не парик, который носят лондонские щеголи.
Владислав бутоном розовой розы, нежно водил по обнаженной груди Люси, и читал ей стихи:
- «А между тем, любви лукавый бог,
Добыл огонь из глаз моей подруги,
И сердце мне для опыта поджег.
О, как с тех пор томят меня недуги.»
Люси была восхищена тем, что учтив так Владислав, и она почувствовала себя живой, красивой, впервые в жизни с ним. Она, в блаженстве утопая, забылась сном невинным, и тогда Владислав оголил свои клыки и впился в шею белокурой Люси.
-Забылась сном прекрасным ты, и ты остаешься там навечно.



















 



Спустя годы, Джованни гипнозу обучился, и он внушил Николь, что бол нет, и что не кровь с запястья капает ее,а полусладкое вино. Налив в бокал он пил, и угостил Николь. И кровь горячая, ее словно вино, навеки опьянило.   И тишина настала в их покоях, и только пламя свеч отбрасывала тень на стену, и красный занавес дрожал от ветра, открыв окно по шире, исчезли два вампира из борделя. Оставив бездыханные тела лежать и ждать, пока мамзель войдет в отчаяние крича, но все ж найдя не десять а пятьдесят фунтов, обрадовавшись, что купит гроб сосновый им. Ведь не каждый сможет гроб себе позволить, ну а священника тем паче.
-Мой друг, Джованни, хочу тебе сказать, что после битвы в море, у нас достаточно средств, чтобы купить в столице дом,- сказал Владислав.
-О мой учитель, зная цены на дома, не уж-то мы и впрямь так много денег у пиратов отобрали?
-О да Джованни, и может, хватит нам еще на слуг. Хотя вампирам слуги ни к чему. Но графам мы подобны станем. Дабы от знати нам не отличаться, у нас лакеи и служанки будут при дворе.
- Какой же именно мы дом приобретем?
-Мой друг, я долго жил в столице, и хочу сказать, что в парке Вудчестер, графство Глостершир, спешит продать  сейчас свой особняк. Я присмотрел его давно, ведь расположен он на дне долины, и там холмы вокруг, леса, и это означает, что солнце в большей части года здесь не появляется. И пусть он не достроен до конца, ведь мало кто туда вообще явиться хочет. Ну а лакеям будет все равно, лишь бы платили деньги им.
-Тогда вперед, к нотариусу, заверять наш дом.  Вот только время то, ночное, и смертные в такое время спят.
-О друг мой, я вижу, ты ни разу дел подобных не имел. Как видишь, ради денег даже король, с постели встанет, и побежит в одной ночной рубахе по всей Британии. А этот старый щетавод подавно. Этот мир жесток и скуп друг мой, и даже те тридцать серебряников, что были в ночь порочную даны Иуде, кошмаром обернулись для него. Так что запомни друг мой милый, миром правит золото, а не власть. Пока туман ночной стоит над Лондоном, мы купим особняк, и прикажи лакеям доставить два дубовых гроба, давно нормально я не спал. Да побыстрей пусть едут, иначе нам придется спать на грязном кладбище, где ни будь в графском склепе.   

Помимо пьянства и распутства, Англия предпочитала пьесы и стихи. И стар и млад, в театры приходили, чтобы взглянуть на «Гамлета» или на «Ромео и Джульетту». И женщины вздыхали и роняли слезы, и джентльмены в восхищенье приходили. И несмотря на то что сочинителем мог назвать себя каждый, Шекспир и был и будет, душой английской поэзии.
Театр «Глобус» забивался народом, от простолюдинов и до знати, средь них Джованни с Владиславом. И в Этот четверг давали пьесу «Ромео и Джульетту» многие видели эту повесть в первые, и даже те кто не раз ее читал и даже те кто продал много экземпляров такие как Джованни. Ну а Владислав присутствовал при первой пьесе, когда сам Уильям выходил на эти же подмостки, что и сейчас стоят в театре «Глобус», правда, в пору ту, он уничтожен был пожаром, но все отстроили со временем. И вот враждующие семьи, Монтекки  и Капулетти ненавидели друг друга так, как псы дворовые увидев кошку, готовы разодрать ее на части. Вот только юные и прекрасные, Ромео и Джульетта, верили в любовь, и ничего важней на свете для них нет, чем чувства   эти.    И только смерть своей холодною рукой смогла их разлучить.
«Встает любовь, из ненависти грозной!
Увидеть, не узнав! Узнать, но поздно!
Начало вижу страсти роковой,
Похитил сердце враг заклятый мой.»

Вся пьеса пятистопным ямбом, ну кто- бы мог такое написать, как не этот гений, и Уильям ему имя. И на подмостках «Глобуса» не раз он речь свою толкал, и при дворе, королеве Елизавете.  Джованни восхищаясь пьесой, вспомнил о былой любви своей, как он при свете солнца на поляне венки с ромашек надевал на голову рыжеволосой Лайлы, и как глаза ее блестели.
И Владислава так же задушу задела эта пьеса, когда кинжалом грудь свою проткнула милая Джульетта. Он стосковался о своей Патрис. И после слов:
- «Нет повести печальнее на свете,
Чем повесть о Ромео и Джульетте».
Владислав вышел с зала, и чтобы чувств израненных своих унять, он съел одну с актрис. 
Помимо пьес поэтов славных, на подмостках разрешалось давать пьесы горожан, которые величием таким не вознаграждены. Средь них придворный шут Эмиль, который иногда писал комедии и сам их исполнял в качестве главного героя.
Сидела в ложе пара, граф Самсонский со своей женой. И любовались пьесами Шекспира, а после пьеса «Голубое небо». И граф увидел на подмостках шута, одет он был в мантию графа Самсонского. И граф насторожившись, подсел поближе к своему балкону.
Шут вышел девичьей походкой, в руках держа «Тюдоров» розу и он вдыхал ее и молвил:
-Вот роза, символ королей и королев, и я вдыхаю аромат ее, и я любуюсь красотой. Но после, растопчу! И что же, она мне все равно свой аромат подарит.
После входит графиня Самсонская и говорит:
-Мой сударь, когда почтите вы меня своим присутствием, в мои покой? Я вся горю от нетерпенья.
-О женщина, - промолвил граф. - Не уж то вы не понимаете, что Англия претерпевает финансовые трудности, и я тому спасенье, я должен хлопотать о Лондонской казне. Изволь сударыня, мне не до постели.
Жена, обидевшись, уходит, и входит молодой слуга.
-Милорд, спешу вам доложить, что пост министра, на который уповали вы в палате лордов, теперь свободен. Я позаботился о том, чтоб этот ожиревший священник, больше проповедями своими никого не доставал.
-О милый друг, я это слышать рад. Теперь подойди ко мне, мой сладкий. Пока жена моя ушла, мы с тобою поиграем. Так

нравятся мне твои глаза, твои изгибы, возьми мой скипетр, мой друг.
И разъяренный граф прервал пьесу, и со своего балкона закричал:
-Что за ересь? Арестовать его.
На сцену вошли вооруженные гренадеры и офицер сказал:
-Эта пьеса признана провокационной ересью полной разврата. Арестовать шута, и всех кто посмеет возразить. А эта пьеса, отныне    запрещена в театре, по приказу графа.   
Джованни очень позабавило это представление с шутом, но «Ромео и Джульетта» не давали ему покое он все вспоминал о своей жене, как там она без него, как там его уже не маленькая дочь. Он вспоминал, как они всей семьей завтракали в таверне, а по вечерам, он читал детям сказки. И пусть эти англичане и держали Бостон в страхе, все же он бы светлым и теплым городом.   
А эти улицы, грязь, пьянство   наводили тоску на Джованни. Он вошел на улицу Флит-стрит и посетил местное кафе. Сидя у окна Джованни наблюдал, как дождик бьет по черным ночным стеклам, размазывая фонари, он слушал, как колеса экипажа стучали о тротуар. Джованни всматривался в свечу, что стояла на столе, и видел в этом пламени Лайлу. Он достал бумагу из внутреннего кармана жилетки, и попросив чернила и перо у хозяина, начал писать.
- «Я облик свой от солнца спрячу, и буду вечен я, и одинок, и я уйду по отдаль от живых туда, где не цветут цветы. И пусть я там во тьме ночной заплачу, уж лучше сгину я, а ты….
А ты свети прекрасным светом. Живи, и радуйся, ведь у тебя есть дочь, и она похожа на тебя. Все так же будь ты молода, и излучай прекрасный свет, а я лишь буду о помнить о тебе. Но не испытать мне больше твой рассвет.
И пусть близка ко мне ты, пусть и через целый океан, ведь говорю сейчас я не про мили, но я, далек. Далек настолько, что не хватит и жизни, чтоб вновь нам соединиться. И мне тебя искать запрещено. И скрыта ты от глаз моих или в зиме или в весне. А я во тьме, так много лет.
Но если встретимся мы однажды, пусть ты мой мир, ты моя луна. Но жизнь моя полна мученья, ведь кровь твоя, бокал вина. Тебя, увидев, вздрогну. А ты….
А ты своим разящим взглядом вновь воскресишь сердце вампира. Но мне с тобою быть опасно, и красота твоя вдруг станет для меня ядом. Ведь я чудовище, я враг из тьмы мрачного мира.»            
    
                P.S
                И в небе «ласточка» напоминает,
                Тебя, и взор твой с высоты,
                Меня он день за днем терзает,
                Я помню о тебе. А ты…?

  И на последней точке сломал перо Джованни, и капнула слеза, размазав по бумаге, еще не высохшие чернила.
А свеча все горела, а дождь все шел и день как день и ночь как ночь. Только время для Джованни остановилось в муках. И он побрел в свой особняк, забыв о том, что через час рассвет. Но лишь дойдя до отделенья почты, открылась дверь, и позвал его капитан Айзек Сирс:
-Джованни, Джованни, скорей сюда, солнце всходит, -позвал капитан махнув рукой.
Но Джованни медленно перевел свой взгляд на капитана, и тот уволок его силой в кабинет.
-Вы что творите, вы сами же говорили, что солнце для вас опасно, а ведь с минуты на минуту рассвет разрежет горизонт.
-Что это у вас в руках Джованни?
-Письмо, письмо моей жене. Я больше не могу скрываться, я больше думать не могу, как она там без меня страдает, ведь я страдаю. Вот только зря его я написал…






 



-Чего же?
-Как его я ей передам? Ведь лучше будет мне наверно в Лондоне остаться, так будет лучше ей, и мне.             
-Ну что же вы Джованни. Ведь я с рассветом отплываю в Бостон. И заодно и письмецо ваше захвачу. Учитывая, как помогли вы мне тогда, я лично передам его вашей жене. Вот только ответ письма передать я не   смогу. Ведь в Лондон больше не приеду я. Британцы не хотят брать наш товар, и мы отправимся в Париж. 
-Ну на ответ я и не надеюсь, она прочтет письмо и мне будет довольно. И может быть, тогда спокойствие ко мне прейдет. Спасибо и на том вам капитан.
-Ну что вы, друг, всегда был рад помочь. Быть может, время смилуется с нами, и мы когда-нибудь столкнемся снова. Досвидание друг. Настал рассвет, теперь уж обожди его в подвале. А мне пора отплывать. Удачи.    

Шут Эмиль в тюрьме сидел, и стены Тауэра, холодом давали, но облик графини Самсонской, из головы его не выходил. Ведь он влюблен в нее давно. С тех пор как в дом графа он шутом в услужение пришел.
И по ступенькам женскою походкой, стук каблуков, нарушил тишину. Держа в руках подсвечник, она к шуту спускалась, и тот увидел, как тень ее волос роскошных, отбросило на стену, он подальше вглубь с тьмы отошел.      
-Прошу я вас, задуйте свечи, я не могу смотреть на вас, и вам не видеть лучше меня. Во мраке я не так ужасен. Ведь гренадеры поработали над моим лицом.
Ах вы дрожите, госпожа, здесь холодно весьма, разве вы не знали?  Держите мантию мою. Мой грим был смыт уж после представленья, моя карьера на подмостках подошла к концу, бубенчики мои уж не звенят, и знаю я не на удивленье, за шуточки мои меня казнят.
Эмиль подошел по ближе, когда свеча угасла, но в полумраке видны были очертания лица его, и лица графини. Она ладонью нежной к щеке его прижала. Лицо его горело, и он почувствовал, как холодна рука. Он начал осыпать ручку эту поцелуями.  И рад был, что не видел он ее лица, иначе он погиб бы.
-Ах если б вам мой друг, могла бы я помочь, но мое слово там ничего не стоит.
-Вы помогли бы мне сударыня, если бы вы подали мне глоток воды. Я как три дня кряду ни держал во рту ни капли.
-Ах да, простите, я вам вина с собою принесла, и кусочек сыра. Простите, это все что я смогла стащить на кухне.
-О госпожа моя, я благодарен вам, вы мое спасенье.
-А теперь простите, мне пора идти, ведь я сказала мужу, что в церковь я пошла, и если я к ужину я опоздаю, он заподозрит, что я солгала. Прощайте милый мой Эмиль   
 Эмиль встал с колен, и через решетку в небо синее смотрел, и птицы там, голубки, на дереве воркуют. И сердце его уничтожено в тот вечер было.

Настал тот день, когда в зале суда народу было, так много, как крыс, в грязных переулках. Суд проходил над шутом.
Ввели Эмиля, и он брел, звеня цепями.
-Вы обвиняетесь в ереси, и бунтарских протестантских пьесах, которые развращали народ.
И зал шумел, народ там спорил, виновен ли тот шут, или его же стоит отпустить. А Эмилю было уже все равно, он закрыл глаза, и голову склонил. Но после, услышав голос женский, он поднял голову, и увидел графиню Самсонскую. И слезы с глаз его потекли, когда взглядом встретились они.   Графиня тоже, едва-ли смогла сдержать порыв эмоций, чтобы не выдать чувств своих к шуту. Тогда настала тишина, судья шуту дает последнее слово. Эмиль повернулся к графине и сказал:
-Я монстр, я преступник в этих стенах,
Кто я без шляпы, кто без грима?
Моя влюбленность к вам не излечима.

Судья вынес вердикт, ударив молотком.
-Эмиль Родригес, суд признал вас, виновным. Вы присуждаетесь к казни через повешенье.
Графиня зарыдала, и слухи о том, что шут любовником графини был, для графа подтвердились.
И вечер уж настал, граф ждать более не мог, и похлопотал, чтобы сейчас же подготовили петлю. Как много людей на той площади собралось, средь них Джованни и Владислав, наблюдавшие эту сцену. Но было не в силах даже двум вампирам, казни помешать. Они могли стоять и помышлять убийство графа, месть должна быть холодной и беспощадной, как сам граф. Графиня хотела бы, остаться при дворе, но граф ее заставил наблюдать, как шут в петле болтался, последний вздох произнося.
-Ну ты взгляни, Джованни, ведь этот народ тогда рукоплескал при пьесе этого шута.  Сейчас они ему желают смерти. Ну что же это за народ, что за времена. А ты мне говорил, тогда в начале, что все эти убийства, жестоки, что они невинны. Теперь смотри, как сердце графини разрывается на куски.
И вот веревка натянулась, петля сдавила шею, и шут успел промолвить лишь:
-Графиня, я вас люблю.         
И после этих слов, народ как будто бы в себя пришел, увидев этот ужас. Они склонили головы перед шутом, рукоплесканье прекратилось, и дождь развеивал туман, и ляпал по грязи. Народ тот в грусти, по домам порасходился.   И граф с графиней, приехав в особняк, в обиде кто куда пошел. А граф довольный, побрел в свои покой. Графиня же, спать совсем ей не хотелось. И горечь не могла свою унять, она пошла на кухню, и нашла там яду, что прятали для крыс. И размешав с вином, выпила бокал порочный. С таскою этой пришла она в покои мужа, и спать легла, и не проснулась больше.
    Джованни, пораженный тем, что видел, решил и в этом городе вершить свой суд, свою жестокую месть, но больше он военных не касался. Ведь у военных выбора и толком нету, они лишь пешки, в шахматной коробке.
Тогда Джованни с Владиславом на балах гуляли. Где графы, герцоги, и другие вельможи. Аристократическая кровь подошла по вкусу.

-«Век расшатался, и скверней всего
Что я рожден восстановить его.»
И с Гамлета словами, Джованни убивал не ради крови, ради мести, но месть была не только за шута, ведь шут не зря играл пародию на графа. Они все грешны, и грех их только кровью смыть возможно. 

               





























                X
                Дай мне факел.
                Да будет свет,
                Когда душа во мраке.



Фрегат Ласточка причалил к бостонской гавани.
-Отдыхайте парни, вы хорошо поработали, завтра снова отплываем, сказал капитан своим людям.
Лайла готовила свои фирменные пироги вместе с дочерью Софи, и дочь по большей части, помогала ей в этом.
После отъезда англичан с города, все как ни как наладилось. И в таверну стало приходить больше людей. Ведь работа теперь у горожан возобновилась, которую отбирали британцы.
В таверну вошел капитан и сел за столик. К столику подошла Софи и спросила:
-Что вы будете месье?
-Мне пожалуйста кружку пива и кусок пирога с мясом. И будьте так добры, позовите Лайлу.
-Хорошо месье, она подойдет, но что ей передать, если она будет спрашивать о вас?
-Скажите, что я капитан Сирс, она поймет.
Лайла сняла свой грязный кухонный фартук, и вышла в зал. Сначала она не сразу увидела капитана, покуда тот не подал ей знак.
-Здравствуй Лайла, а ты все так же хороша.
-Здравствуй, Айзек. Сколько лет прошло после нашей последней встречи?
-Ох, я и сам не помню, лет пятнадцать, наверное, или больше.
Я так полагаю та очаровательная девица твоя дочь?
-Да.
-Она так на тебя похожа, и ее манеры столь добры, что едва отличишь ее от тебя. Она просто прелесть, как ее зовут?
-Софи.
-Ах Софи, у нее такое нежное и мягкое имя. Но пришел не за этим. У меня для тебя письмо.
-Письмо, чье оно?
- Вот прочти, и узнаешь.
-Английская печать? Что за, зачем мне письма с Лондона, они опять ко мне претензии имеют?
-Нет Лайла, ты прочти.
Лайла взломала печать и увидела почерк Джованни. Сердце ее заколотило, и она взглянула на капитана. Капитан улыбнулся и кивнул ей головой.
Лайла начала читать письмо и понимала, что это действительно рука Джованни. Сердце ее стало биться сильнее, и слезы одна за другой падали на письмо. Она не могла поверить, что это правда. Но чернила ведь совсем новые, и печать тоже. Значит, оно было написано недавно.
-Как это возможно? - спросила Лайла.
Он жив, Лайла, он сейчас в Лондоне, ему пришлось бежать, и он по ошибке попал на мой фрегат.
-Расскажи, как он?
-Он в норме, даже можно сказать, слишком в норме, он какой-то, странный стал.
-Что ты имеешь в виду?
-Он не появляется на   солнечный свет, а когда настает ночь, он обладает такой силой, что корабль пиратов потерпел поражение, встретив его на абордаже.
-Я знала, что он жив, мои молитвы были услышаны, я должна ехать к нему немедленно. Ты поможешь мне в этом Айзек?
-Прости Лайла, но я не плыву в Лондон, я плыву, в Париж.
Но я могу тебе помочь пересечь Атлантику. Там ты выйдешь в Бресте, и сядешь на корабль и переплывешь Ламанш, оказавшись в Брайтоне, а там и Лондон. Но если ты, конечно, не поплывешь через Темзу. Так будет не так быстро, но надежнее. 
  -Спасибо тебе большое Айзек, ты спас меня.
-Завтра отплываем на рассвете. Так что поторопись собраться.
Капитан взял треуголку, кивнул Лайле и ушел.
Лайла еще раз прочла письмо, прижала его к груди и подбежала к дочери.

 -Смотри Софи, это письмо от папы, он жив, жив! Представляешь?
Мне нужно ехать, и я пойду сейчас к дяде Самуэлю. Он присмотрит за тобой и за таверной.
-Но мам, позволь отправиться с тобой.
-Нет, Софи, это трудное путешествия, и ты еще совсем юна, чтобы пересекать океан, даже со мной. Ты останешься здесь, в таверне, и Самуэль Адамс присмотрит за тобой и таверной. Как только я найду папу мы приедем.
Лайла выбежала второпях на улицу, ветер трепал ее рыжие волосы, и она бежала к дому Самуэля, грезивши, когда она уже увидит своего Джованни.
Самуэль Адамс, только что прибыл из Филадельфии. Открывая дверь, он увидел, как бежит к нему на встречу Лайла. Она размахивала письмом, и с улыбкой и слезами на глазах кричала.
-Он жив, Самуэль, он жив, представляешь.
-Кто, кто жив Лайла?
-Джованни, Джованни жив. Вот его письмо.
-О боже, вот это так новость! Я так рад это слышать. И где он?
-Он в Лондоне.
-Но что он делает в Лондоне?
-Я сама не знаю. Ко мне пришел утром Айзек Сирс, и принес письмо. Говорит он бежал из Бостона. И сейчас он в полном здравии. И я еду завтра утром в Лондон, к моему мужу. Вот я и прибежала просить тебя о помощи.
-Да, конечно.  Что угодно Лайла.
-Я уеду, а Софи останется в таверне. Но ты присмотри за ней, ведь ей только четырнадцать, а клиенты уже липнут к ней.
-Конечно Лайла. Я сделаю все, что в моих силах.
Солнце медленно поднималось над городом, а Лайла уже стояла в гавани. Чайки кричали в небе, ища себе завтрак. В порту пахло тухлой рыбой, ветер был умеренный. Лайла сидела на деревянном ящике и смотрела, как портовые грузчики загружают фрегат по имени Ласточка, и как только на палубе показался капитан, она тут же подскочила, взяла свой чемоданчик и побежала к нему.
-Доброе утро, Лайла, располагайся, через десять минут отплываем.
-Здравствуй Айзек. Рада, что ты помог мне. Может я смогу чем- то тебе помочь?
-О да. Как выяснилось, наш Кук куда-то запропастился, а ты прекрасный повар. Может, будешь радовать моих парней своими пирогами?
-Да, конечно, капитан, с удовольствием.
-Ну, тогда, располагайся.
-Отчаливаем парни, скомандовал капитан. – Ветер попутный, предполагаю, что погода продержится в этот раз до конца путешествия.
Лайла вжилась в команду, моряки любили ее, и ее пироги. По вечерам, когда все были сыты, один из гардемаринов играл на гитаре, а Лайла пела. Ее голос звучал в ритм нотам, словно прыгал по ладам и струнам. Будто сама русалка, вышла на поверхность моря. И пела своим серебряным голосом. А матросы слушали ее, и это давало им сил работать. Лайла настолько понравилась и матросам и капитану, что все позабыли про примету: «Женщина на корабле, к беде». Ведь случилось обратное, Лайла стала для них талисманом. И в благодарность капитан решил отвезти Лайлу прям к Лондону, ведь в этот раз, они добрались меньше чем за две недели. Утром Лайла уже ступила в порт Лондона. Ослепленная страстью поиска мужа, Лайла не замечала всей    мерзости Лондона. Как в тумане царил блуд и пьянство. Как полуживой ребенок обнимал своего мертвого отца, в грязи, прося подаяния. Все это, она попросту не видела.
Первым делом, Лайла стала искать отделение почты. В котором был в ту ночь Джованни. Но к кому бы она ни обратилась, все тщетно, ведь ее тоже, не особо хотели видеть. Лайла обращалась в таверны, и бордели, но лишь зайдя в бордель, «Русалка» хозяйка борделя поняла кто это, и сказала, что муж Лайлы, жестокий убийца. Лайла пришла в недоумение, как могут говорить о человеке, который мышь не хотел убивать из  жалости. Но еще хозяйка отозвалась о нем как о наищедрейшем из клиентов, так как он платит в пять раз больше положенного.
-И откуда у него такие деньги? – Подумала Лайла.
Хозяйка борделя подсказала, что Джованни может быть в театре Глобус, или там могут знать, где он.
-Большое спасибо,- сказала Лайла. Хозяйка посоветовала взять экипаж, ведь кучер знает, где находиться театр.
Театр давал пьесу «Ричард III» и так как все билеты были уже проданы, ей пришлось ждать конца представления. Двери театра открылись. И оттуда повалил народ. Театр вмещал более двух   тысяч зрителей. Лайла пыталась рассмотреть в толпе Джованни, но все бесполезно. Подождя покуда выйдет весь народ, Лайла зашла в театр и спросила актеров. Пьер Ришелье, игравший Ромео, знал Джованни, и его спутника Владислава.
-Добрый день, сэр, позвольте спросить: не знаете ли вы Джованни Арпеджио?
-Ах, миледи, конечно знаю, но позвольте спросить, кем вы ему приходитесь?
-Я жена Джованни.
-Вы жена милорда Арпеджио? Мое почтение госпожа. Этот милорд очень добр к нам, и он выделил театру целых сто фунтов.
-Милорд, сэр, вы не ошибаетесь? - спросила Лайла.
-Скорей я ошибусь на сцене, чем спутаю такого человека. Он такой один во всем Лондоне. Вместе со своим спутником Владиславом, он приобрел особняк в графстве Глостершир. И проживает там. Если вы туда отправитесь, советую взять с собой сапоги, ведь графство это не является одним из засушливых частей Лондона.   

               

               




                XI

                Я без тебя погибну может быть,               
                Но нет закона, что велит любить.
               
                Шекспир


И снова ночь накрыла черным одеялом, туманный Лондон окутался во мрак. И старый граф, идет с бокалом, вновь открывает друга саркофаг.
-Держи мой друг, вот твое вино, кровь это жизнь для одинокого вампира.
-Спасибо Владислав, сегодня мы поедем на бал, где граф Самсонский, будет снова праздновать, и вместе с ним все эти лицемеры. Одни лишь графы на балу, на лицах маски обязательны. Как странно, зачем им эти маски, ведь лица живые господ, подобны маскам тоже. Они умеют лицемерить и шутить. Вино фонтанами в их имя льется, и женщины вздыхают, лишь увидев графа взгляд. Но ведь, сапожники, и каменщики, и трубочисты, ковыряются в грязи, чтобы подарок детям принести, и сей подарок свежего кусочек хлеба. И мы с тобой мой друг, мой наставник, мой создатель. Пойдем на бал, и кровь шутов этих прольется. Фонтан вина из знати, будет нам в потеху.
-Джованни, друг мой, я с тобой согласен, пора покончить с этим. Сегодня бал у графа, и все эти лицемеры будут там, и разом всех мы и прикончим. И пусть в замен других придут другие.  И пусть всего лишь капля в море смерть господ, но все же, какой пир устроим мы с тобою, английских лордов и француженок, и итальянок кровь.
-Эй кучер, подготовь ка лошадей, сегодня мы на бал едим, и будем пить и веселиться. И нам пора прибыть незамедлительно, дабы успеть нам, насладиться компанией своей. Вези же нас, вези быстрей. 
Лайла ехала в экипаже и сонными глазами смотрела в окно, черные деревья мелькали перед глазами. Туман окутал поле, а из за холма, поднималась бледная луна. Экипаж ехал в графство, в особняк Джованни.  Это был последний шанс, последняя надежда, встретить мужа. Лондон оказался слишком велик, чтобы найти одного человека. Но все же, она едет к нему.
Лошади шлепали по грязи и экипаж, из за этого, ехал довольно медлительно. Лайла заметила, что лошади замедлили ход, и она выглянула в окно. Он увидела особняк, в котором горел свет. Кучер подогнал экипаж по ближе, и Лайла, подошла к двери и постучала.
Дверь открыл лакей и сказал.
-Здравствуйте миледи Арпеджио, вы все-таки прибыли. 
-Здравствуйте, откуда вы меня знаете?
-Пройдемте-с за мной, я вам покажу-с.
Лайла прошла в гостиную, и увидела множество картин, с ее изображением.
-Но как это? - спросила Лайла.
-Видите ли, ваш муж, милорд Арпеджио, писал их. О вас его ни на минуту не покидала мысль.
-Тогда почем у же он не прибыл в Бостон? И кстати, где он?
-Прошу прошения миледи, но он как час назад уехал на бал, в поместье графа Самсонского. И должен вас предупредить, он   не таков каким вы его запомнили, так что будьте осторожны, поэтому он и уехал так далеко от вас.
-Ну, ежели он думал обо мне, так значит и любит он меня. Мне пора ехать в поместье графа. Будьте так любезны, одолжить мне экипаж, видите ли, мой уехал, как только я подошла к дверям.
-Это для меня честь миледи.

Два графа в масках ходили по залу и вдыхали парфюмы дам. В зеркалах отражались шляпки с перьями, и шикарные шелковые платья. На рукавах у графов были роскошные кружева, а на груди пышные жабо. На столах стояли канделябры с высокими свечами.    А на шеях дам ярко сверкали драгоценности.
Музыканты играли Баха. 
-Смори Джованни, здесь собрались все лицемеры Лондона. Надев на себя маски, они думают, что скроют свой лживый лик. Но ведь снять маски эти, придется вместе с лицом, и ты понимаешь, о чем я.
- О да мой друг, тебя я понимаю. Но пусть кружатся, пусть гуляют, это их последний вальс. Вино в бокалах их изысканное, пусть, после этой увертюры все решиться. В наших с тобой бокалах будет более изысканное вино.
А вот смотри и граф Самсонский, высокомерное, тщеславное создание. Как любит он своих льстецов, а за спиной друг друга, обсуждают самые скверные грехи. Про те, что нам повествовал Эмиль.
С последней кодой скрипки, погасли свечи в доме, и воцарилась тишина, и господа в недоуменье начали толкаться кто куда. А после заиграла токката ре-минора, для органа. И кровь рекой лилась. Джованни облик свой, открыв, вонзал клыки тем подлым графам. А женщины кричали взвидивши мужей своих, лежавших в лужах крови. А Владислав мгновенно эти крики обрывал, и пир был у вампиров воистину изысканнее.   Вина такого на свете нет у вельмож, чтобы с бокалов их хрустальных можно было пить.
-Вы мои бокалы, и ваша кровь мое вино. Узрите смертные, во что теперь оцениваются ваши побрякушки, Коль ваша жизнь на волоске когда вы были рукою кукловода. Так нити эти я вам оборву- с призреньем высказал Джованни. И все поместье утонуло в лицемерной крови.    
Но прибыла одна особа с опозданьем. Джованни услыхав ее шаги, набросился на шею, мгновенно прокусивши. И Владислав даже не успел, и вымолвить не слова, ни его остановить. Джованни был уже в забвенье. Но что- то здесь не так, все эти люди, что уже мертвы, их кровь конечно слаще меда, и ароматней лучших вин, их кровь по жилам гонит дрожь. Но эта… Эта кровь на вкус ему не знакома, она настолько божественна, что казалось она вовсе вкуса не имеет, как будто, для утопленника свежего воздуха глоток. Казалось, унесла она Джованни, в те миры, которых нет на карте, и не в фантазиях Джованни. Он был на звездах, был он сам звездой, он был вселенной. Он как будто снова смог созерцать рассвет. И послевкусие этого вина, доходит до груди, и слаще самой жизни, ему оно казалось. Как будто он был на страницах тех всех книг, что он оберегал. Как будто он раскрыл все тайны мирозданья, и за глоток, еще такой же   крови, он вечность отдал бы свою. И он летал в других мирах, покуда, этот голос. Это слово, оборвало его нирвану.






























 

-Джованни….
Он снял ей маску, и увидел Лайлу.
-О нет, нет, нет. Лайла, Лайла, нет! Что я наделал, о Лайла, нет, о нет.
Не умирай, о Лайла, о моя Лайла, почему…. Как, больно.
Джованни пытался остановить кровь, но Лайла уже не дышала. Джованни закричал, и его сердце разорвалось на части. 
-О, нет, Лайла, Лайла, любовь моя, я убил тебя, я чудовище.
И горечь в горле Джованни была такая, что он проклинал все на свете.
-Уж лучше умер бы тогда я в переулке.
 В зал входит Владислав и видит, как Джованни склонился над телом Лайлы.
-Ты обрек меня на ад,- свирепым голосом прокричал Джованни.
-Ведь я тебя предупреждал, что ты погубишь Лайлу.
-Но я и так далее был от нее. Спаси ее, прошу, спаси как спас меня тогда.
-Прости Джованни, но она мертва, уж слишком поздно, мне очень жаль.
И вдруг, в особняке зажглись свечи, пламенем таким, что доставали потолка, и особняк горел.
Джованни на руках из горящего поместья выносил свою жену, и слезы падали его, на лицо Лайлы. Он вышел в парк, и уложивши в склеп безжизненное тело, припал рядом на колени.
-Моя ласточка, о Лайла, прости меня, что я наделал, нет мне пощады. Мне лучше умереть, чем жить и помнить о тебе. О боже Лайла, ах почему тогда тебя я не обратил, глупец!
Он руки Лайле целовал, и волосы перебирал пальцами худыми, он прижимал к груди свою жену и плакал. И ничего на свете, наверное, хуже нет, чем на руках держать свою любовь, которая сомкнула веки.  И сердце Джованни обливалось ядом, как будто тягостный и ржавый крюк, вонзили в грудь. И он висел над этой сценой. Беспомощный и совершенно бессильный.
И Владислав, своей могучею рукой, Джованни усыпил. И в мгновенье ока он унес в их поместье, где от безжалостного солнца укрыть свое чело могли они.  А Лайлу запер в Саркофаге.



                XII

 
       
 
Открылась крышка гроба, и выскочил в агонии Джованни. В углях остывших, дым, особняка томился. А в склепе, что напротив парка мертвым сном спала Лайла. Джованни к ней спешил, ломая на пути преграды. Увидев, что она все так же холодна, колени он согнул, и взгляд его был полон ужаса, печали. Он проклинал тот день, когда вампиром стал он. Когда 16 декабря пошел с  « сынами свободы» чай за борт сбрасывать.
Он обнимал жену свою, и отпускать ей руку не хотел. Не мог поверить он, что нет ее. И ее большие глазки голубые не посмотрят на него теперь, и руки эти, что нижней всего   на свете, больше теплом своим к щеке его холодной не прикоснуться.
Не в силах больше был он на нее смотреть, и выскочил средь ночи, средь тумана в город.
И он бродил по ночным, мрачным улицам Лондона. Холодный дождь стеною обрушался, смывая остатки всего человеческого, что осталось у него. Голодные мерзкие крысы путались под ногами. Казалось, они единственные, что осталось у него. Его подруги, его пища, его боль.
- Что со мной произошло? Я должен был умереть тогда, теперь я обречён на ад.   Вереницы фонарей сияли, сквозь мрак, над его душой. И он бродил всю ночь по грязным улицам, а после в склеп вернулся. Лег рядом с Лайлой, и уснул к рассвету.
А после ночь настала, и каждый день теперь мучительней другого. Ведь он не мог забыть ее тепла, и он не выходил из склепа, и жажда крови мучала его, но он не мог кровь больше пить. И тут нашел его Владислав.
-Мой друг. Я соболезную твоей    утрате, и скорбь моя не менее твоей, но должен перестать себя терзать ты. Взгляни ты на себя, твои глаза и щеки впали и кожа, шелушиться, ты должен есть, держи, тебе принес я крови.
-Нет Владислав, я больше не могу, ты видишь кем я стал? Чудовище, я дьявол, что я натворил, все эти люди…. Я их убил, я пил их кровь, и пил кровь Лайлы Владислав, я пил кровь своей жены. А теперь она мертва, единственное, что я любил, исчезло по моей вине, а я все здесь, я проклят и покинут.
-Смирись же с этим друг мой. Такова судьба вампиров, мы бессмертны, и вот цена того. Все мои близкие остались в прошлом. И я скорбел, как ты скорбишь сейчас, но вот прошло уж более четыре века, и выдохлась вся боль, как недопитое вино.
-О чем ты говоришь? Ты обещал свободу, вечность обещал, ответы на вопросы, но что теперь? О какой свободе речь?    Коль я в такой темнице, откуда выхода и нет. И твоя вечность обрекла меня в гоненья. Я вечный узник памяти своей. На что мне вечность, если я прожив так мало, но уже мой сломлен путь. И что эти ответы. Перелистав при жизни сотни книг, искал ответ, но ведь ответа нет.
-Тогда, в ту ночь, когда тебя живым я встретил, ты помнишь, говорил тебе я     что смысла никакого нет?
-Я помню. Тогда о каких ответах ты мне говорил?
-Ответ ведь прост, ответов тоже нет. Ты должен был ответить на все сам, в этом вся суть опыта. Ты оглянись вокруг, все эти парки, и поместья, города и войны, лишь плод страстей. Ничтожный человек дает названье звездам, когда он сам так мал, что не имеет право называть цветы как ему заблагорассудиться, как будто, это творенье человека. Все эти названья, лишь потому чтоб людям стало легче отличать. Но ведь все это ересь, нет легких путей, все слишком сложно, для таких как эти смертные. Но мы,  Джованни, мы вампиры, мы вправе выбирать. Мы переступили грань. Мы и не живы, и не мертвы. Нас ад не принял, и не принял рай. Наш темный дар, наша судьба, судьба решать, что делать дальше. Человек же этого не вправе делать. Он подчиняется матери природе, единственное, что ценное у них так это время. А они им не располагают. Все эти вещи, и слова, они пусты, ведь на весы положена их жизнь, а не рубины. Египетские фараоны верили, что эта жизнь всего прогулка перед долгим путешествием.     И строили они величественные пирамиды, куда, рабов, собак, и золото, в одну могилу клали. Но все напрасно. Ведь после смерти, пустота, и ничего, как сон без сна, не более.
Лишь мы, вампиры, нам подвластно время. Нам подвластно все, и вольны мы вечность эту разукрасить красным цветом. И смысл более не нужен здесь.
-Тогда прошу, оставь меня, на едине с моими муками, я более не расположен к нашему партнерству. Ты обучил меня всему учитель, и благодарен я тебе. Ну а теперь продолжу я этот путь один.
Владислав поклонился и сказал:
-Как тебе угодно, но коль настанет час твоей мольбы, когда век одиночества тебя накроет мрачным покрывалом, и ты будешь бродить, искав себе подобных, так знай, не буду близок я к тебе, и не приду на зов твой зычный. Прощай Джованни.
И Владислав из склепа удалился.
Джованни поднял голову и понял, что он один, и эти гвозди одиночества, будут медленно вбиваться    в его ладони. И он покинул склеп, бродя средь улиц, и людей, и он стал частью этой грязи.
-Вот божий замысел, вот, яблоко раздора. Весь этот мир, подобие на то, чего хотели мы добиться. Ища свой путь, мы взор свой направляем, но в переулках каждая во след кидает лай.  Но ведь зачем, зачем мы тратим время на распутья эти? И коль качает ветер этот тонкий мир, где жизнь и смерть по сторонам, но ведь перила есть, и нам дано держаться, а мы все смотрим через них, а после падаем, бездушным камнем в низ.
И так бродил Джованни, совсем один, в раздумьях о мире.
-Но мир ведь, что такое мир? – как часто задавался он вопросом. – Коль каждый день слышны выстрелов громыханья, и реки крови льются и болезнь. Как будто на все это, шар земной хочет все сказать:
-Что вы позволяете себе, ведь вы лишь гости в этом мире, а строите свои дома и жизни, как будто, бог вас наградил правами выбирать? Ведь человек рождается и умирает, и так мало дано ему времени это все понять, что нет сильнее чувства, чем любовь, и жизнь так коротка, чтобы войной ее обрывать. И человек падает на землю. А листья так и продолжат падать, ветер так и продолжит дуть, трава свой рост не остановит, и реки свой продолжат путь.
Куда же эти люди смотрят? Как прав он был, учитель мой. Сейчас бродя по переулкам Лондона, по городам Европы, страдаю я от жажды, и облик мой становиться таким ужасным, как твари те в ночь ту роковую пили мою кровь.    
Джованни в тайне сел на судно, и в трюме темном просидел до крика чаек. Обезображенная тварь встала с корабля на пристани ночного бостона. И этот, до боли знакомый город, потерял теперь значения теперь. Джованни все забыл и потерял он разум. И боль   терзала его день за днем, сильнее и сильнее и он забыл, что он убил жену. И что он сам, вампир. И то, что плыл он в свои родной город. Для того чтоб повидать свою Софи. Он стал подобно крысам, что в канавах сточных вод, отходов городских снуют. Ни мог, ни есть, ни спать, он лишь бродил по темным переулкам днем и ночью, не выходя на свет. И с каждым днем все более рассудок он терял.

Однажды летним утром, солнце освещало гавань. Девушка годов двадцати пяти гуляла с дочерью своей и сыном. Она вела своих детей на рынок за фруктами и мясом, для пирогов, что делала в таверне. И была она похожа очень, на мать свою. И лучи солнца будто запутывались в этих рыжих кудрях. И легкий ветер с моря дул, сдувая эти пряди на лицо. И вот поправив их….
Джованни, или то, что от него осталось. Сидевший в темном переулке, скрываясь от дьявольского света. Что боль невыносимую ему приносило. Софи увидел он, и встал с грязи, поближе подойдя, глаза чудовища наполнились слезами. Та девушка, и дочь и сын.
-О Лайла ты жива? Неужто это сон лишь был, и я тогда был пьян? – подумал он.
И вышел он на свет, и сгинул тут же в лучах безжалостного солнца. И прах вампира, прах Джованни, был развеян ветрами покоя, в тот мир, которого и нет на карте, и не было в фантазиях Джованни.
Он сгинул, и обрел покой на веки.