Гл-16 Запретная история

    Ярыгин чувствовал, что с каждым днём в душе его растёт протест: молчаливый снаружи, клокочущий невысказанностью внутри, непримиримый, пожирающий волю, вводящий в ступор. Протест против установленных «правил игры» с одной лишь целью: обмануть, запутать, закружить, удержать в неведении и страхе. Протест против сокрытия самой истины, против гнетущей тоски сердца, против самого себя, наконец. Бессилие от невозможности что-либо изменить, осознание абсурдности всеобщего движения «в никуда», неприятие бессмысленности усилий в поисках «народного счастья» там, где его не могло быть и в помине, – отнимало жизненные силы. В миру притуплялось ощущение радости бытия, угасало желание сопротивляться отлаженному порядку – «железной дисциплине». Грусть-тоска поселилась в сердце. Она безразлично вглядывалась в каждый прожитый день и в непрожитый тоже.
    Но где-то «там», в мерцающих далях, не смирилась мечущаяся душа. Она скучала по «хаосу», всё настойчивей и настойчивей взывая к бунту: «бессмысленному, беспощадному… русскому». Из неведомых глубин всё настойчивей и настойчивей доносились отзвуки «славянской вольницы».
    Ярыгин припомнил, что уже слышал, читал подобное ещё до войны, работая на золотых приисках бок о бок с «врагами народа».
«Минуло полжизни – и что изменилось? Я читаю исповедь человека, предназначенную для будущих поколений. Не оправдание – нет! – откровение. Я испытываю сожаление и горе оттого, что русские снова – в который уж раз – не услышали русских! Единый народ – и по разные стороны… Ради чего? Ради кого»?
Для Ярыгина то, что он прочтёт дальше, было как камнепад на голову. «Где мы были тогда, русские? – кричало сердце. – Где мы будем, если не бунт?»

Этот листок, исписанный мелким, каллиграфическим почерком, лежал отдельно в сером конверте. На конверте рукой Керенского подписано: «1904–1917 – Мы трудились, не щадя живота своего, на благо нашего Отечества».

Александр Никитич разложил листочки по порядку и принялся читать.

*** «Тот, кто хочет судить о России, – ещё в семидесятых годах XIX века писал в своем «Дневнике» Достоевский, – должен судить о ней не по тем пакостям, которые делаются от её имени, а по тем идеалам и целям, к которым стремится русский народ».

*** «История русского народа трагична и несчастна. Живя столетиями, как в осаждённой крепости, борясь вечно за своё существование, Россия не имела никогда достаточно времени и сил, чтобы заняться без помех своим внутренним устройством. Но через всю историю России можно проследить, что воля русского народа была всегда направлена к свободе, а не к насилию. Когда нам говорят, что тоталитарная диктатура гораздо больше соответствует русскому духу, традициям русского прошлого, чем западная демократия, мы можем в ответ сказать только одно: посмотрите, чего добивается русский народ, когда он может проявить свою свободную волю!»

*** «17 октября 1905 года народ получил свободу. Это был царский манифест. Вот его суть:
1) «Представить населению неизменные основы гражданской свободы на принципах действительной неразделимости человека и свободы совести, слова, собраний и обществ;
2) Безотлагательные выборы, предоставляя, насколько это возможно, право участвовать в них тем слоям населения, которые в настоящее время практически лишены права голоса, заменяя «недавно установленный порядок управления» дальнейшим развитием принципа всеобщего избирательного права;
3) Установить в качестве незыблемого правила, что закон не может войти в силу без предварительного одобрения его Государственной Думой и что представители народа могли бы гарантировать эффективное участие в инспектировании законности действий наших официальных лиц».
Стало совершенно понятно, что с этого момента неограниченное самодержавие в России кануло в вечность! Без Думы император не имел права издавать законы. Россия по воле народа получила политическую свободу. Началась новая глава русской истории. Конечно, борьба продолжалась, но другая борьба и в совершенно других условиях. Началась борьба уже не за уничтожение неограниченной власти, а за формы нового, свободного государственного строя…»

(Это выписка из книги «Русские школы и университеты в годы мировой войны». Книга написана знатоками положения народного образования в России проф. Д. Одинцом и проф. П. Новгородцевым с предисловием бывшего министра народного образования П. И. Игнатьева.)
*** «Высшие и средние заведения России по социальному составу учащихся были самыми демократическими в Европе. А для народного образования «дворянские» земства ещё додумного периода тратили 25 % своего бюджета. Теперь они стали тратить одну треть. Только за десять лет – с 1900 по 1910 год – правительственные субсидии на народное образование увеличились в 12 раз.
В 1906 году в России было 76 тысяч народных школ и около 4 миллионов учащихся в них. В 1915 году школ стало уже свыше 122 тысяч с 8 миллионами учащихся. За это время срок пребывания детей в школах был увеличен и программа так расширена, чтобы дать возможность каждому способному крестьянскому ребёнку прямо из начальной школы переходить в среднюю школу. Народные школы не только обучали детей, но и сделались центром для внешкольного образования взрослых крестьян. При школах устраивались библиотеки, популярные лекции, вечерние и воскресные занятия для взрослых, театральные спектакли. Для самих народных учителей земства и кооперативы организовывали особые курсы. Ежегодно устраивались почти бесплатно экскурсии для учителей за границу. Тысячи народных учителей перед войной побывали в Италии, Франции, Германии и т. д.».
«Одним словом, – пишут авторы упомянутой книги, – заключение, которое нужно сделать из общего состояния начального и среднего образования в России в годы, непосредственно предшествующие войне, состоит в том, что за всю историю русской цивилизации никогда не было столь быстрого распространения образования, как в рассматриваемый период…»

*** «Наряду со стремительным ростом грамотности земствами вместе с Думой и кооперативами были достигнуты очень большие результаты в области земледельческой культуры. С 1906 по 1913 год площадь обрабатываемых земель увеличилась на 16 процентов и урожайность на 41 процент. За это время смета земств для агрономической помощи крестьянскому населению увеличилась в 6 раз. По всей стране земства, а в Сибири, где земств не было, правительство усиленно помогало крестьянину в переходе к машинному хозяйству. Правительственный Крестьянский Земельный Банк скупал десятки миллионов акров земли у помещиков для перепродажи их крестьянам. Кредитные кооперативы и земства снабжали крестьян инвентарём. В начале войны уже 89, 3 процента пригодного для обработки земельного фонда находилось в руках крестьян. Средний крестьянский участок земли был от 30 до 75 акров. За годы хозяйственного расцвета России перед войной (1914) вывоз земледельческих продуктов из России вырос в полтора раза. А роль России и на внешнем, и на внутреннем рынке крестьянского хозяйства была подавляющей. Три четверти зерна и льна, почти всё масло, яйцо и овощи, мясо – всё это поставлялось крестьянскими хозяйствами и крестьянскими кооперативами.
Вместе с переходом земель в руки крестьян и стремительным ростом удельного веса крестьянского хозяйства (фактически помещичье хозяйство к этому времени сошло почти на нет) в деревне развернулось с помощью правительства, земств и тех же кооперативов огромное движение для переселения на новые места. Именно тогда Сибирь вступила в совершенно американский период хозяйственного и культурного развития. Между двумя войнами (японской и первой мировой) население удвоилось. Сельскохозяйственная продукция увеличилась более чем в три раза, сельскохозяйственный вывоз – в 10 раз. Перед первой мировой войной (1914) весь рынок импортируемого из России масла в Англию был в руках кооперативных союзов Сибири. В 1899 году экспорта масла из Сибири почти не существовало. В 1915 году кооперативы вывозили 100 тысяч тонн.
Вывод. Именно в кооперативном движении, получившем в конституционном движении России свободу развития, русский народ и в особенности крестьянство проявили свою способность к самодеятельности и организации. Перед войной около половины крестьянских хозяйств были втянуты в кооперативное движение, которое в это время заняло в Европе второе место после Англии. В 1905 году в крестьянских кредитных кооперативах было 729 000 человек, а в 1916 – 10 500 000. В 1905 году общая сумма вкладов в этих кооперативах была на 37 с половиной миллионов золотых рублей, а в 1916 году – на 682,3 миллиона. В такой же пропорции росло и кооперативное движение в городах. Федерация потребительских кооперативов, возглавляемая в Москве Центральным Союзом, стала одной из весьма влиятельных общественных и даже политических сил России. Организуя широкие слои населения, подводя базу под их материальное благосостояние, занимаясь культурной работой, русские кооператоры, главным образом выходцы из левых партий, укрепляли здоровые творческие демократические настроения в широких трудовых слоях населения. Росту кооперативов помогал огромный подъём общего благосостояния трудового населения. Этот подъём проявлялся в росте потребления предметов первой необходимости (сахар, масло, керосин, обувь, платье и т.д.). Он очень наглядно выразился в росте народных сбережений. В государственных сберегательных кассах, по свидетельству советского экономиста проф. Лященко, в 1906 году вкладов было на 831,2 миллиона золотых рублей, а перед самой войной (на 1 июля 1914 года) в этих кассах лежало 1704,2 миллиона золотых рублей.
Бесспорно, этот период – перед первой мировой войной – был расцветом русского народного хозяйства».
«Я хочу, – пишет Керенский – чтобы было понятно, наконец, что в кратчайший срок – две «пятилетки» – политической свободы в России можно было достигнуть огромных хозяйственных результатов, не возвращая население для этого к крепостному труду, не лишая его политических прав, не обрекая страну на голодное и нищенское существование».

*** «По исчислениям одного из лучших знатоков хозяйственного развития России проф. Прокоповича, народный доход России, несмотря на японскую войну и сопровождавшую её до 1909 года депрессию, вырос (в 50 губерниях Европейской России, к которым относится подсчёт) на 79,4 процента, общий оборот внешней торговли, по данным А. Базили, в 1906 году равнялся 1896 миллионов золотых рублей, а в 1913 – 2913 миллионов золотых рублей. Длина железнодорожной сети с 52,5 тысяч вёрст в 1905 году выросла к 1915 году до 64,5 тысяч верст. Доходность железных дорог в 1908 году была 169 миллионов золотых рублей, в 1912 – 449 миллионов. Согласно исследованиям того же экономиста, проф. Лященко, в хлопчатобумажной промышленности число веретён увеличилось в одну треть (с 101,9 млн золотых рублей в 1910 до 136, 6 млн в 1912-м)».
«Ограничиваясь этими несколькими примерами, приведу ещё только общее заключение о развитии русской промышленности в конституционную «пятилетку» перед войной (1914), к которому пришли партийные коммунистические экономисты, – пишет Керенский – я цитирую «Очерки по истории Октябрьской революции», опубликованные в Москве «Истпартом» (1921). Валовая продукция за период 1900–1905 годов возросла на 44%, а к 1913 году она увеличилась на 219%. В техническом отношении промышленность в целом значительно усилилась и модернизировалась. Было вложено 537 миллионов золотых рублей в замену промышленного оборудования за 1910–1912 годы. В ходе этого благоприятного периода увеличения основного капитала нашей промышленности шло в три раза быстрее, чем в Америке. Россия стала одной из самых передовых стран в мире по концентрации производства: концентрация производства в России была значительно больше, чем, например, в Америке. Производительность русской индустрии за 1908, 1911, 1916 годы составила 1,5, 5,5, и 8,5 миллиардов рублей золотом, соответственно».

*** Керенский делает вывод: «…На основании моих собственных впечатлений о России для меня стало очевидным, что особые пути политического и социального развития России – не фантастика великих русских писателей, не утопия славянофилов, а потом народников, а исторический факт».

    Александр Никитич откинулся на спинку. Он сидел неподвижно, прислушиваясь к себе. На мгновение, ему показалось, он испытал ощущение восторга и ужаса одновременно. Будто он разгадал секрет русского счастья, с невероятной абсурдностью переродившегося в русскую трагедию. «Счастье и несчастье приравнять не каждый народ может…»

Тот, кто понял (знал), что октябрьский переворот 1917 года – это предательский удар в спину России, давно сгинули. Сгинули и те, кто способен был показать русским масштаб этой трагедии…