Повтор 21. 12. 2015. - Визит убийц

21.12.2015.
       /16:50/ Перечитала две последние записи. Пришла в ужас от текстов. РЕДАКТИРОВАТЬ ОБЯЗАТЕЛЬНО! — тем более что они — важны. Сейчас быстренько перекурю, напишу сегодняшнее, тоже очень важное, и буду редактировать две последние. (Я-то хорошо понимаю всё, что написала, но, посмотрев свежим взглядом, поняла, что для посторонних людей они не читабельны. Хотя на «Избе» мне даже «Спасибо» сказали за «Полный атас», — там есть функция «Спасибо». В общем, надо поправить, «довести до ума» и сделать более не менее общепонятным то, что вылилось спонтанно и что интересно ТОЛЬКО особо посвящённым… Я уж не говорю, что надо исправить опечатки.) Как только две предыдущие записи будут отредактированы, я напишу об этом. (Возможно, уже завтра.)
       Всё, я пошла курить.
       Продолжение следует. /16:56/

(От начала даты и до последнего проставленного времени включительно:
слов — 115,
знаков без пробелов — 677,
знаков с пробелами — 811.)

       /17:41/ Продолжаю. Впечатление такое, что сюда «разбираться» нагрянул Петербург, а именно — государственный «Музей Музеев», — видимо, программисты, участники убийства родителей, и матери, и отца. Вчера мне целый вечер упорно пачкали рюкзак, а сегодня с утра — ломали переносицу. (Непосредственно не трогая, разумеется, но — на самом деле, и переносица в результате, как ни странно, цела, только кожа содрана.) И ещё, особенно вчера вечером и сегодня спросони, очевидно шла «атака» на мозги. Я тоже немножко (морально) «въехала сдачи». Но — по порядку.
       Вчера вечером я, кстати, хотя у меня в последний раз и не сработал пароль на «Избе», и обнаружилось отсутствие записи за 19-е на «Прозе», в «Репортажи — все вместе» (не исключено, что ими же там была устроена фальсификация, и «давшая право» ломать переносицу), но я успела на кормёжку в «переехавшее Кусково», хотя пришлось буквально бежать. В метро стояли непреодолимые кордоны.
       Как ни странно, я успела и на кормёжку «к паровозу» (вдруг встретился знакомый, пропустивший по билету в троллейбус), хотя, если учитывать всё, что происходило дальше, эта «любезность» могла быть инициирована тем же Петербургом, приехавшим «разбираться», — я была там нужна.
       Как только я приехала, было спровоцировано желание — «до ветру», — я пошла, понятно, что не в самое стерильное место (в нормальные — давно уже не попасть: всё бесплатное позакрывали), и там у меня быстренько упал рюкзак, понятно, куда (правда, только краешком, и влажных салфеток хватило быстро, но точность была поразительная). В общем, ЗАПАХЛО ПЕТЕРБУРГСКИМ «МУЗЕЕМ МУЗЕЕВ» во всей его «красе». Уж, по чему, по чему, а вот, по говну они — специалисты виртуозные, и даже, наверное, ведущие. Перепутать трудно. Я уже тогда вспомнила и пару-тройку раз прочитала мысленно по кругу свою матерную «поэму» об этом милом учреждении, которую я написала (и рассказывала это уже не раз), когда они мне, ещё в последние времена моей там работы дизайнером, в конце 2005 года, довольно убедительно «пообещали», что будут теперь слушать мои мысли и «телепатически» общаться, — тогда я нарифмовала очень грязного мата про всех, и мысленно крутила это последние три-четыре месяца на работе (что ничуть не мешало компьютерному дизайну): «Ну, слушайте, слушайте», — и больше никаких мыслей в голове не допускала вообще. Теперь — повторила. По поводу пачканья рюкзака...
       Сразу пришла в голову мысль, что, поскольку их «контроль» — уж точно тотальный, то сколь бы понятливым и искушённым в «современной действительности» ни был «Персонаж», но это (формально — никто ничего не видел, и полный порядок я навела очень быстро, но тут можно не валять дурака, понимая, что в действительности я была «не сцене»), — это в любом случае ставило его в уязвимое положение и «по понятиям» требовало не приближаться, по крайней мере, вскорости. Ну, мне ещё, скорее всего, подконопатили мозги тем, что он и вообще отвалил. Я мысленно пожала плечами: дело хозяйское, — я в ЭТОЙ ненавистной и проклятой нынешней жизни не рассчитываю ни на что уже 15 лет, стараясь только покачественнее проклинать окружающую действительность.
       На кормёжке пачкали рюкзак ещё раза три: то неизвестно чем, то проливая на него суп, и пр. Я молча оттирала, не желая с ЭТИМ миром дела иметь никакого. Кстати, подваливал относительно молодой парень «из красавчиков», предлагая выпить и закусить в «паровозе», — я не отказывалась, но и не воодушевлялась, а потом, поговорив с одним мужиком из былого бомонда, подумала вслух, что как бы предупредить того парня, уже убежавшего куда-то, что много я не пью, и что одним «паровозом» всё и завершится. В результате он и не появлялся.
       Проснулась с какой-то бредятиной про театр кукол Карабаса-Барабаса (наверняка, насланной, потому что логика — не очень моя), сводившейся к тому, что «Персонаж» — тоже кукловод, как минимум, частичный (это-то, скорее всего, так и есть, но с нюансами), и я ещё посоображала, что я там — и по натуре вообще не Мальвина, а теперь уже и постарше, — мама Мальвины (бабушка, вообще-то)… Но долго эта бредятина не держалась.
       Поскольку я проснулась рано, то и поехала довольно рано (вероятно, как «отправили»). Не знаю уж, что там от меня ждали (в поезде было заметно много «слухачей», как раз, «музейного» вида), но тема Буратино мне надоела быстро, — в голове давно уже стало крутиться своё. Например, «Волк» Цветаевой, но не весь, а только первая и последняя строфа, — остальное вылетело из головы. Сейчас я это уже перечитала в интернете, освежив, и поняла, что — всё правильно, — оказывается, весь этот стих целиком — это для меня уже воспринимается, как юношеское, не нынешнее, — и у самой Цветаевой оно — из достаточной молодости (до тридцати). А вот, первая и последняя строфа — крутились.
       Просто крутились в голове, по каким-то, конечно, ассоциациям, но я совершенно не собиралась это использовать никак (публиковать и пр.), совершенно не строила параллелей, ничего ни о ком не решала, — просто крутился хороший цветаевский стих, да и всё, — и никак не вспоминалась его середина. Но… Именно на нём мне и попытались сломать переносицу. Видимо, в отличие от Карабаса-Барабаса, «брат-волк» их чем-то не устраивал совершенно. Вот, собственно, эти две строфы, очень даже забавные:

Было дружбой, стало службой.
Бог с тобою, брат мой волк!
Подыхает наша дружба:
Я тебе не дар, а долг!
<...>

Прощевай, седая шкура!
И во сне не вспомяну!
Новая найдется дура -
Верить в волчью седину.

       Вдруг — бац!.. Причём, по ощущениям, я совершенно не сомневаюсь, что это не было совпадением, а переносицу мне попытались сломать ИМЕННО НА ЭТОМ СТИХЕ. Очевидно, им чем-то не понравилось моё отношение «к кому-то», — не «намерения», которых и не было, — а само отношение, само восприятие «героя». Внушали-внушали всё утро (про Карабаса-Барабаса)…
       С другой стороны, вообще-то, именно во время последнего «концерта в вагоне» я вскользь обратила внимание, что у «Персонажа» сломан нос, — раньше просто не замечала, не обращала внимания… Решили уравнять, раз «мне так этого захотелось»?.. — Ладно, эти их «психологические тонкости», «что и почему», вообще не стоят того, чтобы на них оборачиваться. Ещё только не хватало мне заниматься «их психологией», — геморроя, что ли, мало?..
       Но — что, собственно, произошло. Убежав от контролёров, я заскочила в вагон и решила пройти дальше. У меня сейчас — рюкзак, большой пакет (никак не найти места (в морозы), чтобы разобрать всё и что-нибудь выкинуть, из ненужного) и женская сумка через плечо. Я зашла в переход между вагонами, закрыла заднюю дверь за собой, повернулась, чтобы открыть вторую, и тут у меня каким-то чудом с плеча упала женская сумка, — совсем, вниз. Остальное поставить между вагонами было некуда, пришлось нагибаться вместе со всем, и тут я со всей дури треснулась переносицей о боковую ручку, — ровнёхонько посередине переносицы.
       Трудно объяснить словами это ощущение — полную уверенность, что тобой управляли. Вот так же погибла и мама, которую ПРИВЕЛИ на ту дорогу, где она упала. (НУ, и всё, что делалось потом.) Это — рассказ относительно долгий и совершенно отдельный. Но очень похоже, что вчера и сегодня я имела дело именно с «командой» непосредственных убийц моих родителей.
       Распрямившись, я там же, между вагонами, громко прокляла «Бардашкова» с потомством (он тоже как-то связан с «Музеем Музеев», и на номер «Барбисовина» он как-то звонил, чтобы спросить меня, — даже в матерной «поэме» о «Музее Музеев» —  «Бардашковы» тоже есть), потом я пошла в следующий вагон, посмотрела в зеркало, убедившись, что нос цел и что перелома нет, — а там сидели «музейные личики», просто через одного. Вот, тут я мысленно и закатила «поэму», целиком и не по одному разу, — пока не доехали. МЕНЯ СЛЫШАЛИ. Первый раз — даже шёпотом себе под нос, чтобы не сомневались, что это думаю я сама.
       Когда я потом обошла платформы и встала покурить, то видела, что слышать это могли и некоторые «наши». Ну, да и ладно. Посмотрим, будут ли убивать сегодня. Пока я уже пойду потихоньку. Отредактирую старое — завтра. (Если, конечно, опять не загрузят по самое некуда.) /19:57/

(Сегодня, от начала даты и до времени ухода включительно:
слов — 1 348,
знаков без пробелов — 7 542,
знаков с пробелами — 9 051.)






...