Жанна де Лери отрывок из романа Альтист Том1

                Книга 4 Жанна де Лери (1856– 1870)
                Слушая мою музыку, поющие переливы моей                скрипки, женщины не могут удержаться от слез.
                (Паганини)
Глава 1. Рассказано  Жанной
В театре было жарко и душно, но  когда он вышел на сцену,  у меня перехватило дыхание. Я даже задёргалась и стала вытягивать шею, даже спина, взмокшая от пота, перестала чесаться.
   Я не могла видеть его спокойно. Когда его пылающие чёрные глаза охватывали зал, то я не следила за собой, была вся в волнении.
   Он исполнял  «Дьявольскую трель» Джузеппе Тартини, почти не глядя на свой альт. Его длинные чёрные волосы, сухие и прямые, падали на высокий покатый, взмокший от напряжения,  лоб. Необычно уродливое, даже несколько обезьянье лицо с хищным носом, в бледном свете рампы становилось то белым, то почти чёрным.   И вот последняя нота прокатилась под сводами театра. И вдруг…, я не поняла, что со мной случилось, но я, забыв обо всём, бросилась на сцену. Схватив его руку, бледную, покрытую шрамами, я приложилась к ней губами. Кровь зашумела у меня в ушах, лицо горело.
   Публика возбуждённо ахнула, и я без чувств упала на его руки. 
 Я очнулась. В голове все еще стоял туман, и кружилась голова. Но передо мной стоял мой альтист. Что странно, вблизи он не производил демонического впечатления. Сухенький, но кряжистый,  с хорошей осанкой, мужчина среднего роста. Все в его внешности было какое-то тусклое, мутное. Жидкие черные волосы , усталые запавшие  глаза, лицо бледное.  Ему было всего лишь 35 лет, но он выглядел гораздо старше. Из моего горла вырвалось несколько невнятных звуков. Он поднёс мне стакан, но я мягко отвела его руку со словами:
  – Спасибо. Вы очень добры.
   Он сел рядом со мной и спросил:
  – Вот мы и снова встретились! Тогда в парке я не думал, что вы сеньора, так склонны к обморокам!  Сколько вам лет, сеньорита?
  – Семнадцать. И, похоже, я слишком сильно затянула корсет!
   Странное чувство овладело мной, когда он обнял меня. Наши головы были так близки, что мы поцеловались.
  – А ведь я вас узнал. После той встречи в парке я часто видел вас на своих концертах.
– Я и раньше была, только вы не обращали на меня внимания!
– Зато я обращаю его теперь!  Кланяясь публике, я играл только для вас. Вы прекрасны, как сама любовь!
– Синьор, я всего лишь скромная девушка, поклонница вашего таланта!   
 - Но…сколько  прекрасных женщин, очарованных моим образом и искусством, приходили ко мне, чтобы отдать себя, своё сердце, судьбу, а  я, наученный горьким опытом, отворачивался от них.
– Ну что ты тут? – В дверном проеме появилась высокая темная фигура, говорившая басом. – Пришла в себя и пусть идет домой!
– Ты бы лучше принес нюхательной соли! – Николо огрызнулся на друга, да так, что тот поспешил убраться, бормоча что-то о том, что теперь, наконец-то у бездельника и лентяя Николо, появится творческое вдохновение.
 – Что же это был за опыт? – спросила я, еще не понимая, что держит вместе этого шумного человека и моего альтиста.
  – Года два назад я без памяти влюбился в одну девушку, которая  напоминала мне скрипку. Через несколько дней после нашего знакомства я стал замечать, что по ночам она куда-то уходит. Меня охватила ревность, я проследил за ней и понял, любви нет, а есть измена.
Но едва я разоблачил ее следующим утром, то она столкнула меня с лестницы. 
С тех пор я немного прихрамываю, и кашляю: наверное, она помяла мне ребра. А она уехала со своим новым любовником, хорошо хоть у меня есть друг Джузеппе! Не дает мне погружаться в меланхолию. Он замолчал, а я сказала ему:
  – Я люблю вас.
После этой фразы мы вместе встали, он обнял меня за талию, я же положила руку ему на плечо.
Всю идиллию испортил  этот бас со своей солью, которая была уже не нужна.
Не помню как, но мы оказались в парке вдвоем. Мы шли по дорожкам, и всё это время мы разговаривали. Я уже говорила ему «ты» и называла «Николо», он обращался ко мне – «Жанна».
 Трава была мокрой от росы, и оборки на моём платье намокли, лакированные туфли Николо блестели сильнее обычного. Мы шли, обняв друг друга за плечи. И говорили обо всём, что приходило на ум. В темно-фиолетовом небе блестели светлые звёзды, трещали цикады. Ветви деревьев, оплетенные вьюнком, подобно арке, наклонились над  нами. Бледные прозрачные  цветы вьюнка напоминали юбочки фей.
Когда мы проходили мимо роз, я изрекла:
  – С гением жить трудно.
 – Особенно с тем, у которого длинные руки и хриплый голос? – рассмеялся Николо.   
– И шумный друг! - Прошу тебя,  - робко заговорила я, - разреши мне остаться с тобой. Через четыре дня я стану совершеннолетней…. Если я останусь дома, тетушка отравит меня - ей нужны мои деньги. …– А мне жить осталось недолго! Тетка наверняка отравит меня, чтобы получить наследство! Она это уже проделала с моими родителями! И мне хотелось бы унести воспоминания о тебе в страну вечного света и радости!- Я покраснела, потому что речь моя стала несвязной.
– Ну, это мы еще посмотрим! – Он обнял меня и поцеловал. – В моем доме она до тебя не доберется! Люсьен, бывший солдат и знает, как обращаться с такими, как твоя тетушка!
- Умоляю, только четыре дня я всего лишь прошу у тебя! А потом - хоть милостыню просить пойду! Да хоть в незаконной связи с тобой всю жизнь проживу!- вскричала я в отчаянии.
Он крепко стиснул меня в объятии и страстно зашептал:
- Наконец- то я услышал те слова, которые так жаждал услышать! Все они хотели от меня только моих денег и желали заковать меня в цепи брака, но никогда я не видел в них настоящего чувства! Да, не четыре дня ты у меня пробудешь, а столько дней, сколько пожелаешь….
« Я спасена» - мысль эта со свистом пронеслась в моем разгоряченном мозгу.

Мы вышли из парка.
На ночь я устроилась на диване в комнате Николо. Но долго я не могла заснуть, все ворочалась с боку на бок. Мысли не давали мне покоя. То я думала о том, что спаслась от тетки, да и от ранней смерти заодно. То о том, что произошло сегодня в театре, о том, что совсем рядом находится тот, которого я так люблю…. Для одного дня впечатлений было слишком много. Казалось, голова сейчас расколется. «А что я лежу и мучаюсь?- подумала я - Окно открыто, могу встать и подышать свежим воздухом!» Я встала и подошла к окну. Но проходя мимо кровати Николо, я нечаянно наступила на скрипучую половицу и обмерла от страха. «Только бы не разбудить его!»
Я облокотилась руками о подоконник  и выставила голову на улицу. Воздух был теплый, напоенный ароматом цветов. На темно- синем небе взошла полная луна. Она была огромная и переливалась, как опал. Легкое облачко окружало ее. Кругом стояла мертвая тишина. «Чудная ночь!»- мне не хотелось отходить от окна.
Но волнение было так сильно, что я так и не смогла заснуть.

Глава 2
Рано утром он разбудил меня и сказал:
  – Жанна, сегодня у меня два концерта. Первый  в два часа и –  до четырёх, второй с семи часов и до девяти. Побудешь одна дома?
  – Да, – ответила я – А ты, Нико, не против, если я заеду домой за своими вещами?
  – Поезжай. – Сказал он, но возьми с собой Люсьена, ничего не ешь и не пей дома!
Я встала, причесала волосы и проводила Николо на улицу. Он поцеловал меня, сел в карету и уехал.
Я принялась бродить по его  дому и встретила интересного, очень по-старинному одетого человека лет пятидесяти. На нем зеленый камзол, кружевное жабо, рубашка из батиста, обшитая на манжетах кружевами, желтый жилет и башмаки с красивыми серебряными  пряжками. На голове ярко- рыжий парик. Лицо его было смуглое, глаза карие, брови рыжие. Глядел он прямо  и умно. У него был внушительный горбатый нос, губы тонкие, поджатые. Шею его обвивал клетчатый красно-зелёный шарф. Теперь такие лица можно было увидеть только на гравюрах 18 века.
 - Люсьен, слуга,- представился он и спросил с надеждой,– Сударыня, вы к нам надолго?
– Навсегда!
– Наконец-то! А где ваши вещи? – Этот вопрос спустил меня с небес на землю.
До возвращения тетушки Олимпии в моём распоряжении было два часа. Спустившись со второго этажа на улицу, я пошла к своему дому. Тихо-тихо я в него проскользнула, но, слава богу, тут не было ее компаньонки!
Люсьен помогал паковать платья, кольца, серьги. Он надоумил прихватить и мои документы, которые тетка держала запертыми в секретере, но «крак» и замок щелкнул!
Ощущая себя воровкой, я и выбежала из дома, понимая, что к тетке я не вернусь никогда.
«Мое бегство из дома опекунши похоже на дешевый роман!» – Думала я.
В доме меня на столе ждала записка:
«Дорогая Жанна, приезжай за мной и не отпускай извозчика. Я в Ла Скала».
   Я вздрогнула и побежала к театру, где видела его вчера.
… Он лежал на койке в гримёрной. Лицо его было бледно, на губах запеклась кровь. Когда я подошла к нему, в его потухших глазах загорелся красный огонёк. Он прошептал:
  – Жанна, помоги мне добраться до кареты.
   Я взяла его руку себе на плечо, он оперся на меня, как на костыль, и я  с трудом  практически вынесла его на улицу, и уложила на сиденье в экипаже.
  Казалось, он не понимал, где он и что с ним.  Дома я дала ему нюхательной соли.
Он очнулся.
  – Что с тобой произошло?
– Это был приступ. Со мной часто такое происходит последнее время. Мой духовник поговаривает, что я проклят и служит за меня в церкви… будь я более религиозен – я бы поверил, а так хватит того, что я за это плачу! Врач считает это обычной болезнью!
   Я наклонилась к нему, отвела волосы со лба и робко сказала:
  – Ведь ты сегодня ещё пойдёшь на концерт, правда?
  – Нет. Надеюсь, что Джузеппе меня не уволит!
Я была довольна его решением, хотя до конца не понимала, кто такой Джузеппе.
   Вечером мы сидели на кухне. Я следила за руками Николо, оттиравшими кровавые пятна со светлого альта. Закончив, он подсел ко мне.
  – Жанна, может, завтра прокатимся в открытом экипаже, сходим в театр? Там сейчас ставят оперу Моцарта «Дон Жуан».
  – Если тебе стало легче, то с удовольствием! – ответила я.
   Остальное время мы просидели, молча, не говоря друг другу ни слова.   Вдруг на альте с жалобным звоном лопнула струна, но Николо не обратил на это внимания.
   Так прошёл второй день, и наступила ночь.

Глава 3. Из архива Николо
   Я проснулся и осторожно зажёг канделябр. Жанна лежала на диване, из-под смятой простыни выглядывала ее стройная, белая ножка.  Я долго стоял рядом с ней, глядя на ее безмятежное лицо. Стараясь не стучать каблуками, я прошёл мимо неё в другую комнату, и, поставив канделябр на стол, распахнул окно.
   Я раскрыл небольшую книжечку в переплётё из алого бархата. Там были портреты всех моих  любовниц, нарисованные моей рукой, и женщины в белом, что пригрезилась мне на кладбище.
   Осторожно достав листок бумаги, я стал набрасывать карандашом фигуру Жанны. Карандаш  отчаянно выплясывал в моих руках, но через несколько минут Жанна предстала на рисунке во всей своей красе. Это нежное лицо, изящный профиль, роскошные волосы  и ножка из-под простыни.
 И тут же образы всех любовниц померкли. И тут ко мне пришло озарение:
« Проклятье! Как я раньше не догадался! Это о ней предупреждала меня женщина в белом! – и я запер книгу в секретер, с глаз подальше. – Своего счастья я не упущу!»
   Вдруг меня словно ударило током, сердце стало учащённо биться, руки было не сжать. Мне показалось, что в лунном свете стоит та самая женщина в белом и улыбается мне! И случилась беда – приступ кашля и изо рта пошла кровь. Сунув в рот кулак, я  нашел в себе силы уйти из комнаты и не нарушать покой Жанны.


Глава 4  Сон и неприятности
(рассказано Жанной)
   Я проснулась, помня сон в деталях: «Будь счастлива!» Сказала мне незнакомая женщина в белом платье, которая так и не стала объяснять, что она делает в доме Лауренти». Когда я проснулась – только ветер шевелил малиновые занавески на окне.  Солнце ласково светило. Николо и таинственной женщины не было в комнате. «Я провела ночь в доме любимого мужчины! Теперь я падшая женщина! Прямо как в романе Жорж Санд!»
«Похоже, мне снился сон! Ну, так, где же Николо?» – подумала я и пошла его искать.
   Я нашла его спящим на диване в гостиной и прошептала:
  – Николо, как ты?
– Бывало и хуже! Мне стыдно за свою слабость! –  Он поднял голову и взглянул на меня очень горестно. – Вот уж не так я хотел провести наше первое свидание! Зато я знаю, как мы проведем второе!
Я помогла ему встать, понимая, что готова на все, что он захочет.
Мы спустились в гостиную. Стол был уже накрыт, а Люсьен поглядывал на меня с недоверием.
За завтраком Николо  был задумчив, печален и почти не прикасался к еде, но кофе пил чашку за чашкой. Он смотрел на меня, и в его взгляде было что-то непонятное. Казалось, его взгляд прожигает меня изнутри! На мне было надето светло-лиловое платье с серебристым отливом, но я почувствовала себя голой!
Когда мы ехали, Николо не переставая, гладил, ласкал и целовал меня, и в глазах у него при этом светилось такое обожание, такая нежность, что я спросила:
– Николо, а ты когда-нибудь любил по- настоящему?
– Нет. – Ответил он и взял в ладони мое лицо.– Сейчас я понял, что люблю только тебя.
И он поцеловал меня, да так звонко, что кучер обернулся.

Мы доехали до парка. Николо подал мне руку и помог сойти. Я ласково ему кивнула и сказала:
  – Не правда ли, Нико, что на свете нет ничего прекрасней Италии? – Я встряхнула головой и сорвала с себя шляпку. – Смотри, солнце светит для нас! Облака по небу плывут для нас! Птицы поют для нас, и цветы цветут только для нас!
 Он одел её себе на голову и сказал:
  – Продолжая твои рассуждения об итальянской природе, отмечу, что эта грозовая туча нависает тоже для нас! Я не моряк, но ветер дует с ее стороны! Жанна, у меня предчувствие, что будет дождь, и что ты хочешь стать моей женой. Если я не ошибаюсь, вот этот милый сеньор служит в местной газете и уже давно идет за нами в ожидании скандала! И одной шляпки на двоих ему будет мало!
    – Да. Ты отгадал. Хочу и даже очень, но мне нет восемнадцати. А причем тут скандал?
– Привыкай! Жизнь артиста окружена скандалами, сплетнями,  ссорами с комментариями в прессе! Мне кажется, что это предчувствие сбудется! И этот охотник до сплетен свою получит! – Тут он споткнулся, полетел на землю, а из кармана его пальто выскочила объёмистая коробочка. Я бросилась и схватила её. Но Николо прикрыл её рукой.
  – Не тронь! – прохрипел он и стал разжимать мои пальцы. Лицо его пылало гневом. Я даже испугалась и спросила:
   – Николо, что с тобой? Что я тебе сделала?
   Он схватил меня за платье и, оторвав кусок тончайшего шёлка, спрятал его в коробку, к великому удовольствию сеньора газетчика. Потом Нико взял меня за руку, и мы пошли дальше, а неприятный сеньор принялся чиркать в своем блокноте.
 – Жанна! В этой коробке хранятся куски тканей от платьев тех женщин, которые говорили, что моя любовь дороже им, чем их собственная жизнь. Ты являешься одной из них.
   Он открыл коробку дрожащими руками и извлек оттуда 3 куска ткани: грубый ситец в цветочек, сиреневый бархат, шуршащий и хрустящий шёлк. На коробках были написаны имена их владелец.
  – Нико, неужели они так тебя любили? – спросила я.
  – Да. Правда, больше всех Эдмея де Юбер. – честно ответил он. – И она же меня предала! Не расстраивайся, я куплю тебе новое платье!
   Начал накрапывать дождь. Мой друг укутал меня половиной плаща и приказал кучеру ехать в тратторию. Николо опустил верх экипажа, потому что дождь припустил изо всей силы.
   Мы приехали в ресторан. Сев за свободный столик, я прислушалась к звукам маленького оркестра, исполнявшего «Рассказать, объяснить не могу я» Моцарта, из «Свадьбы Фигаро»
«Я сижу в драном платье! В жизни не позволяла себе показываться  в таком виде! Но Нико хочет быть со мной! Значит, я с ним буду!»  К нам подбежал официант, положил меню на стол и убежал.   Николо стал обыскивать карманы пальто в поисках футляра с очками. Вдруг черепаховый футляр упал мне на колени, и я сунула его в руку Николо. Он облегчённо вздохнул, нацепил очки на нос и принялся изучать книгу блюд.
   Наконец, Николо спросил у меня:
  – Жанна, завтра твое имя появится в колонках светских сплетен, но тебе к этому придется привыкнуть, если ты собираешься жить со мной! Ты будешь грибной жульен?
  – Нико, – ответила я – ты отгадываешь мои мысли. Заказывай жульен!
Мы перекусили и отправились обратно, а я думала, что скажет тетя, прочитав утреннюю газету.
Утром  я читала, как Николо подрался в парке с очередной поклонницей, имя которой пока установить не удалось, оба изорвали друг другу одежду, исцарапали себя в кровь, и только вмешательство полиции навело в городском парке порядок.
– Это что это такое? – Не поняла я.
– Привыкай – просто сказал Лауренти. – Это маленькие неприятности, бывают и большие! А теперь, извини, дорогая, я тебя ненадолго покину, а маленькие неприятности оставлю тебе! Соизволь навестить моего портного и заказать себе два платья: одно взамен испорченного…
– А второе? – Спросила я.
– Второе – подвенечное! Я полагаюсь на твой вкус! Адрес подскажет Люсьен, а я рассчитаюсь!
Я никогда не думала, что вот таким вот образом мне сделают предложение! Впрочем, большие неприятности не заставили себя ждать.

Глава 5 Тетка и проклятие
На следующий день мы решили повенчаться: за благотворительный концерт в церкви падре согласился ускорить самый счастливый момент в моей жизни.
Разумеется, ни тетку Олимпию, ни ее компаньонку я не собиралась приглашать. Эти гарпии могли испортить все торжество. С самого утра я была как на иголках: надо было подобрать платье, уложить волосы… В этом мне помогла мама Николо, приехавшая навестить сына, но попавшая на свадьбу.
– Наконец-то мой сын остепенится! – она украдкой смахивала слезу.
Николо целый час провёл у зеркала, причёсываясь и примеряя огромное количество фраков, сюртуков, камзолов. Джузеппе, оказавшийся очень красивым синеглазым мужчиной, говорил, что ничего из гардероба Николо на венчание не годится. Обо мне у него хватило такта помолчать: накануне, улучив момент, он попытался распустить руки, за что удостоился от меня звонкой итальянской оплеухи. Видимо, так обращаться с девушками он привык со времен консерватории.
Впрочем, он ничуть на меня не обиделся. Наконец, мы собрались и пошли на венчание.
   В соборе горели свечи. Органист в чёрном исполнял Баха. За моей спиной слышалось перешёптывание двух молодых девушек:
  – Вот везучая.
  – Вот бы мне на её место.
Николо стоял рядом со мной и нежно глядел на меня своими огромными чёрными глазами.
   В церковь тихо вошла мать Николо. Она подошла ко мне и сказала:
  – Я понимаю ваше смущение, синьора. Он очень сложный человек. Нужно время, чтобы его понять и принять таким, каким он есть.
   Что говорил нам священник – я не помню. Когда нам надели обручальные кольца, то я безрадостно почувствовала, что счастье наше, так прекрасно начавшееся, не сможет продлиться долго.  От тревожного предчувствия щемило сердце. Синьора Джулиана после венчания ушла легко и тихо, так и не рассказав, почему его отец, братья и сестры не прибыли на торжество.
   К сожалению, я никогда не узнала истории разрыва Николо с семьёй: для него это был очень болезненный вопрос, и я не хотела мучить его и заставлять страдать снова.
Но я молила Пресвятую Деву о счастье и долгих летах, а о том, что Люсьен сдает прачке платки со следами крови, старалась не думать. Только потом от Люсьена я узнала, что тетка Эмилия грозила мне проклятиями на пороге церкви, но войти туда во время венчания не решилась.


Глава 6 Тень прошлого
                Истинное соответствие
                встречается столь редко.(Паганини)
 (из дневника Жанны Валери)
На второй неделе семейной жизни Николо ушел на концерт, а я осталась дома.
Сразу, как за ним закрылась дверь, в гостиную вошел Люсьен. Он был бледен и мял рукой белый платок. Это означало, что к нам кто-то пришёл. Так и было. Люсьен сказал:
  – К Лауренти Эдмея де Юбер. И помолчав, добавил: – Выставить ее за дверь?
  Я вздрогнула и сказала:
  – Принимайте!
Так я сделала первый, опрометчивый поступок в нашей совместной жизни. Имя Эдмея я слышала, но никак не могла предположить, чем встреча закончится.
Люсьен вышел, и через минуту в комнату вошла Эдмея.
Я видела ее несколько раз в театре и не понимала: куда девалась её прелесть и красота? Она похудела, волосы её потускнели, лицо потеряло природную белизну. Теперь даже косметика не могла скрыть ее сероватый оттенок. На ней было черное платье, не первой свежести, а тусклые волосы закручены в узел на затылке.
   Казалось, что с уходом из  её жизни Николо, из неё ушёл сок, как из цветка, которому срезали стебель.
   Эдмея смотрела на нас, не мигая, потом достала из ридикюля золотые часы и положила их на столик.
– Кофе, синьора Эдмея? – предложила я.
Но то, что последовало дальше, напоминало сцену из романа, а не прием гостей молодой женщиной!
– Это часы Лауренти. Я хотела их вернуть, мечтая вернуть свое женское счастье, а тут, я смотрю, Николо не скучал! Малолетку себе завел!
 И в вдруг, вцепившись в подол моего платья, завопила:
  – Ты, ты виновата в моём несчастье! Ты отобрала у меня любимого, очаровав его своей юностью и красотой! Во мне иссякла жизнь! Из-за тебя меня уже никто не любит! Она схватила со стола нож и пошла в атаку.
  – Я зарежу тебя, змея, прикидывавшаяся невинной кокеткой, и ты умрёшь!
Страх за жизнь придал мне сил. Дальнейшее я помню как во сне: задрожав от страха, я перехватила руку с ножом он выпал из ее пальцев. Как оказалось, болезнь лишила ее сил. Мы сцепились и покатились по полу, как две кошки. И тут Бог встал на мою сторону: я нащупала рукой нож, и… поборов искушение воспользоваться им как оружием, отхватила волосы Эдмеи под корень. Она вскрикнула и упала на пол, прошептав:
  – О, Жанна…как ты могла…мои волосы… – Эдмею потряс приступ кашля, такого же, как и у Николо!
Как оказалось,   Николо забыл дома новую партитуру и вернулся.
  – Жанна, это она, – он вошел в комнату и оглядел поле битвы, – это и есть та самая девушка, которая сбросила меня с лестницы. Надо было Люсьену сказать, чтобы он вежливо показал ей на дверь!
   Эдмея на удивление быстро пришла в чувство и крикнула:
  – Николо, я могу сбросить тебя с лестницы ещё раз! Ты изменник!
– А ты изменница! Я что ли, по ночам бегал к офицеру?
Вдруг случилось такое, что мы долго не могли пережить. Эдмея схватила альт и швырнула его об пол. Хрупкое дерево разбилось на куски, но Эдмея надменно  взглянула на нас и вышла из комнаты. Как потом я узнала, Люсьен вывел ее на улицу и пообещал рассказать полиции об одной девушке, которую очень хочет найти один римский кардинал, и что он обязательно сообщит, где ее искать, если Эдмея еще, хоть раз появится в этом доме.
   Когда она ушла, Николо положил голову мне на плечо и разразился бурными рыданиями. Ламарш осторожно просунул голову в дверную щель и вздохнул.
Люсьен поправил букли подошёл ко мне и сказал:
  – Мадам, положим его на рекамье, пускай отдохнёт от потрясения.
Он оказался тяжелым!
Наклонившись, я подняла с пола то, что было альтом – осколки дек, отломанный гриф с красивой головкой и завитком, обрывки струн.
Краем уха я слышала стон Николо:  – Мой альт…как она могла… я этого не переживу.
   Я подошла к нему и сказала  – Успокойся, мой ангел. У тебя будет новый альт.
Николо поднялся и ответил мне:  – Ты не понимаешь. Этот инструмент жил со мной уже 31 год.
  – Как? – недоумённо спросила я.
  – Когда мне было четыре года, отец, видя во мне незаурядные способности, стал учить меня игре на  альте. В девять лет – нет, не удивляйся – я уже выступал в церкви. В двенадцать лет меня отдали в кремонскую консерваторию, где я чуть не умер от страха, играя на кладбище для покойников в полнолуние. Через шесть лет  меня оттуда выпустили, и я оказался  в Милане, где Джузеппе нашел для меня это место. Вот так я и прижился в Милане.  Альт был моим верным товарищем до этого момента.
   Я подошла к нему и сказала:
  – Николо, может, завтра выберем новый инструмент, как ты думаешь?
Николо горестно кивнул головой, и мы разошлись по комнатам.
Этой ночью я решила его не тревожить.
Следующим утром мы отравились на рынок. Там было ужасно много народа.
Все шумели, орали, галдели, толкались. Стоял невообразимый шум. Держась за рукав пальто Николо, я с трудом прошла к отделу музыкальных инструментов.
  – Альты есть? – крикнул Николо.
  – Есть! – ответил продавец и протер свою вспотевшую лысину в предвкушении наживы.
Похоже, он знал, кто перед ним и решил не упускать свой гешефт. Николо наклонился над прилавком и стал рассматривать альты. Наконец, он выбрал небольшой ярко-жёлтого цвета инструмент. Уплатив за него, мы пошли домой, оставив довольного как наевшегося рыбой портового кота, продавца, почесывающим живот. У него был удачный день!

Глава 7. Месть тетки Олимпии
«Гадкая девчонка! Оставила меня без денег! Тем страшнее будет моя месть! Отправится к своим родителям!» – Тетка Олимпия не простила Жанне, как замужества, так и того, что адвокат, нанятый Джузеппе, отсудил все ее приданное!
Как и все женщины того времени, Олимпия не любила кладбищ в ночное время, но жажда покарания  племянницы была сильнее страха.
«Не будет тебе покоя в замужестве! Воровка! – Олимпия сняла с шеи нательный крест, пришла ночь на кладбище, проткнула иглой восковую куколку Жанны и собиралась ее закопать в могиле ее родителей. – Берите чадо себе… – начала она страшное проклятие, но ей помешал сторож.
– Опять ведьмы на моем кладбище гадость затеяли. – Он выстрелил в воздух из старого мушкета.
Несчастная  Олимпия от страха испустила дух, так и не успев провести ритуал до конца, но куколка оказалась в могиле.
– Жанна, у тебя проблемы! – Заявил Джузеппе за обедом. – Твою тетку нашли мертвой! Хоронить надо! Денег у нее нет!
– Ну, похороним… – вздохнула Жанна. – Хотя деньги наверняка присвоила ее компаньонка! С нее станется! И закажем службу за упокой! Только мне волноваться нельзя! – Женщина погладила  свой округлившийся живот. Там шевелилась новая жизнь.
– Похороним скромно, без нашего оркестра! – решил Джузеппе.
Вот чего не заслуживала тетка, так это оркестра. Яд, приготовленный для Жанны, достался, по наследству ее компаньонке, и она продала его Эдмее Юбер. Последние недели перед родами Жанна старалась не выходить из дома.

Глава 8 Джеронимо
                У меня есть сын, и я молю бога сохранить мне его. (Паганини)
Двадцать пятого февраля  родился сын, которого  решили назвать Джеронимо.
В день рождения сына  Николо Лауренти дал концерт, надолго запомнившийся в Милане.
– Это концерт я посвящаю свой жене и моему новорожденному сыну! – Маэстро поклонился залу.
Зал аплодировал и кричал «браво». Только некоторые молодые женщины комкали юбки и сожалели о том, что даже в мечтах они не смогут обнимать своего кумира.
В этот раз он играл как никогда.
«Ему надо каждый год рожать по ребенку, а лучше по два, – думал Джузеппе, исполняя свою партию на фаготе, – но даже в этом он ленится!»
После концерта Николо пришел и сказал Жанне, которая тихо покачивала колыбель:
-Вот теперь я наконец-то почувствовал музыку сердцем!

…«Ишь, обрадовался, слабак! – Вероника швырнула газету в камин, но потом вытащила ее оттуда! Одного родил кое-как! Вот у меня их сколько! Мал-мала-меньше и муж козел! А все из-за этого музыкантишки недоделанного! Ну почему мой покойный отец выбрал именно его! До Паганини ему не дорасти никогда, даже если он будет завивать себе волосы и сменит альт на скрипку!»
Она попыталась подкупить знакомых газетчиков, чтобы те написали что-нибудь гадкое про игру Лауренти и его оркестра, но они отказались. Слишком оглушительным был триумф.
Рецензии сыпались одна за другой, сам Лауренти пожертвовал часть доходов на церковь. Помня судьбу своего кумира, он старался не ссориться со святыми отцами. Те упомянули счастливого отца в утренней проповеди как доброго христианина и семьянина, чему сам Николо был несколько удивлен, но Жанну эта проповедь порадовала.
«Господи, прости наш грешников! – Искренне молился Джузеппе. – Я проведу благотворительный концерт, если это поможет искупить, хоть часть наших смертных грехов! А вот про меня никогда с церковного амвона не говорили ничего хорошего, хотя я добрый католик и прихожанин! Даже обидно! И какого черта я с этим Николо связался? И тут эта Жанна сидит рядом. Джеронимо, мой крестник, на ее руках ведет себя пристойно! Не орет, и не портит священнику проповедь! Ну, парочка! Прямо как мадонна с младенцем! Не будь Николо мой лучший друг, ввел бы я эту молодую даму в грех и соблазн, не будь я Джузеппе Талькварони!»
При этом Джузеппе не забывал петь псалмы и креститься, а Николо чувствовал себя самым счастливым человеком на Земле.
Газетчики в похвалах захлебывались от восторга, но самую страшную и жуткую рецензию ему написали не они, а Эдмея.
Одинокая женщина коротала последние дни в монастырском приюте для бедных, куда с опозданием, но дошла весть о миланском триумфе. «А ведь на месте Жанны могла быть я! Он любил меня, а я поняла, что любила его слишком поздно! Впрочем, я сама согласилась и взяла у Вероники деньги, но кто же знал, что я полюблю эту бездарь музыкальную всей душой?»
Она понимала, что дни ее сочтены: чахотка не оставляла никаких шансов на спасение.
«Беспутный мальчишка! Ты думаешь, что женитьба и отцовство искупят твои грехи перед Всевышним? Ошибаешься! Ты погубил мое тело, а я погублю твою душу! Проклинаю тебя и весь твой род! – она кашляла, и кровь капала на почтовую бумагу, – я ухожу, забирая с собой твое счастье!»
Эту записку Жанна не стала передавать мужу, но и не сожгла, зачем-то сохранив ее в своих бумагах. Рядом рукой Жанны была по латыни написана молитва «Pater Noster» и нарисован крест. Похоже, она молитвой и крестом пыталась снять заклятие…
«Проклинаю! – Черты лица Эдмеи заострилась, и без того бледная кожа стала серой. – Перед лицом вечности проклинаю!»
Утром монахи занялись грешным телом Эдмеи, чтобы предать ее земле. Похороны и скромный памятник оплатила Вероника.

Глава 9 Гастроли и проводы

Когда Джеронимо минуло три года, Николо предложили поехать на гастроли в Рим. От такой возможности нельзя было не отказаться, и альтист тут же собрался.
Но когда он уже выходил, Жанна вцепилась в него с криком:
– Не уезжай! Я все время сижу дома одна. А ты…
– С тобой будет наш сын. –  Мягко отстранил ее Николо, хотя почувствовал, как в нем закипает раздражение. Но Жанна и не подумала уйти.
– Это слишком далеко. Ты устанешь. – Сказал он.
– Если ты возьмешь меня, то я не позволю тебе водиться там со всякими девками!
– Да у меня этого и в мыслях нет!– вспылил Николо, и, потеряв самообладание, толкнул жену в грудь. Жанна поскользнулась и упала.
– Это все из-за твоего альта! –  крикнула она, пытаясь подняться. – Дьявол научил тебя играть на нем! Сам сатана!
Но Николо уже был на улице. Придав себе гордый вид, заломив цилиндр набок, хищно раздув ноздри и изогнув губы в спесиво – презрительной  гримасе, он направился к экипажу.
…Лошади неслись крупной рысью, экипаж подбрасывало на ухабистой дороге. Николо тяжело переносил качку, и его расшатывало из стороны в сторону. Джузеппе, ехавший вместе с ним, переносил тряску легко, и подобно Георгу Гаррису, вся дорогу о чем-то говорил. Его бас напоминал Николо  назойливое жужжание шмеля.  От жары начала болеть голова, тошнило и хотелось спать.
 Когда Джузеппе старался обратить внимание друга на красивую местность или примечательное строение, Николо бурчал под нос: « Очень мило», но едва удостаивал взглядом.
Николо думал только о том, как повел себя с Жанной. Ему было очень стыдно.
 «Надо было взять ее и Джеронимо. А я накричал на нее, хотя она не виновата. Жанна права. Она постоянно с Джеронимо, и видит меня только утром. Будь моя воля, я бы не ходил на концерты. Но я не Паганини, чтобы не репетировать. Мне надо кормить семью и платить жалованье Люсьену. Хорошо, что Жанна от меня ничего не просит и не капризничает, как те, которые были до нее. Никогда раньше мы не ссорились. Сегодня она надела желтое платье, хотя никогда не любила этот цвет. Дурной, нехороший цвет». 
В таких невеселых думах он доехал до Рима. Едва придя в номер, Николо повалился спать. Джузеппе понял, что будить его не следует.
На следующий день Николо бродил по Риму. Рассматривал грандиозный собор святого Петра,  долго стоял на набережной Тибра. Но Вечный город Николо не понравился.  Он тосковал по жене и сыну, и без них здесь было пусто.

Вечером на концерте он играл «Полонез» русского композитора Огинского. Играл так проникновенно, грустно и с чувством, что некоторые слушатели  начали сморкаться и всхлипывать.
Успех был ошеломляющий, гонорар дали большой, но Николо было все равно. Ему хотелось домой. Как не пытался Джузеппе уговорить друга на несколько дней остаться в этом городе, Николо уехал один.
…Альтист запер за собой садовую калитку, и тут на него с радостным криком прыгнул Джеронимо. Николо посадил его на плечо и вошел в дом.
Жанна сидела в детской на кровати. Глаза не просохли от слез, а бледно – лиловое платье подчеркивало нехороший цвет кожи.
– Жанна, я приехал. Я здесь.– Негромко сказал Николо и подошел к ней. Жанна, молча, обняла его, но так, как будто она хотела выплакаться.
 – Ты простишь меня за то, что я ударил тебя? Уверяю, этого больше не повторится.   
– Прощаю. Право, это я обидела тебя. Я слишком нервная.
Они помолчали, потом Жанна сказала:
– Пойдем в столовую. Ты, наверно, проголодался с дороги.
В общем, их ссора доставила удовольствие только Веронике, прочитавшей о ней в газетах.    «Бурное расставание перед гастролями!» газетчики смаковали подробности скандала: в домне не осталось ни единой целой тарелки. Жанна  к таким дешевым «сенсациям» успела привыкнуть.
   Глава 10 Талантливый хулиган или новые скандалы

Как-то Николо предложил сходить всей семьей в театр на новую постановку «Дон Жуана».
– Это  любимая опера Паганини, – объяснил он.
Джеронимо сидел в ложе театра и рисовал карикатуры на артистов, а заодно на своих родителей и дядю Джузеппе.
«Не понимаю, что родители находят в этой опере? По-моему, рисовать гораздо интереснее!»
Он не заметил, как блокнот с рисунками   тихонечко вытянули из кармана сюртука. «Наверное, выронил!» – Джеронимо лег спокойно спать, не думая о последствиях, а зря!
Утром газеты вышли с его рисунками! Мало того, снова досталось Николо и его оркестру!
Скандал в семействе получился страшный! Люсьен готовил угол в подвале, Николо кричал так, что дрожала посуда, а мама пила валерьяновые капли и говорила мужу, что если он будет кричать так громко, то сорвет голос.
И тут появился Джузеппе.
– Вырастили олуха! Он шлепнул по столу пачкой газет. – На весь Милан ославил! Джеронимо, где ты видел у меня такой нос и лысину таких размеров?
– Так что с ним делать? – Спросил Николо. – Наш покойный маэстро Корне посадил бы его в подвал к привидениям! Оставил бы без сладкого на неделю и вообще…
– А я все равно в привидений не верю! – Джеронимо смотрел в пол. – И сладкое не люблю! Так что вы меня не запугаете!
– Но, с помощью этих карикатур ты прославился! – Попыталась вступиться жена.
– Не прославился, а опозорился на весь Милан! – Надрывался крестный. – Вы только подумайте! Все билеты проданы на неделю вперед! Вот уж не думал, что моя лысина сделает кассовый сбор!
– Не только твоя лысина, но и моя прическа! – Вмешался Николо.
– А меня мужчины в расчет уже не принимают! – Жанна развернула газету и показала на себя. – А, по-моему, я не так уж плохо получилась! И букетик цветов на платье мило выглядит!
– Да, если учесть, что это репейник! – Джузеппе с размаху опустился на стул, да так, что тот под ним жалобно заскрипел, но выдержал.
–   Так что будем с ним делать?
– Как крестный отец, и опозоренный сеньор, я бы настаивал на наказании, – Джузеппе вытер нос  платком, – а как антрепренер, настаиваю на снисхождении!
– Так что вы собираетесь со мной делать? – Не понял Джеронимо.
– До поездки всей семьей на воды будешь сидеть на всех  моих концертах! – Заключил Николо.
– Лучше отдайте меня в художники! – Завопил Джеронимо и вцепился в папин сюртук.
– Не рви материю! После отпуска на водах отдам тебя в мастерскую к художнику!  Уговорил!
«Лучше в подвал, чем такое слушать целую неделю! – Думал Джеронимо, но спорить не стал. – Печально, что родные меня не понимают». В это время семья регулярно ездила на воды, и какое-то время болезнь Николо отступила.
Они не знали, что Вероника, прочитав газету, с карикатурами, смялась до икоты. «В моем возрасте так веселиться уже вредно, но так приятно!»

Глава 11. Старинное проклятие или вещий сон
(Из дневников Жанны)
Когда Джеронимо исполнилось  14 лет, Джузеппе уговорил нас отправить его и на стажировку   в Рим.  Сколько я провела времени в слезах и молитвах… Но счастье мальчика куется вдали от родного дома.
 Николо продолжать давать концерты, но его жуткие приступы повторялись всё чаще, и он становился всё слабее.
 Стояла необыкновенно лютая, холодная зима, со снегом и морозом. Самое страшное началась, когда умер сеньор Ческатти, дирижер оркестра, и весь город пошел его проводить. Был и Джузеппе со всем оркестром. Казалось, вся Италия решила оплакать его, и похоронную процессию накрыл холодный проливной дождь.
На этих похоронах Николо подхватил пневмонию.
                ***
 Но вот какой сон он увидел во время болезни.
К нему пришла женщина в белом, та самая, что много лет назад явилась на кладбище.
– Скоро, теперь очень скоро придет твой смертный час! А сейчас тебя вызывают на разговор!
– Кто?
– Сам поймешь!
Он вдруг ощутил себя над облаками. Под ним, далеко внизу раскинулся родной Милан. Высота была такая, что захватывал дух, и тут на него пролился яркий свет.
– Грешник, Николо, настал твой судный день!
– Так значит,  я мертв?
– Да! И  настало время нести ответственность за все свои прегрешения!
– Ну, тогда над облаками мне делать нечего! Я и без суда знаю, что райских кущ я не заслужил! Место мое в чистилище в лучшем случае!
– Ты прав, ад у каждого свой! Но чистилище для тебя слишком легкое наказание!
– Значит в Ад?
– Нет, Николо. – Это для тебя слишком легко!
– Господи, прости меня грешного, но если не в рай и не в Ад?
– Тогда снова на землю! Ты снова родишься от своей супруги! И постарайся прожить жизнь так, чтобы заслужить всепрощение!
– А если не заслужу?
– Шанс дается только раз! Гореть тебе в геенне огненной!
– Посмотрев вниз Николо увидел, как земля раздвинулась, обнажая страшную пещеру, где в горячем кипятке страдали души грешников.
– Так меня назад? Обратно!
– Жанна тебя скоро родит! Постарайся ее не мучить, если не мужем, так хотя бы ребенком! Счет грехов открыт!
Проснулся Николо в холодном поту. Рука Жанны, холодная, как лед, лежала у него на лбу.
«Милая подруга! Только ты никогда не покидала меня!»



Глава 12 Конец и начало

– Ну что, друг мой грешный, – Николо снилась женщина в белом, – не думала я, что мы свидимся так скоро!
– Уже скоро?
– Да! Возможности исправить то, что ты натворил, уже не осталось! – Альтист проснулся в холодном поту, помня сон во всех деталях. Он чувствовал, что совсем скоро умрет, и попросил Джузеппе купить ему хорошее место на кладбище так, чтобы Жанна об этом не знала.
– Ты совсем расклеился! Что, лежа сочинять не можешь? Принял микстуру от кашля, запил рюмочкой рома и вперед! Паганини и не в таких расстроенных чувствах сочинял!– Джузеппе шумел по-прежнему, требуя от друга работу, но  сам, оставшись один, не выдержал и расплакался.
Сеньор Винченцо, старый доктор и друг семьи приходил навещать Николо, и вел разговоры с его другом, понимая, что Жанне лучше ничего не говорить.
 – Вы его старый друг, как и я, и скажу честно  все мое искусство бесполезно! Наш пациент не так уж стар- недавно ему исполнилось 49 лет, но чахотка оказалась сильнее его. Хуже всего то, что Николо отказался бороться за жизнь, и не верит ни мне, ни вам ни лекарствам! Мышьяк и травы приносят лишь краткое облегчение! 
– Клистирная трубка! – ругался Джузеппе, после того, как доктор ушел. – Если бы мы играли так, как сеньор Винченцо лечит - весь оркестр давно просил бы милостыню на паперти!  Его гневную тираду прервал приступ кашля.
 Кашель окончательно замучил Николо. По ночам альтист просыпался, задыхаясь от кашля, едва не задушенный мучительным приступом. Он совсем забыл, что значит спать спокойно.
Но альтисту Джузеппе не давал  лежать в кровати бревном. Он ходил по дому, иногда играл на альте, читал без конца, но никогда не выходил на улицу. Да и зачем? Зима стояла лютая, шел дождь, валил снег, все обледенело кругом, что для севера Италии странно.
– Не хандри! Напиши что нибудь зимнее! – Требовал Джузеппе, наливая другу немного красного вина.
– Только если зимний похоронный марш! – Николо всегда ненавидел зиму. – Впрочем, неси нотную бумагу! Сыграете на похоронах! И фагот  неси!  Пока Жанна в церкви, прорепетируем!
Ему внушали отвращение бледное перламутровое небо, затянутое мутными, как кисель, тучами, снег, лишенные листьев деревья. Он исходил бессильной злобой, глядя на этот унылый пейзаж из окна, и мелодия получилась тоскливой, даже Джузеппе проронил несколько слез, записывая ее на бумагу. Сил писать у Николо уже не осталось.
- Друг Джузеппе, я так хочу дожить до весны. Хочу увидеть зелень, солнце, небо голубое, а не белое, солнце…
- А я думал, ты хочешь сэкономить на могильщиках! Они зимой дороже берут! – ¬ По привычке огрызнулся Джузеппе, но никто не смеялся его шуткам, а у Николо не было сил ругаться в ответ.
 Очень часто он посылал Джеронимо длинные ласковые письма. Он очень тосковал по далекому сыну. Но, несмотря на тоску, Николо не хотел вызывать его домой.
- Скорей  бы уже увидеть его. Без него здесь так пусто. А лучше, вообще навсегда уехать к нему в Рим. Мне хочется разнообразия. Здесь холодно, как проклятые, идут дожди и град. Да и город уныл. В Риме я поправлюсь, вновь смогу играть и сочинять музыку. Ведь мне надо еще очень много работать,  чтобы обеспечить тебе и Джеронимо спокойную жизнь.
 - Я увезу тебя в Рим хоть сейчас!- воскликнула Жанна.- Сделаю все, чтобы ты выздоровел и смог увидеть весну!
- Нет, милая. Я не проживу долго.  Я устал надеяться, устал верить в выздоровление. Счастлив тот,  кто может отправиться на тот свет без посредничества врачей. Моя матушка ошиблась, поверив в силу водолечения. – Альтист грустно улыбнулся – Лучше бы я умер в детстве, чем бы жил, влача такую жалкую жизнь.
Жанна опустила голову на руки. Ей и так было тяжело ухаживать за мужем, но слышать такие слова было еще тяжелее. «И зачем я только согласилась отправить Джеронимо в Рим! Если бы он сейчас был с нами, Николо было бы гораздо лучше!» Она взглянула на портрет мужа, написанный Джеронимо, потом на самого мужа. Портрет выглядел лучше, чем оригинал, хотя ничего не приукрасил и не скрыл 13- летний художник. А как ужасно выглядел Лауренти теперь!
Худой от природы, сейчас он походил на скелет. Угольно – черные волосы подчеркивали восковую бледность тонкого, жесткого лица. Горевшие лихорадочным огнем глаза глубоко запали в темные глазницы. С лица не сходило выражение скепсиса, в углах рта образовалась ироническая, горькая складка….
 Между тем сгущались сумерки. Белый пейзаж за окном стал, синим, кругом зажглись фонари. Профиль Лауренти, сидевшего у окна, казался плоским черным силуэтом. Худое туловище терялось в складках пледа, которым альтист закутался, стараясь согреться. Только большая голова была хорошо видна. Будто на кресле сидела, сложив крылья, хищная птица.
Жанна задремала, сидя на стуле. Альтист прислушался и встал.
В углу сидела женщина в белом. Ее полупрозрачная фигура  была почти не видна.
– Я тебя вижу? – Голова у него болела и кружилась, но Николо взял альт. – Ты пришла меня проводить?
– Нет, я пришла тебя встретить! Сыграй, – тихо попросила она. – Жанна не будет возражать! Она меня не видит …..
 Настраивая долго молчавший инструмент, Николо невольно вспомнил свою жизнь. Детство, счастливое, но обремененное болезнями, самоотверженную мать.
«Дорогая, любимая мама! Ты любила, жалела и выхаживала жалкого уродца, который был недостоин жизни. Ты любила меня больше, чем моих братьев и сестер. Ты смогла понять, что я другой, не такой, как все, а я даже не приехал на твои похороны!»
Он взглянул на призрачную слушательницу и вспомнил консерваторию, где все, кроме Джузеппе, его обижали.
– Разве я был виноват, что меня не любили? Нет, во всем был виноват директор, который определил меня в фавориты, выделив меня из остальных!
– Ты сам заслужил то, что в итоге и получил! Счастье было близко не раз, но ты его не сберег! Ты вспомни первую несчастную любовь, долгие поиски идеала среди женщин, которые вроде бы любили тебя, а на самом деле желали твоих денег!
– Удивительно, что только Жанна, каким-то чудом женившая меня на себе до сих пор любишь меня таким, какой я есть и не желает лучшего!
Альт приник к плечу. Николо приготовился играть. « Что бы выбрать?» Ему хотелось сыграть что- нибудь такое, где можно было бы излить  полностью душу.
– Чем порадуешь? Сказать тебе напоследок, что Вероника, девочка которую ты предал и у которой не попросил прощения, искренне тебя любила! Она ждала тебя, а ты уехал, даже не попрощавшись! Выйдя замуж за нелюбимого, она тебя прокляла от всей души и даже привела к тебе Эдмею, что прокляла тебя в третий раз и заплатила за проклятие жизнью!
– После того, что я услышал, не хочется играть собственные произведения. «Дьявольская трель»! Как раз то, что надо! Последнюю часть! Посвящается Веронике и Эдмее! Что еще может сыграть проклятый на краю могилы?
Он вонзил смычок во все четыре струны. Дисгармонический и страшный вопль прошел по комнате.
- Нет! Что ты делаешь! Только не эта музыка ! - Жанна проснулась, вскочила с кресла и в непонятном страхе, охватившем ее, бросилась вон из комнаты.
 Николо играл, чувствуя, что напряженно вибрирующие, туго натянутые струны вот-вот лопнут. Альтист играл слишком быстро, часто ошибаясь в нотах, но это его не заботило. Все ожесточение и злоба на весь мир выходила через стонущий альт. Сквозь крики и стенание вызванных музыкой демонов он слышал, как Жанна рыдала за дверью.
Аплодисментов он не дождался. Женщина в белом исчезла.  Но…. О, нет! Защекотала в горле тонкая иголочка, мучительно запершило в легких. «Доиграю, не сдамся!»- невероятным усилием воли он подавил начинающийся приступ. Розоватая пена показалась у него на губах. Но он доиграл. Прозвенела последняя нота.  Альт вывалился из ослабевших рук музыканта.
"Кончено!" – Николо в изнеможении упал на кровать.
Жанна  вошла в комнату и села к мужу. Блестели в полумраке заплаканные глаза. 
 – Жанна, я должен сказать тебе много чего,- кашель на  каждом слове прерывал альтиста. – Жанна, ко мне приходила женщина в белом! Я тебе о ней рассказывал! Она рассказала, что я проклят трижды! Первый раз меня прокляла акушерка за скупость родителей, второй раз девушка, которая меня любила, и которую я обидел, и в третий раз Эдмея! Ее проклятие наложено на весь мой род! Спасибо тебе, что простила мне затрещину, и не прокляла меня!
 – Ты еще поправишься! – успокаивала она его, считая появление женщины в белом  плодом его пораженного лихорадкой сознания.
– Нет, любимая! Пришел мой час держать ответ за все прегрешения перед престолом Всевышнего! Я знаю – настал  мой последний день. Священника не надо! Они и так своего не упустят! Мои последние партитуры отдай Джузеппе! Я так и не дописал партию фагота! Жаль, что я не смогу попрощаться с Джеронимо! Дай мне альт. И еще,  ребенок у тебя появится! Назови его  Николо! Он станет музыкантом!
   Приступ кашля  опять прервал его речь. Началось кровохарканье, чего Жанна больше всего боялась.  В голове Николо что-то гудело, в ушах стоял звон, все сосуды налились тяжестью, как вдруг он захлебнулся кровью и захрипел. Застыли мутные глаза, похолодела кожа. Жанна прижала его к себе, чувствуя,  что перестало биться его сердце.

 
 Жанна послала Люсьена, который проснулся, сам не зная от чего, к Джузеппе.
– Я позову Джузеппе! – Люсьен закрыл покойному глаза и накрыл его одеялом.
Над покойником тикали часы. Где-то вдали завыла собака.
– Люсьен, делай что надо! – Жанну трясло, сил плакать не было. – Ты же знаешь, что делают в таких случаях!
Слуга перекрестился и прочитал отходную молитву. Джузеппе не заставил себя ждать. На этот раз он не вытер обувь и побежал к другу, оставляя на полу грязные мокрые следы.
– Николо, – Джузеппе вошел в комнату. – Ну почему ты  сделал так плохо?
Вид его был мрачен.
- Старый друг… - услышала Жанна его слова, и не  увидела слез только из за того, что Джузеппе не выпускал из рук большого клетчатого платка, подарка Николо. Покрасневшие  глаза Джузеппе блестели сильнее обычного.
- Я дал клятву Николо перед богом и людьми, что не брошу вас! Если вам понадобится помощь, -  обратился он   к Жанне - обращайтесь ко мне. Я всегда вам помогу.

 А  Жанна  не знала, что делать. Стиснув руки, она ждала, ждала чего-то нереального: «неужели проклятие – это не предсмертный бред умирающего»?
   Потом в доме появились чужие казенные люди, не обращая на нее никакого внимания, они рылись в его вещах и бумагах. Очень скромно похоронили Николо. Из Рима вернулся сын, но поздно.
Джеронимо стоял рядом с матерью над могилой отца. Занималась весна, которою Николо так и не увидел. Небо заголубело. Грязные, взъерошенные воробьи копошились в  уже ноздреватом снегу. Слепило глаза теплеющее солнце.
 – Мама, ведь он был хороший человек?- большие зеленые глаза Джеронимо наполнились слезами
  –Да. Он очень любил тебя и терпел все твои выходки!

Они ещё долго стояли у могилы. О семейном  проклятии Жанна сыну не сказала, кто знает, может быть, все и обойдется! Мертвым покой, а живым – надежда! Женщина почувствовала, что у нее под сердцем шевельнулся ребенок.
     И незабудки были приколоты на её красное платье с черной оторочкой.

(Продолжение следует)