Перо аиста. Глава 6. Вторник. 21 октября. 1997 год

Когда хочется пить, то кажется,
что выпьешь целое море, – это вера;
а когда станешь пить, то осилишь
от силы стакана два, – это наука.
А.П. Чехов

Вторник. 21 октября 1997 года.

Врачи собирались на планёрку в том самом кабинете, где я впервые встретилась с Львом Валериановичем и Галиной Полуэктовной. Профессор, психиатр и Амалия Марковна были на месте. Ждали генерала и Голубушку.

За стеной-окном, в непроглядной мгле осеннего вечера, лил дождь. Потоки воды беззвучно ударялись о прозрачную, но надёжную, преграду и растекались по гладкой поверхности причудливыми "руслами". "Мини-реки" выходили из берегов, дробились, заливали друг друга. С каждым порывом ветра непогода плескала из черноты небес на огромное стекло "пригоршни" воды, превращая его в кривое зеркало, похожее на то, что сделал когда-то злющий-презлющий тролль – зачинщик известной сказки Андерсена.

"Прелестнейшие ландшафты выглядели в нём варёным шпинатом, а лучшие из людей – уродами… Лица искажались до того, что их нельзя было узнать… Всё доброе и прекрасное уменьшалось донельзя, всё же негодное и безобразное, напротив, выступало ещё ярче… А злой  тролль хохотал до колик, так приятно щекотал его успех этой выдумки…"

Ещё немного, и мне откроется, какого успеха ожидают тролли от науки. Тайна из словесного миража превратится в пошагово расписанное действо, а отдельные акты – в технологические этапы, откуда исключены сомнения и угрызения совести.

Со дня похищения я хотела знать, во что оказалась втянутой по злой воле генерала. А когда до объяснений остались считанные минуты, я бы с удовольствием закрыла глаза и уши, убежала бы из этой комнаты, чтобы не быть причастной к событиям, которые заведут мою жизнь в такой тупик, из которого одна дорога – на тот свет.

Моё сердце колотилось как перед эшафотом. Я не заметила, что начала читать "самодельную" молитву: "Дорогая моя бабушка! Ты где-то там – далеко и высоко. Я верю, что после смерти человек не исчезает – накопленное душой остаётся. Прошу, поддержи меня в противостоянии тому, что мне претит. Помоги почувствовать грань добра и зла. Дай силы пройти круги предстоящего мне "ада" и сохранить душу первозданной, чтобы она стала уравновешивающей каплей на чутких весах бытия, колебания которых определят, в каком мире будут жить мои дети!" 

Чтобы не вскочить и не убежать, я подсунула кисти рук под бёдра и всем весом придавила ладони, как можно плотнее к сиденью. Когда входная дверь распахнулась, часы на моём запястье показывали две минуты восьмого.

Первой вбежала Галина Полуэктовна. Она держала у груди картонные папки-скоросшиватели.

Шедший за нею генерал с надменным выражением лица швырнул мне через стол скрученный в трубочку обрывок факсовой бумаги. Я, не читая, сунула его в карман. Это был ответ из банка. Неужели генерал всё же раскошелился?

Детина заглянул в кабинет, удостоверился, что всё спокойно, и закрыл за вошедшими дверь. 

Когда генерал сел по правую руку от Льва Валериановича, Галина сказала профессору:
– Всё готово. Женщины ждут в коридоре.

– Дайте вводную часть, а затем вызывайте по одной, – распорядился доктор. – Используйте как можно меньше специальной терминологии. Только самое основное, чтобы Булат Оспанович без труда понял суть дела. Прошу не перебивать докладчика на полуслове, – Лев посмотрел на меня. – Вопросы зададите после. Галина Полуэктовна, начинайте.

– В сентябре 1994 года в частную клинику Маевского, в отделение гинекологии, обратилась пациентка, в возрасте 30 лет. Её мучили повторяющиеся боли внизу живота, приступы головокружения, упадок сил и общее недомогание. – Голубушка не смотрела в мою сторону, словно речь шла о ком-то другом, а не обо мне. – У неё была обнаружена дисфункция яичников. Яйцеклетки перестали вызревать. Женщине назначили гормональную терапию.

В декабре 1995-го в восьми изъятых яйцеклетках было обнаружено одно и то же, не встречавшееся ранее, изменение макроструктуры половых хромосом.

Через полгода, в июне 1996-го, пациентка прошла второй курс терапии. Забор ещё десяти яйцеклеток показал, что строение половых Х-хромосом продолжало меняться.

В январе 1997-го, было изъято ещё десять яйцеклеток. Это позволило проследить динамику изменений, происходящих в Х-хромосомах. Посмотрите сами.

Стоящий на столе видеопроектор вынес на стену четыре изображения: два – сверху, два – снизу. Верхняя левая иллюстрация представляла собой хрестоматийный рисунок Х-хромосом из учебника биологии. Остальные три – фотографии. Под каждой стояло моё имя и дата.

На первой фотографии все четыре лепестка Х-образной хромосомы сделались заметно толще, по сравнению с нарисованными. Нижние лепестки слиплись, а концы верхних раздвоились. Хромосомы, и правда, стали похожи на букву Y. На второй фотографии верхние лепестки раскрутились до перемычки, и спирали торчали, как сухие стручки акации. Нижние – истончились и вытянулись. На третьей – конструкция сплелась в змеиный клубок. Увидеть, сошлись лепестки в те же пары или поменяли конфигурацию, было невозможно.

– Необходимо отметить, – продолжила Голубушка, – что никаких значительных изменений в гормональном фоне, обмене веществ и составе крови носительницы не наблюдалось и не наблюдается.

В августе этого года была взята пункция ещё семи яйцеклеток. Строение хромосом в них не изменилось. Процесс стабилизировался. 
 
В общей сложности у носительницы было изъято тридцать пять яйцеклеток. Последние семнадцать оказались способными к оплодотворению сперматозоидами, несущими мужские Х-хромосомы. Двенадцать эмбрионов с генотипом Х(мужская)Y(женская) оказались жизнеспособными. Три эмбриона мы подвергли лабораторным исследованиям. Оставшиеся девять заморозили в жидком азоте. Их имплантируют суррогатным матерям.

– Да вы с ума сошли! – подскочила я. – Это же будут существа, каких не было на Земле!
– Так это и интересно! – всплеснул руками профессор. – Смотрю я на тебя, Мария, и удивляюсь. Ты совершенно лишена научного любопытства.

– К вашей маме такое любопытство! Что, если вы оплодотворили "полуфабрикаты"?
– А вдруг процесс повернёт вспять? И ты станешь обычной женщиной, какой была? – спросил в свою очередь профессор. – Тогда мы упустим возможность исследовать уникальный генетический материал. Нужно подсаживать, вынашивать и рожать. Мария!  Держи себя в руках, иначе окажешься в коридоре.

Мне пришлось сесть и замолчать. 

– …Для соблюдения чистоты эксперимента, – продолжила доклад Галина Полуэктовна, – к суррогатным матерям предъявлялось особое требование – максимальное генотипическое сходство с носительницей женских Y-хромосом. – Она никак не хотела называть меня по имени. – Это заняло много времени, но подходящие женщины были найдены.

Голубушка подошла к двери, открыла её, и детина впустил в комнату троих несчастных.

– Я просил вводить по одной! – рявкнул Валерианович, но было уже поздно.
Женщины стояли перед собранием нестройной шеренгой: безвольные позы, безразличные взгляды.

"О-о! Да их уже чем-то успокоили", – догадалась я.

Лицом женщины не походили ни на меня, ни друг на друга. Но мы принадлежали к одному телесному типу: рост чуть выше ста шестидесяти, волосы с медным отливом, прямые плечи, высокая грудь, чётко выраженная талия, округлые бёдра и узкие запястья.

– Первая справа – Катерина, – читала с листа Галина Полуэктовна. – Ей 28 лет, окончила Институт народного хозяйства, работала бухгалтером, замужем не была. Вторая – Анна: 33 года, врач-ветеринар, кандидат биологических наук, детей нет, один аборт, гражданский брак. Третья – Неля: 32 года, журналистка, рожала дважды, абортов нет, вдова. Все женщины здоровы. В ближайший месяц им будет имплантировано по два эмбриона каждой.

– Какие-то они у вас квёлые, – сказал генерал. – Приказываю кормить нормально! Побольше овощей и фруктов. Не жадничайте! Выгуливайте каждый день. Мне заморыши не нужны. Я жду крепких  ребятишек. А отцы-то у них кто? 

– Военнослужащие срочной службы, – ответила Галина Полуэктовна.
– Молодцы, что учли моё пожелание. Вопросов больше нет. Закругляйтесь. 

– Носительнице начат очередной курс гормональной терапии. Изъятые яйцеклетки будут оплодотворены и заморожены. Если у суррогатных матерей беременность не наступит или прервётся, то искусственное оплодотворение будет произведено вновь.

Всё время, пока Галина Полуэктовна вела рассказ, Лев Валерианович не сводил глаз с генерала. Как только Голубушка замолчала, Булат Оспанович постучал пальцем по циферблату своих диковинных часов (наверно, Rolex). Он дал понять, что его время дорого и тратить его больше не стоит.

– Галина Полуэктовна, помогите Амалии Марковне развести женщин по комнатам, – попросил Лев Валерианович. 
– Ну что ж, с почином! – Булат Оспанович пожал профессору руку. – Работайте. Время – деньги. Иншалла! – генерал "умыл" лицо мусульманским жестом и вышел из комнаты вслед за женщинами-врачами и их подопечными.

В кабинете остались я, Виктор Константинович и обескураженный спешным уходом генерала профессор. Он был похож на ребёнка, который долго и старательно готовился к выступлению на школьном празднике, а родитель покинул зал, как только объявили номер сына.

Мне не терпелось узнать подробности, и я спросила:   
– Лев Валерианович, как вы думаете, кто родится? 
– Новые люди. 
– Вы же не знаете, какими они будут. Вам не страшно? – спросила я.
– Нет, – Лев как будто скинул оцепенение. – У меня дух захватывает от предстоящих открытий!

– Но это же всё искусственное.
– Да какая разница? Выносят и родят. 
– Не скажите. Разница большая. Суррогатное материнство мне не по душе. 
– Потому что здорова, – упрекнул Лев Валерианович. – Бесплодные женщины с ума сходят от горя и готовы на всё, лишь бы родить.

– Вот именно, что с ума сходят. Что правда, то правда, – усмехнулась я. – Бог миловал, у нас в родне бесплодных нет. Но если бы я не могла зачать, а муж настаивал бы на собственном ребёнке, то я бы, скорее всего, отказалась.

– Ты так говоришь, потому что это тебя не коснулось.
– Ладно, оставим. Меня заботит другое. Вы хотите поставить "на поток" рождение неизвестно каких существ. 

– Поверь моей интуиции, – профессор молитвенно сложил руки, – такие дети всё равно бы появились. Происходящие в тебе процессы настолько масштабны, что они просто не могут быть случайностью. Таких женщин, как ты, должно быть много. Их трудно обнаружить: наши дамы не приучены ходить к врачам. Культура не та. Но я уверен, они проявятся. Наша задача – первыми подержать на руках новых людей.   

– Почему вы решили, что это будут люди? – спросила я.

– Если оплодотворение произошло, то генетическая совместимость не нарушена. Видовая принадлежность к homo sapiens сохранена, – охотно принялся объяснять профессор. – В начале ХХ века в Советском Союзе на волне революционного подъёма хотели создать армию рабочих и солдат, которые не отличались бы высоким интеллектом, но были бы послушны и выносливы. Для этого женщин осеменяли спермой человекоподобных обезьян. Ничего не получилось именно из-за генетической несовместимости видов. Зачем заранее гадать, кто родится? Подождём – увидим, – беззвучно хлопнул ладонью по столу Лев Валерианович.

– "Родила царица в ночь не то сына, не то дочь, не мышонка, не лягушку, а неведому зверушку", – вспомнила я строчку из "Сказки о царе Салтане". – Надеюсь, заколачивать в бочку и пускать по морю-океану меня и… моих неведомо каких детей никто не станет. А вам не кажется странным, что яйцеклетки, как сказала Галина Полуэктовна, оплодотворились только сперматозоидами с мужскими Х-хромосомами?

– Ишь какая! Ничего не упустит, – лукаво прищурился профессор.
– Мне ли ушами хлопать? Я каждое слово ловлю.

– Конечно, странно, – подтвердил Светило. – Дело в том, что даже в принудительно собранном эмбрионе с генотипом Y(мужская)Y(женская) жизнь не возникла. А вроде бы должна. Ведь женская Y-хромосома – это по сути та же Х-хромосома.

Мне вдруг вспомнилось:
– В школе, на уроке биологии, когда учительница объясняла, что сочетание ХХ – это девочка, а XY – это мальчик, я подумала, что YY – это, наверно, бесполый ангел. Кто бы мог подумать, что те мыслишки понадобятся вновь... 

Мужчины посмотрели друг на друга.
– Про бесполого ангела – это интересно, – сказал Лев Валерианович. – Мы такой вариант не рассматривали.

– Да вы что? Я же пошутила. ...Значит, Природа почему-то "заинтересована" только в существах с генотипом Х(мужская)Y(женская)? – удостоверилась я.
– Выходит, что так, – профессор пожал плечами.
– А вы представляете себе, что это будут за существа? – спросила я ещё раз.
Мне хотелось твёрдо знать, насколько учёные способны предсказать результаты эксперимента.

– Ну что ж… Абсолютно точно могу сказать, что гены, отвечающие за сегментацию частей тела и расположение внутренних органов, ничуть не изменились. У новых людей будет одна голова, пара верхних и нижних конечностей в привычных для нас местах. А вот крыльям за спиной вроде бы неоткуда взяться.

Как только речь заходила о генетике, так эмоциональное состояние профессора мгновенно накалялось и выходило из-под контроля. Он начинал мелко и беспрестанно двигаться: подёргивать плечами, часто моргать, ёрзать, теребить себя за ухо, крутить или комкать что-нибудь в руках. Вся эта самотечная возня меня раздражала.

У Светила была ещё одна причуда. Заметив, что слушатель на него не смотрит, профессор замолкал на полуслове, и тогда приходилось ждать, когда он переборет своё детское упрямство и продолжит разговор.

Помня об этом, я намеренно не сводила с профессора глаз.   
– Что касается половой принадлежности эмбрионов Х(мужская)Y(женская), – Лев Валерианович сдвинулся на край кресла, – то утверждать определённо ничего нельзя. Мы точно ещё не знаем, мужские или женские признаки несёт в себе женская Y-хромосома.  …Все хромосомы в обычном человеческом генотипе ХХ и XY парные (одна материнская, другая отцовская) и подавляющее большинство из них несут идентичные по своим функциям гены, тем не менее генетический вклад отца и матери в развитие эмбриона неодинаков.

Профессор немного подождал, чтобы я настроилась на восприятие специфической информации, и продолжил:
– Казалось бы, если собрать плодное яйцо, то какая бы разница, откуда взяты его составные части – из материнских яйцеклеток или из отцовских сперматозоидов. Например, обе Х-хромосомы женские или обе мужские; или если Y мужская, то и Х тоже мужская. Но оказывается, не всё равно, – Лев Валерианович стал раскачиваться взад-вперёд. – Эксперименты по пересадке генома, позволяющие конструировать "чисто мужские" и "чисто женские" эмбрионы, показали, что нормальное развитие зародыша в этих случаях не происходит. Наука столкнулась с парадоксальным по своей сути явлением: совершенно одинаковые внешне отцовские и материнские хромосомы играют в развитии человеческого эмбриона разные роли. И роли эти предписаны отцу и матери на генетическом уровне.

Лев Валерианович немного помолчал. Он всегда делал паузы после ключевых заявлений. 

– Присутствие в плодном яйце только женского генома приводит к гибели эмбриона из-за недоразвития плаценты и её оболочек (так называемых провизорных органов), хотя закладка внутренних органов зародыша происходит более или менее нормально. Зато в случаях, когда гены эмбриона были исключительно мужского происхождения, ситуация наблюдалась прямо противоположная: зародыш имел "пышную" плаценту и грубое недоразвитие внутренних органов. Феномен такой уникальной "памяти" отцовских и материнских генов получил название геномного импринтинга, то есть запечатления.

Лев Валерианович закинул ногу на ногу и продолжил:
– Оказалось, что в геноме человека имеются ещё и особые гены – импринтеры, а в клетках – сложно устроенная система биохимического контроля: откуда пришла хромосома, из яйцеклетки или из сперматозоида. Поэтому гомосексуальные пары в принципе не могут иметь общих детей. – Профессор постучал пальцем по столу. – Явление геномного импринтинга указывает на то, что родительская миссия женщин – целостность ребёнка. Миссия мужчины – охрана малыша, создание условий для роста и контакта с внешним миром. Короче, малышу нужны мать и отец – оба.

– Тому есть ещё одна причина, – решил дополнить слова профессора Виктор Константинович. – Чем разнообразнее социальный уклад жизни, тем дольше детство отдельно взятого человека.
– Это как? – удивилась я.
– Это просто. – В противоположность профессору, психиатр был спокоен до флегматичности. – Ещё сто пятьдесят–двести лет назад мальчики и девочки к четырнадцати–пятнадцати годам усваивали все премудрости ведения домашнего хозяйства и приобщались к семейной профессии. Скажем, гончара, плотника, землепашца или чабана.

В пятнадцать лет молодые люди считались взрослыми. Они вступали в брак, растили детей, передавали им те же самые навыки, которым их обучили родители. Жизненный уклад жёстко регламентировался и практически не менялся столетиями. Необходимые знания усваивались, можно сказать, один раз и на всю жизнь. Объём их был гораздо меньше того, что обрушивается на современного ребёнка.

Чем более развито технически, свободно от догм и разнообразно в плане национального, культурного, религиозного состава общество, тем длиннее детство его граждан. Количество знаний, многообразие ситуаций, поток прямых и косвенных контактов с людьми приращиваются так быстро, что человеку нужно гораздо больше времени, чтобы освоить профессию, стать самостоятельной и психологически зрелой личностью. Одной из отличительных черт нашего времени является тот факт, что граница детства приблизилась к двадцати одному году – к возрасту физиологического созревания головного мозга человека.

До этих пор мальчикам и девочкам требуется всяческая поддержка со стороны обоих родителей. Единственно результативный способ воспитания – это личный пример, который подают своим поведением и отношением к жизни папа и мама. Обязательны оба варианта: мужской и женский. Когда же один родитель отсутствует, а у второго диапазон поведения скуден, тогда ребёнок теряется перед многообразием жизни. В его душе поселяется страх: мир шаток, а помощи ждать не от кого. Вместе с чувством тревоги растёт убеждённость в том, что лучшая защита – стать как все. И он начинает подражать внешним атрибутам взрослого поведения. Все курят, и я курю. Все пьют, и я пью. Все агрессивны, и я агрессивен. Все женятся, и я женюсь. Все рожают детей, и я рожу. Мало кто задумывается о воспитании, и мне – ни к чему. Все разводятся, и я разведусь. Я вырос без отца, и мой сын вырастет. Круг замкнулся. Порочная эстафета передана... Не поверишь, но вплоть до XV–XVI веков теологи говорили исключительно об обязанностях детей по отношению к родителям, и ни слова – о родительских обязанностях.

– А чему удивляться? – сказала я. – Даже в Библии написано, будто Бог-Отец создал Адама и Еву телесно взрослыми людьми. Поселил в раю – на всё готовое – и предоставил самим себе. У них не было ни детства, ни матери, ни права на ошибку. За первое же ослушание Он изгнал своих детей на землю в целях "воспитания".

– Ты воспринимаешь Бога, как обычного мужчину, – сказал Лев Валерианович. 
– Это не я Его так воспринимаю, а те мужчины, которые о Нём писали. Почитайте Ветхий Завет, и вы сами убедитесь, что образ Бога-Отца – это собирательный образ земного мужчины. Он обременён теми же предубеждениями, дурными привычками и комплексами. Если Бог так занят Вселенскими делами, что ему некогда общаться с Адамом и Евой, то зачем Он их создал?

Мои слова не нравились Льву Валериановичу. Казалось, ещё немного, и он спрыгнет с "трона" и закроет мне рот рукой.

– Плохо ты знаешь Библию, дорогая, – сказал он.
– Может и плохо. Только был в моей жизни период, когда я искала в Библии ответы на житейские вопросы: что такое добро, зло, грех? Выучила Ветхий и Новый Завет чуть ли не наизусть. Но ясности не обрела. Там сплошные противоречия...

Мне вдруг захотелось подзадорить профессора, и я продолжила провокацию.

– Конечно, Бог – не человек, а человек – не животное. У людей нет инстинктов. Мы всему должны учиться по ходу жизни. Однако описанный в Библии Создатель явно не знал об этом. Вернее, не знали те люди, которые писали о Нём. Иначе, чем ещё можно объяснить тот факт, что за время пребывания Адама и Евы в раю Бог-Отец дал им всего два наставления? Первое благословение: "Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею". О любви и нежных чувствах нет ни слова. Второе напутствие Господь заповедал Адаму перед тем, как создал Еву: "От всякого дерева в саду ты будешь есть; А от дерева познания добра и зла, не ешь от него; ибо в день, который ты вкусишь от него, смертью умрёшь". – Я смотрела на психиатра, но боковым зрением видела, что профессор замер. – Разрешение на размножение, на обладание землёй, запрет на познание и наказание за ослушание – вот и весь репертуар Его методов воспитания. Можно хоть сколько искать скрытую мудрость в повелительной отстранённости Старозаветного Бога, ясно одно – Он упустил время и слишком поздно спохватился учить людей уму-разуму. Ветхий Завет – это книга упущений Бога, как родителя.   

– Точно! – обрадовался Виктор Константинович. – Детей нужно воспитывать "строго по расписанию". Если родитель не даёт ребёнку в определённом возрасте того, в чём ребёнок нуждается психологически, то в развитии детской личности образуются "бреши", которые не "залатать" задним числом. В лучшем случае останутся пустоты, в худшем – кровоточащие раны, уродующие душу шрамы и рубцы. 

– Адаму и Еве не повезло, – заявила я. – Ещё не было науки психологии и умных книг о воспитании детей. Богу нечего было почитать и не у кого проконсультироваться.
– Не богохульствуй, – прошептал Лев Валерианович. Он весь съежился и походил на маленького зверька, который пятится, но готов укусить того, кто его пугает. – Тема очень щекотливая. Я предпочитаю об этом не говорить и уж тем более не критиковать то, что написано в религиозных книгах.

– Чего вы боитесь? – спросила я.
– Зачем гневить того, кто там, – Лев Валерианович показал большим пальцем вверх. – Хоть я и учёный, но бережёного Бог бережёт...
– Вы думаете, Бог услышит богохульные слова, но не заметит, что вы ставите опыты на людях? – удивилась я. 

Профессор сделал вид, что не услышал вопроса, и принялся часто щёлкать кнопкой авторучки. Его взгляд сделался стеклянным.

Мне стало неловко.
– Я всего лишь думаю, что из Священного писания много чего изъяли, потому и возникли, мягко говоря, нестыковки. От полного варианта Библии массовому читателю оставили лишь отрывки. Я считаю, сделано это намеренно. Одни факты спрятаны, другие выпячены и раздуты. И толкуют их по-разному. Так лучше я буду полагаться на свою голову, – объяснилась я. – Вот бы почитать тексты, спрятанные в Ватикане. Там, наверно, написано что-то такое, что полностью меняет представление о Боге. Есть там что-то неудобное для слуг божьих. Они долго не договаривали о чём-то, а теперь всеми силами стараются не выпустить правду наружу. Опасна она для них. Вот и держат полные тексты за семью печатями. Мне так думается... Давайте лучше вернёмся к генетике, – предложила я, и профессор сразу перестал щёлкать. – Лев Валерианович, когда вы говорили о геномном импринтинге, вы сказали, что до сегодняшнего дня Природа контролировала, откуда пришли хромосомы в эмбрион – от матери или от отца. А сейчас контроль исчез?

– У обычных людей контроль никуда не делся… – профессор как будто тоже взвешивал, что сказать, а что утаить. – Мы взяли две твоих яйцеклетки. Из них получился полноценный эмбрион: и провизорные, и внутренние органы сформировались так, как это происходит при естественном оплодотворении. Ты понимаешь, о чём это говорит? – глаза профессора блестели.
– Нет.
– Получается, что гены-импринтеры находят в женской Y-хромосоме признаки и матери, и отца одновременно. Вот в чём фокус!

– И где сейчас этот эмбрион? – тихо спросила я.
– Мы его заморозили, – успокоил профессор. – Решили не форсировать события. Нам и без того есть, чем заняться. Но это ещё не всё. За счёт женской Y-хромосомы у эмбрионов с генотипом Х(мужская)Y(женская) плацента и её оболочки более развиты по сравнению с таковыми у обычных эмбрионов. Оба эти факта наталкивают на мысль, что женская Y-хромосома омужествлена. Именно на это и клюнул генерал.

– На что? – я плохо соображала.
– Он считает, что особь с генотипом Х(мужская)Y(женская) может быть ни кем иным, как супермужчиной. А в понимании генерала супермужчина – это суперсолдат, – на мгновение судорога иронической гримасы исказила лицо профессора.
– А вы в этом сомневаетесь? – спросила я.

– Мы во всём сомневаемся, – Лев Валерианович пристально посмотрел на меня. – И всё же, скорее всего, родятся девочки. Именно женщины хранят генетическую память всех предшествующих поколений.
– Вы хотите сказать, что женский генотип несёт женские и мужские признаки? – спросила я.

– В пассивном виде абсолютно все. Вплоть до тех, которые определяют густоту щетины, – ответил Светило. – Можно предположить, что омужествление – это защитная реакция женского организма на что-то очень неблагоприятное в нашей социальной среде.
– Час от часу не  легче! – удивилась я. – Значит, генерал всё же не зря надеется?

Вместо ответа профессор скомкал в кулаке полу халата, увидел, что сделал, и принялся разглаживать измятую ткань. 

В моём сознании что-то "с треском" ломалось. Как если бы мне, привыкшей видеть на небе знакомые созвездия, кто-то вдруг показал звёздную карту, на которой начерчены совсем другие фигуры – другие связи. Небо то же, звёзды те же, а узнать ничего нельзя. Нет ни Кассиопеи, ни Большой Медведицы. Все ориентиры устарели. Нужно учиться видеть новые знаки и новые символы. 

– У меня от ваших слов мир переворачивается с ног на голову, – не удержалась я.
Реакция профессора была, мягко говоря, странной.   
– Не смей жаловаться! – скомандовал он. 
– Что с вами? – я ничего не понимала. – Вы меня пугаете. 
– Пугаю? Я, солидный учёный, вынужден испытывать из-за тебя тяжелейший стресс! – У него тряслись руки. –  Вынужден, как мальчишка, проводить ревизию всей своей жизни! Всех приоритетов и убеждений, которыми я всегда руководствовался!

– Что происходит? Объясните толком, – я с недоумением смотрела то на готового расплакаться Льва Валериановича, то на неестественно спокойного психиатра. – В чём дело?

– Я болел! Я до сих пор болею душой и телом от всех этих потрясений! – кричал профессор. – Почему я, взрослый мужчина, должен вспоминать свою жизнь и испытывать угрызения совести?

Да, я легко женился и развёлся! Мой сын вырос без меня! Я пропадал на работе, писал диссертацию за диссертацией, но не продвинулся ни на шаг в понимании своих родных и близких! Да, я не умею с ними общаться! Я думал: они были, есть и будут всегда! Я воспринимал их как отвлекающую от важных дел помеху!

…Стыдно сказать, – голос профессора ослаб, – но я не знаю, что любила моя мать. Я не выучил ни одной песни, которые она пела. А её уже нет. …Я думал: "Вот сдам в печать ещё одну статью, съезжу ещё на одну конференцию, выпущу ещё одного аспиранта, и тогда отдам все долги. Сделаю все дела, которые откладывал на потом". Глупец. Я считал, что у меня всё впереди.

И вдруг являешься ты. Ты всё поломала. Я потратил жизнь на исследования, которым оказалась грош цена. Я, как глупая водомерка, думал, что подо мной твердь, а не вода. Стоило ветру эволюции поднять лёгкую рябь, и опора тотчас исчезла. Не сама ли водомерка своим бегом породила этот ветер?

...Меня всегда заботило, что подумают и скажут коллеги о моих изысканиях. А теперь я знаю, насколько зыбкими оказались все эти вечные "истины". Насколько я заблуждался в их непоколебимости и был горд своими заблуждениями. Всё, чем я жил, рухнуло и потеряло значимость… А ведь кроме науки у меня ничего и нет…

Профессор, наверно, и правда был несчастен, но сочувствие к нему у меня не возникло. Я сухо сказала: 
– Значит, нашли крайнюю? Утешьтесь, именно вы первым подержите на руках нового человека. Да и перед сыном ещё не поздно открыться...
– Но не перед матерью! – злился Лев Валерианович.
– Уж перед кем, а перед родителями-то мы открыты гораздо больше, чем думаем, – увещеватель из меня был никудышный. – Если же вы хотите открыть родителей для себя, то напрягайте память – вспоминайте, что можно вспомнить. Ищите и разговаривайте с людьми, которые знали вашу матушку. Делайте что-нибудь, а не только жалуйтесь.

…Если предаться фантазии и представить, что уйдя в мир иной, мы встретимся там с дорогими нам людьми, то узнаем ли мы их души? Ведь на земле мы распознаём друг друга по внешнему виду. Сможем ли мы на том свете понять, что перед нами наша мать, наш отец или наш друг, если мы не потрудимся тесно соприкоснуться с их душами на этом свете? Хорошо ли мы знаем себя? Искренни ли мы перед самими собой? Да что я вам объясняю? Психиатр лучше знает, как и что нужно делать. 

– Так это с его подачи и пошатнулись все мои представления, – нашёл ещё одного виноватого Лев Валерианович. – Моя картина мира развалилась под напором той реальности, которая открывается в ходе наших с ним рассуждений и поисков. – Он показал на стену, где проектор до сих пор удерживал снимки хромосом. Профессор нажал на выключатель, и изображение погасло.

– Значит, вы уже что-то поняли? – обрадовалась я.
– На данный момент мы абсолютно уверены, что в твоём организме нет следов тяжёлых металлов, радиации, нет патогенных вирусов, новообразований и прочего. Следовательно, перестройка половых хромосом – это не результат вредных физических влияний. Приходится искать нечто такое, чем внешняя среда воздействует на твою психику, а та – на твои гены. Но тут мы имеем только разрозненные суждения. Пока не родятся дети с новым генотипом, мы не сможем собрать всё воедино и прийти хоть к какому-то выводу, – Лев Валерианович включил дурочка. Я спрашивала не о выводах.

Ну что ж! Не ответил на этот вопрос, может ответит на другой: 
– Скажите, почему вы делитесь со мной информацией?
Профессор сморщился, а Виктор Константинович снял очки и положил их на стол.   
– Потому что мы поняли одну важную вещь, – сказал психиатр. – Ты внимательна к мелочам. Умеешь одновременно видеть, слышать, анализировать. Не многие могут этим похвастаться. В большинстве своём люди живут автоматически. Они не замечают нюансов и перемен. Живут с "замыленным" глазом. Как говорится: "Пока гром не грянет, мужик не перекрестится". У нас с профессором дела с осознанием обстоят получше, но и нас ломает…

– Ещё как ломает, – подтвердил Лев.   
– А ты рассуждаешь, как ребёнок, которому неизвестны условности, – продолжил психиатр, не обращая внимания на жалобы профессора. – У тебя это происходит естественно. Мы хотим этим воспользоваться.   
– Как?
– Прежде, чем приступить к эксперименту, нужно сформулировать гипотезу. Надо увидеть проблему.

– Но я в ваших делах ничего не понимаю...
– И не надо! Это нам даже на руку. Значит, у тебя в голове нет никаких шаблонов. Мы будем с тобой беседовать, а ты ищи противоречия.
– Чего с чем? – не понимала я. 
– Твоей личности с конкретными людьми, обстоятельствами, с общественными институтами, с обществом в целом.
– Это же неподъёмно! Я не смогу. По-моему, вы про меня всё выдумали. Я и в вузе-то училась средненько. Никаких таких способностей...

– Не беспокойся, – улыбнулся психиатр. – Темы для бесед мы выберем сами. Ты просто высказывай своё мнение, и, я уверен, всё прояснится. Нам нужно понять, какую задачу решает природа с помощью таких женщин, как ты. Понимаешь, до сего дня казалось, что в таких переменах нет необходимости. Биологи и психологи утверждали, что психика человека универсальна и может приспособиться к любым обстоятельствам без изменения телесной организации.

– Но люди-то создали античеловеческую среду обитания, – вставила я. 
– Ну вот видишь! Ты – обычная домохозяйка – догадалась об этом, как о само собой разумеющемся. А у нас с Валериановичем ушёл почти год, чтобы понять, что патогенным, то есть вредным, может быть общество с его бесчеловечными условиями, которые люди сами себе и создали.

– Домохозяйкам легче это увидеть. Они отстраняются от общественной жизни, смотрят на неё со стороны, наблюдают и делают выводы, – сказала я.
– А как же рутина, которой женщины заняты изо дня в день? – удивился психиатр.
– Когда делаешь одну и ту же работу, то доводишь её до автоматизма. Голова освобождается. Параллельно с варкой, глажкой, уборкой можно думать о смысле жизни, о взаимоотношении мужчин и женщин. Кто бы мог подумать, что женщины выйдут на путь омужествления? Никто. А скоро родятся девочки-амазоночки... 

– Эксперимент покажет, – уточнил Лев Валерианович. – По большому счёту мне всё равно, кто родится. Эта работа интересна при любом исходе. Генерал считает тебя, Мария, "арсеналом оружия будущего". Тебе надо было просить с него за каждую яйцеклетку не тысячи, а десятки тысяч долларов, – Льва Валериановича веселило отсутствие у меня предпринимательской жилки.

– Что же вы раньше молчали? Или может знали, что сколько не проси, всё равно ничего не получишь?

Я достала из кармана скомканный лист факсовой бумаги. Из написанного было ясно, что на моё имя действительно открыто два счёта. На них положено по сорок тысяч долларов, но никаких других денег ни от кого не поступало. Я повертела бумагу в руках. На обратной стороне факса простым карандашом была сделана не сразу заметная приписка: "Детка, скажи спасибо и за это! Б.О."