Щекотливый пассажир

Рассказ

Старая травма вспомнила про меня в самый неподходящий момент – во время командировки в Среднюю Азию. Так я и оказался в ташкентской больнице. Нужна была срочная операция. В это время, видимо, в хирургическом отделении начался «бархатный сезон» – все палаты были забиты отдыхающими, то бишь, выздоравливающими. Впрочем, как потом оказалось, не все. В одном из двухместных боксов было занято только одно место. Но второго человека туда не вселяли. Говорили, что лежавший там больной – под следствием. Выписки же в ближайшие два дня в отделении не намечалось. И завотделением с помощью главврача больницы стал добиваться у милиции разрешения поместить меня в бокс к этому подследственному. «Сами понимаете, - объясняли они, наверное, какому-нибудь полковнику Магометову, - московская штучка, и не просто штучка, а работник министерства, и не просто работник министерства, а нерядовой работник уважаемого министерства. Не может же он три дня лежать в коридоре. К тому же, ему предстоит операция. И вы можете себе представить, как этот нерядовой работник уважаемого министерства будет перед операцией снимать с себя трусики, а по коридору в это время будут прохаживаться прооперированные или ждущие операции молодые девушки?» «А если бы при этих девушках снимал трусики не работник московского министерства, а, скажем, младший чабан Кыдыров из какого-нибудь горного кишлака, вы бы, наверняка, с этим ко мне не пришли?» - спокойно ответствовал им полковник Магометов. «Тогда бы не пришли, поскольку младший чабан Кыдыров ко всему привычный. А товарищ Николаев – из Москвы, человек изнеженный, даже, может быть, капризный. Что, как он потом пожалуется своему министру на то, что его в Ташкенте лечили в коридоре?» Полковник Магометов почесал шариковой ручкой за ухом и сказал: «Ну, тогда кого-нибудь досрочно выпишите или переселите в коридор, а на его место положите товарища Николаева». «Что касается досрочной выписки, - завотделением с главврачом лукаво посмотрели на полковника, - на нарушение толкаете, товарищ полковник. А что касается переселения, так у нас, в смысле лечения, полное равноправие. Вы попробуйте объяснить младшему чабану Кыдырову, что ему необходимо переселиться в коридор, так как на его место в палате претендует нерядовой работник уважаемого министерства товарищ Николаев. Он же такой хай поднимет, что его на самых дальних и высокогорных пастбищах услышат родные бараны и всей отарой примчатся в Ташкент выручать своего любимого пастуха». «Хорошо! – полковник Магометов наверняка в этот момент прихлопнул ладонью по столу, готовясь произнести свой последний аргумент. – А если этот Иванчиков убьет вашего нерядового сотрудника, как он это сделал со своим пассажиром? Что вы тогда скажете?» «Не убьет! – в один голос произнесли оба врача. – Он сам еле живой. Самому бы из лап смерти выкарабкаться». И тут полковник Магометов, судя по всему, сдался. «Ну, хорошо, - сказал он. – Только предупредите вашего Николаева, чтобы он О ПОСТОРОННЕМ, - полковник особо выделил это слово, - с Иванчиковым не разговаривал». «Разумеется!» - довольные своей победой над милицией, улыбнулись врачи.
Так это происходило или нет, но судьба моя была решена. Я очутился в боксе. Конечно, мне не сообщили, что меня кладут рядом с преступником, а лишь предупредили, что мой сосед – тяжелобольной и много разговаривать ему вредно. Особенно о постороннем.
Когда я вошел в бокс и взглянул на своего соседа, я ужаснулся: да не мертвый ли он? Лицо его, изможденное и бледное, покрыто многодневной рыжей щетиной, голова лежала на подушке неподвижно, не выдавая никаких признаков жизни. Полуоткрытые (или полузакрытые?) глаза как-то странно, словно бы изнутри, светились неживым светом. Руки, скрещенные на животе, усугублялись еще и неподвижным телом. Я испуганно взглянул на медсестер, провожавших меня. Они перехватили мой взгляд и тоже посмотрели на Иванчикова, но не моими испуганными глазами, а своими, настороженно-безразличными и чуточку виноватыми, привыкшими, в силу своего рода деятельности, к частым смертям пациентов. Одна из медсестер, по виду немного старшая и, вероятно, более опытная, оставив меня, подошла к лежавшему без движения Иванчикову, взяла его руку, пощупала пульс. Залезла под сорочку, но до тела не добралась – оно все было покрыто бинтами. Приложила ладошку к тому месту, где у живых бьется сердце, потеребила его по щекам. Затем повернулась больше ко мне, чем к своей подруге по работе, и улыбнулась:
-Живой. Спит.
Я успокоился, подошел к свободной койке. Сел.
- Спасибо, девушки, за заботу. Дальше я уж сам разберусь.
- Если что понадобится, зовите Рашиду, - сказала старшая. – Она дежурит на этом посту. А завтра с утра вас посмотрит лечащий врач.
- Спасибо, девушки, спасибо, - еще раз поблагодарил я и медсестры ушли, закрыв за собой дверь палаты.
Я разложил свои нехитрые личные вещи – зубную щетку, пасту, мыло, расческу – на кровати, открыл тумбочку. Осмотрел ее со своей столичной придирчивостью. Разорвал на несколько частей купленную вчера газету «Звезда Востока», застелил этими частями полочки. Сложил на них вещи. Сел, откинувшись на кровати и с любопытством рассматривая свое очередное временное пристанище. Потом взгляд мой случайно скользнул по лицу соседа по палате. Я вздрогнул. Оказывается, он давно уже проснулся (возможно, его как раз и разбудила медсестра) и молча наблюдал за мной. Глаза наши встретились. Он слегка, почти неуловимо, кивнул головой. Видимо, в знак приветствия. Мне кивать головой точно так же было неудобно и я поздоровался вслух. Лицо его изобразило нечто подобие улыбки.
- Я рад, что у меня появился сосед, - говорил он довольно медленно, но без видимой тяжести, которая обычно сопровождает тяжелобольных.
Это меня несколько удивило. Я ожидал услышать что-то вроде невнятного бормотания.
- А то со скуки я уже начал с мухами, которых здесь уйма, разговаривать. Вас как зовут?
- Виктор Сергеевич, - представился я.
- А фамилия, простите, как?
- Николаев, если это вас интересует.
Мне почему-то моя фамилия не очень нравилась. Может быть потому, что ее легко можно было спутать с названием одноименного города на Украине? Но мой новый сосед огорошил меня по-другому.
- Юрий Николаев, ведущий «Утренней почты», не родственник вам? – спросил он.
- Даже не однофамилец. А телевизор я не смотрю принципиально, и родственникам своим на телевидении работать запрещаю, - ответил я.
Он снова изобразил на лице улыбку. Было видно, что любая гримаса на лице и любой жест давались ему с огромным трудом.
- Вы мне нравитесь, - наконец произнес он. – Разрешите и мне представиться. Иванчиков, Руслан Сергеевич.
Иванчиков устало прикрыл глаза и молчал несколько минут. Я вспомнил, что меня просили много не говорить с ним. Поэтому я не стал настаивать на продолжении разговора и подошел к окну. Загляделся на окрестные места. В Ташкенте я уже не впервые, но вот в таком ракурсе город видеть еще не доводилось.
- А что у вас, Виктор Сергеевич? – неожиданно оторвал меня от градосозерцания слабый голос моего соседа.
- Да так, - повернулся я к нему. – Старая травма замучила. Ходить не дает. Кость в бедро врезалась.
- Зачем же ходите?
- Так если я залягу, потом ведь могу и совсем не встать. К тому же, с легкими у меня не в порядке. Так что долго залеживаться не в моих интересовать
Я устал ходить. Подошел к своей кровати. Сел.
- А вы что в бинты, как в пижаму, оделись? – полюбопытствовал, не выдержав, и я. – Я, когда впервые в палату вошел и взглянул на вас, грешным делом подумал, уже не покойничка мне в соседи подбросили, или мумию какую.
Иванчиков снова изобразил на своем изможденном лице трудноразличимую улыбку.
- Как-нибудь расскажу, - пообещал он. – Нам ведь долго здесь с вами философствовать можно.
В этот момент в палату вошла медсестра Рашида, неся в руках приспособление и все необходимое для капельницы.
- Не спите, Иванчиков? – спросила она.
- Да нет, не спит, - ответил я вместо Иванчикова.
- Разговариваете? – укоризненно посмотрела на меня девушка.
- Совсем немного, - почему-то виновато ответил я. – И совсем не о постороннем.
Рашида установила капельницу, укрепила наверху пузырек с раствором, присоединила иглу. Склонилась над Иванчиковым.
- Иванчиков, готовьте руку.
- Нечего уже готовить, Рашида. Не вены, а старый дырявый ботинок, - просящим голосом говорил Иванчиков.
- Я вас хорошо понимаю, но капельницу прописывает врач и я отменить ее не имею права.
Видимо, этот диалог продолжался уже не один день и оба к нему привыкли, потому что, поворчав еще немного, Иванчиков вытянул руку. Медсестра туго перевязала ее в предплечье резиновым жгутом и, подожда, пока вены вспухнут, хорошо натренированной рукой быстро воткнула в голубую пульсирующую артерию больного шприцовую иглу. Капельница заработала. Сняв жгут, Рашида повернулась ко мне.
- Через полчаса у нас ужин. Если хотите, я вам покажу, где находится столовая. И заодно там можете взять ложку и стакан. Для вас, впрочем, найдут и вилку.
- Спасибо, Рашида. Только вот я теперь буду вроде черепахи.
- Ничего, - улыбнулась она. – За полчаса как раз дойдем.
Она помогла мне встать, подождала, пока расходилась нога, и мы пошли.
Когда я пришел после ужина, Иванчиков спал. Капельница кончилась, ее унесла вечерняя медсестра, сменившая Рашиду. Я тоже устал. Решил прилечь. В холле включили телевизор. Меня и дома раздражала излишняя громкость, а уж в этом заведении тем более. Но я понимал, что для больных это, пожалуй, единственное развлечение. Видимо, напряжение последних дней командировки и физическая слабость, причиненная разыгравшейся травмой, быстро дали себя знать. Я заснул.
На следующий день после завтрака начался обход врачей. К нам в палату вошел невысокий, коренастый мужчина с легкой проседью в густых черных волосах и в очках в металлической оправе, казалось, утонувшей в его мясистой переносице. Я уже знал, что это сам заведующий отделением доктор Икрамов, один из самых опытных хирургов больницы, успешно делающий операции практически на любой части тела. Доктор Икрамов подошел сначала к Иванчикову, отгородив меня от него своей мощной спиной так, что я почти ничего не видел. Он его долго осматривал, что-то тихо спрашивал у сестры, та также тихо ему отвечала. Затем спросил у самого Иванчикова о самочувствии.
- Спасибо, доктор, уже намного легче.
- Через час его в перевязочную. Откачаем жидкость, посмотрим, как швы заживают. Пора ему уже начинать шевелиться. А то совсем залежался.
- Хорошо, Рустам Ахмедович, - сказала Рашида, записывая в процедурную тетрадь его указания.
- Спасибо, доктор, - благодарно кивнул Иванчиков. – А то перед соседом даже неудобно. Лежу, как мумия египетская.
- Ишь ты, мумия. Перед соседом ему неудобно, - добродушно произнес доктор. – Сосед сам скоро в твоем положении окажется.
С этими словами доктор Икрамов повернулся и подошел ко мне.
- Ну, сосед, как ваше самочувствие?
- Доктор, я думаю, человека с прекрасным самочувствием в вашем заведении днем с огнем не сыщешь.
- Ну, почему же, - возразил доктор, читая в то же время запись в моей диспансерной карте, сделанную в приемном покое. – Вот я, например…
- Доктор, вы же прекрасно понимаете, о чем я говорю.
Икрамов, дочитывая, несколько минут молчал. Затем отдал карту сестре и переключил свое внимание на меня.
- Нда-а! Ну-ка, давайте я вас посмотрю.
Своим профессиональным глазом он тут же определил мое самое больное место и надавил на него пальцем. Я вскрикнул. Он спокойно продолжал свой осмотр, прослушал дыхание и, наконец, выпрямился.
- Температуру ему мерили?
- 36,9, - ответила Рашида.
- Срочно взять кровь, мочу, а завтра, до завтрака, кровь на сахар, - диктовал доктор медсестре задания. – Рентген, ЭКГ, фоно… Если все будет удачно, через пару дней на операцию. Вы готовы? – обратился он уже ко мне.
- Я, как пионер, всегда готов, - ответил я, одеваясь. – За мою жизнь мне сделали уже столько операций, что, думаю, одна лишняя мне не повредит.
Дослушав мою тираду до конца, доктор Икрамов возразил:
- Лишние операции-то как раз совершенно и ни к чему.
После этого он вышел.
Из-за всяческих процедур весь день мы с Иванчиковым не виделись, а когда виделись, то было уже не до разговоров. Хотелось молча полежать, отдохнуть. После ужина Иванчиков снова заснул. А потом меня увезли на операцию. Операция моя, с точки зрения хирургической, была пустяшной. Ее с успехом мог проделать даже малоопытный хирург. А тут сам Икрамов. Поэтому я нисколько не волновался. Осложнений после операции никаких быть не должно. Разумеется, если мой организм не выкинет чего-нибудь неожиданного. Потом мне предстояла еще операция на правом легком, неожиданно начавшем постреливать, размякнув от среднеазиатской жары. Я просил оставить легкое до Москвы, но доктор Икрамов был против. Неизвестно, как поведет себя легкое при резкой смене климата. В Москве, наверное, уже снег лежит. Так что чувствовал, что застрял в Ташкенте надолго.
Первая операция прошла успешно. Меня привезли назад, в палату.
- С возвращеньицем, - поздравил меня Иванчиков, когда мы остались одни.
- Спасибо, - сказал я. – Только вы знаете, мне ужасно хочется спать.
- Вам под общим наркозом делали или под местным?
- Кажется, под местным, но спать все равно хочется.
- Ну и спите.
Я не слышал, что еще мне говорил (или не говорил?) Иванчиков. Заснул. Проснулся, по всей видимости, поздно. Голова была тяжелой. Мой завтрак – тарелка жидкой молочной рисовой каши с чаем – давно остыл на тумбочке. С помощью локтей я приподнялся, оперся головой о спинку кровати, сел. И тут только заметил сидевшего на стуле рядом с Иванчиковым молодого человека в накинутом на плечи белом халате. Мне стало неудобно. Возможно, я своим копошением прервал их разговор. Я поздоровался. Молодой человек повернул голову в мою сторону и ответил на приветствие. Я был голоден. Плевать на тактичность.
- Извините, я вам не помешаю, если сейчас позавтракаю? – спросил я.
- Нет, нет, кушийте, - закивал головой молодой человек.
Было видно, что он сконфузился и не знал, как себя вести.
- Да вы не волнуйтесь, беседуйте. Я вам не помешаю, - успокаивал я его.
Молодой человек совсем смутился, повертел головой. Взглянул несколько раз на Иванчикова, на меня, затем махнул рукой, встал и вышел из палаты.
- Ловко вы его, Виктор Сергеевич, подцепили. На счет беседы, - довольным голосом произнес Иванчиков, едва только за гостем закрылась дверь.
- Это ваш родственник? – поинтересовался я, проглотив очередную ложку каши.
- Почти.
- Я надеюсь, он на меня не обиделся? – я чувствовал себя неловко.
- На счет этого не беспокойтесь, Виктор Сергеевич. Его очень трудно обидеть.
Договорить мы не успели. Пришел с обходом Икрамов. Пока он осматривал Иванчикова, я успел допить свой давно остывший завтрачный чай и встречал врача, хоть и не совсем сытым, но в хорошем настроении.
Как только ушел доктор, тут же вернулся молодой человек. Больничный халат он уже надел на себя, но не застегнул его. И, пока он шел к своему стулу, под халатом я успел заметить милицейскую форму. Странно, милиционер и в больничной палате. Тут я начал кое-что соображать. Сидит на стуле и молчит, не разговаривает. И иванчиков молчал. Делал вид, что не замечает милиционера. Но все же не заговаривал и со мной.
Рашида привезла каталку, помогла Иванчикову переместиться на нее и увезла затем его на какие-то процедуры. Милиционер вышел следом. Я искал хоть какую-то кнопку вызова. Нигде ничего. А меня весьма заинтересовало, что делает в нашей палате милиционер. Возможно, тревожатся, чтобы со мной, высоким московским гостем, не случилось каких-либо неприятностей? А может он просто сторожит, чтобы нас не украли или не прирезали? Я слышал, тут, в Ташкенте, такое несколько раз было. Да, но почему он тогда не появился сразу? Почему он сидит рядом с Иванчиковым? Почему молчит, наконец? Черт, как не вовремя меня прооперировали. Но вот дверь бокса открылась… Вошла маленькая, почти вся высохшая старушка-узбечка с набором белья в руке. Наверное, сестра-хозяйка – догадался я. Будет менять белье Иванчикову. И правда, старушка подошла к его постели, быстрыми движениями собрала грязное белье, бросила его на пол. Начала стелить чистое. У нее-то я и собрался спросить о милиционере.
- Эй, мать! Как вас там… Нянечка, - позвал я ее.
Она выпрямилась, взглянула на меня, улыбнулась, потом снова начала делать свое дело.
- Скажите, пожалуйста… Я хочу у вас спросить.
Я ждал, пока она повернется, чтобы задать ей свой вопрос. Но старушка продолжала работать. Ну что ж, в принципе, можно отвечать на вопросы и не отрываясь от своего дела. Я вздохнул и спросил:
- Скажите, пожалуйста, что в нашей палате делает милиционер?
Старушка последний раз провела своей смуглой высохшей рукой по чистой, ровно застеленной простыне. Положила на нее сверху еще одну. Собрала старое белье в охапку и, поклонившись мне головой, вышла. И в этот момент до меня вдруг дошло, что эта старая узбечка просто не знает русского языка.
- До свиданья! Спасибо! – крикнул я вдогонку и тут вспомнил, что знаю это слово по-узбекски.
- Рахмат! – закричал я снова, хотя было ясно, что старушка меня уже не слышит, да и не известно, за что я ее благодарил.
Что ж, видимо, мне придется коротать это время одному. Я попробовал заснуть. Не получилось. В голову лезли разные мысли. Достал из тумбочки книгу. «Отверженные» Виктора Гюго. Себе-то я мог сознаться в том, что мне было стыдно за себя за то, что я, дожив до сорока с лишним лет, так и не прочитал этого романа. Ну, теперь у меня много времени. Я как чувствовал все это, беря в дорогу именно эту книгу.
Рашида привезла Иванчикова. Вслед за ними вошел милиционер. Было видно, что Иванчикову приятно окунуться в чистую постель. Рашида вышла. Милиционер плюхнулся на свой любимый стул. И тут я не выдержал.
- Молодой человек! – обратился я к милиционеру.
- Моя? – тот, видимо, от неожиданности даже перепутал местоимения.
- Да, да, ваша, товарищ милиционер, - кивнул я. – Можно мне задать вам один вопрос?
Милиционер удивленно посмотрел на меня. Я почувствовал, что и Иванчикову стало интересно. Он повернул в мою сторону голову и стал ждать, что будет дальше.
- Ну, во-первых, как вас зовут? – не дождавшись ответа на первый вопрос, я спросил снова.
- Рустам, - наконец ответил милиционер.
- Скажите, рустам, что вы здесь делаете? – продолжал я атаковать.
Рустам снова замялся. Я понял, что он, вероятно, просто не знает, как вести себя в этом случае. Ведь ему об этом никто не сказал.
- Будьте смелее, рустам! – подбадривал его я. – Ведь здесь же нет вашего начальства, а мы ему ничего докладывать не будем.
- Да? – как-то сразу облегченно улыбнулся Рустам.
- Ну, конечно. Итак, рустам, скажите, пожалуйста, что вы здесь делаете? Кого охраняете?
Рустам задумался, видимо подбирая русское слово, потом выпалил, чуть прикрыв от усердия глаза:
- Сижю!
И тут прорвало Иванчикова. Было больно и странно видеть, как дергается в конвульсиях смеха его перебинтованное вдоль и поперек тело. Рустам удивленно уставился на него и, подождав, пока тот успокоится, спросил:
- Чито орешь, как ишак?
- Я думал, что здесь только я один сижу, а, оказывается, и тебя тоже посадили, - Иванчиков снова засмеялся.
- Я на стуле сижю, а ты – в турме. Бандыт!
У Иванчикова сразу смех пропал. Я насторожился. Лицо Иванчикова вытянулось, помрачнело, если можно помрачнеть в этой абсолютной бледности.
- Сам ты бандит, - процедил сквозь зубы Иванчиков. – Меня, честного человека, охраняешь со своей пушкой в кобуре. Байский прихлебатель.
- Честный человек не убиваит человека! – распалялся Рустам.
- А ты видел, что я его убил?
- Полковник Магометов сказал.
- Так вот скажи своему полковнику Магометову, что я убил не человека, а настоящего бандита, предателя, изменника Родины, который сам хотел меня зарезать, как какого-нибудь барана.
- Он не бандыт. Он – брат болшого человека, секретаря райкома.
Разговор протекал далее без моего участия. Но это было именно то, чего я и добивался. Я затих на своей кровати и слушал, готовый в любую минуту вмешаться, если возникнет острая ситуация.
- А что, брат секретаря райкома не может быть бандитом?
- Нет!
- А если он хотел бежать за границу? Угрожал мне. Если бы я его не убил, убил бы он меня. А так я рад, что одним подонком в нашей стране стало меньше.
- Сам ты – подонок! – Рустам вскочил со своего стула, начал нервно ходить по палате. – Тебя мама родил, воспитал. Папа растил. Секретарь райкома о тебе заботился. А ты его брата… - Рустам остановился, поднял правую руку вверх, сжал ладонь в кулак и повертел им несколько раз в воздухе, – убил. И бандытом назвал.
Мне показалось, что глаза у Рустама повлажнели.
- Дур-рак! – сердито сказал Иванчиков и закрыл глаза.
Рустам еще несколько раз прошелся по боксу и снова сел. Я молчал, переваривая все услышанное. Потом спросил у Рустама:
- Скажи, Рустам, а что, ему уже срок дали?
- Кому? – Рустам все еще не пришел в себя.
- Ему, Иванчикову, - кивнул я на своего соседа по палате.
- Нет, еще следствие будет. Когда поправится.
- Да-а? Ну вот, видите, еще даже следствия не было, а вы человека обвиняете в убийстве, бандитом обзываете. Может, он действительно не виноват?
- Все равно бандыт. Меня расстроил.
Рустам встал, постоял несколько секунд и быстро вышел.
Противоречивые чувства боролись во мне. Любопытство, что же произошло с Иванчиковым на самом деле. И страх. Если он действительно кого-то убил (а ведь он и сам не отрицает факт убийства), то ему ничего не стоит убить еще раз. Я сейчас, как никогда, беззащитен. Даже встать не могу. А кнопки вызова сестры здесь тоже нет. И милиционер рустам куда-то ушел, хотя обязан сидеть все время на своем стуле и охранять. Впрочем, я тут же успокоил себя тем, что Иванчиков такой же лежачий больной, как и я. Даже еще более лежачий.
- Вы знаете, Виктор Сергеевич, - неожиданно заговорил Иванчиков, - я даже не думал, что выживу. Так этот бандюга отделал меня. Не помню даже, куда я приземлился. И сколько времени без сознания провалялся после приземления. И кто меня нашел. А этот… щенок, бандитом меня называет. Сам-то хоть раз живого бандита видел? Дрожал от прикосновения к горлу холодного лезвия ножа?
Иванчиков выговорился, замолчал. Подождав еще минуту, я спросил:
- Так что же с вами все-таки произошло, Руслан Олегович?
- Сейчас нет настроения рассказывать. Если хотите, давайте отложим до завтра.
Вернулся Рустам. Закрыл дверь. Нерешительно постоял у порога, затем прошел к своему стулу. Сел. Заговорил, ни к кому не обращаясь:
- Следователь звонил. Твое здоровье спрашивал. Сказал – живой. А он мне – смотри, Керимов, пуще глаза береги его. Из Таджикистана звонил секретарь райкома товарищ Усманов, требовал скорее начать следствие и засудить проклятого убийцу. Так сказал товарищ Усманов.
- Дурак он, твой Усманов, если такое о честном человеке говорит без приговора суда.
В этот день Иванчиков не произнес больше ни слова.
А на следующий день он начал свой рассказ, который часто прерывался из-за процедур, усталости, сна. Рассказ продолжался несколько дней. Он потряс не только меня, но и Рустама. Я в это время следил за ним и видел его реакцию. Прошло уже немало времени, но я помню этот рассказ во всех подробностях.
Руслан Иванчиков служил пилотом на местных линиях уже тринадцатый год. Был одним из самых опытных и надежных летчиков. И до самозабвения любил свою «Танюшку» – на букву «Т» начинался инвентарный номер его «кукурузника». Начальник авиаотряда ценил Иванчикова за то, что он мог посадить «Танюшку» на любой участок и взлететь с любой полосы. Поэтому и в самые высокогорные селения на Памире или Тянь-Шане в соседнем Таджикистане (из Узбекистана туда было лететь ближе, нежели из ближайшего таджикского аэродрома), куда еще не проложили горных дорог, да и прокладывать их там негде, летал именно он, Иванчиков. В одно из таких селений полетел он и в тот раз. Привез сельчанам необходимый груз, загрузился коврами, каракулем и другими изделиями, которыми расплачивался горный кишлак с государством. Заглянул в сельсовет, где он всегда четверть часа отдыхал перед обратной дорогой. Там его заботливая жена председателя сельсовета всегда угощала зеленым чаем с рахат-лукумом или халвой. Так было и на этот раз. С той лишь разницей, что самого председателя в конторе не было, и всем заправляла его жена, бойкая полная баба Гюльсара. Выпив свой чай, Иванчиков попрощался с Гюльсарой и вышел во двор. В этот момент появился председатель. Да не один – с каким-то высоким, широкоплечим таджиком с висячими черными усиками и аккуратной, коротко стриженной бородкой на смуглом лице и уже заметной проседью в волосах.
- Здравствуй, Руслан-джан. Рад тебя видеть.
- Я тебя тоже, Юсуф-ага. Здравствуй.
Они, как старые знакомые, подошли друг к другу и обнялись.
- Я уж думал, сегодня так и улечу, тебя не повидав.
- А я, видишь ли, с путником разговорился, - почтительно указал председатель на круглолицего. – Заплутал человек. Говорит, три дня по горам бродил. Совсем с ног сбился. Голоден был и уставший. Я накормил его, спать уложил в своем доме. О тебе ему рассказал. Он говорит, что будет благодарен тебе, если ты свезешь его вниз с этих вершин. И заплатить берется.
- Вообще-то я пассажиров не беру. Особенно за деньги. Машина у меня грузовая, даже сидеть негде.
- Но я тебя прошу, Руслан-джан. А сидеть? Где-нибудь устроится. Там ковры, каракуль.
- Только ради тебя, Юсуф-ага. Куда ему надо?
- Вот спасибо, Руслан-джан. А то не знал я, как человеку помочь… Ты чай перед дорогой выпил?
- Выпил, спасибо жене твоей, - улыбнулся Иванчиков. – Этот чай для меня, что самолету горючее.
- Ну и хорошо, Руслан-Джан. А куда надо этому человеку, он тебе сам скажет.
Они попрощались.
Иванчиков с неожиданным пассажиром подошли к самолету. Почему-то не лежала у летчика душа к этому пассажиру, но он, человек общительный и добрый, все же был рад, что в дороге ему будет не так скучно.
- Как зовут вас? – спросил он у пассажира.
- Фархад. А вас?
- Руслан. Вы не родственник ли Юсуфу будете?
- Нет, - деланно улыбнулся Фархад. – Я действительно заблудился в этих чертовых горах. Сбился с пути. Я и сейчас толком не представляю, где нахожусь.
- Предупреждаю заранее – полет будет нелегким. На трассе много воздушных ям, а пристежных ремней и удобного кресла у меня нет, - Иванчиков проверял готовность «Танюшки» к полету.
- Пугать меня не надо. Я привычный ко всему.
- Я не пугаю, предупреждаю. Садитесь.
Иванчиков помог пассажиру подняться в салон. Забрался сам. Поднял трап, закрыл дверь. Проверил мотор. На несколько секунд, как и всегда, прикрыл глаза. Тронул штурвал. Самолет начал разбег. Фархад Усманов устроился на свернутых коврах неподалеку от открытой кабины пилота, уперся ногами в перегородку и вскоре почувствовал, как самолет оторвался от земли.
Машина шла ровно, не спеша, лишь изредка спотыкаясь о воздушные ямы. Внизу блестели ледники и горные пики, надевшие на макушки белоснежные тюбетейки. Горные ручьи упрямо прокладывали себе путь сквозь каменистые ущелья. Где-то далеко-далеко справа парил орел на одной с самолетом высоте, выискивая себе жертву. Иванчиков глянул на часы: еще тридцать пять минут и он дома…
В этот самый миг он ощутил на своем горле холодное острое лезвие ножа. Острый, выдающийся кадык его стремительно забегал вверх-вниз, гоняя в том же направлении мгновенно набежавшую слюну. На лбу и на висках его тут же выступили серебристые капельки пота. Мысль лихорадочно быстро заработала, хватаясь за любую словесную спасительную соломинку. Как повести себя в первый же момент? От этого будет зависеть, может быть, вся его дальнейшая судьба.
- Поворачивай в сторону Пакистана, - процедил сквозь зубы пассажир.
Иванчиков скосил глаза на нож, рукоять которого прочно зажал в своей жилистой ладони Усманов. Нож настоящий, финский. «Где только такой достают?» - пробежало в его голове, и тут же мысль его заработала четко.
- Слушай, убери эту штуку, - Иванчиков слегка отклонил шею в противоположную сторону. – Щекотно ведь.
Смысл сказанного не сразу дошел до Усманова. Он еще сильнее нажал на горло пилота.
- Щекотно ведь, говорю, - выдавил из себя Иванчиков. – Сейчас вот как засмеюсь, выпущу из рук штурвал, и покатимся мы с тобой.
Наконец, до Усманова дошло. Он ослабил давление на горло пилота.
- Куда тебе надо-то? – как можно более спокойно спросил Иванчиков.
- Я же сказал, в Пакистан.
- А может сразу в Иран? Здесь ближе.
- Брось штуки. Я сказал – в Пакистан, - снова лезвие ножа коснулось горла Иванчикова.
- Да смотри ты, какой щекотливый попался. Убери, прошу тебя.
Усманов отнял нож.
- Я все к тому, что до Пакистана, боюсь, горючего не хватит.
- А ты не кружись на одном месте. Лети прямо и всего хватит.
- Жаль, искренне сокрушался Иванчиков. – А то бы прямо к этому, к аятолле на подворье. Здрасьте, мол, я ваша тетя.
На это Усманов ничего ответить не успел – самолет клюнул в очередную яму и пассажир, не удержавшись, грохнулся на колени, при этом больно ударившись лбом и пилотское кресло.
- Еще раз такое сделаешь – прирежу, - прохрипел Усманов.
- Держаться надо, - спокойно ответил Иванчиков. – Я же еще на земле предупреждал, что здесь много воздушных ям.
Ему с большим трудом удавалось держать самолет в одном районе – главное, поскорее израсходовать горючее. Полукругами и зигзагами кружился он над горами, вызывая удивление у редких людей, видевших все эти фигуры невысшего пилотажа. Иванчиков, стараясь отвлечь внимание Усманова, потянулся рукой к кнопке включения связи.
- Назад! – заорал, заметив это движение, Усманов. – Никаких посторонних движений!
- Я просто сводку погоды хотел узнать. Вдруг там, над Пакистаном, гроза или туман.
- С чего бы там взяться туману, если здесь нет ни облачка?
- Слушай, а ты не боишься, что нас подобьют твои пакистанцы прямо на границе, как диверсантов?
- Не подобьют! Пограничники предупреждены Саид-бегом.
- Ну да, а Саид-бегу сам Магомет сообщил о нас… Кстати, а кто такой Саид-бег?
Иванчиков говорил и говорил, словами заглушая страх, а сам лихорадочно мыслил, пытаясь найти выход из создавшегося положения. Ведь Усманов мог в любой момент заподозрить то, что самолет летает кругами.
- Саид-бег – это мой дядя, еще в двадцатые годы покинувший Туркестан…
- Басмач, что ль?
Иванчиков в тот же мигу ощутил на себе волчий взгляд пассажира, который готов был, казалось, в любой миг покончить с ним, но его останавливало лишь то, что он не умел управлять самолетом. Поэтому Усманов пока сделал вид, что не услышал последней фразы.
- А Саид-бегу весточку послал сынок мой, Джафар.
- А ему как удалось это сделать?
- Он служил в Афганистане. Специально для этого сам и попросился в Афган. Но служил там недолго. Выбрав благоприятный момент, когда он был в пикете с одним русским, он прирезал его, а сам подался к пакистанской границе. В зоне племен его встретили люди Саид-бега.
- Сволочь он, твой сын! – вспылил Иванчиков. – Была б моя воля, собственноыми руками разделался бы с ним.
- Молчать! – сорвавшимся голосом крикнул Усманов и острием ножа слегка полоснул Иванчикова по спине, оставив кровавый след. – Как смеешь ты так говорить о моем сыне, не зная его!
- Я сужу о нем по твоим словам и его поступку.
Невероятное сплетение обстоятельств! Рассказал бы кто другой – не поверил бы.
Едва я услышал про этот случай, как тут же вспомнил недавний рассказ моего племянника, Генки, однокашник которого накануне вернулся из Афганистана. Однокашник этот поведал ему такую историю. Служил в их роте один таджик. Фамилии его Генка не запомнил, но теперь я, думаю, ее знаю. Нормальный парень был, в бои ходил, духов стрелял. Один раз даже единолично пленил двух муджахиддинов. Их допросили, затем отдали афганцам на усмотрение. Афганцы временно закрыли пленных в пустом глиняном доме с заколоченными окнами, поставили охранника и ушли. И вдруг рядом с охранником появился этот таджик, вероятно, Джафар Усманов (как узок мир!), и заговорил с ним по-таджикски. Потом этот охранник рассказал, что Джафар говорил, что один из пленных – таджик, и что он попытается уговорить его перейти на сторону революции. Охранник впустил его к пленным. На следующую ночь пленный таджик сбежал, убив своего напарника, чтобы тот не поднимал лишнего шума. А наутро Джафар с Сергеем Толкачевым, с которым Генкин однокашник крепко подружился, должен был идти в пикет к краю зеленой полосы, так называемой «зеленки». Потом уже, в последние минуты своей жизни, Сергей толкачев рассказывал, что Усманов пытался его уговорить бежать к духам. Усманов сознался, что это он помог бежать пленному таджику, так как при разговоре с ним выяснил, что служит он в двадцатитысячном отряде Насруллы Мансура, правой рукой которого является некто Саид-бег. Как потом выяснилось, это был именно тот Саид-бег, о котором несколько раз рассказывали Джафару его отец и дядя, первый секретарь райкома партии, и который уже несколько раз присылал им и их дяде весточки, где обещал им роскошную жизнь в случае, если они прорвутся к нему. И вот этот таджик и должен был оповестить Саид-бега о Джафаре. Рассказав обо всем этом, Джафар пообещал позаботиться там, на той стороне границы, и о Сергее. Когда же Толкачев назвал его предателем и схватился за автомат, то тут же получил удар ножом в живот. Усманов вскочил, побежал навстречу к ехавшему в их направлении «джипу». Из последних сил Сергей выпустил вслед ему автоматную очередь. Выстрелы же привлекли внимание своих…
Впрочем, я сильно отвлекся. Иванчиков продолжал свой рассказ.

Лезвие ножа снова прикоснулось к горлу.
- Я же тебе говорил, что боюсь щекотки, - усталым голосом произнес Иванчиков.
- А я как раз очень люблю щекотать людей, - осклабился Усманов. – Мне нравится, как они во время щекотки обнажают свое нутро.
Иванчиков переборол себя. Он снова попытался улыбнуться.
- Слушай, так давай я тебя в Пешаваре посажу, прямо у дома Гульбиддина…
- Болтай поменьше, - грубо прервал его Усманов, больно ткнув острием ножа в спину.
Было видно, что он стал уставать от постоянной болтовни Иванчикова и от этого все больше раздражался. Но именно это еще больше вдохновляло последнего.
- Нет, я просто хотел узнать, а как ты меня представишь своему дяде? Это, мол, такой и…
- А никак! – не дал ему докончить Усманов. – Я тебя просто-напросто прирежу, едва самолет коснется земли.
- Нет, я в такие игры не играю, - обиженно произнес Иванчиков. – В таком случае, я лечу домой. Ему добро делаешь, а он – прирежу, - Иванчиков резко повернул рукоятку штурвала в сторону.
Усманов явно не ожидал такого поворота и в первую минуту заметно растерялся. Глаза его забегали с огромной скоростью, рот приоткрылся. Но пришел он в себя довольно быстро.
- Я смотрю, ты шутник большой, - сказал он.
- Какие уж тут могут быть шутки, когда речь идет о собственной жизни, - искренность в голосе Иванчикова была настоящей.
Впереди сверкнули зеленовато-желтым золотом песком Каракумов. Это конец, подумал Иванчиков. Насколько далек Усманов от географии, но и тот, вероятно, знает, что Пакистан славится горами, а не пустынями. Решение пришло мгновенно. Он резко вывел самолет в пике. Усманова тут же прижало к полу и он в бессильной злобе только хрипел:
- Что ты делаешь, русская сука! Я же тебя теперь точно зарежу, только посадишь машину.
- Горючее кончилось, - цедил сквозь зубы Иванчиков. – Я же тебе говорил, что до Пакистана можем не дотянуть.
- Сволочь!
- А так бы уже в Иране за руку с Хомейни здоровались.
Земля стремительно приближалась. Иванчиков потнялу штурвал на себя. Самолет вывернуло, Усманов откатился назад. На него сверху что-то упало, обдав облаком пыли. Он задыхался. Иванчиков оглянулся, обнажив в улыбке ровный ряд белых зубов. Теперь главное – быстрее посадить машину, чтобы не дать «пассажиру» опомниться.
Самолет уткнулся в песок, шасси его тут же увязли. В следующий миг сила инерции потянула его вперед, винты прошлись по сыпучей почве и, с жалобным хрустом, разлетелись на мелкие части. Самолет перевернуло и он лег на бок, прижав людей к бесчувственному, раскаленному от солнца металлу. В этот момент они оказались рядом – пилот и его пассажир. Сил, чтобы подняться, не хватало. Они лежали вместе несколько минут, приходя в себя. Первым опомнился Усманов. Открыл глаза. Приподнялся. Взглянул на Иванчикова. К счастью для последнего, нож отлетел, не известно куда. Понимая, что проиграл в этой игре, Усманов злобно, со всей силы ткнул летчика сапогом в голову. Боль привела Иванчикова в чувство. Он открыл глаза и улыбнулся.
- Придется дяде Саид-бегу кончать свои дни, так и не увидев любимого племянника.
- Я ведь обещал тебя прикончить, едва самолет коснется земли, - прошипел Усманов, придвигаясь к Иванчикову.
- Да ведь и я дал себе слово уничтожить предателя родины.
Они сцепились. Все смешалось – железо и плексиглас, пыль и песок, пот и кровь.
Что было дальше, Иванчиков помнил смутно. Сколько времени он пролежал в полубреду рядом с холодеющим даже под пустынными палящими лучами солнца, а потом и с разлагающимся телом Усманова не помнил вовсе. Кто и как его спас, вероятно, навсегда останется загадкой для него.
Я готовился ко второй операции, твердо решив, когда поправлюсь, попытаться помочь Иванчикову. Он уже начал приподниматься и сидеть. Пытался даже вставать, в чем ему всячески помогал милиционер Рустам. После рассказа Иванчикова он, хоть и не поверил всему («Свидетелей-то не было, - тверидил Рустам. – А почему я знаю, может он все выдумал»), но стал относиться к своему подопечному более дружелюбно. Несколько раз приходил следователь и Иванчикова, усадив на кресло-каталку, увозили, вероятно, на допрос. После этого он возвращался хмурый и молчаливый.
Зашла в палату Рашида. Сказала, что через полчаса меня повезут на операцию. Сделала наркотический укол. Через несколько минут дверь бокса снова открылась и вошла, робко шагая по больничному линолеуму, полная, седая женщина, в накинутом на плечи белом халате. Рустам удивленно посмотрел на нее и уже открыл было рот для вопроса, но в этот момент приподнялся на кровати Иванчиков.
- Мама?! Ты как здесь оказалась?
Это было сигналом для женщины. Она бросилась к сыну, уже на бегу заплакав, и опустилась перед ним на колени, обхватив сына своими полными, уставшими от ежедневных труда и хлопот руками.
- Сынок! Сын мой! Зачем же это? Что же ты натворил?
- Ты о чем, мам? – сразу помрачнев, спросил Иванчиков.
- Меня вызвал к себе полковник Магометов. Сначала расспрашивал о тебе, потом послал к какому-то лейтенанту и тот рассказал, что с тобой произошло.
Услышав имя Магометова, милиционер рустам, который до этого стоял в нерешительности, не зная, как действовать в этой ситуации, подошел к матери Иванчикова, тронул ее за плечо. Затем, приложив руку к сердцу, слегка поклонился и, придвинув к ней стул, сказал:
- Садитесь, пажялуста, ханум.
А сам посмотрел на меня, словно прося совета, почесал затылок, поправил халат и вышел.
- Рустик, - плакала мать, обнимая сына, но он осторожно, чтобы не обидеть ее и не растревожить раны, освободился из материнских объятий.
- Да, мама, я убил, но не считаю это преступлением.
Что было дальше, я так и не узнал. Рашида привезла каталку и меня увезли в операционную.
Через сутки меня спустили из реанимации в обжитой уже мною бокс. Кровать Иванчикова была пуста. На мой вопрос Рашида ответила, что Иванчиков уже довольно хорошо себя чувствовал, и его перевезли в спецбольницу, где лечение могли чередовать с допросами. Я расстроился. Ведь мы даже не попрощались. Да и судьба его мне была теперь небезразлична.
На следующий день меня неожиданно навестил Рустам. Оставив дома свою милицейскую форму, он пришел в светлых, легких брюках и голубой рубахе из узбекского атласного шелка. В руках у него был пакетик с апельсинами. Я очень обрадовался его приходу. Ведь в этом городе меня навещать было некому. Он мне сообщил, что собрался жениться, но свадьбу перенес на месяц, чтобы и я, поправившись, мог на ней присутствовать. Я искренне поблагодарил его за это. Мы еще долго говорили о разном. И когда он собрался уходить, я решился задать ему тревоживший меня вопрос, который, уверен, ожидал от меня услышать и сам Рустам:
- Что с Иванчиковым, Рустам?
- Точно не знаю, - нахмурился он. – Перевезли его в тюремную больницу. Единственное, что я знаю точно, это то, что секретарь райкома Усманов, родной брат попутчика нашего летчика, добился, чтобы Иванчикова судили в его городе.

15