Танцы солончаковых духов

Танцы солончаковых духов

Испокон веков в жаркие летние месяцы, когда в выжженной до самого горизонта степи безраздельно властвует только удушливый зной, на её бескрайних просторах появляются обширные белые поля, миновать поскорее которые стремятся как стада быстроногих пугливых сайгаков, так и богатые торговые караваны, ведомые умудрёнными караван-баши.
Подходя на закате к самому большому из них, раскинувшемуся на два дня пути, караванщики низко кланяются и бросают на покрытую густым слоем соли ровную безжизненную поверхность медные монеты, обещая ничем не тревожить гневливых соляных духов и испрашивая позволение без утрат и убытков пройти вдоль кромки искрящейся на солнце обманчивой глади солончаков.
В дни особенной жары, когда затвердевшая под лучами неистового светила глинистая почва начинает покрываться трещинами, обычно безмолвные белые равнины преображаются: мелкая соляная пыль, поднимаемая потоками раскалённого воздуха, начинает закручиваться в обращённые к безоблачному небу изящные воронки высотой в три человеческих роста. Подобно искусным танцорам, эти прозрачно-белёсые великаны то изящно покачиваются в разные стороны, словно приглашая на чудесные танцы или кланяясь в благодарность за их прекрасное исполнение, то вдруг срываются с места и кружатся, кружатся неистовыми вихрями по необозримому залу из небесной сини и мраморной белизны.
Не один караванщик, завороженный первозданной красотой истинных хозяев солончака, ушёл танцевать вместе с соляными духами, но никто так и не вернулся к своему каравану. Даже всегда спокойные верблюды, углядев что-то своё в завихрённой взвеси солёной степной пыли, переставали слышать испуганные крики погонщиков и безвозвратно уходили в манящие солончаковые пустоши.
Оттого и бросали закатными вечерами в чутко дремлющий солончак округлые медные монеты: если на месте их падения тотчас не вспухал потревоженный белый фонтанчик, то размеренно и спокойно в ближайшие дни можно было идти по нахоженной караванной тропе, петляющей вдоль самого края безмятежно раскинувшегося в летней ночи белокожего исполина.
Если упавшую монету окутывала лёгкая полупрозрачная дымка не выше копыта взрослого верблюда, то следовало поторопиться пройти неблизкий путь от края до края выбеленной солью и солнцем степи; если же взметнувшаяся до высоты локтя белая пыль долго висела в остывающем вечернем воздухе, покачиваясь в разные стороны подобно хвосту рассерженного скорпиона, то будь это небольшой караван с грузом дешёвой овечьей шерсти или сотня навьюченных шёлком, слоновой костью и пряностями верблюдов под охраной десятков сильных и опытных воинов, надо было зажечь факелы и, не останавливаясь на ночлег, как можно больше пройти ночью по широкой утоптанной дороге, успев перед рассветом уйти в нехоженую степь, полную привычных тягот и опасностей.
И не было случая, чтобы караванщики уклонились от уплаты этой солончаковой пошлины или подобрали на белой равнине почтительно отданную ей медную монету.
Правда, ходили слухи, что однажды ночью один охранник каравана, дождавшись, когда все уснут, ушёл с поста и, прокравшись на солончак, собрал сколько мог медных и даже пару серебряных монет.
А через несколько дней, сопровождая другой караван и желая угодить известному своей скупостью караван-баши, он подал ему две такие монеты, чтобы тот бросил их в уплату соляным духам.
На удивление, упавшие монеты нисколько не потревожили обычно чуткую на пламенеющем июльском закате солёную пыль и обрадованный аксакал, спешащий домой с подарками для порадовавшего его вторым внуком младшего сына, тут же приказал, не мешкая, трогаться в путь по освещённой полной луной нахоженной степной дороге, вьющейся вдоль кромки солончака. Но через полдня разгневанные солончаковые духи закружились в стремительном вихре своего лучшего танца и от всего каравана осталась только горсть лежащих на старой караванной тропе поседевших монет, покрытых мелкими кристаллами соли. Да в том месте, где жадный охранник пересчитывал соляные деньги, над растрескавшейся глиной и на много метров под землей разросся ядовитый колючий куст, жесткие солёные листья которого отказывались есть даже неприхотливые сайгаки, а прятавшиеся под глинистой почвой длинные шипы сильно ранили проходивших по тропе нагруженных верблюдов.
Поэтому не было для караванщиков приметы хуже, чем перед выходом в степь просыпать соль на медную монету. И не из пустой прихоти каждый из них в поясе носил несколько свежеотчеканенных монет, чтобы, не дай бог, не попалась в уплату солончаковой пошлины побитая солью старая монета, какие в недавние времена погубили не один торговый караван.               
А тот безумный охранник еще несколько лет нанимался водить караваны вдоль великого солончака за совсем малую плату, но тусклая медь у него никогда не переводилась. Пройдохи-чайханщики, изредка пробовавшие его монеты на зуб, всегда отмечали их горько-солёный привкус, почти такой же, как и их вечно разбавленное прогорклое вино. Но как-то однажды, расплачиваясь за второй кувшин дурманящего голову напитка, он уронил на пол свой тяжёлый кожаный кошель, из которого на рассыпавшиеся медные монеты выкатился прозрачный камень редкой красоты, внутри которого, как в коконе, застыла мелкая серебряная монета.
Окинув хмельным взглядом привычное заведение, опьяневший охранник презрительно хмыкнул и, упрятав за пазуху кошель с камнем, нетвёрдой походкой двинулся к выходу, не заметив, как вслед за ним поднялся и вышел во двор  неприметный посетитель, кивнувший двум сидящим у порога оборванцам. А через день сильно помятый охранник ушёл с большим караваном в жаркую летнюю степь и, не пройдя и половины пути,  вместе с ним бесследно и сгинул...
Было и так, что тархан, измученный думами о пустой казне, повелел выставить у края солончака сторожевой пост - бекет, чтобы взимать пошлину за право прохода по старой караванной тропе. 
Много собрали медных и даже серебряных монет жадные сборщики дани, насмехаясь над седобородыми старцами, низко кланяющимися пустому белому полю, с которого они уже несколько ночей подряд, ползая на коленях, собирали в свои набрякшие кошели и оттянувшиеся карманы такие приятные на ощупь медные кругляши.      
Но ещё дольше они смеялись, когда уплативший вдвое большую пошлину  караван-баши, похожий на иссушенный зноем карагач, не стал дожидаться тарханной расписки, а приказал зажечь факелы и спешно увёл в ночь весь свой немалый караван.   
А следующим днём, когда к полудню глинистая почва рядом с выцветшим на солнце шатром начала покрываться мелкими трещинами, а на горизонте так и не появилось ни одного нагруженного тюками верблюда, все чины бекета удобно расселись перед дастарханом в тени плотного полотняного навеса в предвкушении вкусного обеда и заслуженного послеобеденного сна.               
Через час, завершая обильную трапезу и дремливо поглядывая на поднявшуюся над солончаком в три человеческих роста прозрачную пелену, вдруг распавшуюся на великое число призрачно-белых фигур, сборщики дани тоже оживились и, забрав все деньги, ушли танцевать в огромном беломраморном зале, оставив одиноко пылиться лишь пустые корзины и разлетевшиеся по всей степи выцветшие расписки…    
С трудом дослушав странные речи вернувшихся ни с чем стражников, посланных за собранной двухнедельной данью, разгневанный тархан призвал двух мудрейших учителей и, подробно их выспросив, глубоко задумался; а вскоре приказал учёным мужам в срок до полной луны разгадать тайну пустой солёной земли, которой все караванщики сполна уплачивают денежную тамгу, так нужную самому тархану. 
За неполную неделю у кромки самого большого солончака поспешно была выстроена прочная вышка, с высокой площадки которой лучшие ученики, сменяя друг друга, зарисовывали и записывали мельчайшие оттенки такой однообразной жизни на границе и в глубине бескрайной соляной пустоши.   
В один из таких знойных дней, укрывшись от изнуряющего полуденного солнца под небольшим навесом, один из почтенных мудрецов уже который час задумчиво изучал торопливые рисунки и необычные записи своего ученика, дежурившего перед вчерашним закатом: что-то бесспорно странное было и в поведении суеверных караванщиков, как обычно подносящих солончаку чеканную медь, и в поспешном уходе всех караванов, и в беспокойных столбиках белой пыли, долго не оседавшей в тех местах, куда падали брошенные монеты.
 Чтобы немного отдохнуть от долгого рассматривания начавших расплываться тонких линий десятков рисунков, учитель ненадолго прикрыл заслезившиеся глаза и, тяжело вздохнув, устало посмотрел на прежде безмятежную гладь солончака.
Через мгновение, безмерно удивленный увиденным, он перевёл обретающий понимание взгляд на свиток, который уже не один час притягивал его внимание столь знакомой вязью переплетающихся линий, так похожих на …
Озарённый внезапной догадкой, мудрец вновь бросил острый взгляд на раскинувшуюся перед ним огромную сцену - и тут произошло непредвиденное: что-то быстро прочитав в раскрытом свитке и дважды медленно повторив прочитанное, учитель вскричал: «Они сказали! Они сказали!», и бросился вглубь солончака, высоко взметая босыми ногами лёгкую соляную пыль.
Всполошившиеся не на шутку ученики попытались было догнать своего седого наставника, но, зачарованные, как один навсегда ушли вслед за ним на белые равнины разгадывать великую солончаковую тайну.
А душный степной ветер еще немного поиграл с бумажным свитком, выпавшим из побелённой солью руки прилегшего отдохнуть мудреца, да и унёс его подальше в бескрайнюю пыльную степь. Поэтому, что поведали тогда людям танцующие соляные духи, так и осталось сокрытым в глубине веков под толстой коркой просолённой насквозь земли…            
Когда высокое полуденное солнце уже не один час обжигает жёсткую глину пустынной степи, солончаки оживают: над их белой гладью вырастают  прозрачные полутени, которые, лишь подует ветерок, начинают задумчиво покачиваться, присматриваясь к окружающему миру, или неспешно плывут по белому мрамору солончака в медленном танце.
Но стоит только переменчивому степному ветру задуть посильнее, как их неторопливое кружение сменяется вихрями наполненного белизной плетений захватывающего танца, безраздельно овладевающего всем густо выбеленным пространством. И нет никого под сине-голубым небом, кто смог бы не поддаться волшебному очарованию солончакового вальса. 
Лишь к вечеру, когда заходящее солнце оттеняет закатный горизонт степи, белая пустыня замирает, откуда-то точно зная, сколь чистым завтра будет синее небо, искренним немигающее светило и неистовым степной ветер.
Частенько в эти часы в солончак падают мелкие частицы чужеродной меди, что тревожит дремлющих духов; и чем ярче и красивее будут завтрашние танцы,  тем большее раздражение выказывают соляные танцоры, высоко взметая белёсую пыль в остывающий воздух. Медные же кружочки вскоре седеют, покрывшись солью степи, и с тех пор белосольные поля уже не встречают их сухим фонтаном тревоги. 
Радуют солончак только редко достающиеся ему искренние серебряные монетки, так похожие на пятна только что родившихся солончаковых крошек. Через много лет, покрытые слоем крепчайших прозрачных солей, они изредка появляются на его поверхности, чтобы оказаться в кошелях, карманах или желудках степных разносчиков, привлечённых их неотразимым блеском.    
Там же, где семя солончака падает на иссушенные почвы, прорастает бурая солянка, которая своими полыми шипастыми корнями буравит глину и камни в поисках солёных грунтовых вод. И если ей это удаётся, то она качает и качает наверх эту схожую с морской воду, пока на десятки метров всё вокруг не предстанет крепкой солончаковой колыбелью.
Вот почему седые старейшины, случается, не гневятся на редких людей и животных, пока те носят в себе зёрна будущей солончаковой жизни.
Всех иных чужаков неотразимые белёсые вихри будут кружить до тех пор, пока зачарованные танцем не уснут, а затем заботливо укроют их высохшие тела пушистым пледом из невесомой соляной пыли, чтобы ничто не омрачало прекрасной белизны молчаливых дивносолёных равнин… 


 
Пояснения:

Дастархан – в Центральной и Средней Азии: скатерть, используемая во время трапезы; сервированный стол с угощением. 
Карагач – (в дословном переводе с тюркского – чёрное дерево) – порода мелколистного вяза, произрастающего в Центральной и Средней Азии.   
Солончак – почва, содержащая большое количество водно-растворимых солей. Наиболее распространены: хлоридные солончаки, содержащие, преимущественно, хлорид натрия и образующие на поверхности корку соли, и сульфатные солончаки, имеющие рыхлый слой глубиной 5-7 см (пухлые солончаки). 
Солянка – травы, полукустарники и кустарники семейства амарантовые, произрастающие на равнинах Азии на сухих солоноватых почвах. 
Тархан (в переводе с тюркского - владетель) – у тюркских народов звание крупных землевладельцев, освобождённых от податей и повинностей и состоящих на государственной службе, которая включала, в том числе, сбор торговых пошлин.