Перо аиста. Глава 5. Четверг. 16 октября 1997 года

Человека легче дрессировать,
если разбудить в нём зверя.         
Э. Севрус


Четверг. 16 октября 1997 года

Пятидневные бдения в Интернете закончились. Наивное ожидание, что меня отпустят и забудут о моём существовании, полностью рассеялось. Надежда на гуманизм и сострадание со стороны врачей умерла. Перед ними цель, и они будут идти к ней напролом. Если понадобится, то, и правда, "разберут" клеточка за клеточкой. Милости не будет.

Как защититься?
...По-человечески бы как-то: "худой мир всегда лучше доброй ссоры".
Зато ссора вносит ясность.

Думать мешала "стрекотня". В голове продолжали "переговариваться" недавно прочитанные тексты. Чтобы унять "гул толпы", я встала под душ. Прохладная вода смыла усталость от недосыпания, горячая – расслабила шею, плечи, спину.

Пока сушила волосы феном, в турке вспенился кофе. Запахло безмятежностью и негой средиземноморских курортов. Полежать бы... Но время подгоняло. Я сделала несколько горьких обжигающих глотков и побежала на встречу с "хозяевами".

В коридоре меня ждал детина. Ноги – на ширине плеч, руки скрещены внизу живота.
– Следуйте за мной, – буркнул он, глядя поверх меня.

Мы шли по длинным коридорам. Я устала считать двери, замки, переходы. Дурацкий "Пентагон"! Сплошные закоулки. Наконец мой конвоир остановился у двери с табличкой: "ДИРЕКТОР". Чёрно-красный глаз видеокамеры наблюдал за нами сверху. Детина постучал и потянул ручку на себя. В нос ударил спёртый запах перегара, табачного дыма, несвежей еды. Я застыла у порога.

– Мария? Неужели уже десять? – Лев Валерианович поднёс руку с часами близко к глазам. – А я потерял счёт времени... Хорошо, что пришла. Проходи. 

Он, как обычно, сидел в высокоподнятом кресле. Только теперь за двумя столами, поставленными буквой "Т". Видимо, последние дни отняли у профессора много сил. Львиная шевелюра опала. Волосы висели слипшимися прядями. Он убирал их за ухо, но космы почти сразу возвращались на "исходную позицию" и застилали близорукие глаза профессора.

– Проходи, – ещё раз пригласил он.
– Здесь же дышать нечем!
– Прошу, говори тише, – сморщился директор. – Пожалей мою буйную головушку...

Он нашарил под кучей бумаг пульт от кондиционера.

У окна курил незнакомый мужчина. По-видимому, генерал. Сизый дым от его сигареты потянуло вверх – к щели воздушного чистильщика. Генералу было лет пятьдесят. Прямые чёрные волосы и раскосые глаза выдавали азиатское происхождение, светлая кожа – принадлежность к "аристократии", осанка – военную выправку. Он окинул меня равнодушным взглядом и отвернулся к окну.

Оба мужчины были одеты в казённое обмундирование: пятнистые брюки и футболки цвета хаки. Форма сидела на генерале как влитая, а на коротышке-профессоре – что на корове седло. Футболка повисла на его узких плечах и натянулась на животе. Лев Валерианович походил на мешок, в котором лежал внушительных размеров арбуз. При других обстоятельствах я бы улыбнулась, но тогда мне было не до смеха. 

Детина сложил стопкой и убрал в нижний ящик шкафа простыню, плед и подушку: кто-то спал этой ночью на диване. Потом поднял с пола большой металлический поднос, валявшийся вверх дном у директорского "трона". Составил на него со стола порожнюю бутылку водки «Smirnoff», две хрустальные рюмки с золотым кантом, переполненную окурками массивную пепельницу, тарелку с остатками жирного мяса и быстро вынес из кабинета дурно пахнущую ношу. 

– Пусть проветрится. Я пока в коридоре подожду. – Мне хотелось убежать вслед за детиной.
– Погуляй. Мы позовём, – согласился профессор.

Генерал продолжал неотрывно смотреть в окно. На улице было сухо и ясно. Тянь-шаньские ели проступали тёмными пирамидами на жёлто-красном фоне осени. В природе всё шло своим чередом.   

"Генерал, похоже, суров. Или это он с похмелья такой? По доброй воле я бы с ним ни за что общаться не стала. Но волю мою никто не спрашивал. Какой бы подход к нему найти? ...Я для него, считай, раба. Откуда мне знать, как должен вести себя раб, чтобы не навредить себе ещё больше? Понятия не имею, что делать. На рожон лезть опасно, но и уступать нельзя: вдруг совсем обнаглеет..." – маялась я в коридоре.   

Минут через двадцать из лифта вышел детина. Он принёс на том же подносе завтрак похмеляющемуся начальству. Пришлось ещё ждать. Наконец, здоровяк открыл дверь, движением головы позвал меня в кабинет и застыл в излюбленной позе "ожидания пенальти".

Профессор и генерал сидели по одну сторону стола. Мне указали на стул напротив. Между нами возвышалась башня из стаканов, горка пиал, графин с огуречным (по запаху) рассолом, фарфоровый чайник и кучка посыпанных крупной солью палочек печенья в хрустальной чаше.

Кондиционер добросовестно вытянул наружу запах вредных привычек и нагнал с улицы свежего, прохладного воздуха. Лев Валерианович накинул на плечи медицинский халат, а генерал – пятнистую куртку без знаков отличия. На спинке его стула висело полотенце.

Мужчины умылись (видимо, за дверью, рядом со входной, находился санузел), побрились, зачесали влажные волосы назад, оросились туалетной водой из одного флакона. Но полностью уничтожить следы многодневной попойки всё же не удалось. Похмелье усердно потопталось на их одутловатых лицах. К тому же у Валериановича в глазу лопнул капилляр. Можно было подумать, что кто-то заехал профессору кулаком в пьяной драке. Яснее-ясного: мужички чувствовали себя хило.   

Лев выпил залпом стакан рассола, крякнул и повторил процедуру. Генералу потребовалось пять или шесть пиал горячего чая. После второй он, поочерёдно двигая плечами, выполз из куртки, как змея из старой кожи, набросил на голову полотенце и принялся вытирать пот, струившийся водопадом, с лица и шеи.   

Созерцаемая картина породила во мне двоякое чувство. С одной стороны, страх, что моя жизнь зависит от крепко пьющих людей. Видимо, чрезмерные возлияния для них – дело обычное, раз они потеряли всякую неловкость предстать перед посторонним человеком в помятом виде. С другой, возникла смутная надежда: они могут потерять бдительность, и тогда появится возможность освободиться.

– Ну что, Мария, познакомимся лицом к лицу? Меня зовут Булат Оспанович. Нам предстоит серьёзное дело. Мы с тобой, можно сказать, партнёры, – голос у генерала оказался писклявым.

Я не люблю высокие голоса, особенно мужские. Мне думается, что их обладатели – люди капризные, своенравные и трусоватые, как маленькие собачки. От них можно ожидать, чего угодно.

– Какие же мы партнёры, если я у вас в рабстве? А лицом к лицу только с опасностями встречаются. Спасибо за предупреждение. Постараюсь быть бдительной. 

– Ей палец в рот не клади. – Расслабленный рассолом Лев сосал печенье. 

– Разве это рабство? Тебя никто не обижает. У тебя есть всё и сверх того. Мне бы самому так отдохнуть! А привезли тебя сюда из предосторожности. – Генерал налил себе ещё чайку.
– Так вы – мой защитник и благодетель? Давайте махнёмся: вы здесь останетесь, а я – домой.   

– Я бы рад, но сперва дела, – растянул улыбку Булат Оспанович.
– На какие-то ваши дела моих яйцеклеток уже, наверно, хватит. А если понадобятся ещё, то вы мой домашний адрес знаете. Договоримся и разойдёмся по добру по здорову.

– Разойдёмся? Да ты что! Во-первых, я в тебя уже вложился, – усмехнулся генерал. – Во-вторых, конкурентам подарки я никогда не делаю.

– Вложения – это ваша инициатива. Со мной вы ничего не обсуждали, поэтому никакой вины за них я не чувствую. Вы без моего разрешения стали пользоваться уникальными свойствами моего тела. Вы почему-то решили, что оно – ваше. Ничего не перепутали? Я – это я, а вы – это вы. Отрезайте у себя каждый месяц, что хотите. Меня отпустите домой.

Генерал только ехидно улыбался. Я подождала, он не произнёс ни слова.   
– О каких конкурентах вы говорите? Если вы сами ничего не разболтаете, то никто обо мне и не узнает. Я – простой, обычный человек.

– Зато я известен. Если ты попала в круг моих интересов, значит, ты – человек полезный. Тебя уже засекли. Теперь мы с тобой повязаны, – парировал генерал. 
– Страху нагоняете? Бог не выдаст, свинья не съест.   

– Ну что – убедился? – генерал обратился к профессору. – Я тебе говорил, что с такими людьми невозможно договориться. Упрямая, как сто ослов. Что ты ищешь в Интернете? – спросил Булат, но не дал сказать в ответ ни слова. – Письмо надеешься послать? Не трудись. Техники своё дело знают. Почта заблокирована. Я был против Интернета. Да вот только психиатр наш уважаемый со своими замысловатыми фразочками...

– Виктор Константинович уверен, – торопливо подхватил Лев Валерианович, – что ты, Мария, не перенесёшь информационную блокаду. 
– Похоже, он преувеличил. Описал тебя, как чувствительную и хрупкую натуру. На самом деле, детка, ты – просто хулиганка. Что ты сделала с видеокамерами в своём номере? – Генерал сдёрнул с головы полотенце. Он нервничал, но улыбка была словно приклеена к его лицу. 

– Ничего особенного. Залепила объективы пластырем. А вот этот тип, – я наклонила голову в сторону детины, – ворвался и всё отодрал. Тогда я повернула камеры в стену. Тут и так шагу шагнуть нельзя: всё просматривается. И никакая я вам ни детка!

– Плохо тебя папа с мамой воспитывали. С людьми надо ладить, а со мной – дружить, – ухмыльнулся генерал.
– Кто же знал, что я попаду к вам в полон? Не хочу я с вами ни ладить, ни дружить. – Меня раздражал весёленько-лукавенький тон Булата Оспановича. – Отпустите меня.   
 
 – Да ты что, ей-богу? Опять за своё! – хохотнул генерал и с хрустом откусил печенье. Крошки полетели в разные стороны. – Ты – здесь, твои дети – за границей, всё готово к эксперименту.
– Зачем тогда вам моё согласие? Делайте, что хотели.

– Когда человек согласен, тогда он ведёт себя разумно и спокойно. Ему хорошо, и рядом все довольны. Ты фотографии детей регулярно получаешь? – спросил генерал.

"Вот, тварь, пугает! Бьёт по самому больному – по детям. Как сделать так, чтобы хоть им моё заточение пошло на пользу?" – подумала я и спросила:

– Где они?
– Эта тема пока закрыта. Дело надо сделать, а уж потом... Подписывай бумаги и начнём.
– Какие бумаги? Вы хотите мне платить?

Лицо генерала вытянулось от удивления. Он заёрзал на стуле. Тема денег, похоже, выбила его из состояния притворного спокойствия. 

– Речь о другом, – вклинился в разговор профессор. – Маша, всех нас надо содержать. Нужна финансовая отчётность, а ещё встаёт вопрос о неразглашении... – Лев Валерианович достал из папки бумаги с красной полосой и стал что-то вписывать в пустые графы, после чего развернул листы так, чтобы я могла прочесть текст. – Ознакомься и распишись там, где поставлены галочки, – он протянул мне свою шариковую ручку.

Было всё слишком любезно... и рождало мысли о подлоге и мошенничестве.

Я пробежалась глазами по тексту: "Заказчик", "Исполнитель", "Предмет договора", "Донор яйцеклеток", "Права и обязанности сторон", "Непреодолимая сила". Крючкотворцы написали десять страниц договора. Простому человеку никогда не найти, где подвох.   
 
– Ну что ж! Давайте договариваться, – я смотрела на генерала. – Мои яйцеклетки уникальны, а всё уникальное дорого стоит. Значит, надо назначить им цену, Булат Оспанович.

Ехидно-довольная улыбочка на доли секунды слетела с его лица и тут же вернулась, обнажив в оскале нижние зубы генерала.

– Если б можно было вырезать всё разом, – вылетело у него. 
– И шлёпнуть меня.
– Ну что ты! – слово "шлёпнуть" подействовало на профессора, как пощёчина. – Ты нужна нам живая и здоровая. Другую такую днём с огнём не сыскать. Никто тебя не шлёпнет. В тебе идут процессы, которые невозможно понять даже приблизительно. Нет никаких гарантий, что мы вообще подойдём к их разгадке.

– Хватит цену набивать, – приказал генерал. – Вы что сговорились? 

От поклёпа или от волнения профессор побагровел и тяжело задышал. На его шее вздулась вена. Он собрал со лба капли пота носовым платком, зажал его в кулаке, пересилил себя и сказал:
 – Булат, мы живём при капитализме, поэтому понятна её заинтересованность в деньгах. В конце концов, это беспроигрышные инвестиции…

– Но ты же знаешь, что я уже отвалил приличную сумму её бывшему мужу.

Профессор достал всё из той же папки две банковских карточки и подал мне.

– На депозитные счета в отделениях Barclay’s банка в Англии и на Кипре на твоё имя положено по сорок тысяч долларов, – объяснял генерал. – Этого достаточно! На них капают проценты. Если через три года ты не объявишься и не востребуешь деньги, то они перейдут на страховые счета твоих дочерей. Так распорядился твой благоверный. 

– Какие дела вас с ним связывают? За что вы заплатили? И почему по сорок тысяч, а, например, не по пятьдесят? Наверно, торговались, как на базаре?

– Заплатил за вывоз ваших детей за границу. Мне нужно было тебя деморализовать и изолировать...   
– Так это всё подстроено! И муженёк – в курсе!

Генерал едва успел увернуться от моих ногтей. Он резко отпрянул назад и грохнулся на пол – контуженный водкой мозжечок не удержал его на стуле. 

– Ты что?! С ума сошла?! Совсем крыша съехала! – вопил вояка из-под стола. А профессор то ли помогал ему подняться, то ли от неожиданности растерялся и лишь топтался возле генерала.

– Защитник хренов! – я билась в железных тисках детины. – Генералишко! Тебе только с детьми и женщинами воевать!

Булат поднялся, отряхнул одежду, поставил на прежнее место стул и сел на него.
– Отпусти её, – приказал генерал детине. 
Громила подчинился, но остался стоять рядом.

– Ничего она не сделает. Я сам разберусь, – генерал закурил сигарету и показал охраннику рукой, чтобы тот отошёл от меня. Он отступил на шаг.

– Скажу тебе больше, детка, – генерал снова ухмылялся. – Это я познакомил твоего бывшего с его новой женой.
– Подонок! – я плюнула, но генерал успел увернуться.

Что-то стукнуло меня по затылку. Темнота. Темнота. Темнота…

Запах нашатырного спирта шилом пробил себе дорогу в висок и толчком отбросил мою голову назад. Из треска и гула "эфира" доносились крики Льва Валериановича:
– Твою мать!!! Что ты ручищами-то машешь?!
– Я машинально, – оправдывался детина.
– Перед тобой женщина! – продолжал орать профессор. – Она вдвое меньше тебя! Маша! Маша! Чёрт! Она опять уходит…

…– Амалия Марковна, дорогая, помогите ей как-нибудь, – голос профессора дрожал и прерывался. – Булат! Что за солдафонские замашки? Мы подготовили её к эксперименту, а этот мужлан всё испортил! – профессор как будто хохотал от негодования. – Вы – не в казарме! Это там одного солдата можно заменить другим! Кем вы её замените?!

– Да не хотел я. Само получилось. Не надо было ей дёргаться, – огрызнулся громила.
– Вот ведьма! Не думал я, что она так разъярится, – сказал генерал. 
– А ты ожидал, что она тебе спасибо скажет? – удивился профессор. – Ты же ей всю жизнь сломал! Забыл?

– Маша! Ты меня слышишь? – взывала ко мне Баба Яга.

Я лежала на диване с пузырём льда на голове. Интуиция мне подсказывала, что нужно изображать тяжёлое состояние, но играть ничего не пришлось. Моё зрение никак не фокусировалось на окружающих предметах. Через несколько минут визуальной пляски меня вырвало. Амалия Марковна ловко повернула меня на бок и подставила бог весть откуда взявшийся лоток. 

Звуки и запах рвоты выгнали из кабинета бравых вояк. Со мной остались только врачи. Для них любые физиологические акты были делом привычным и естественным.

У медиков есть неписаное правило: "Любое выделение приносит облегчение". Реальное облегчение наступило минут через сорок. Амалия Марковна сделала мне какой-то укол и сунула в рот кислющую аскорбинку.

Генерал вернулся в кабинет с дымящейся сигаретой в зубах. Амалия тут же ретировалась. Профессор сел на её место – возле меня.

– Не переношу запах табака. Потушите, а то меня снова вырвет, – я с презрением смотрела на генерала. 
– Да ладно! Хватит злиться. Считай, что обменялись "любезностями". – Генерал уселся в директорское кресло, манерно держа руку с сигаретой навесу. – Согласись, живёшь ты здесь хорошо. Содержат тебя, как королеву. 

– Выставишь счёт за проживание? – В голове у меня гудело, и от этого я плохо слышала, но всё же решила сесть.

– Не надо бы мне "тыкать", – порекомендовал генерал всё с той же ухмылочкой. – Где ты? А где я? Мы – птицы разного полёта. Правда, Лев Валерианович? 

Профессор подхватил пузырь со льдом, съехавший у меня с головы. И сделал вид, что за хлопотами не расслышал вопрос генерала. 

– Снова громилу позовёшь? – спросила я, превозмогая головную боль. – Или на сей раз сам будешь меня бить да приговаривать: "Относись ко мне с уважением, детка?" Запомни, никакая я тебе ни детка!

Генерал замер. Он, как гриф, втянул голову в плечи, вцепился свободной рукой в колено так, что костяшки пальцев побелели. Отполированные ногти стали похожи на когти хищной птицы, которая изо всех сил удерживает в лапах жалящую её добычу. 

Тлеющий огонёк сигареты упёрся в фильтр и испустил последнюю струйку дыма. Кусок пепла упал генералу на брюки. Он усмехнулся и медленно-медленно стряхнул пепел на пол.

– Понятно, почему муж убежал от тебя к потаскухе, – начал давать сдачи генерал. – Ни один нормальный мужик не потерпит бабу без тормозов. Твоя жизнь – в моих руках, а ты лезешь на рожон. Глупо. 

– Расскажи что-нибудь умное. Например, как ты меня нашёл? – подначивала я.      
– Любопытство распирает? 
Я кивнула.

Улыбка садиста, одновременно палача и зрителя, предвкушающего публичную казнь, исказила лицо генерала.

– Хорошо, слушай. …После развала Союза ко мне случайно попал отчёт врача-гинеколога. Короче говоря, у двух её пациенток были какие-то проблемы по женской части. Я бы на тот отчёт и внимания не обратил, если бы не фраза: "Считаю необходимым сообщить, что вышеизложенное может быть крайне интересно в связи с программой "Генофонд".

Найти врача и пациенток мне не составило труда. Выяснилось, что врач – это известная нам Ольга Олеговна. А из пациенток в живых осталась только ты. Вторая женщина умерла от рака яичников. Я не знал, что с тобой делать, но твоя "привязанность" к одному врачу облегчила мне задачу. Я на всякий случай приплачивал врачихе, чтобы она не теряла тебя из виду. А в 95-м Ольга предложила сделать генетический анализ твоих яйцеклеток. И тогда стало понятно: мы имеем дело с чем-то очень необычным. Оставалось ждать, когда процесс стабилизируется. Остальное было делом техники и моей платёжеспособности. А я многое могу, – гордился собой генерал.      
   
– При чём здесь мой муж?
– С ним всё просто. Только держи себя в руках, – генерал осклабился.
– Вы же видите, мне сейчас не до драки. 
– Молли… – начал было генерал, но я тут же переспросила:
– Кто? – Я не знала никого с таким именем. 
– Как кто? Нынешняя жена твоего бывшего мужа, конечно. 
– Но её зовут по-другому.
– Конечно, по-другому. Молли – это её кличка. 
– Кличка? – в голове у меня что-то резко сжалось. 

– Она хотела, чтобы её называли "Миледи". Но это просто смешно. Ты же её видела. Какая она Миледи? Обыкновенная моль. Вот её и стали звать Молли.
– Молли, так Молли. Для меня она никто и зовут её никак.

– Видела бы ты её, когда она только приехала в Алма-Ату из безработного Красноярска, – с удовольствием вспоминал генерал. – Короткая джинсовая юбка, латаные-перелатаные колготки в крупную сетку, замусоленная куртка, волосы как пакля. А рот раскроет – одна похабщина. У неё к этому просто талант. 

– Бо-о-оже! – вырвалось у меня. 
– А что "боже"? Жить-то надо, вот и промышляла, чем могла. 
– Куда вы клоните? – от его недвусмысленных намёков мне всё больше становилось не по себе.

– Куда-куда? – передразнил генерал. – Сама знаешь куда. Черноволосым мужикам нравятся блондинки. В нашем южном городе Молли пользовалась спросом. Проституткой в прямом смысле слова она не была. Знакомилась с мужиком, жила с ним, была у него на содержании. А как надоедала ему или он ей, искала другого спонсора. Вот тут-то она и пересеклась с моими девочками.

– С каким ещё "девочками"?
– Ты что? Совсем наивная? В арсенале спецслужб всегда были женщины по вызову. Раньше прятались, а теперь – это бизнес.   
– И что дальше?
– А то, что подружилась она с одной из моих девчонок. Вскоре выяснилось, что у Молли – гепатит В.

– Про её болезнь я слышала другую историю, – мне было проще сомневаться, чем верить словам генерала.
– От мужа что ли? 
– От него... Он сказал, что её заразили, когда брали кровь на анализ. И случилось это в санатории, куда он отправил отдыхать всех своих сотрудников. Она не хотела ехать, а он настоял, потому вроде как виноват и обязан лечить...   

– Санаторий – это отмазка. Кроме неё ведь никто не заболел. Гепатит она подцепила, как и полагается, половым путём. Запустила до такой степени, что исхудала, как в Освенциме. Её в бессознательном состоянии нашла подружка в квартире, которую они снимали на двоих. В больнице Молли откачали, но печень-то крякнула. Лечиться дорого и долго, а деньги без работы закончились быстро. Заниматься своим ремеслом она не могла физически. Но, как говорится: "На ловца и зверь бежит!"

Подружка пожаловалась, что у неё задание: охмурить и увести из семьи одного богатенького мужичка. А он на неё не "клюёт". Молли вцепилась в эту возможность мёртвой хваткой. Ещё бы! Она кипятком писала, так ей хотелось, пардон, выйти из ****и в леди. А тут такой шанс! Развела она твоего лоха мастерски. Не без моей помощи, конечно. – Генерал был похож на кота, который толкает и переворачивает лапой в конец измотанную мышь. 

– Пришла она с подружкой в зал-подвал, где твой благоверный поправлял здоровье гантельками. Рассказала сказку, что её парень, с которым они якобы собирались пожениться, недавно погиб в автокатастрофе. Она – сирота – осталась без любви, без жилья, без денег, а самое главное – без веры в добрых людей. – Генерал, как закоренелый циник, упирал на то, что разбирается в тонкостях человеческой натуры. – Трюк простой. Вот на него-то твой муженёк и попался. Позже выяснилось, что Маратик ещё и в благородство любит поиграть. Как впрочем, многие мужики. Он тут же предложил ей работу продавщицы в магазине и комнату в квартире, где жили его приезжие сотрудницы.

Да только ей нужно было совсем другое. Оставаться на десятых ролях Молли не собиралась. Чем она хуже тебя – обычной домохозяйки, которая стала вдруг богатой женщиной? Только тем, что ты первой вышла замуж за предприимчивого мужика?

"Этот дьявол, – невольно подумала я, – и в самом деле знает толк в слабостях и пороках. Причем, в самых низменных".

– Молли до зубовного скрежета хотела занять твое место, хотела восстановить подорванное бурной молодостью здоровье и заиметь репутацию порядочной женщины. Для осуществления своих планов она отыскала молодого врача-стоматолога – толкового, с амбициями, но без денег – и пришла к твоему мужу с предложением: "Деньги – ваши, руки – стоматолога, управление – моё".      

– Эта эпопея отчасти мне известна, – я всё же втянулась в разговор. – Она получила персональный автомобиль с шофёром, свободный режим работы и круглосуточный доступ к моему мужу – сначала как к шефу, а потом и как к любовнику. Она звонила ему по поводу и без, торчала в его офисе с утра до ночи, а через некоторое время уже не ждала, когда он освободится, а кидала шубу на руки изумлённой секретарше и пинком открывала дверь в его кабинет… – Жар воспоминаний о публичных унижениях жёг мне лицо и душу. 

– Когда их отношения только начинались, – упивался генерал, – Молли приходила в офис и рассказывала всем, что их шеф полночи объяснялся ей в любви, стоя на лестничной клетке, чуть ли не на коленях, перед закрытой дверью. А она, Молли, как порядочная женщина, отсылала его домой – к жене и детям.

Кровь пульсировала у меня в висках.

– Позже она стала петь другую песню: бизнес налаживается, а шеф угрожает уволить, если не согласится с ним спать. На самом деле никто её не принуждал, и никаких доходов не было. Были сплошные вливания: аренда помещения в центре города, покупка импортной стоматологической техники и материалов. Несколько раз она устраивала звонки тебе и, конечно, не сама говорила…

– "Пока вы занимаетесь своими детьми, ваш муж развлекается с любовницей!" Как же, помню... 

От генеральских слов и воспоминаний ко мне вернулось ощущение измазанности в нечистотах. Выдерживать это не было сил. Я взяла из рук Льва Валериановича пузырь со льдом, приложила к затылку и снова легла.

– Она раскачивала лодку вашего брака всеми способами. И это ей удалось, – добивал меня (лежачую) генерал. – Но ты знаешь, она очень тебя боялась. 
– Получила по роже. Вот и боялась, – вяло сказала я.
– Впервые слышу, – заёрзал на стуле генерал. – Мне об этом ничего не известно.

– Тут нечем гордиться, но и нечего скрывать. Как-то в начале лета дочери заболели. Наверно, выпили чего-то холодного. Сразу обе свалились с температурой. Участковый врач выписала лекарства. Я позвонила Марату, чтобы он привёз микстуру. Повторила просьбу второй и третий раз. Он обещал, но так ничего и не сделал. А после девяти вечера я закрыла детей, и сама поехала в аптеку. На обратном пути вдруг вижу: на светофоре ждёт зелёного сигнала новенький "Ford". Госномер – наш.

Муж тоже заметил мою машину ...и стал от меня убегать. Я – за ним. Он объехал квартал и остановился. Я выскочила, подбежала к его машине, рванула дверцу пассажира – там сидит эта "красавица". Я и влепила ей! Получилось слабо. Дверца мешала размахнуться. Хотела за космы выдрать нахалку, но муженёк не дал. Он – защитник сирых и убогих – заломил мне руки за спину и прошипел в ухо: "Тебе должно быть стыдно, бить больного человека". Он, видите ли, вёз её из дома обратно в больницу. Она приняла душ и переоделась. 

Я пришла в бешенство. Вырваться не могла, но пиналась и орала так, что люди в соседних домах повыскакивали на балконы. Я кричала, чтобы любовница вышла из машины, если такая смелая. На что та защёлкнула дверцу машины изнутри.

Муженёк меня стыдил: говорил, что я выставляю себя на посмешище, что завтра мне будет неловко за мою выходку. Но ведь это ему должно быть стыдно – дома дети в температуре, а у него одна забота – личная гигиена этой "бледной спирохеты".

Он поднял мне руки так высоко за спиной, что моя голова оказалась почти у асфальта. Ещё немного, и я бы полетела в арык на краю дороги. Когда я представила всю эту сцену со стороны, то захохотала. Он сразу отпустил меня. Я села в свою машину, отдышалась и поехала к детям. ...Как банально – разлучница. ...Она думает: победила. Но жизнь ей всё вернёт.

– У-у! Какая ты кровожадная, – засмеялся генерал. – Теперь мне ясно, почему Молли так радовалась, когда узнала, что детей увозят. Это было ей на руку во всех отношениях. Она знала, что разлука с детьми станет для тебя ударом, и ты обязательно сделаешь какую-нибудь глупость.

– Например? 
– Например, станешь топить тоску в алкоголе, а в горе спиваются быстро.

Было всё так подстроено, что мне, по всем расчётам, не оставалось ничего другого, как только взять и исчезнуть. Я, как узник перед казнью, которому нельзя отказать в последней просьбе, решилась задать давно мучивший меня вопрос:

– Почему эта женщина овладела чувствами и мыслями моего мужа до такой степени, что он стал одержим ею?
– Как писал поэт: "Она его за муки полюбила, а он её – за состраданье к ним". Только в их случае всё было наоборот. Она прикинулась беспомощной, несчастной сироткой. Хотя на самом деле у неё полно родственников. Причём сироткой с моральными принципами. А он, как благородный человек, не смог пройти мимо.

– С какими принципами? – я не поверила своим ушам.
– С моральными! Она дурила твоему мужу голову тем, что порядочная женщина. А порядочные принципиально не спят с женатыми мужиками. А если спят, то сильно переживают, потому что винят себя за такой грех. Это, во-первых. Во-вторых, она пожелала стать бизнес-вумен, чтобы уйти от сиротской нищеты. Она поймала твоего мужа именно на сходстве их судеб и интересов.

– Не вижу никакого сходства, – я была обескуражена.
– Ну как же! У твоего мужа рано умерла мать, детство было полуголодным и полубосым, и он рвался "из грязи – в князи". Она – тоже. Когда он проглотил наживку с сиротством и нищетой, в ход пошла "тяжёлая артиллерия".

– Секс? – спросила я.
– Я её услугами никогда не пользовался и свечку не держал. Но не думаю, чтобы она демонстрировала своё "профессиональное мастерство". Тогда бы легенда рухнула. С этим переборщить было нельзя, а вот с другим можно.

– Не понимаю, – меня била нервная дрожь.
– А что тут понимать? Он и не заметил, как она расшатала его психологически, – говорил загадками Булат Оспанович.

– Объясните, – попросила я.
– Для того чтобы спонсор "не сорвался с крючка", – наставительно ответил генерал, – нужно периодически устраивать ему "мексиканский душ".
– Что это такое? 

– Сегодня она довольная, добродушная, ласковая и послушная, – как учитель ученице, объяснял успешную тактику обольщения опытный пройдоха, – а завтра закатывает скандал, что она – честная женщина – не хочет больше быть любовницей женатого мужчины. Чтобы доказать свою решимость порвать с такой жизнью, она садится в поезд и уезжает, например, в тот же Красноярск, никого не предупредив, не оставив ни записки, ни намёка: что с ней и где её искать?

Твой бывший муж ведь не отпетый негодяй. Да, он гуляет от жены, но желает оставаться о себе хорошего мнения. Он – обычный мужчина, который разрывается между семьёй и любовницей. Так он мечется несколько дней, звонит друзьям и знакомым, пытается узнать, куда делась подружка. Она, конечно, объявляется, но к тому времени твой муж – в мыле. Он уговаривает беглянку вернуться или летит за ней сам, извиняется и клянётся, что теперь уж точно разведётся. Она верит ему в "последний раз". Любовники возвращаются. Он принимается искупать вину: заваливает Молли дорогими подарками, строит планы на безмятежное будущее. Воцаряются мир и покой. А тут снова ты со своим выводком! Им то одно надо, то другое! Вот тебе и повод для очередной истерики и очередного демарша. Это как в анекдоте про кошку и кота: "Если ты меня найдёшь, то я твоя. А если нет, то я – под шкафом".

Генерал закурил сигарету, встал под кондиционер и продолжил:
– Отдадим должное – твой благоверный долго сопротивлялся. Но когда она припёрла его пузом, то деваться ему было некуда. Он же любит поиграть в благородство. Она ждала и дождалась. Клиент созрел! По такой вот обоюдной и страстной любви возникла их семья… – генерал хотел ещё что-то сказать, но я прервала его: 
– Достаточно. Что вы сказали ему, куда я делась?

– Ничего не сказал. К нему пришли мои люди. Дали понять, что знают всю подноготную о его бизнесе. От Молли-то он не скрывал свои доходы и способы их получения. В обмен на молчание попросили об одной-единственной услуге – увезти детей за границу. На вопрос: "Зачем?", ему ответили: если сделает, как просят, то ты бесследно и навсегда исчезнешь из его жизни. Его это устроило. И он, действительно, стал торговаться. Одно мне непонятно: зачем он положил деньги на твоё имя? – генерал пожал плечами и махнул Льву Валериановичу рукой. Это означало, что разговор окончен. 

Профессор засуетился:
– Что-то, Маша, не нравится мне твой внешний вид – лицо горит, носогубный треугольник – белый. Прошу: не вставай. – Он поднял телефонную трубку и снова вызвал Амалию Марковну.

Я всё-таки села. Подушка "вытягивала" из меня рыдания, а я не хотела доставить генералу такое удовольствие.
Мою жизнь и жизни моих детей сломали из корысти. А бывший не только не защитил, но даже способствовал этому… Нужно позаботиться о детях!

– Лев Валерианович, давайте бумаги. Я подпишу. Но вам, генерал, придётся ещё раскошелиться. Вы же привыкли всё мерить деньгами. Жизнь человека имеет для вас конкретную цену, не так ли? Доллар? Два? Тысячу? 
– Я уже заплатил Марату. Хватит!– отрезал генерал.
– С ним вы рассчитались за его услуги. А мне оплатите мои. Лев Валерианович, сколько яйцеклеток вы из меня извлекли?

– Тридцать пять, – ответил профессор, не мешкая. 
– Сколько ещё планируете? – по возможности отстранённо спросила я.
– Трудно предугадать заранее...
– Просто назовите предполагаемое число.
– Ещё хотя бы десять раз по шесть-семь. Но это не точно!
– Что останется от моего здоровья? 
– Не бойся. Ты же находишься под наблюдением врачей. 
– Врачи такими делами не занимаются, только живодёры. Ладно! Я оцениваю каждую яйцеклетку, которой вы меня лишили и намереваетесь лишить, в … две тысячи долларов США.

– Откуда такие цены? – генерал принялся быстро ходить по комнате.
– От верблюда. Не нравится, обратитесь к другой женщине.  На сегодняшний день вы мне должны… – я стала считать вслух, – семьдесят тысяч за изъятые яйцеклетки. Сто тысяч за моральный ущерб: за разбитую семью, за разлуку с детьми, за здоровье, за жизнь! – я говорила и ждала возражений.

– Итого сто семьдесят тысяч? Ты в своём уме, дет-? – генерал осёкся на полуслове.
– Мои дети по вашей воле – за границей, а жизнь там дорогая.
– Пусть отец о них заботится!   
– Лев Валерианович, что ещё меня ждёт?
– Ничего! Ты интересуешь нас, как феномен, поэтому останешься, можно сказать, в целости и сохранности...

– В таком случае, генерал, положите семьдесят тысяч на один счёт, и сто – на другой, – дала я распоряжение, мало веря в его исполнение. – Остальные деньги будете переводить по мере изъятия яйцеклеток. Мне нужен факс и выход на десятку, чтобы я могла сделать запрос в оба банка и получить от них подтверждение о поступлении денег. Я так понимаю, что банковские реквизиты, адреса и номера телефонов указаны на визитках?

– Ну, ты даёшь! – генерал закашлялся. – Фильмов про Джеймса Бонда насмотрелась? Нет у нас таких возможностей. – То ли от жадности, то ли от дыма очередной сигареты, слёзы навернулись у генерала на глаза.
– Не прибедняйтесь. У вас и личный спутник на орбите, наверно, имеется, – пощекотала я гордыню генерала. 
– Почему другой бабы не нашлось? – губы генерала беззвучно выговаривали матерные слова.
– Потерпите. На эти вопросы вам ответят господа-учёные, когда поймут, кто я такая и "с чем меня едят".
– Я не могу позволить тебе слать депеши за границу, – резонно заметил генерал.
– Отправить, как вы говорите, "депеши" я могу при свидетелях. Банки принимают факсы круглые сутки, автоматически. А ответ вы получите сами и передадите его мне.   

Булат Оспанович молчал. Его глазки бегали – "Чапай" думал. Пришла Амалия Марковна, но осталась стоять у двери.
– Лев Валерианович, давайте бумаги. Я немедленно их подпишу, как только "фельдмаршал" даст слово чести, что выполнит мои условия. 
– Даю, – сразу согласился генерал. Видимо, расплачиваться честью ему было легче, чем деньгами. – Но ты обнаглела! Итак живёшь на всём готовом.
– С кем поведёшься...

Я подписала документы.
– Когда и кто объяснит мне суть эксперимента?
– Скоро у нас состоится планёрка, тогда и поговорим об этом. – Лев Валерианович собрал бумаги и подал генералу. Тот свернул их в трубочку и молча вышел из кабинета, сопровождаемый детиной. Профессор вернулся в своё кресло.
– Амалия Марковна, проводите Марию в номер и проследите за её состоянием, – голос Светила звучал хрипло и придушенно.   

Прежде чем закрыть за собой дверь, я оглянулась, чтобы попрощаться, но профессор повернул кресло спинкой к столу. Если бы я не знала, что он сидел на своём "троне" мгновение назад, то подумала бы, что там его нет. Кожаное лоно приняло профессора в мягкие объятья и полностью скрыло от посторонних глаз.