Часть 6 На границе тайги и моря

Мэри.

На душе было паскудно. Ночью снилась какая-то каша из незнакомых лиц, веток и звериных морд. Утром, совершенно измотанный, с синими кругами под глазами, Шиян бесцельно зашел в магазин и, облокотившись о прилавок, невидяще уставился на полки с товаром. Чуть в сторонке, как всегда, судачили бабы. Продавщица Наташа с пониманием глянула на Шияна и продолжила обмен свежими новостями. «Наверняка думает, что с перепою!», - подумал Шиян и шумно выдохнул носом. Две тетки, болтавшие с продавщицей, в ответ на этот звук мелко закивали головами, как бы подтверждая его мысли. «Да и черт с ними!» со злостью подумал охотник, чувствуя, как начинают краснеть уши. На тропинке, ведущей к магазину, появилась Мэри.
Внимание женщин мгновенно переключилось на нее:
- О, идет, - тетки поджали губы и с укоризной закачали головами.
Мэри вошла в магазин, тяжело топая мужскими ботами, из которых столбами торчали ноги, покрытые длинными рыжими волосами. На ней было расстегнутое, некогда модное пальто, а под ним цветастый сарафан выше колен. Шиян, пустым взглядом, уставился на женские ноги. Потом перевел взгляд выше, скользнул им по декольте и, наконец, встретился с Мэри глазами.
- Чо, нравлюсь? – в своей обычной, несколько развязной манере, поинтересовалась та.
- Сказал бы я тебе, - вполголоса буркнул Шиян.
- Так и скажи.
Мэри подбоченилась, выпятив конопатую грудину и картинно отклячив крутое бедро.
Наташа брезгливо поморщилась:
- Что брать будешь?
Мэри победно повела глазами, и, несмотря на то, что сама была среднего  роста, выглядела так, словно озирала деревенских теток с высоты.
- Я не решила еще. Щас присмотрю чего-нить.
Шиян чувствовал себя неловко. Он не мог сказать наверняка, но ему казалось, что теперь еще и щеки его горят огнем.
- Нат…, - Шиян прокашлялся, - Наташ, дай мне патронов для карабина. Штук двести.
- Видать надолго пойдешь, – прокомментировала продавщица.
Шиян неопределенно пожал плечами. Тетки снова закивали головами, вполоборота взглянув на Шияна и сразу потеряв к нему интерес. Не велика новость – охотник патроны берет. И не обсудить и не посудачить…

Вечером ноги сами вынесли Шияна к дому Мэри. В одном из окон мутным пятном виднелся свет от керосиновой лампы. На его стук вышла хозяйка дома, зябко укутавшаяся в теплый вязаный платок.
- Чего тебе? – устало поинтересовалась Мэри.
- Пустишь? – не поднимая глаз, глухо спросил охотник.
Некоторое время, которое показалось Шияну бесконечно долгим, Мэри смотрела на него, потом раскрыла дверь пошире, и, привалившись спиной к косяку, кивком пригласила его внутрь.
- Заходь. Только не шуми, пацаны спят.
Шияну пришлось протискиваться боком. Он даже зачем-то втянул живот, но запахнутая брезентовая куртка все равно скользнула по Мэри, соприкоснувшись с ее скрещенными на груди руками.

Развернуться и уйти? Вообще за дурака примет. И чего приперся!? Ведь и не собирался вроде. Хотя, как же не собирался? А шкурки в карманы чего насовал? Кого обмануть хочешь? Даже вон деньги какие-то взял. Кто ее знает, чем платить. И как платить!? За что!?
Шиян переступал с ноги на ногу. Мысли кружились в голове, натыкаясь одна на другую, больно барабаня в череп. Вопросы, не находя ответов, набухали, распирая голову. Как теперь себя вести? Пока шел темным проселком от деревни, перед глазами плыли размытые глумливые картинки. И вот он стоит в сенцах, совершенно не представляя, что говорить, куда девать руки с внезапно повлажневшими от волнения ладонями… Ноздри охотника подрагивали, впитывая запах чужого жилища, угадывая и слабый привкус горящих в печи дров, и вездесущий запах рыбы, и нафталина, и отсыревшей одежды, и резиновых сапог, и проросшей в погребе картошки, и сладковатый аромат, исходящий от керосиновой лампы… Глаза привычно стрельнули по темным углам в поисках движения. Но мрак оставался неподвижным и безучастным, словно всегда жил здесь, чувствуя себя хозяином и лишь терпя людей, которые посягали на его покой, включая свет, либо шаря по углам с зажженной спичкой в поисках оторванной пуговицы.
- Выпить нальешь? – сипло спросил Шиян.
Мэри скользнула по охотнику полуравнодушным, как ему показалось, усталым взглядом, и молча прошла в комнату.

Шиян двинулся следом, как был, не разуваясь и не снимая замызганной, видавшей виды куртки. Углы тонули в полумраке. На стене угадывались фотографии в рамках. У дальней стены стояла железная «полуторка» с панцирной сеткой и ворохом разобранной постели. Тяжелый, добротный стол был накрыт скатертью, на которую Мэри поставила лампу, прикрутив фитиль почти до минимума.
- Может «брезентуху» снимешь? – поинтересовалась Мэри, собирая на стол закуску.
- Угу, - кивнул охотник, не двигаясь с места.
Он сидел, положив на стол, сцепленные в замок руки и, не мигая, смотрел на небольшую дырку на скатерти, наверняка прожженную папиросой.
Он слышал шаги и дыхание Мэри, когда она открывала за его спиной дверцы «горки» и толстыми гранеными стеклами, слышал перезвяк стаканов и вилок, слышал, как она нарезает хлеб и чувствовал, как по его спине сбегает капелька пота, а лицо снова начинает предательски «гореть».
Наконец, нехитрые сборы были закончены, и Мэри села напротив Шияна, чуть сдвинув лампу в сторону. Света лампа давала ровно столько, чтобы нельзя было сказать, что в комнате абсолютно темно. Лицо Мэри, наполовину погруженное в полумрак, позволяло домыслить любой образ, придать ее облику те черты, которые хотелось бы видеть. Мэри плотнее запахнулась в платок:
- За что выпьем?
Шиян разомкнул руки, взял «мерзавчик», пару секунд смотрел на него, точно что-то взвешивая в уме, а потом также молча выпил, не почувствовав ни вкуса ни запаха.
Мэри пожала плечами и тоже выпила.

Нужно было что-то делать. Если еще совсем недавно Шиян думал только о том, как навалится на женщину и будет мять ее тело, грубо, жестко, до скрипа зубов, то сейчас это воспринималось дико, невозможно. «Пацаны спят…» - крутилось в голове. Ну, куда ты!? Она старше лет на десять, а то и больше. Пацаны, вон. Муж пропал.
Не поднимая глаз, Шиян спросил:
- А почему тебя Мэри зовут? Ты ж вроде Марина?
Мэри протяжно выдохнула, словно выпуская табачный дым, и снова наполнила стаканы.
- Марина, Марина. Да придурок один… Из Хабары, вроде. В магазине меня увидел: «О, прям, Мэри!». Так и прицепилось. Еще муж жив был. Вот уж почитай лет восемь как.
Она приподняла стакан, как бы салютуя Шияну, и пока он тянулся за своим, чтобы чокнуться, уже выпила.
- А про мужа ничего?
Шиян спросил только за тем, чтобы не молчать. Дело-то давнее. Муж у нее был председателем сельсовета. Ушел в тайгу – и с концами.  Если бы были какие-то новости о пропавшем восемь лет назад человеке, то он бы, наверняка, узнал это раньше нее. Он, тогда еще совсем безусый юнец, и еще четверо охотников ходили в тайгу на поиски. Но сотни километров тайги не обыщешь. Ни зарубок свежих, ни в заимках каких-то следов, словом - ничего.
Мэри-Марина снова налила.
- И деться некуда! – с внезапной злостью произнесла она, - А что я могу мальчишкам своим дать? Они ж у меня все время в интернате в Хабаре. Вот забрала на неделю-другую. Договорилась… А председатель, сука, когда надо проверку какую из города напоить да ублажить – ведь приглашает: «Зайди, мол, вечерком в гости». А потом сам же и глаза воротит. Как будто я одна такая. Сам-то тоже с чужой женой гуляет. Бабы пальцами тычут. Да ты сам… Вот чего приперся!?
- Не спалось, - исподлобья буркнул Шиян, севшим голосом.
В горле пересохло. Охотник, стараясь не встретиться с хозяйкой глазами, опрокинул в рот содержимое стакана.
 - Не спалось, - устало передразнила его Мэри. – Мне вот тоже ночами не спится. Все думаю, как выжить здесь. Ты ж помнишь, я и на почте работала, и на путине… А денег хватило только на еду кое-как да две пары сапог мальчишкам справить. А они ж растут.
- А если уехать? – спросил Шиян, заранее зная ответ.
- Куда? Как? Приехать с узлом тряпок и детьми… Ни жилья, ни денег… Выпьешь?
- Выпью, - глухо отозвался охотник.
Мэри подперла голову кулаком, поставив локоть на скатерть. Платок съехал, открывая глубокий вырез фланелевого халата. Шиян поспешно отвел взгляд:
- Пойду, покурю на крыльце.
Мэри безразлично кивнула, погруженная в свои мысли.
Шиян курил долго, прикуривая одну от другой. Дым попадал в глаза. Они слезились.
Когда он, стараясь не шуметь, вернулся в дом, то увидел, что Мэри спит сидя на кровати, привалившись боком на поставленную «на попа» подушку. Некоторое время он потоптался на месте, а потом торопливо, словно боясь не успеть, выгреб из карманов шкурки двух норок, «гармошки» соболей. Подумав секунду, извлек из кармана все деньги, которые были с собой, и сложил все это на столе.
В эту же ночь, закинув за плечи, загодя собранный вещмешок и прихватив карабин, Шиян ушел в тайгу.
_______________________________

Пирожок

Сестра мужа – Маргарита, а в обиходе просто Марго была девушка незамужняя и достаточно эффектная, в той мере, в которой жительница миллионного Харькова, производит эффект своей одеждой, походкой и манерой разговора на жителей убогой, затерянной в тайге деревушки. Она прилетела в Гроссевичи на извечном АН-2, посетив перед этим каких-то своих знакомых в Хабаровске. С собой Марго привезла новомодные тряпки для Татьяны, пару блоков сигарет для брата, массу новостей и приветов, а еще пакет пирожков с, подумать только, вишней! Малыш листал подаренные книжки и разглядывал «на просвет» кадры привезенных диафильмов.  И про крошечку Хаврошечку и про то, что написано на персиковой косточке, и про что-то еще, название чего он, ввиду малого возраста, еще не мог прочитать. Диапроектор, похожий на серебристый танк с пушкой невероятного калибра,  стоял рядышком, но включить его было некому. Женщины были заняты друг другом, а папа едва успев поцеловать свою сестру, поднял трубку зажужжавшего телефона, виновато улыбнулся, взял пару пирожков «сухим пайком» и снова ушел на работу.
- Боренька, иди пить чай, - позвала мама, и малыш послушно взгромоздился на коричневый армейский табурет у стола.
Пирожки были необыкновенно вкусными. Он съел один полностью, а от второго, последнего, оставил половинку, которую положил на табурет, стоящий около его кроватки. Большой, наполненный событиями день, наконец-то завершился. Глаза слипались. Все мечты мальчишки были сосредоточены на том, что когда он проснется, то первым делом съест пирожок… С вишней… а там еще надо диафильм… Хаврошечка… Он торопился спать. Уютно устроившись под одеяльцем, он лег так, чтобы видеть пирожок, до которого  можно было дотянуться рукой, просунув ее сквозь прутья кроватки. Малыш почмокал языком, вспоминая вкус вишни, и крепко уснул с улыбкой абсолютно счастливого ребенка.
Наступившее утро наполнило дом привычными звуками. Скрипели половицы, кто-то наливал в кастрюлю воду из ведра, гулко затарабанили об пол, сваленные у печки дрова, звякнула дверца печи, с легким шорохом, словно таясь, сунулся в поддувало совок, наполняясь золой, кто-то тихо переговаривался… Размытым контуром, сквозь переплетенные ресницы прикрытых глаз, проступил контур окна и, уже заправленная кровать, на которой, с вечера, постелили Марго.
Малыш повернул голову так, чтобы едва открыв глаза, можно было бы сразу увидеть пирожок… Табурет был пуст. Мальчик зажмурился и снова посмотрел туда, где с вечера оставалась половинка пирожка. Эта половинка была вкуснее, чем та, которую он съел. В той, съеденной, было больше теста, а в этой… В той, которая должна здесь лежать…
С глазами, до краев наполненными слезами, малыш вынырнул из-за занавески, висящей в простенке между комнатами, и с надеждой обвел взглядом враз притихших взрослых.
- Боренька, что случилось!? – Татьяна наклонилась к сыну, первым делом, поцеловав его в лоб – и успокаивая, и, по-матерински, проверяя температуру. Скользнула руками по детскому телу – не болит ли что-то. Немного отстранилась – уже внимательнее осматривая малыша – вдруг синяк, сыпь, царапина, да мало ли что!
Подбородок ребенка дрогнул, он поднял на маму - снизу-вверх какой-то невероятно молящий взгляд, и в этот момент слезы, не удержавшись, потекли по щекам, по подбородку, по его шее. Он пытался что-то сказать, но вместо этого, крепко взял маму за руку и потянул за собой - в спальню.
- Что, что случилось? – Татьяна никак не могла понять, что так огорчило сына.
Следом за Татьяной, в комнату сунулись Борис и Марго.
Малыш, шмыгая носом, ткнул рукой в сторону коричневого военного табурета, стоящего у его кроватки. Татьяна непонимающе качнула головой - табурет как табурет. Таких в доме штуки четыре. Взяли в свое время в солдатской казарме. Койки тоже военные. И тоже из той же казармы. Только софа, стоящая в родительской комнате была чем-то домашним, каким-то островком нормальной, не кочевой жизни.
Внезапно, до этого молчавшая Марго, внесла ясность:
- А, так тут пирожка кусочек лежал. Я его и доела…
Малыш замотал головой, отказываясь верить в эту чудовищно-несправедливую правду и, с разгона, бухнувшись головой в подушку на постели Маргариты, глухо зашмыгал носом. Уж кто-кто, а он точно знал, что этот пирожок был последним. Он внимательно следил за мамой, когда та перекладывала пирожки из бумажного свертка на тарелку с красными полосками, смотрел, как они исчезают «на три укуса» под горячий сладкий чай. И папа два с собой унес. Вот и все. Последний.
- Я ж думала, что он наелся… Если оставил…, - Марго попыталась встретиться взглядом с Татьяной, но та была занята ребенком. Потом поискала взглядом брата, но его тоже не оказалось рядом.
Малыш, не отрывая голову от подушки, повернул ее на бок, чтобы иметь возможность говорить:
- Я… я… хотел утром… мне…, - кое-как выдавил он из себя.
Татьяна даже не пыталась объяснить Марго что произошло. Та воспринимала Гроссевичи как заповедник, как некое подобие рая, где полно красной икры, реки битком набиты горбушей, форелью кормят кошек, а бруснику с голубикой просто лень собирать. Где огромные камчатские крабы – обычное дело, где норка с соболем не абстрактные недосягаемые «радости жизни», а вполне осязаемые шкурки… Да, далеко. Да, в АН-2 сиденья жесткие и трясет сильно, а звук такой, что собственного голоса не слышно. Но ведь здорово-то как! Природа, погода… Как объяснить человеку, что вишню ребенок может не увидеть еще пару лет, потому что здесь ее купить просто нет возможности, а в отпуске – еще не сезон. А в следующем году – так еще дожить нужно! Как ей объяснить то, что происходит с сердцем матери, когда та видит, как ребенок отрывает кусочки цветных картинок с фруктами, и пытается их съесть!? Как рассказать, что здесь каждый день надо не просто жить, а выживать! Терпеть крыс в подполе, терпеть жужжащее облако гнуса, смотреть под ноги, боясь наступить на гадюку, носить воду, колоть дрова, ждать, когда солдаты откопают занесенную снегом дверь, плакать от того, что не успела снять с веревки промерзшее белье до пурги, и ветром его порвало-поломало на длинные полосы, которые не годились даже на половые тряпки…
Весь день мальчишка ходил сам не свой. Едва ему на глаза попадался пустой табурет у кроватки, подступали слезы и спирало горло. Это было первое большое разочарование в жизни малыша. Уже были и разбитые коленки и ожоги крапивой и кот царапал больно… Но вот так как сегодня утром - он не плакал никогда до этого.