Глава 4. Нас укачивала работа

     В Полярный я приехала в конце мая 1967 года. Медленно кружились и опускались на землю лёгкие снежинки. Стояла безветренная погода, воздух был по- весеннему свежим и совсем не холодным. Посёлок окружали небольшие холмы, к югу и юго-востоку сменяющиеся горными хребтами.
     В эти дни я наблюдала ледоход на реке Собь. Стремительно и грозно проносились огромные, иногда похожие на гробы куски белого льда. Среди крупных льдин блестели и переливались на солнце тысячами искристых бликов мелкие кусочки льдинок. Это была фантастическая картина вечного движения меняющейся, несущейся в неизвестность жизни.
     Моя доброжелательница геолог Лариса познакомила меня с начальником Предгорной партии Андреем Денисовичем Машовцом и геофизиком Ярославом Утробиным. Оба произвели на меня благоприятное впечатление. Подбирали варианты моего возможного трудоустройства. Вначале предложили поработать рабочей ІІІ разряда на буровой.
     На следующий день начальник экспедиции Диденко, подписывая моё заявление, с усмешкой спросил:
   - А не боитесь на буровую?
     Ответила, что работы не боюсь никакой, а больше бояться мне нечего.
     Вечером у Ларисы познакомилась с главным геологом Предгорной партии Аликом Агеенко. Скромный, обаятельный человек, спокойный и немногословный. Работает в экспедиции после окончания Московского геолого-разведочного института уже 10 лет. Мы сидели в уютной компании в комнате Ларисы, с нами был Андрей Денисович, пили вкусное вино, привезённое Аликом из Москвы, и тихо беседовали. Как-то неожиданно я разговорилась с Аликом.
   - Нравится мне здесь. Интересная работа, неплохой коллектив. Тихая, спокойная жизнь, без суеты и спешки. Суровая, величественная природа...
     Неспешный, доверительный, доброжелательный разговор. Беседа на равных. Его искренность и простота общения меня подкупили. Мне очень хотелось спросить об украинских корнях Алика, но не решилась.
     Когда все разошлись, Лариса рассказала, что года три тому назад Алика приглашали работать в Московский НИИ. Согласился, но выдержал всего четыре месяца и возвратился обратно в Полярный. «Надоел этот муравейник», - объяснил друзьям. Семьи у него нет. Сейчас он заканчивает кандидатскую диссертацию, по окончании полевого сезона поедет в Москву для защиты.
     Люди в экспедиции преимущественно просты и добросердечны. Но простота — это слишком общее, неконкретное понятие. Например, простыми можно считать работяг в геолого-разведочных партиях. Среди них бывают две категории: постоянные (механизаторы, буровики) и временные (рабочие на геолого-геофизических работах, принятые на летний полевой сезон). Как одни, так и другие частенько недовольны своей участью, иной раз даже озлоблены. В экстремальных условиях живут люди, работающие постоянно в поле. Тяжёлый быт, неустроенность, жестокий холод и вьюги зимой, комары и мошкара летом. Они приезжают сюда в поисках денег или лучшей доли, но зачастую так и не находят ни того, ни другого. Тяжёлый труд, особенно неквалифицированный, ценился дёшево. Год за годом продолжалась изнурительная работа и борьба за выживание. И даже в том случае, если человеком, умчавшимся на Крайний Север, двигал интерес к познанию ранее неизведанного либо романтические воображения, нужно иметь большой запас душевных сил и философское мышление, чтобы на долгое время сохранить прежние устремлённости. Я чётко осознавала, что продолжительный период трудиться в качестве рабочей в экспедиции не по мне: мне нужен интересный, увлекательный умственный труд, который имел бы исследовательский характер, приносил радость познания и открытий.
     Частенько в геологических партиях подвизались бывшие заключённые, которые не имели права на проживание в центральных городах страны. Работали на буровых, в геологических и геофизических отрядах, иногда приобретали специальность и трудились механизаторами, трактористами. Они жили надеждой на возвращение домой, к родным, мечтали о бытовой устроенности, спокойной жизни. Но далеко не у всех осуществлялись подобные мечты. На пути к новой жизни возникало много трудностей, наиболее опасным было пристрастие к спиртному.
     4 июня в моём дневнике такая запись: «Сегодня холодно. Светит солнце, но сильный северный ветер. Морозно. А горы какие-то дивные, молочного с красноватым оттенком цвета, похожие на тучи после заката солнца. Природа здесь постоянно выпячивает свою переменчивость. Беспрестанно меняется дыхание воздуха, его насыщенность, оттенки неба, окраска гор, серая убогость мира внезапно превращается в яркие, восторженные тона. В небе над посёлком гудит вертолёт. И сразу же на душе — радостно и тревожно. Знаю, что всё у меня будет хорошо, иначе и быть не должно. Съездила на Хороту за продуктами. Закупила сухарей, сушёного картофеля, макарон, риса, несколько банок тушёнки и сгущёнки. В Полярном уже два месяца не работает магазин и все вынуждены запасаться на соседних станциях.»
     Женщин в посёлке совсем мало. Они делятся на работающих и неработающих. Женщины, имеющие геологическую специальность, как Лариса, Валя Утробина, — корректны в общении, дружелюбны, тактичны. Неработающие жёны геологов скучают от безделья и занимаются интригами и сплетнями, об этом мне поведала Люба, с которой мы вместе ездили за продуктами.
     В один из дней я стала свидетельницей того, как мужики в посёлке ловили работягу Ваньку, свихнувшегося от пьянки. Его доставил вертолёт из самой отдалённой партии. Туда завезли спирт и, опившись зельем, Ванька тронулся умом. В Полярном его закрыли в общежитии, но он высадил окно и удрал. Раздобыл топор и бегал по посёлку с криками: «Дайте мне с Диденко попрощаться!» Он ругался и вспоминал друга Лёху, погибшего зимой под гусеницами вездехода. С большим трудом его скрутили четыре здоровых мужика. На сей раз Ваньку связали и вызвали санбригаду из Елецкой.
     Всё это время я жила у Любы. В первый же день она мне рассказала, что весной к ней возвратился муж, сбежав от воркутинской зазнобы. Простила, приняла обратно из-за детей. Теперь он в поле и не сегодня-завтра приедет на отгулы.
     Муж Любы Володя оказался приятным голубоглазым шатеном, очень разговорчивым, хорошим собеседником. Он работал на той самой буровой, где вскоре после его приезда погиб под гусеницами Лёха, о котором кричал опившийся спиртом Ванька. Люба уложила детей спать, и Володя пригласил нас к своему другу Николаю, приехавшему вместе с ним с буровой. У Николая было застолье, на столе водка и скромная закуска. Мужчины пили, а мы с Любой, пригубив, сидели и слушали их разговоры. Пришёл начальник партии Андрей Денисович. Они с Володей вспоминали, как зимой в ожидании доставки в партию буровой, жили вместе в палатке практически без продуктов.
     Андрей Денисович обратился ко мне:
   - Ты, Тамара, всё же десятилетку закончила. Я думаю, что тебе будет интереснее работать не на буровой, а с геофизиками. Дней через 15 заработают геофизические отряды. Работа более творческая, с приборами. Думаю — осилишь.
     Я согласилась. Он предлагает сразу же написать заявление, завтра сам подпишет у Диденко. У него очень мягкая, приятная манера общения.
     Володя здорово надрался, и мы с Любой потащили его домой. Все пьяные мужики теряют свою привлекательность и выглядят одинаково омерзительно. Поздно ночью я ушла к Ларисе, где для меня уже были приготовлены раскладушка и спальник...
     Так я была зачислена в геофизический отряд Предгорной партии. Поскольку несколько дней стояла нелётная погода, наш отряд под руководством геофизика Утробина решено было забросить в партию на АТС. Выехали вечером на трёх АТС, к одному из них были прицеплены сани с топливом. Но проехали всего 15 километров от Полярного и застряли при переправе через речку Малая Пайпудына.
     Лил серый, монотонный дождь. Вода вперемешку со снегом подымалась почти до фар вездехода. Один парень пешком отправился в посёлок за помощью. Ребята вытащили водку и начали согреваться. Часа через 3-4 прибыл АТЛ, в котором, кроме водителя, находился зам. начальника экспедиции Рытиков. АТЛ покатался туда-сюда и застрял сам.
     Недалеко от нашего тягача я заметила на льдине маленького рыжего зверька, похожего на крысу. Спросила Утробина, что это за чудо в ледяной воде.
   - Это ондатра. Хочешь охотничий трофей? - и подал мне свою мелкашку.
   - Представления не имею, как стрелять из этой штуки, - ответила я.
     Он по-деловому показал, как наводить прицел и куда нажимать. Странно — выстрел получился удачным. Мне было жалко маленького зверька, но всё же я под руководством Славы сняла с него шкурку, несмотря на довольно неприятный запах, и спрятала в рюкзак. Это был мой первый и последний охотничий трофей, больше я никогда не убила ни одного зверька.
     Меж тем парни, согревшись спиртным, развернули голенища сапог, взяли лопаты и отправились по воде выручать Рытикова. АТЛ машина небольшая, откопали сравнительно быстро. Тягач уехал в сторону посёлка за бульдозером и трактором. Кто-то из ребят зачерпнул в сапоги ледяной воды, опять достали бутылки водки, чтобы согреться. Увидев, что я позеленела от холода, налили и мне. И, хотя я твёрдо решила в поле не пить, всё же немного отхлебнула из кружки. Не хотелось, чтобы ребята решили, что я ломаюсь.
     Пока пришёл бульдозер и трактор, все промёрзли до костей. Бульдозер расчистил дорогу к ближайшему тягачу, и трактор тросом смог его вытащить. Достали ещё один трос и второй АТС тащили вместе: тягач и трактор. Третий АТС накрепко увяз в массе из снега, льда и воды, вытащить его не смогли. Парни опять достали лопаты и начали его откапывать, стоя почти по пояс в ледяной воде под проливным дождём. Особенно поразил меня рабочий по имени Лёша. Потом я узнала, что он совсем недавно освободился из заключения, сидел по бытовой статье. Был он молчалив и угрюм, лицо продолговатое, глаза маленькие, взгляд решительный. Но, если бы не он, неизвестно, сколько бы ещё довелось мордоваться ребятам в ледяной воде. Не обращая внимания на то, что вода доходит ему до пояса, он подавал команды водителям и, удивительно, но все его слушались. Наконец-то вездеход удалось сдвинуть с места и вытащить на берег. В воде остались только сани с углём и дровами для соседней Саурейской партии, их бросили, ни у кого не было желания возиться ещё и с ними. Все промёрзли так, что страшно было смотреть на синие, осунувшиеся лица. Опять появились бутылки...
     В посёлок возвратились под утро. Попытка добраться до Предгорной партии наземным транспортом оказалась безуспешной. Меня пригласил к себе Слава Утробин. Весь день я блаженствовала и отсыпалась на чистой простыне, постеленной женой Славы Валей. А к концу дня Слава велел утром выйти на работу в камералку* геофизической партии Аркадия Николаевича Дмитриева. Мне поручили подготовку полевых журналов и вычерчивание карт для работы в поле.
     Геофизики сетовали на плохую погоду и сожалели о том, что на длительный срок задерживается начало полевого сезона. Дождь лил непрерывно несколько дней, уровень рек значительно повысился. Горная река Малая Пайпудына, протекающая севернее Полярного, шумела так, как будто далеко в горах на большой скорости проносится нескончаемый состав. Так что добраться до полевой партии не было возможности ни наземным, ни авиатранспортом. Горы до сих пор белые, но в некоторых местах на склонах появились бурые пятна.
     Люба предложила мне маленького щеночка от настоящей лайки. Сам чёрненький, шерсть длинная, густая, а лапки и кончик хвоста беленькие. Щеночка, девочку, назвала Машкой. Кормлю её размоченными в сухом молоке белыми сухарями и всюду таскаю за собой, потому что негде оставить. Планирую взять Машку с собой в поле...
     Через три дня над посёлком весело затрещал вертолёт. В этот день он сделал два залёта в Предгорную партию. Почти все улетели в поле. К моему огорчению, я и Слава Утробин остались. Мы должны были дождаться возвращения Сани Жучков и Жени, которые накануне уехали в Елецкую и, видимо, загуляли. Без старшего техника Александра Жучкова, хорошо разбирающегося в приборах, не было возможности начать магниторазведочные исследования. Утробин остался как человек, способный привести Саньку в чувство, а я, видимо, для посильной поддержки.
     По вине гуляки Санька я просидела в Полярном ещё целую неделю. Люба с мужем и детьми уехали в отпуск, а меня с Машкой оставили в своём доме. Деньги, полученные в Елецкой, подходили к концу, купив Машке консервов, пришлось жить экономно. Выручили Утробины: пригласили в гости, накормили вкусным ужином и дали с собой пару банок сгущёнки.
     Возвратились из Елецкой гуляки, но снова зарядил дождь, нелётная погода. Во время вынужденного безделья привожу в порядок свои записи о событиях последних недель. А также пытаюсь дать характеристику сотрудникам, знакомым по камералке, с которыми предстоит работать в поле.
     Непосредственным моим начальником будет, увы, Саша Жучков. На первый взгляд он вроде бы добрый. Даже услужливый, способный прийти на помощь. В работе — трудоголик. Но имеет страсть к спиртному, остановить его запои сложно. Его пристрастие можно заметить по весьма заметному дрожанию рук. Слава как-то сказал, что Саньку уже три года уговаривают не ездить в отпуск, боясь, что запьёт и не вернётся. А наладить магнитометры, организовать и запустить магниторазведку без него сложно.
     Артист Женя. Красивое, удлинённое лицо, тёмные волосы и глаза, чем-то похож на киноактёра Казакова из фильма «Человек-амфибия». После окончания театральной студии играл на сцене одного из московских театров. В Полярно-Уральской экспедиции работал его друг геофизик, и Евгений приехал в Заполярье в отпуск, чтобы ощутить романтику. Мне доведётся работать с ним в одном геофизическом отряде. Женя сразу вызвал у меня антипатию своей наигранностью, театральностью. Много пьёт и любит приударить за каждой юбкой. И ещё, постоянно подчёркивает свою разочарованность, недовольство. Ко мне относится покровительски-снисходительно. Но, когда он берёт гитару и начинает петь или читать стихи (а всё это получается у него профессионально), слушаю его с замиранием. Он весьма начитан, большое наслаждение беседовать с ним о поэзии, литературе, музыке, театре.
     Аркадий Николаевич Дмитриев. Работает в Полярном четыре года. Человек, заслуживающий особого отношения и уважения. Геофизику любит самозабвенно и может говорить о ней часами доступным и понятным языком. Глаза его блестят от восторга, когда он говорит о рудных жилах и возможностях их обнаружения комплексом геофизических методов. Зашёл разговор о молибденовом руднике на Харбее, и он очень удивился, узнав, что я побывала там в прошлый полевой сезон. Жаль, что у меня не достаточно компетентности для ведения с ним профессиональной беседы.
     Неля Дмитриева. Жена Аркадия. Миловидная, светловолосая. Говорят, что она неплохой геофизик, хотя до мужа ей далеко. Деловая, амбициозна. Почему-то часто бывает в плохом настроении, похоже, не умеет держать себя в руках. Очень доброжелательна только с Евгением, который проявляет к ней повышенный интерес.
     Слава Утробин. Человек добродушный и покладистый. К нему можно запросто обратиться с любым вопросом, любой просьбой, всегда поймёт и придёт на помощь. Со всеми, даже с работягами может выпивать, но знает меру и никогда не злоупотребляет спиртным. Вместе с женой Валей они очень много мне помогли: подкармливали, предоставляли приют, давали полезные советы. Валя замечательный человек, украшение нашего коллектива. Очень привлекательная, белокурая, лицо светится добротой. Со всеми: не только со специалистами, но и с рабочими находит общий язык. Ловелас Евгений вздумал с ней пофлиртовать, но получил в вежливой форме спокойный и внятный отпор...
     Минули дни напрасных ожиданий и каждодневных сборов. Наконец-то через три недели после моего появления на 106-ом я на всё лето попрощались с посёлком геологов. Вертолёт летел над горами полтора часа на северо-северо-восток, удалившись от Полярного на расстояние около 250 километров. Пересекли Полярный Урал и очутились в его восточном предгорье. С вертолёта вдалеке на востоке виднелась синяя морская гладь Байдарацкой губы. В горах ещё лежал снег, а тундра уже цвела разноцветным узором.
     База Предгорной партии располагалась на берегу горной речки Себеты-Яхи. Севернее нашей базы километрах в 20 видна самая северная гора Полярного Урала Константинов Камень. Летний полевой сезон в партии только начинался, поэтому людей было немного. Буровая вышка, два балка, семь буровиков, четыре топографа и мы — четыре геофизика.
     Ребята встретили меня радостно, у них ещё нет повара. Я засучила рукава и начала готовить. Хотелось побаловать ребят вкусной едой, да и особой работы пока не было, а без дела сидеть стыдно. Саня занимался магнитометрами**, топографы прокладывали профиля.*** Парни были очень довольны, что хоть на время освободились от готовки. Но Дмитриев их разочаровал, сообщив, что через пару дней мне предстоит разбивать с топографами сеть. Полевой сезон весьма непродолжителен, поэтому необходимо в кратчайшие сроки подготовить топооснову для основных видов работ.
     Геофизиков забросили в поле раньше, чем топографов; чтобы ускорить начало геофизических исследований, они вместе с топографами проводят работы по разбивке профилей.
     Вечером вместе с Машкой ходили к ближайшему озеру, расположенному километрах в двух южнее базы партии. Возле озера встретили песца, полосатого, как зебра, из-за линьки. Летом его шкурка приобретает рыжий окрас. Машка затявкала на песца, и из-за кустов поднялась стайка белых куропаток (в Полярном они уже серые). Посредине озера плавали гуси и на звонкий машкин лай не обращали никакого внимания.
     Ходила на буровую и с любопытством рассматривала керн.**** Порода кварцевая с включением до 10 % медной руды. Буровики объясняют, что богатую рудой жилу пропустили. Взяла себе на память несколько образцов, в которых медных вкраплений казалось побольше.
     Вокруг много интенсивно тающих снежников. Чувствуется стремительное дыхание весны. Этот период весьма благоприятен, почти нет комаров.
     Ребята буровики народ разный, отношение ко мне доброжелательное. Никаких приставаний и ухаживаний, правда, иногда посмеиваются, что они все вдруг стали холостыми. Женя ходит к буровикам с гитарой, развлекает песнями. Слушать его пение люблю, но общение стараюсь ограничивать.
     В конце июня налетел северный ветер и с ним мокрая пурга. «Белым снегом замело, запуржило, занесло...» Тем не менее, когда утихла непогода, началась работа. Топографы разбивают опорную сеть, а мы с Сашей — профиля. Санька мешает работать, без конца пристаёт с намёками. Он жалкий и тщедушный, обижать его не хочется, но приходится иной раз ставить на место. Начинаю осознавать, что не все понимают моё доброе отношение, некоторые расценивают его как поощрение к более тесному сближению. Жизнь, даже в таком небольшом коллективе, не так проста. Нужно думать и постоянно быть начеку, чтобы избежать всяких вольностей в отношении себя. И ещё — быть со всеми одинаково выдержанной и ровной.
     Погода по прежнему скверная и надежда на скорый прилёт вертолёта слабая. Меж тем, заканчиваются продукты, их привезли только в расчёте на буровую бригаду, для летней партии завезти не успели.
     В мою палатку вечерами зачастил парень по имени Роман. Добродушный, приятный человек. Он очень хорошо играет на гитаре и поёт. Роман татарин, в маленьком городке в Татарстане живут его мама и сестра. В репертуаре Ромы только современные эстрадные песни, геологические почему-то не знает, взялась обучать его нашим песням. Вместе с Романом приходят ребята буровики Лёня и Володя, которого все называют грузином. Лёня отсидел десять лет по уголовной статье. Сам он из Москвы. По его словам, знает тамошний воровской мир и является в нём заметной фигурой. У него свои понятия о чести и справедливости и, что меня удивило, — они почти совпадают с моими. Лёнька всегда ведёт разговор медленно, спокойно, неспешно. Его уважают в бригаде, он считается лучшим помбуром в экспедиции. На его слегка удлинённом лице не заметно никаких эмоций, а в зелёных, полузакрытых глазах сквозит усталость и упрямство. Поначалу он относился ко мне с лёгким юмором, а со временем — по-хорошему, тепло называл «сестричкой». Лёнька пьёт много чифира, уважает спирт. Кроме чифира и спирта, может выпить одеколон (как-то выпросил у Романа и тут же употребил), духи, кодеин, анальгин и даже разведённый в воде зубной порошок. Объяснил это так: «Привык за 10 лет, теперь тянет. Я ещё мало пью, бывает, что человек жить без этого не может. Были у нас такие рабочие, что без чифира не могли работать, сил не было, даже падали. А выпьет пару глотков — тут же побежал. У меня же это вроде как курево. Привык, даже вреда не чувствую».
     Наконец-то тронулись горные реки. Целый день из долины нашей Себеты-Яхи слышен грохот, похожий на раскаты грома. Вечером пошла на звук и увидела, как несутся, раскалываются и бьются о крутые берега огромные глыбы льда. А над самой речкой стоит туман.
     Сошёл лёд, и ребята сразу же отправились на рыбалку. Принесли целый рюкзак тальмы.***** Большая рыба с красным мясом, очень вкусная. Мы кушали её несколько дней, жарили, варили. Рыба оказалась весьма кстати, позволив сэкономить продукты. В тундре появилась морошка, но она ещё зелёная.
     Закончился июнь. Вместе с топографами работаю на разбивке сети. Потом по ней пойдут геофизики и геологи. Пару дней тому назад мела пурга, но как только пригрело солнце, началось настоящее лето. Птички начали откладывать яйца. На профиле наткнулась на гнездо кулика, маленькая смешная птичка с длинными клювом и ножками. Птичка взлетела и начала бегать вокруг меня, отводя от гнезда. Яички небольшие, серенькие, и гнездо совершенно не видно в густой траве. В другом месте чуть не наступила на куропатку, тоже сидящую на гнезде. Она уже успела полинять и цветом почти слилась с травой. Я не удержалась и легонько её погладила, она мелко дрожала, но гнездо не оставила. В убогой природе тундры таится первозданная красота. На низеньких кустарниках карликовой берёзки появились листочки. Мох начал цвести красными цветочками-шапочками, похожими на крохотные грибочки. Появились первые тундровые цветы, маленькие, как наши подснежники, пахнущие фиалками. Загорать можно днём и ночью, солнце греет круглосуточно.
     Реки стали стремительными и многоводными. Пыталась искупаться в речке, стоя на снежнике. Вода ледяная, пришлось просто протереться мокрым полотенцем. Но через несколько дней снежники растаяли, и вода в речке стала немного теплее. Смогла окунуться и освежиться холодной водой и сразу же почувствовала себя бодрой и полной сил.
     Поздний вечер. В моей палатке Роман с Лёней. Мы с Ромой поём, а Лёня — наш слушатель. Я тихо запела песню «Над Канадой», а Рома, не зная слова, подыгрывал на гитаре. Эта песня о Великой тоске и Одиночестве в чужом краю. Её можно петь, не обязательно владея хорошими вокальными данными, а лишь вкладывая в слова душу.
                Мне снежок, не как весенний,
                Дом чужой — не новоселье...
     Я мысленно вообразила чужой, неведомый край, синее небо, солнце, тоненькие ветки берёз и последний, случайно залежавшийся весенний снежок. А в солнечном небе между веточками берёз — первые косые дожди. Но нет веселья, а только тоска по Родине. Лёнька слушал. Песня закончилась, он молча смотрел на пылающие в печке угли. В его зелёных глазах была тоска. Я повернулась и дотронулась до его плеча.
   - Понравилось?
     Он мотнул головой, как бы стряхнув минутную слабость и улыбнулся.
   - Нужно петь «Над Канадой балдоха низкая садится...» Балдоха — наны, мандра — наны. В Канаде всё есть, а у нас — наны.
     Я уже знала, что балдоха на блатном жаргоне — солнце, а мандро — продукты.
   - А песня хорошая, - добавил он тихо.
     Потом Роман запел Есенина «Письмо к матери».
                Ты жива ль ещё моя старушка...
     Лёнька слушал и пил крепкий, тёмно-коричневый чифир («дёготь»). Когда песня закончилась, он выговорил:
   - Штруни у меня наны. А была бы жива, разве обрадовалась бы моей отирке? — Вряд ли. Да и что бы я ей написал? «Аллюр, штруня. У нас почти всё в ажуре. Повар спит целыми днями. Рубон закончился. Мандро — наны, маро — наны, одни сухари. Амба. Балдоха не греет старые кости. У нашего помбура фраера на бану угол вертонули. Пришли буклянку с мешочком, у нас буснуть нечего...»
     Под воздействием чифира Лёньку потянуло на воспоминания, и начал он рассказывать о своей жизни. Жизнь дворового мальчишки послевоенных лет, выросшего без отца, не вернувшегося с войны. После войны мать вышла замуж, и в доме появился отчим. Работал он на стройке штукатуром и поначалу Лёньке понравился. Но новый батя слишком много и часто выпивал. Даже после рождения маленькой дочки Гали не бросил свои довольно частые попойки и почти ежедневно приходил с работы навеселе. Начались семейные ссоры, заканчивающиеся иной раз драками. Однажды, когда отчим ударил маму, Лёнька схватил со стола нож и закричал: «Не смей её бить, зарежу!». Отчим замахнулся на Лёньку, но не ударил, а лишь процедил: «Убью выродка!» - и, стукнув дверью, ушёл из дома. В следующую пятницу, придя с работы, отчим достал бутылку водки и, налив два полных стакана, приказал Лёньке: «Пей!». Мать заплакала, а Лёнька, желая показаться взрослым, выпил наполненный стакан...
     Лёньке было 16, когда умерла мать. Сестрёнку, которую он очень любил, забрала сестра матери. Лёнька остался с отчимом, и они пили вместе. Работа на стройке Лёньке не понравилась, и он без сожаления с ней расстался. Вскоре нашлась компания, с которой легко и без труда можно было добывать деньги на жизнь. Так Лёнька стал вором, подробности этой стороны своей деятельности он не рассказывал... Потом был арест, суд и 10 лет лагерной жизни. После освобождения недолго побывал в Москве. Повидался с тётей, любимой сестрёнкой. Отчим к тому времени умер. Встретился с дружками и шумно отметил в ресторане своё возвращение. Права на проживание в столице он не имел. Укатил на Север, в Заполярье. Возвращаться к прежней воровской жизни не хотелось, а здесь можно честным путём заработать неплохие деньги. Здесь спокойно. Никто не дёргает и не видит в нём прежнего зэка...
     Лёнька частенько переходил на незнакомый для меня жаргон блатного мира. Иногда я вообще не понимала его разговор. Значение словечек типа «елдачить», «понтоваться», «жухать», «канка», «пунтить», «киря», «ништяк», «колёса», «конить», «порожняк» и многих других было для меня недоступно. О смысле кое-каких слов догадывалась. К примеру, спросишь его:
   - Лёня, который час?
   - Фортовые не зырят на бочата, - ответит он.
     Не трудно догадаться, что, очевидно, это означает: «Счастливые часов не наблюдают». Некоторые его выражения записала на всякий случай, полагая, что они могут пригодиться...
     Как-то я зашла к буровикам в балок и краем глаза узрела полуобнажённого Лёньку. У него на груди была огромная татуировка орла размером около 30 сантиметров. Я сделала вид, что ничего не вижу и, спокойно обратившись к Роману, начала обсуждать планы на вечер.
     Лёнька ценил выдержанных людей и сам был сдержан, спокоен и благороден. Обывателю он показался бы «отпетым типом». Но я ни единого разу не слышала от него грубого слова. Ни от какой работы никогда не отказывался: поможет разгрузить вертолёт, перетащить ящики с приборами, натаскать воды с речки. Сравнение Лёни с артистом Евгением было далеко не в пользу москвича-интеллектуала. Евгений уже не единожды показывал свой вздорный норов. От него частенько можно было услышать язвительные, иногда грубоватые шутки. Однажды Утробин попросил Евгения помочь перетаскать доски в палатку, чтобы установить геофизические приборы, и услышал: «Это не моя работа, не пойду»...
     Прилетел вертолёт. Доставили долгожданные продукты и, самое главное — почту. Письма от моих тернопольских подружек. Валя в коротком письме сообщает, что устроилась на работу в Салаирскую геологическую партию возле Гурьевска. Работа ей нравится. Собирается в этом году поступать в Ленинградский Горный институт. Письмо заканчивается фразой: «Будущее — это то, что ты сам создаёшь своей сегодняшней деятельностью». Длинное и нравоучительное письмо от премудрой Елены. О том, что я всегда слишком усложняю свою жизнь. И что можно выбрать путь гораздо легче. В письме, как всегда, анализ поведения окружающих и философские заключения: «По жизни создаётся впечатление, что плохих людей гораздо больше, чем хороших. Это из-за того, что плохие люди не скрывают своих плохих качеств...». Оля прислала письмо из экспедиции в Мурманской области, где она проходила практику после первого курса. Письмо очень лирическое, эмоциональное, с описанием окружающей природы: «У меня начался тихий внутренний восторг и чувство огромного удовлетворения. Восприятие природы является дополнением, звучащей частью прекрасного аккорда...».
     Тундра стала тёмно-зелёной. Изредка по ней разбросаны светло-зелёные пятна, там, где снег задержался и сошёл позже. В горах снег сохранился только на вершинах и кое-где на берегах речек. Появились полярные незабудки размером немного мельче наших южных. Погода постоянно меняется, и к этому я уже привыкла.
     В партии появились четыре девушки практикантки из Миасского геологоразведочного техникума. Одна из них, Юля, — настоящая красотка. Теперь все ребята переключили внимание на новеньких девушек, обо мне немного забыли. Это для меня весьма кстати, допоздна в моей палатке никто не засиживается, и появилось время для отдыха и для ведения дневника. Все дни ходим с магнитометрами по профилям, а вечерами по просьбе Дмитриева строю графики наблюдений, которые помогают прогнозировать залегания рудных тел.
     Кроме нас, все сидят без дела. Буровики закончили проходку скважины и ожидают трактор для переброски на другое место. Горняки ждут взрывчатку. Девушки, чтобы не сидеть без дела, готовят на кухне еду. Среди девушек есть одна, меня заинтересовавшая, — Аля Макарова. Как-то мы с ней разговорились, и я почувствовала мечтательную, романтическую душу. К тому же она умна и любознательна, с обширными интересами. Она вечерами приходит ко мне в палатку. Беседы наши доверительны и откровенны, мне кажется, что мы знаем друг друга много лет.
     Вскоре в партии появилась отменная повариха Сидоровна, которая прекрасно готовила и хозяйничала на кухне, а девушки-практикантки стали работать на профилях. Я узнала, что Сидоровна родом из Западной Украины и отсидела срок за пособничество бандеровцам. Я попыталась завязать с ней разговор, но она была очень строга, необщительна, к тому же постоянно занята. Общение у нас с ней так и не получилось.
     После работы я приводила в порядок полевые журналы и шла на речку купаться. Потом сидела на берегу и читала прихваченные с собой учебники, готовясь к поступлению в вуз. Иногда поднималась на ближайшую горку, там не так донимали комары. Потом в палатке строила графики наблюдений, проведённых за день. Если не собиралась компания для пения или не приходила Аля, уточняла объём работы на следующий день и записывала свои впечатления.
     Как-то на профиле наткнулась на маленького мёртвого медвежонка. Сначала подумала, что это дохлая собака, подошла ближе — оказалось, что это симпатичный маленький медвежонок. Решила, что где-то неподалёку может быть медведица и трогать малыша не стоит. Медведей я видела только издали, они любили сидеть на вершинах горок, где не так много комаров.
     Санька продолжает донимать. Ему взбрела в голову идея пригласить меня с собой в Омск, чтобы познакомить со своей мамой. Грех его, убогого, обижать, поэтому я стараюсь всё повернуть на шутку.
     По-прежнему сохраняются доверительные отношения с Лёней. Самый выдержанный, самый весёлый, самый грустный и самый искренний человек в нашей Предгорной партии — Лёнька, Лев Поленов. Жаль, что он так нелепо загубил свою жизнь. Я всегда слушаю рассказы Лёньки, открыв рот. Он для меня — человек из другого, неизвестного мне мира. Он поведал мне о воровских законах. Смеясь, говорит: «Сделаю из тебя воровку».
     Законы весьма просты. Вор не носит красной одежды. Вор никогда не работает и этого не стыдится, а, напротив, испытывает гордость. Вор никогда не забывает любимую девушку, никогда не предаст друга.
   - Лёня, вот бы мне такого друга! - говорю.
   - Считай, что ты его уже имеешь.
     А ещё Лёня рассказывал про бичей.
   - Бич — это как блуждающий корабль, сорвавшийся с якоря и никогда не возвращающийся в свою гавань. Бичи разные. Есть такие, что только притворяются бичами. Настоящий бич никогда не сидит на одном месте и никогда не имеет ничего за душой. Это категория людей, побывавших во всех уголках страны. Летом они едут в Сибирь или Воркуту, а по окончании сезона на юг, в горы или степи. Среди них есть свои профессора, свои учёные, свои ботвинники или капицы. Разговаривать с некоторыми из них бывает очень интересно. Сидит перед тобой такой обтрёпанный мужичок и рассуждает про ядерную физику или теорию относительности. Эти люди как будто что-то ищут, вечно в пути. Их можно встретить на золотоносных приисках Колымы, в горах Алтая, во Владивостоке или на Сахалине. И лишь в центральных городах шанс их встретить невелик, бывают там редко.
     Сам Лёнька довольно начитан. При своём восьмилетнем образовании знаком с произведениями Марка Твена, Джека Лондона, Золя, Ремарка, Стивенсона, Чехова, Эренбурга и других. Кроме того читал многих авторов, которых я не знаю и при упоминании мотаю головой: «Нет, не читала». Поэзию он не знает и, видимо, не понимает. Но разбирается в музыке и даже в театре. Я удивляюсь, когда он успел всё освоить? Видимо, в заключении. Он подтвердил мою догадку.
   - Какая там библиотека, сколько книг, журналов, только успевай читать.
     О своей лагерной жизни рассказывал крайне редко. Под хорошее настроение вспоминал что-то доброе, под плохое — ругал.
   - Знаешь, Тамара, у нас там был свой джаз-оркестр. Гитаристы, баянисты, скрипачи, пианисты, кого только не было! Было много инструментов. Можно было запросто научиться играть на любом инструменте. Свой оркестр, хор, солисты...
     Я, шутя, проговорила:
   - Вот бы мне туда! И на гитаре научилась бы играть, и литературы начиталась бы...
     Лёнька со злостью:
   - Чего питюкаешь? Ты знаешь, как там люди опускаются? Месяцами не моются, не бреются, не чистят зубы. Ты не можешь представить, что это значит, быть ежедневно за колючей проволокой, одно и то же — годами. Некоторые боятся выходить на свободу, людей боятся. Есть такие, которые выйдя из заключения, тут же совершают какое-либо преступление, чтобы сесть опять.
     У нас с Лёней появилось какое-то взаимное понимание и доверие. Как-то он мне показал фотографию своей любимой женщины, которую он называл Шурупчик. Они познакомились в поезде, где Шура работала продавщицей в вагон-лавке. Черноглазая девушка с тонкими чертами лица ему понравилась. Он не сошёл в Полярном, а поехал с ней в Лабытнанги. Прожив у неё несколько дней, видимо, был потрясён и покорён её нежностью и лаской. Наверное, она угадала в молодом мужчине натуру верную и преданную и догадалась о его Великой тоске по Любви. Он не строил никаких планов и ничего от неё не хотел. Как он сам говорил, Лёнька был счастлив, впервые за всю свою жизнь. Шура знала о нём всё, но не оттолкнула, не пренебрегла, была заботливой и мягкосердечной.
     Потом Лёня уехал работать на буровую. Он ждал письмо. Я видела его полные надежды глаза, когда прилетал вертолёт, видела осунувшееся лицо, когда в очередной раз не поступало то, что он так ожидал. Замечала его завистливый взгляд, когда кто-то брал в руки счастье в синем или белом конверте. Никто, наверное, так искренне не сочувствовал Лёньке, как я, потому что, как и он, пребывала в таком же тревожном ожидании.
     Благодаря Дмитриеву, я начала немного разбираться в методике картирования рудных жил комплексом геофизических методов. Особенно заметны перспективы поисков при построении графиков на основе полевых наблюдений, на которых легко прослеживаются аномальные зоны. И, хотя знаний и опыта явно не хватало, всё же понимала, что работа эта интересная и творческая...
     И всё-таки, несмотря на удовлетворение от работы и от общения с отдельными людьми, иногда, особенно по ночам, я впадала в хандру. Меня мучили сомнения и неустроенность. Всё, чем я занимаюсь, казалось ненужным, пустой тратой сил и времени. Я осознавала, что не представляю из себя ничего особого и, в общем-то, — никому не нужна. У меня есть замечательные подруги, есть Любимый, но все они далеко, время и расстояние рано или поздно разъединит нас. Мои подруги живут как-то спокойно и беспроблемно, а я постоянно чувствую неустроенность и неприкаянность. Что я ищу и чего хочу в жизни? Нельзя сказать, что я замкнулась в себе, тяжело схожусь с людьми. И в Московской партии, и в Елецкой, и здесь я легко нахожу общий язык со многими. Но настоящей духовной близости нет ни с кем...
     В июле началось настоящее полярное лето. Не успел сойти снег, как вся тундра уже покрылась разноцветным ковром, с преобладанием тёмно-зелёного цвета. В долине Себеты-Яхи появились милые цветы: листья, как у земляники, а соцветия похожи на фиалки, только красноватого цвета. А у самой воды расцвели красивейшие цветы Севера — купальницы, похожие на наши тюльпаны, только помельче и жёлтого цвета. Вчера девочки принесли цветы, чем-то похожие на васильки. Ночи белые, но солнце уже не светит всю ночь: дни начали убывать. До трёх часов ночи играем в волейбол. А днём работаем на профилях с геофизическими приборами. На сон остаётся всего 5 часов.
     В последнее время песни поутихли. Роман проводит время с красавицей Юлей, а без гитары петь не особо получается. Вообще-то к концу сезона Рома собирался уехать в Казань. Его девушка заканчивает техникум, и они хотят расписаться. Но это, очевидно, не препятствует новому увлечению...
     Я довольно хорошо освоила магнитометр и самостоятельно работаю оператором, а Саша трудится со своим напарником Артуром. Ко мне в бригаду попросился недавно появившийся в партии парень Виктор. Поначалу пытался ухаживать, но получил хорошую взбучку от меня и какое-то время даже не разговаривал. Молча выполняли своё дело: я снимала показания прибора, а он вёл записи в полевом журнале. Как-то зашёл ко мне в палатку вечером «чайку испить» и разоткровенничался, рассказал о себе. История для здешних мест обычная. Рос без отца, мать работала и уделяла сыну мало внимания. Попал в подростковую хулиганскую компанию. Выпивки, грабежи. Потом колония. Освободившись, устроился в экспедицию. В маршрутах я с ним ужасно уставала. Обычно он задавал темп ходьбы и, несмотря на то, что нёс магнитометр, на своих длинных ногах бегал очень быстро. Я с трудом за ним поспевала. После отработки профиля мог предложить: «Давай, сбегаем на эту горушку, оглядим местность». И я, опасаясь его насмешек, соглашалась и с трудом взбиралась за ним наверх, преодолевая курумник. Однажды мы переходили через горную речку, и я немного отстала. А, когда выбрались, он с весёлой искоркой проговорил: «А ты хорошо ходишь, молодец».
     Вертолёта нет уже давно. Хлеб закончился. Сидим на каше и рыбе, которую наловили наши удачливые рыбаки. Больше никаких продуктов нет, закончились даже сухари. Но работаем. За последние недели устала от недосыпания и интенсивной работы. Дмитриев торопится, в августе может выпасть снег, а к отработке следующего участка ещё не приступали. Приходится для бодрости пить много крепкого чая. Заметив это, Лёнька в шутку назвал меня «специалистом по чифиру» и пригрозил, что, если ещё раз увидит, что я пью заварку, надаёт кружкой по шее...
     В полевых условиях нет возможности особо за собой ухаживать. Купаться приходится в озёрах, там вода потеплее, чем в речке. Одежду периодически стираю и меняю. Наряжаться в поле не приходится: мужская рубашка, брюки, рабочая роба, а в холодную погоду — телогрейка. Никакой косметики. Волосы мою и прячу под платок, чтобы не грызли комары. Закончилась жидкость от комаров и все жутко мучаются из-за укусов мерзких насекомых, которые летают тучами и грызут людей без всякого страха. Кушают они нас по страшному, ну и мы их тоже, вместе с едой, куда они в большом количестве попадают.
     Приехал трактор и перетащил буровую на другое место. Буровики начали проходку новой скважины. Ведутся горные работы, взрывные, магнитометрические, электроразведочные и радиометрические.
     Из полевого сезона 1967 по прошествии почти полвека мне во всех деталях запомнился один день. Заканчивался июль. Я шла по маршруту с топографами. Ребята прокладывали профиль, а я с Машкой шла за ними и заносила в полевой журнал описание местности: «Профиль № 9. Пикет 12-22 — болото, пикет 23-35 — ручьи, кусты...». Дальше моему взору открылись широкие луга с сочной травой почти до колен. А сколько цветов! Синие незабудки, колокольчики, знакомые красноватые фиалки, много других неизвестных цветов. Было очень душно, солнце пекло немилосердно. От жары тело под брезентовой курткой горело, покрывалось липким потом, а раздеться невозможно, — в ту же секунду тысячи комаров прилипали и впивались острыми иголками в кожу. Ребята через каждые 20 минут делают перекур, чтобы запах табачного дыма хоть немного разогнал насекомых. В воздухе их — тьма, серые комариные тучи. В ушах тысячеголосый беспрерывный писк. В любом положении (сидя, стоя, при быстрой ходьбе и даже беге) они всё равно лезут в глаза, в рот, набиваются под одежду и словно иголками колют все части тела.
     Луга закончились, и местность начала повышаться. Появились курумники, потом коренные породы. И вдруг — голубой синевой, словно из волшебной сказки появилось озеро, большое и прекрасное. Дно каменистое, вода прозрачная и тёплая, теплее воздуха. Я не выдерживаю, останавливаюсь и прошу ребят, чтобы шли дальше без меня и обещаю всё описать следом за ними. Как только они удалились, быстро сбрасываю одежду и с головой окунаюсь в прозрачную, тёплую уютность воды. Блаженствую от вошедшей в меня свежести и тепла. Машка, долго не раздумывая, тоже полезла за мной и, смешно фыркая, поплыла ко мне. Лёжа на спине, я высунула из воды только кончик носа, чтобы можно было дышать, и, если на него умудрялся сесть нахальный комар, тут же смывала наглеца. Это были неповторимо-чудесные 20 минут неги и услады. Затем, выскочив из воды, быстро оделась и намазала открытые части тела едким деметилом. Потом легла, свернувшись калачиком, на тёплый мох и мгновенно провалилась в сон. Последнее, сохранившееся видение — мордочка Машки, засунувшей свой нос под мою штормовку. И ещё, в какое-то мгновенье увидела над головой синюю, лазурную, без единой тучки бездну неба...
     Проснулась от того, что немилосердно грызли комары. Жидкость деметила испарилась, и насекомые облепили всё моё лицо.
     Оглянувшись вокруг, была поражена переменой среды. Небо стало серым. Мрачные, лохматые, тёмно-серые тучи нависли над озером, и оно стало суровым и тёмным. Мелькнула мысль, что я проспала слишком долго, до самого вечера. Гору Большой Менисей затянула огромная туча. Стояла мёртвая, неподвижная тишина, нигде — ни звука, ни одна травинка не шелохнулась. Только привычно на одной ноте гудели комары. По коже пробежали мурашки. Машка мирно спала, спрятавшись под моей курткой. Я быстро поднялась и пошла по готовому профилю, на ходу записывая характеристику местности.
     Вдруг поднялся ураган и мгновенно исчезли комары. Я остановилась и окаменела, почудилось, что надвигается страшная беда. Какие-то несколько секунд лицо обдало раскалённым воздухом, забило дыхание. А в следующую секунду — весь простор между небом и землёй залило водой. Спасительные, прохладные, чистые, огромные капли обрушились на окружающий мир. Такой дождь я очень любила на Украине. Исчезло предчувствие опасности, прошёл страх. Пришло прохладное, как после приступа горячки — успокоение и расслабленность.
     Дождь превратился в грозу. Стало совсем темно, небо озарилось молниями. Гром, ливень, ветер, молнии — всё смешалось и образовало фантастическую неповторимую мелодию звука и цвета. Капли не шелестели, они рассекали воздух, били в лицо. За несколько минут я промокла до ниточки. И всё же, периодически доставала из планшета полевой журнал и, прикрыв его курткой, заносила описание маршрута. Два часа работала под проливным дождём. Бедная Машка имела жалкий, прилизанный вид, постоянно отряхивала воду с шерсти. Завершив работу по всему профилю, возвратились в лагерь поздним вечером.
     В соседней палатке собрался народ, слышались песни под звуки гитары. Я быстро переоделась и направилась в тёплую компанию. Пока шла, заметила, что на наш лагерь опустился туман. За густой пеленой не было видно ни речки, ни гор, ни даже антенны на палатке. Роман играл и пел в этот вечер особенно душевно и пронзительно. Утром предстояло много работы и, как ни жаль, но нужно было уходить...
     Вышла из палатки и онемела от восторга. Подобной красотищи я не видела нигде и никогда.
   - Ребята, девочки, посмотрите, что творится!
     Все повыходили из палатки и стояли, поражённые увиденным. Константинов Камень горел, охваченный тёмно-красным пламенем. Из ближайшей к нему долины поднимался красный туман. Он медленно плыл наверх и там превращался в тучу, окрашенную красноватым цветом. Казалось — где-то далеко горел пожар, дым от которого заполнял всё пространство между землёй и небом, нависая над вершинами гор. Сюрреалистическая картина! Если бы подобное нарисовать, многие бы просто не поверили, что на свете бывают такие восходы и такие подожжённые тучи. Всё это великолепие рождается и умирает здесь, где кончается материк, на границе Полярного Урала и мрачной северной тундры...
     Взошло солнце. Оно осветило наши лица и ослепило глаза. Ярким светом заиграла в речке вода, заблестела в траве роса, побелел туман. Солнце залило тёплыми лучами наши палатки. Это совершенство природы казалось великолепнее всех рукотворных земных чудес — дворцов и замков, роскошных сооружений архитектуры. Самые красивые на земле города не смогут затмить красотой этот первозданный мир с загадочными туманами и тревожным непостижимым светом... Эту ночь, этот рассвет, как и картины предшествующего дня — изумительное горное озеро и сокрушительную грозу, на десятилетия сохранила память...
     Наши работы на Предгорном участке подходили к концу. Дмитриев сообщил, что магниторазведочных работ здесь осталось на два-три дня, и нужно готовиться к переброске на новый участок. Работаем почти круглосуточно: днями на профилях, вечером вычерчиваю графики по материалам дневных наблюдений.
     Со 106-го за нами уже выехал АТС, чтобы перебросить наши два отряда на 60 километров южнее, в Саурейскую партию. Дмитриев уведомил, что ко мне в бригаду даст студента-дипломника Московского геологоразведочного института. Во второй бригаде Саня будет работать с Виктором. Работы предстоит много. На Саурее ещё ничего не обустроено, нет кухни, столовой, поэтому Машку придётся оставить здесь на попечении Сидоровны. Привыкла я к ней, грустно расставаться. Утешает мысль, что это ненадолго: после отработки участка возвратимся на базу Предгорной для увязки площадей.
     Через пару дней пришёл вездеход и начались сборы. Когда я собрала свою палатку, Машка пришла туда, где она стояла, и с недоумением стала обнюхивать знакомое место. А затем улеглась на землю там, где она привыкла спать, у входа. Я взяла её на руки и отнесла в пустую палатку, оставшуюся после погрузки приборов. Обнимала и гладила собачку, успокаивала нежными словами, но она почему-то тихо дрожала...
     Попрощаться со мной пришёл Толик, застенчивый и скромный паренёк, приехавший в экспедицию подработать. Весь сезон он держался в стороне и даже не пытался, как другие, ухаживать. Но я часто ловила на себе его любопытный взгляд. Он вдруг осмелел и начал приглашать поехать с ним в Сибирь, чтобы познакомиться с его мамой.
   - Нравишься ты мне. Я уже маме написал, что приеду с девушкой.
   - Напрасно написал, не спросив меня. Я давно люблю другого человека.
   - Какой он, наверное, счастливый.
   - Нет, он совсем не счастливый.
   - А он тебя любит?
   - Не знаю. Не разобралась.
   - Тогда я подожду.
   - Толик, ты встретишь другую девушку, лучше меня. Здесь, в экспедиции, совсем мало девушек, поэтому тебе не с кем особо сравнивать. Уедешь в цивилизацию, там выбор большой...
   - Нет, ты — не как другие...
     Перед самым отъездом зашёл Лёнька. Уселся на пустые ящики, принесённые неизвестно зачем в палатку, и долго думал о чём-то своём.
   - Едешь, сестричка?
   - Да.
     Он опять надолго замолчал, как будто забывшись. Мне было очень жаль его, захотелось положить на плечо руку и сказать что-то доброе и человечное. Но я не посмела, да и слова найти оказалось сложно. Лёнька поднялся, посмотрел в сторону и грустно-грустно проговорил:
   - Ну, давай петуха.
     Протянула руку. Он схватил, больно сжал ладонь, а потом резко её выпустил. На прощанье я ещё раз обняла Машку и побежала к вездеходу. Собачка устремилась за мной. Забравшись в вездеход, оглянулась. Лёньки не было, он остался в палатке, а Машка, подбежав прямо к гусеницам, виляла хвостом, в надежде, что я заберу её к себе. Я смотрела на неё и глаза наполнялись слезами. Печальное расставание. Я представила одинокого человека, сидящего на брошенных ящиках... Два месяца тому назад я не знала о его существовании, а теперь почему-то так тоскливо на душе...
     Когда мы покидали Предгорную партию, над лагерем нависли тяжёлые дождевые тучи, было пасмурно и тихо. Через 20-30 километров тучи остались позади, солнце осветило все горные вершины, серебром вспыхнули на них снежники, а горные ручьи заблестели в этих лучах прозрачными, чистыми потоками.
     Я смотрела на эту красоту и думала о Лёньке, о его непростой судьбе, о его бесприютности и сиротстве, о его доброй душе, которая не ожесточилась, несмотря на жизненные перипетии. Фотографии Лёньки у меня не осталось. На буровой был парень с фотоаппаратом, но Лёнька, посмеиваясь, отказался со мной фотографироваться.
   - Что ты, Тома, если милиция увидит такую фотку, ещё чего доброго возьмёт тебя на заметку как молодку известного Льва Поленова...
     У меня было такое ощущение, что ни Лёню, ни Машку я больше не увижу. И предчувствие меня не обмануло...
     Ехали три часа вдоль долины Себеты-Яхи. Часто встречались поляны, все белые от пуха. Здесь есть цветы, которые за очень короткий период превращаются в белые, словно вата, соцветия. Долина реки сменяется возвышенностью, на которой простираются белые поля. Ещё выше залегает белый снежник, из которого вытекает звонкий ручей и радостно устремляется в Себету-Яху. За возвышенностью — долина реки Большой Хууты, а за ней вдалеке — вершина горы Хуута-Саурей, с цепочкой снежников. Над всем этим великолепием — бездонная синь неба.
     В тот же день наши палатки выросли на новом месте. Здесь тоже стоит буровая, рудопроявление называется «Медный лоб». В конце июля начинаем отрабатывать новый участок. Хожу по профилям с московским студентом Юрой Солодковым. Работаю очень тщательно, но не так быстро, как хотелось бы — сказывается отсутствие опыта. На сдельщине чем больше наблюдений снимешь, тем больше оплата. Вначале я не дотягивала даже до нормы и опасалась, что Юра откажется со мной работать. Но вскоре «набила руку», и дело пошло шустрее.
     В конце августа по утрам начала замерзать вода в вёдрах. В палатках очень холодно, закончился уголь. Работали с Юрой на совесть, Дмитриев поторапливал, и мы начали давать две нормы. Пока стояли погожие дни, ежедневно ходили на работу по 14-16 часов, в дождливую погоду — по 8-10 часов, а когда стало совсем холодно — сколько выдерживали.
     Очень тяжело стало с Санькой. Приходится сдерживаться из последних сил. В общем-то, ко мне он относится неплохо. Но стал какой-то нервный, измотанный, сварливый. По любому поводу вспыхивает и скандалит. Ради дела постоянно держу себя в руках и стараюсь не реагировать на его нервозность. Прилетел очередной вертолёт, и Санька умудрился втихаря сбежать на нём в посёлок. По рации узнали, что там он пустился в запой.
     Дмитриев был очень раздосадован, а нам с Юрой пришлось заканчивать участок одним отрядом. Он очень добрый, весёлый парень, с юмором. С ним не скучно, очень легко и просто.
     У Дмитриева сохранилось немного топлива, и он пригласил нас с Юрой в свою палатку, чему я была очень рада. Строить вечерами графики всё-таки лучше в тепле. Геофизика — увлекательное занятие. Но работать только оператором, без интерпретации (расшифровки, толкования) полученных материалов не так интересно. Знания дают возможность анализировать природу геофизических полей, аномалий и давать прогноз, совершать открытия рудоносных объектов.
     После завершения работы на профилях необходимо было увязать отдельные участки сети между собой. Для этой цели на целый день был задействован вертолёт. Он забрасывал нас с Юрой на каждый отработанный участок и ожидал, пока мы снимем показания приборов. Прилетели и на базу Предгорной партии. Я с нетерпением ожидала встречи с любимицей Машкой. Ходила по палаточному лагерю, звала, свистела, собачка так и не отозвалась. Исчезла палатка девочек-практиканток, которым я поручила присматривать за собачкой, они уехали две недели тому назад. Искала Машку на кухне, но Сидоровна сказала , что собачка не появлялась уже давно. Никого из ребят-буровиков не было: буровую перебросили на другой участок. Анатолий на мой вопрос ответил: «Нету Машки, не ищи, пропала».
     Только через месяц на 106-ом мне передали небольшое письмо, оставленное Алей, из которого я узнала хоть что-то о собачке. Она писала: «Когда ты уехала, Машка всё время скучала. Придёт к нам в палатку и лежит весь день под раскладушкой, лишилась аппетита. Пробовали увести её на кухню — не идёт. Выйдет и всё ходит на том месте, где стояла твоя палатка». Тогда же Анатолий, выехавший с Предгорной партии, отыскал меня в Полярном и признался, что мою собачку убили и съели рабочие. Никакой необходимости в этом не было: продуктов хватало с избытком. На мой вопрос: «Кто это сделал?», Анатолий отвёл глаза и ответил: «Не знаю»...
     На вертолёте возвратились на Саурей, и Дмитриев поручил нам с Юрой заняться электроразведочным методом. Юра был знаком с этим методом и умел работать с прибором. Теперь он был оператором, а я разносила электроды.
     По прежнему нет топлива. Живём в холодных палатках, по ночам температура опускается ниже нуля. Ложимся спать в телогрейках и ватных брюках. Но всё равно по ночам часто просыпаюсь от холода, щёлкая зубами и скрючившись, жду рассвет. Палатки без утеплителей. Иногда по утрам волосы примерзают к брезентовой стенке.
     Топлива нет даже на кухне. Из-за этого выдают сухие пайки. Особенно тяжело без чая. Всех не занятых людей бросили в тундру на добычу хоть каких-то дров. Но это напрасное занятие: мох только тлеет и дымит, тепла не даёт, а карликовая берёзка почти не горит. Все отсюда сбежали, остались только две палатки геофизиков и третья наша. Все дни — пронзительный ветер, температура около нуля. Вокруг — великолепный ковёр осенней тундры: жёлтый, бордовый, красный и всевозможные оттенки этих расцветок. Снежники на вершинах гор и на северных склонах так и не растаяли за лето.
     Несмотря на холод, продолжаем электроразведочные работы. Кроме нас, работают ещё две электроразведочные бригады. Дмитриев говорит, что будем работать до тех пор, пока выдержим жить в палатках. Мы с Юрой между собой называем Дмитриева «Аркаша-юморист». Первый график, который мы принесли ему с профиля, он окрестил «хреновиной с морковиной». Послал переделать. Трудились в поте лица. Тем не менее, второй график он назвал «абракадаброй». На отработку четырёхкилометрового профиля уходил целый день. Третий раз шли в лагерь с решительным настроением: ещё одно пренебрежительное отношение к нашему труду — больше не пойдём. «Аркаша-юморист» подозрительно взглянул на третий график, достал предыдущие два, долго молча сравнивал их. Мы так и не дождались его приговора. «Завтра пойдёте на следующий профиль», - распорядился он.
     В первых числах сентября наконец-то на двух АТС завезли топливо. Возблагодарила Господа, что не дал околеть. Последние ночи из-за холода практически не спала. С ужасом наблюдала картину, как мужики остервенело набросились на мешки с углём. Все словно ошалели. Я, поддавшись стадному чувству, тоже бросилась было к мешкам, но вовремя опомнилась. Дмитриев кричал, что так нельзя, что нужно оставить топливо ещё для буровиков и для кухни, и что на каждую палатку положено только по одному мешку. Но напрасно он надрывался, его никто не слушал.
     Вечером из всех палаток впервые за последние три недели повалил дым, а позже в одной из палаток послышалась песня.
     Через неделю работы пришлось сворачивать. Выпал снег и вопреки желанию Дмитриева принёс окончание полевого сезона.
     Я надеялась, что «Аркаша» несомненно, заметил моё умение строить и вычерчивать графики и карты, владение различными чертёжными шрифтами и, стало быть, вполне могу пригодиться при оформительских работах.
     Говоря о сезоне 1967 года, я не могу не вспомнить об отношениях с Юрой. Мы с ним очень много общались, и я уверена, что в последующем он помнил обо мне всю жизнь. Вместе мы любовались горными озёрами и реками и вместе до глубины души ощутили всю неповторимую прелесть заполярной осени. Не забыть, как мы убегали, застигнутые в горах грозой, и смеялись, словно дети. А после грозы тихо шествовали, поражённые красотой и грандиозностью окружающего мира. Как-то по осени он принёс мне в палатку букет из огненно-жёлтых листьев карликовой берёзки. Он часто говорил, что видит во мне отражение осени, такая же мечтательная, непостижимая и таинственная. Юра не спрашивал меня, люблю ли я его. А, если бы спросил, я, наверное, затруднилась бы с ответом, потому что вообще об этом не думала. Однажды он очень просто и серьёзно сказал мне фразу: «Мы должны быть вместе всегда. На всю жизнь, понимаешь?» Я представила длинную жизнь впереди и честно ответила: «Не знаю...».
     После его отъезда мы с ним долго переписывались. Чудом сохранились некоторые его письма, полные нежными воспоминаниями и пронизанные любовью. «Ты — самое дорогое, что есть у меня сейчас в жизни. Мысленно я всегда с тобой», - писал Юра. Строил планы и мечтал о будущей совместной жизни. Он был очень светлым человеком, и я не посмела его огорчить, разрушив его иллюзии. Я замечательно к нему относилась, но этого, очевидно, было недостаточно, чтобы связать с ним своё будущее. Судьбе было угодно, чтобы наше общение оборвалось раньше, чем мы успели сделать шаги к более тесному сближению. Осталась только светлая и тёплая память...
     В середине сентября на Саурей пришёл трактор с двумя санями. Этим транспортом предполагалось вывезти с полевой партии на базу экспедиции оставшиеся отряды. Геофизикам и геологам была дана команда готовиться к отъезду. Собрали палатки, упаковали снаряжение, погрузили всё на сани и ближе к вечеру отправились в сторону Полярного.
     Вечерело, и вскоре в тёмном небе показалась луна. Трактор с санями медленно двигался по долине, с двух сторон окружённой скалами. При выезде с этого своеобразного туннеля с правой стороны в низине перед нами блеснула тёмная, словно отполированная поверхность. Озеро! Мёртвая, без единой шероховатости и движения чаша с густой жидкостью тёмного, с чуть желтоватым оттенком цвета. Посредине озера на дне поселилась жёлтая Луна, отражение небесной. Словно злой чародей разлил тёмную жижу, чтобы заманить в неё красавицу.
     За этим мёртвым котлом после небольшого повышения рельефа простиралась темень тундры. Я подняла голову и с изумлением увидела, что небо вспыхивает зеленоватым светом северного сияния, а вокруг небесной Луны — зелёная корона.
     Рядом сидел Юра. Повернувшись к нему, я увидела его изумлённые глаза и воодушевлённое, восторженное лицо.
   - Тома, какая великолепная, невиданная красота! Как жаль, что я не художник!
     Он, как будто прочитал мои мысли. Я подумала о том же: «Как жаль, что у меня не хватит слов и таланта, чтобы описать неповторимое, фантастическое зрелище»...
     Потом был трёхдневный изнурительный, мучительный переезд по замёрзшей, голой, покрытой снегом тундре. Все три дня пути шёл беспрерывный, унылый дождь вперемешку со снегом, а ночами мороз сковывал нашу промокшую одежду. Резиновые болотные сапоги казались железными, ноги в них промёрзли и закаменели.
     Утром третьего дня трактор остановился, чтобы люди могли погреться у костра и просушить одежду. Я почувствовала, что не могу сдвинуться с места — ноги отказались подчиняться. Усилием воли на негнущихся ногах с большим трудом выбралась из саней и дошла до костра. Боковым зрением увидела, что парни ведут девушку-геолога, которая не в силах сама идти...
     Только к утру четвёртого дня мы увидели знакомые бараки посёлка. Приехали вконец измотанные, уставшие и обессиленные и разбрелись по домам...

     Хочу прервать свой рассказ небольшим отступлением. Всё, что описала, — это не что-либо особенное. В аналогичных условиях, а порой даже и в более суровых, работали все геологи-полевики в нашей стране, от Сахалина и Камчатки, Дальнего Востока и Сибири до Мурманской области и Карелии. Ценой своего здоровья, а иногда и жизней открывали несметные богатства: месторождения руд, драгоценных металлов, углеводородов и прочих полезных ископаемых, обеспечивая страну объёмами запасов сырья на многие десятилетия. Открывали для процветания СВОЕЙ СТРАНЫ. Результатами этого труда воспользовались хищники, не имеющие никакого отношения ни к открытиям, ни к геологии. Циничные воротилы, чьи офисы возвышаются в мегаполисах под вывесками ОАО, а компании зарегистрированы в офшорах, присвоили чужой труд, грабят и разбазаривают наши недра, увозя на Запад ценнейшие не возобновляемые природные богатства, и работают на его интересы. А полученные от продажи доллары скрывают в зарубежных банках.
     Хочется задать вопросы: 1. Неужели наши правители не знают о фактах хищного разворовывания наших недр? 2. О какой «амнистии капитала», вывезенного за рубеж, талдычат в наших «верхах»?...
    

     В Полярном под общежитие-гостиницу была оборудована просторная комната, но только для мужчин. У меня постоянного пристанища не было, даже мои вещи находились в разных домах: у Любы, Ларисы, Утробиных. Переоделась с дороги и несколько ночей переспала у Любы. Но заметила, что у неё очень тесно, дети, муж. Узнала, что в двухэтажном доме рабочие ремонтируют комнату и ночью она пустует. Две ночи спала в этой комнате, на третий день маляр, пришедший утром на работу, застал меня и приказал больше сюда не приходить. Ещё одну ночь ночевала в коридоре конторы, устроившись на ящиках. Все эти дни я выходила на работу в Предгорную партию, занимавшую две комнаты, и по распоряжению Дмитриева вычерчивала графики. Но обратиться по поводу своего жилищного устройства не решалась. Только на седьмой день рассказала о своих мытарствах Юре. Он пожурил за то, что столько дней молчала. Потом повёл к Анатолию Миронову, технику-геофизику Саурейской партии и попросил помочь мне с устройством. Толик немного подумал и решил:
   - Поживи пока в моей комнате, мне проще найти жильё.
     Так я поселилась в комнате Толика и прожила в ней полтора года. Вначале небольшое время одна, а потом со Светланой Лисицыной, с которой познакомилась в поле.
     Она работала нормировщицей и приехала к нам в партию устанавливать нормы на новые виды геофизических исследований. Зашла в палатку к Дмитриеву сияющая и очень красивая, со «Спидолой» в руках. Разговаривала с ним без всякого смущения. Я отметила, что она без проблем, не смущаясь, беседовала с начальником на любые темы: о сложностях с нормированием работ, хозяйственных делах в полевой партии, о литературе, политике. Свободно, почти на память цитировала пресс-конференцию встречи американских журналистов со Светланой Аллилуевой, дочерью Сталина. Спорила о последних литературных публикациях, в частности, о рассказах Александра Солженицына. Она была проста и бесхитростна, выражалась ярко и образно, каждую фразу выговаривала с характерной интонацией, а смех её был добрый и похожий на детский. А вечером из палатки Руфы и Али, где остановилась Светлана, слышался смех и пение.
     На следующий день Светлана побывала на профиле и наблюдала, как мы с Юрой проводим съёмку. А вечером пришла ко мне в палатку и запросто спросила:
   - Тома, вы петь умеете? Пойдёмте к нам в компанию.
     У неё были очень выразительные карие глаза и шикарные, густые, волнистые тёмные волосы. А ещё у неё был прекрасный звонкий голос, и в моей памяти до сих пор слышится в её исполнении песня «Ніч яка місячна».
     В конце сентября мы с Юрой в последний раз прощаемся с осенью. С ней и друг с другом. Полевой сезон закончился, ему пора уезжать в Москву. Подымаемся на небольшой холм за окраиной посёлка. Юра протягивает мне несколько веточек с последним осенним золотом. Медленно плывут тучи над миром вечных гор, чётко обозначена вдали лента Малой Пайпудыны. На горе пустынное кладбище из пяти безымянных могил. А рядом с ними — нежные и беззащитные, как маленькие дети, тоненькие кустики карликовой берёзки.

* камералка — помещение для обработки материалов, собранных во время экспедиций и полевых изысканий

** магнитометр — прибор, который используют геологи для измерения и направления магнитного поля Земли в определённой точке

*** профиль — линия, проведённая по совокупности точек на какой-либо поверхности на местности или на географической карте

**** керн — образец горной породы, извлечённый из скважины

***** тальма — рыба семейства лососевых типа голец, кумжа