девочки тоже умеют взрослеть

      Комната погружена в едкий мрак, что скрывает разбросанные повсюду вещи и поломанную мебель. На полу валяются клочки обоев, содранные в истерике со стен вместе с родными-чужими фотографиями.

      Запертое окно в середине июля — вопреки. От жары волосы уже промокли, но пальцы продолжают дрожать в ознобе. Где-то валяется опрокинутая кружка с пахнущим ванилью кофе, взамен руки судорожно сжимают треснутую рюмку с каким-то дешевым коньяком из нелегального киоска за углом.

      Некогда чернильные ночи с размышлениями о жестокости любви теперь растаяли в дыму тонкой сигареты с ментолом, в комнате такой же бардак, как и в голове.

      Телефон молчит — нет, на нее не плюнул весь мир, просто принятый звонок мешает другим входящим, едким голосом отвечая: «Абонент занят, перезвоните позже». И не суть важно, что на самом деле занят он ее же звонком, только со старого мобильного. Ведь отключать — слишком просто да и по-детски.

      Устало прикрыв глаза, делает очередной глоток разъедающей горло жидкости. От непривычки начинает кашлять, хватаясь за шею, сдавливая ее давно нестриженными ногтями, оставляя красные следы на уже посеревшей от долгого отсутствия солнца коже.

      Вдохнув такой же горький от дыма воздух, усмехается, растирая пальцами виски, чтобы, пусть тщетно, но немного притупить головную боль, осколками давящую на те ничтожные остатки мыслей, даже несвязанных между собой.

      — Девочки тоже умеют взрослеть, — вслух шепчет услышанную в каком-то борделе фразу.

      Она больше не пишет любовных стихов, не строчит, словно припадочная, романтичные мелодии, являющиеся не более чем одинаково-черными нотами. Она больше не напевает ванильные песни, представляя, как ведет в танце ее любимый некогда человек. Она не представляет вообще.

      Не мечтает о жизни.

      Больше некому заваривать кофе, слишком пресный для нее, но от этого не менее любимый. Потому что именно такой нравился ему. Она старалась вообще больше не пить кофе, сначала напиваясь всяких пустырников с зеленым чаем, а потом, плюнув на гордость, покупая сразу по несколько бутылок коньяка. На всякий случай.

      Несмотря на состояние апатии, почему-то никогда не было мыслей о смерти. Словно она боялась... предать кого-то. Да и глупо было так убиваться из-за несчастной любви. И любви ли вообще?

      Она больше не рисует туманные силуэты, гуляющие в приятно-темном парке. Больше не смотрит на луну, счастливо вздыхая, буквально утопая в их воспоминаниях. Она стала ненавидеть солнце, столь ярко святящее каждое утро, когда в ее сердце не осталось больше игр с солнечным зайчиком. Как в детстве.

      У нее вообще больше не было детства. Она больше никогда не сможет мечтать, никогда не будет пытаться скорее заснуть, чтобы увидеть столь желанные сны, неважно какие.

      Она — больше не она.

      Есть только повзрослевшая девочка, неосознанно сломавшая свою последнюю куклу.

      Сломавшая последнюю мечту.