Фьорд. Глава 2. Коготь

               
     Артур Лонгиан прекрасно понимал, что его
опоздание на семинар, посвященный проблемам современного искусства, оценено никем не будет. Скорее напротив. Но ему самому до того уже и дела не было. Ему это уже было безразлично. Лонгиан думает:
     "Это и правда то, что следовало бы проспать со спокойной совестью. Достойная тема, плавно или не совсем, так или иначе переходящая в буквальное выяснение отношений, что может быть вульгарнее?".
     Лонгиан чурался вещей или явлений, хоть чем-нибудь напоминающих ему  по своей "фактуре" что-либо вульгарное. Он довольно преуспел в своей жизни. К двадцати шести годам обрел финансовою независимость от своих родителей, что явилось следствием его  образования: в области искусствоведения он не знал себе равных.
     "Помогайте талантам, бездарность  сама пробьется", - это не про него. Лонгиан - молодой челове, весьма и весьма талантливый, сверхвнимательный к своей профессии. Такое встречается нечасто. Такое внимание. Даже в канун Нового года Лонгиан не выпускал из памяти адрес одной милой дамы, которая 21 декабря на одной из светских тусовок пригласила его на чай "обсудить" (а может даже и "осудить") труды господина Фрейда.
     Только  на полдороге Лонгиан подсек себя на мысли, что господин Фрейд к искусствоведению не имеет никакого отношения.
     Вечер наступал, небо полыхало, падал снежок... Рой уже не гудел и не вкалывал - улей затихал.
     В кармане пальто запищал мобильник.
     - Откуда? А, из Иркутска! Привет, Лина. У нас тут, знаешь ли, тоже снегом метет, - Лонгиан на ходу слегка отряхнул  пальто от снежинок весьма и весьма жалких, - как живу? Отлично! Что!? Да ладно тебе! Проспал, знаешь ли, одну тусовку, а сейчас иду прямо к Негову. Уже перевалил через Коровий вал. У Негова нынче завоз новых раритетов. Что? Да ладно тебе! Да на кой!.. Еще собирался к Жукиным - они что-то страшное хотят со мной совершить, ну все, гудбай. Я тебя скучаю. Ага, Гудбай, гудбай. Да не болею. Не обманываю. Пока.
     Мобильник водружен обратно.
     Лина - давняя знакомая Лонгиана. Он ее любит "наверное". Они познакомились три года назад на ее выставке. Она была неотразима в своей розовой береточке набекрень и красной кофточке с блестками. Лина была им очарована. Но от встрече к встрече разочаровывалась, но не переставала его любить. Виделись они  редко, редко пересекались.
     Прошло несколько мгновений. Лонгиан уже не помнил о Лине.
     Навстречу ему шел очень знакомый с виду человек. Высокий, плечистый, с огромными выразительными глазами - он шел стремительно, высоко подняв голову. Лонгиан вспомнил его, но здоровааться было уже поздно. Лонгиану очень хотелось догнать его, но чувство неуверенности, чуть ли не страха буквально приморозило его ноги к асфальту. Человек с высоко задранным подбородком шел уже далеко позади.
     То был Виктор Зельцер - кубист, ошеломивший Лонгиана  идеями о позитивном влиянии фашисткой идеологии, нацисткой тактики давления на умы на развитие искусства ХХ века в целом. Зельцер в своих скульптурных вывертах преуспел настолько, что едва не убедил Лонгиана в правильности своих неонацистких вымыслов. Лонгиан, правда, никому о своих соображениях по поводу Зельцера  не рассказывает. Он еще на распутье - какое-то непонятное чувство мучает его, а точнее раздражает. Чувство неосознанное, незваное.
     На Лонгиана внезапно "наваливавется" нищая старушка. "Едва не убивает его своей вонью и тупой вульгарностью." Он долго оборачивается ей вслед, недоумевая, как это подобную глупость выпускают на "хорошие" улицы.
     Вскоре после встречи с кубистом, Лонгиан стоит под вывеской "Раритетного места". В магазине - Обед ( это слово, написанное крупными буквами на вывеске, вызвало у Лонгиана дискомфорт в области живота), но он здесь свой, потому что тут работает один добрый знакомый Лонгиана - Шурик Негов. Лонгиан и Шурик - чуть ли не братья по призванию (хоть и не по образованию). Они обожают рука об руку посещать всякие литературные клубы и светские рауты. Они обожают это.
     - Добрый! - восклицает Шурик при виде Артура. Шурик впускает его  и то стремительно заходит в магазин.
     - Какими судьбами? - спросили у Лонгиана.
     - Да вот, - тот улыбается, - да вот никакими...
     Взгляд Лонгиана  скользит по товарным разнообразиям. Внимание искусствоведа приковал к себе громадный черный коготь, повисший на золотой цепи, на витрине.
     - Это частичка бенгальского тигра. Она приносит удачу.
     - Клевая вещица.
     - Клево все, - по-мнению Лонгиана, - все кроме "вульгарности".
     Молодые люди замечают двух симпатичных девушек сверхзастенчивого вида, подошедших ко входу магазина и недовольно надувших губки.
     - Судя по-всему, собираются ждать здесь оставшиеся полчаса, - заметил Лонгиан.
     - Воровки, - изрек Шурик, - это они в прошлом году, напялив парики и внушительные ботинки, скоммунизили Сехмет. Помнишь? А я ведь тогда чуть не по миру пошел.
     - Скоммунизили? - удивился Лонгиан, - ты уверен, что это слово подходящее? - добавил он.
     - Ну да, в общем... - еще более удивленно проговорил Негов.
     - Скоммунизить - это значит свистнуть из твоего магазина. Все и сразу, А потом еще и другими раздать и уж точно не получить от этого никакой выгоды.
     Шурик неуверенно и натянуто  рассмеялся;
     - Странный  ты. Ну да ладно - авось ты и прав, мерзкий коммунист!
     Оба рассмеялись.
     Лонгиан почувствовал также какую-то  неуверенность после этого всплеска неоправданной ничем веселости.
     Распрщавшись с Шуриком, Лонгиан выходит из "Раритетного места" - попутно подмигивая девицам и вспоминая вдруг, что за магазиином есть узкий (пусть и темный, но зато верный) проулочек, минуя который дорогу он уменьшил бы вдвое.
      Лонгиан шел по этому проулочку, вкривь и вкось изрисованному и загаженному.
     Он идет и улыбается: вспомнил о предугадываемых последствиях предстоящей встречи с незнакомкой. Он идет, идет и в полумракее не замечает черного круглого пятна на асфальте...

2003 г.