Вы же все кавказцы!

Служу в Советской Армии. Далеко от дома – в Ленинградском военном округе, под Выборгом, почти на самой советско-финской границе – наша часть выходит на трассу Ленинград – Хельсинки.
В части полный интернационал: помимо русских, в основном ленинградцев, псковичей, новгородчан и парней из других северороссийских областей, украинцы, белорусы, группа узбеков, таджиков, казахов и нас, нескольких кавказцев – из Армении, Азербайджана, Грузии и Дагестана.
Ребята хорошие, со всеми нормальные, братские отношения, никакой дедовщины нет, просто есть негласная  установка среди “дедов”, спущенная, видимо, командованием части через младший комсостав: “нацменов” не теребить, не трогать и не обижать – грядет юбилей 50-летия образования СССР и его надо отметить на высшем уровне, достойно и без эксцессов! “Директива” действует четко и безотказно – за весь срок моей службы никто понапрасну не был обижен или отправлен “на губу”…
Получаемыми из дома посылками все делились радушно, по-братски. Так славяне благодаря нам, кавказцам, познали вкус острой армянской бастурмы и суджуха, грузинского хачапури и чучхелы, а мы в свою очередь – попробовали русских жареных грибов, украинского сала и домашней колбасы и многого другого, нередко за парой бутылок русской водки или армянского коньяка – когда начальство было в отлучке из части…  В порыве эмоций под градусами крепкого алкоголя солдатики “братались” еще больше и чуть ли не клялись в вечной любви и дружбе…
В банные дни в гулкой и большой солдатской общей бане так же дружно и  усердно терли друг другу казенными мочалками и щедро обливали из шаек покрытые густой мыльной пеной спины чуть ли не кипятком русский и еврей, армянин и азербайджанец, казах и грузин… Только славянским однополчанам мы, кавказцы, давали явную “фору”: видя  рядом с собой бок о бок обильно черноволосатые торсы “настоящих мужчин”, они сильно тушевались и сникали, сравнивая свои бело-розовые “незрелые” мальчишеские тела без единой волосинки с нашими! Иногда в бане шутили: “Братья кавказцы, ну одолжили бы нам немножко шерсти на грудь, живот и ноги!”… Единственным “прегрешением”, пожалуй, всех взрослеющих в армии и в основном не знавших женщин ребят был невольный интерес к причиндалам друг друга, которые “оценивались” как бы случайным взглядом – мельком, искоса. Одни с гордостью и ощущением своего превосходства чуть ли не демонстрировали внушительное “мужское достоинство”, а иные, сравнивая свое гораздо более “скромное хозяйство” с другими и чувствуя собственную “ущербность”, стеснительно прижимали полупустую шайку с водой к причинному месту и уходили мыться в полутемную глубь бани, исчезая в клубах пара… И именно в общей солдатской бане мы впервые усекли и “освоили”  “религиозную грамоту” в разнице Его Величества Фаллоса: мусульмане и евреи были обрезанные, славяне, армяне и прочие христиане - “натуральные”, т.е. необрезанные... Однако мы были чисты не только своими распарившимися голыми белоснежными или смугловатыми телами, но и здоровыми помыслами, не допускавшими душевной и духовной грязи! Кто тогда вообще заикался о “гомиках”, о “нетрадиционной ориентации” и “однополых отношениях”, которыми замарала, изгадила себя и чуть ли не узаконила нынешняя Европа? Это был для нас, в основном простых ребят-одногодков со всех концов огромной страны, незнакомый и далекий, чуждый мир…
Единственной “секс-историей”, приключившейся на моей памяти в армии, были злоключения нашего кавказского “земляка”… Помню, сижу я в штабе части за отправкой очередной телефонограммы в центр, в Тайцы, вдруг – звонок из санчасти. Военврач майор Еськов, с которым мы давно сдружились за армянским коньяком, регулярно присылаемым мне моей ереванской родней на праздники, зовет к себе: “Рубен, зайди как освободишься!” Естественно, закончив дело, бегу минут через пять в санчасть, не понимая, что может там быть такого сверхординарного, касающегося лично меня?!
Залетаю в нашу светлую, чистенькую санчасть, разместившуюся в небольшом одноэтажном домике в противоположном от штаба и казармы конце военного городка…
-  Да вот тут у меня твой земляк, кавказец, - удрученно вздыхает Еськов, - из нового призыва, ни в зуб ногой по-русски! Давай, расспроси его, как это его угораздило – еще пару месяцев служит, а уже где-то успел подцепить триппер в первой же увольнительной… Я его осмотрел уже… Но… Он страшно напуган… Пойди к нему… Объяснись… Иначе придется без разговоров отправлять в окружной госпиталь…
Военврач  жестом указал на свежевыкрашенную белоснежную дверь единственной палаты. Я честно говоря, всегда был довольно осторожным молодым человеком и даже на гражданке остерегался случайных половых связей, и первым порывом моим было сразу отказаться от общения с “распутником” и уйти. Но взгляд Еськова был хотя и строгим, но просительным, и я не осмелился перечить офицеру-другу…
Войдя в палату, увидел очень смуглого, как индус, тщедушного парнишку лет 18-19, боязливо сидевшего на краю заправленной серым покрывалом железной кровати и нервными тонкими пальцами теребившего рукав великоватой больничной серо-бурой пижамы. Увидев  “рядового солдата” лет на пять старше себя ( я призвался в армию после вуза), он с беспокойством посмотрел на меня, не зная чего ждать от незнакомого “деда”… Но на его лице появилась едва заметная улыбка: моя внешность – кучеряво-черноволосый, черноглазый, с гордым профилем “кавказского орла” – вселила в юношу надежду на доброе завершение его злоключений.
- Барев, апер (Здравствуй, братишка), - ласково обратился я по-армянски с невольной симпатией к “земляку”, как мне представил по телефону Еськов, впрочем, не подходя к “похотливому кобельку” ближе.
“Больной” заморгал глазами и, потупившись, опустил голову.
- Вортехицес ду? ( Откуда ты?) -  недоуменно спросил я солдатика.
В ответ молчание и нервное потирание пальцев…
- hай чес? ( Не армянин?)
Видимо, слово “hай”, где-то слышанное, он все же понял и отрицательно покачал головой.
- А кто ты и откуда? – я поневоле перешел на русский, не сомневаясь, что хотя бы это он поймет. Действительно, моя энергичная жестикуляция, изображающая руками “высокие горы”, дошла до него.
- Мамед Алиев… Азэрбэджан, Кюрдамир…
- А-а, значит наш, кавказец… - выдохнул я облегченно, пытаясь все же узнать, где его угораздило подцепить эту гадость, – “Где? Ленинград?!” Я весьма выразительно продемонстрировал соответствующими движениями рук “акт совокупления”, известный, наверное, всем мужчинам мира. Он сообразил, благо уже имел “опыт”, дорого ему стоивший, и кивнул – название великого города России, где его наградили “лихой болестью”, он точно знал!
В этот момент вошел военврач в надежде, что разговор уже состоялся и все прояснилось.
- Он не армянин, он не понимает меня, - отрапортовал я, - беседы не получилось, выудил только то, что подцепил заразу в Ленинграде или где-то в пригороде...
- Я это и без тебя выведал, - грубовато кинул Еськов, - много ума не надо назвать город!
Он вытаращил на меня свои светло-голубые добрые глаза и искренне удивился: “Но ведь вы же все кавказцы, горцы, как это так – не понимаете языка соседей в своих аулах?!”
- Вадим Сергеевич, я армянин, он – азербайджанец… Это совершенно разные народы…
- Ну как же, вы же живете рядом, как можете не понимать друг друга, - никак не мог уразуметь военврач, в качестве последнего довода приведя факт, что у него пару лет назад служил фельдшером ефрейтор-армянин, отлично понимавший служивших с ним в части азербайджанцев.
- Да, это возможно в  районах совместного проживания двух народов, например в Нагорном Карабахе, или в некоторых приграничных селах Армении и Азербайджана со смешанным армяно-азербайджанским населением, - начал я свой “ликбез” с советским русским офицером родом из волжан, для которого все “нерусские” и тем более “черные” были “одним миром мазаны”.
- Ну так что же ты с ним никак? – закипал Еськов. – Или хочешь подсобить земляку и спасти от госпитального лечения и неприятностей от командира таблетками в нашей санчасти!?
-  Да что вы, товарищ майор…, - растерялся я от чудовищных, на мой взгляд, подозрений вышестоящего.
- Ну так давай, допытывай этого засранца недоделанного, где он подцепил гонорею? И быстро, Рубен, мне недосуг с вами тут лясы точить…
Все время нашего разговора азербайджанец тихо и обреченно продолжал сидеть на краешке постели, напряженно вслушиваясь в тональность наших непонимаемых им слов и фраз…
Убедившись, что военврач никак не усек тонкость моей краткой и беглой “историко-политической справки” об особенностях кавказских народов, я решил довершить тему, расставив все точки над i.
- Знаете, наш, как вы окрестили, “недоделанный засранец” из тех регионов Азербайджана, где совершенно нет армян, и, естественно, парень не может знать ни слова по-армянски… А вообще, товарищ майор, армяне и азербайджанцы абсолютно разные нации, мы христиане, они – мусульмане, тюрки; у нас совершенно разные языки из различных языковых групп. Так что не удивляйтесь тому, что мы не понимаем друг друга… И потом, извините, у армян  нет аулов – так  называются мусульманские поселения. У нас села и деревни, как и у вас, славян…, - в моем голосе сквозила явная обида за столь чудовищную некомпетентность военного, которого я считал гораздо более начитанным и образованным среди всех других офицеров нашей части, являвшихся в основном студентами-заочниками различных ленинградских или московских вузов.
-  Ну-ну, не обижайся, я этих ваших кавказских тонкостей не знаю, -  русский “политкорректный” офицер смекнул, что “прокололся на национальной почве” и, дружелюбно похлопав по плечу, почти прошептал мне на ухо: “Ну давай, еще что-нибудь попробуй узнать у этого недотепы – как  влип и с кем, мне ж надо будет анкету заполнить и представить начальству, полковнику Пищухину, а он сам знаешь какой – ты же служишь рядом с ним”.
Я обреченно вздохнул и, с некоторым чувством брезгливости подсев на кровать к незадачливому солдатику, спросил почти на языке жестов:
- В Ленинграде где? – я опять “заговорщически” и “по-свойски”, как будто сам участвовал в этом деле, показал жестом “сладостный процесс” и “аппетитные формы” женщины, возможно, “осчастливившей” неопытного провинциального парня с гор и сделавшей его мужчиной…
- Платформ… Выборг… электрышка… красыви дэвушка ходил… сказал Валья… пиат рубл… патом пашел кусты… йыбат..., - с придыханием прошептал азербайджанец, растопырив пять пальцев и явно оживившись от моего дружелюбного тона “земляка-кавказца”.
- Вот-вот, оглы джан, ма-а-л-а-дец…, - протянул я, сам воодушевившись, - видишь, сколько слов знаешь, а говоришь не умеешь по-русски! Самое главное русское слово - “йыбат”- знаешь уже по собственному горькому опыту! Мамед, это был твой “первый раз” в жизни? – я выставил перед его носом указательный палец и вновь продемонстрировал рукой уже знакомое ему “сексуальное движение”.
“Грешник” робко улыбнулся, кивнул, и в его печальных наивных темных  глазах я заметил искорки зародившейся ко мне симпатии.
“Путана была явно больная… Ох, дурак деревенский…”, - я искренне пожалел “нашенского” парня (как-никак кавказец!), хотя и толком не понимаем друг дружку и не можем разговориться “по-мужски”.
Вновь заглянул военврач с кривой миной, и я понял, что надо “отрапортоваться по форме”, чтобы, наконец, закончить “дело” и убраться из санчасти восвояси.
- Товарищ майор, - четко и официально сказал я, резко встав с кровати, - рядовой Алиев, как мне стало ясно из беседы с ним, встретился со шлюхой, на платформе электрички маршрутом на Выборг и за пять рублей “снял” ее, уведя в ближайшие кусты за привокзальной территорией. Как я понял, сношение было разовое, единственное…
Еськов молча слушал, словно ожидая еще чего-то от меня…
- Вадим Сергеевич, думаю, нет необходимости доводить до сведения начальства прискорбный факт, бросающий тень на советского военнообязанного-срочника и отправлять его в госпиталь… Может,  обойдетесь медикаментозным лечением в нашей санчасти?…
Майор раздумывал…
- Я прошу вас, товарищ Еськов… пойти навстречу нашему кавказцу…, - просительно заглянул я в добрые глаза военврача и льстиво улыбнулся. – Очень прошу, из  солидарности с моим незадачливым земляком… Мы же с вами ведь друзья…
- Ох вы кавказцы, какой народ – всегда договоритесь, если захотите, – хитро  хмыкнул в редкие белесые усы  Еськов. – А говоришь, не понимаете друг друга… Ладно, уговорил, хитрец… Слушай, Армаганян, в тебе случайно нет еврейской крови?
- Ну вообще-то в России говорят: где армянин, там еврею делать нечего, - отшутился я.
Еськов от души расхохотался и, хлопнув себя по плотным ляжкам, двинулся к выходу.
Мамед по нашему слишком живому и непосредственному разговору явно  понял, что все обошлось, и облегченно вздохнул.
- Ну давай, ложись, Алиев, видишь, как выручил тебя твой земляк-кавказец…, - строго кинул врач солдату. – Вылечим мы тебя здесь! Уколы будут болезненные, но придется потерпеть: хочешь кататься – умей и саночки возить! Не повезло тебе, брат…
Алиев, конечно, ни черта не понял из сказанного врачом, но, подобострастно кивнув, подошел к своей кровати и послушно лег, поджав коротенькие кривоватые ножки.
Мы с Еськовым вышли из палаты, плотно прикрыв за собой дверь.
Офицер хитро прищурил глаз и не без иронии кинул: “А говоришь, армяне и азербайджанцы не понимают язык друг друга… Видишь, как ты легко все выведал у солдатика?! Ох и хитрецы же вы все, кавказцы… Кстати, с тебя бутылка коньяка…”
Я, удовлетворенный развязкой, кивнул: “Сегодня же вечером позвоню родным в Ереван – будет вам коньяк!”
О главной “фишке” своего успеха я промолчал: не мог же признаться военврачу, что больше искусно жестикулировал, чем говорил, и мы с “земляком-кавказцем” поняли друг друга и без “общего” языка…
               

*   *   *