Рождественский щенок

Надвигались вечерние сумерки. Чуть поеживаясь от слабого, но холодного декабрьского  ветерка, после своей занудной и осточертевшей службы “белого воротничка”, я торопился к метро, дабы не промокнуть под начинающим накрапывать дождем. Приближаясь к входу станции, увидел у самых дверей, почти под ногами спешащих людей, сиротливо притулившегося щенка пуделя. Его грязновато-беленькие кучеряшки мелко подергивались от холода, а беспокойные глаза, выразительные и жалкие, смотрели на ноги то одной, то другой безразличной и бездушной человеческой особи... Пуделек приглянулся: пушистый, дрожащий комочек вроде не был похож на бездомного, “безхозного”. Я стал оглядываться по сторонам – в надежде отыскать владельца заблудившегося или потерявшегося, как показалось, щенка. Но все спешили куда-то и не обращали никакого внимания на собачку – “хозяином не пахло!” А она все сильнее дрожала от холода, тоскливо и беспомощно глядя мне прямо в глаза – снизу вверх! Сердце не выдержало: бережно взял ее на руки, хотя лапки были грязны от уличной слякоти. Щенок прижался к моей груди всем своим подрагивающим грязным полумокрым тельцем, и я решился: “возьму домой!” Пуделек слегка запачкал плащ – тут же на станции купил какую-то газету и, сделав из нее огромный кулек, буквально посадил в него своего “друга меньшого”.
В вагоне метро сидевший напротив седой мужчина тепло и оценивающе посмотрел на меня и на мой “груз”. Он вмиг понял, что щенок не мой и просто подобран из жалости.
- Зря ты его взял... Потрогай носик щенку... Сухой? Холодный? По-моему он больной..., - покачал головой мужик.
- Возможно, - пригорюнился я и потрогал нос щенка. – Холодный и... сухой...
- Значит, точно больной! Лучше оставь где-нибудь, как выйдешь из метро, не тащи в дом..., - посоветовал он и, устало откинувшись на сиденье, прикрыл глаза, видно, сочтя, что вердикт вынесен и разговор со мной окончен.
Я взглянул в тревожные желтоватые глаза моего несчастного дружка, все еще ощущая мелкую дрожь его тельца под собственным боком. “Никуда его не брошу!”, - твердо сказал сам себе, хотя уже понимал, что щенок действительно нездоров: возможно, он уже несколько дней скитался по улицам и подворотням, прикорнул, наконец, у дверей дышащего теплом метро, но под сквозняками явно простудился... Под грохот вагонов вдруг осознал: “нашел пуделька сегодня, а сегодня, постой-ка, ведь Сочельник, то есть под самое Рождество! Как неожиданно и знаменательно – “Рождественский” щенок!... Тем более не оставлю беспризорным!”
...Воодушевленный, гордо неся в руках щенка, укрытого в подмокшей от уже моросящего дождя газете, пришел домой с радостным ощущением Спасителя! 
Жена, открывшая дверь, отпрянула и насторожилась: “Что это?!”
- Ты представляешь, спешу в метро, вдруг у входа глянь – прямо под ногами этот бедный щенок, весь дрожит... Душа заныла от жалости – взял бедолагу... Паршивцы, разве можно так поступать, ведь явно домашняя была..., - затараторил я, не сомневаясь, что моя супруга одобрит и оценит “акт гуманности”.
- Раз хозяева выкинули, значит ненужной оказалась... Явно больная, иначе кто выбросит пуделя, порода-то благородная..., - сказала, как отрезала, жена, и с недовольной миной ушла на кухню.
- Да, я тоже по дороге понял, что скорее всего собачка больна, и в метро мне это сказали, ну и что?!
- Как “ну и что?!” – взмылась жена из кухни. – Ты что думаешь, буду держать больную, а может еще и заразную тварь в квартире, где дети?! Давай сейчас же убери ее из дому, пока беды какой не случилось...
- Соображаешь, что говоришь? – не сдержался я, между тем пристраивая щенка на теплую подстилку у двери. – Больного, сирого и мокрого – да на улицу?! Согреем, вылечим, подкормим… такой милый белый пуделек вырастет у нас! Да и нашел в какой замечательный день – под самое Рождество! Подумать только! Это, женушка, хорошая примета, к добру, – будущий год будет у нас с тобой самым удачным!
Подбежавшие дети хотели приласкать уже улегшегося щенка, но жена резко потянула их в комнату: “А ну марш отсюда! Она же грязная, может и заразная”.
- Ну хотя бы до утра пусть щенок отогреется, покормим, помоем... А завтра видно будет..., - сник я.
Жена, мельком бросив подобревший взгляд на бедную затихшую в углу собачонку, “смилостивилась”: “Ладно, пусть переночует…”
У меня что-то оборвалось внутри: моя всегда милая, добрая, трепетная и душевно тонкая жена и – вдруг такая неожиданная реакция…
Щенок вскоре отогрелся, оживился, помотал своей кучерявой головкой, заскулил  и… наделал лужу...
Учуяв неприятный запах, жена выскочила в коридор и, увидев розовато-желтую струйку зловонной мочи, вытекшей с подстилки на паркет, чуть ли не в истерике завизжала: “Сейчас же куда хочешь уноси! Сейчас же, немедленно… И никакого “завтра” Это же зараза, сплошная зараза!
- Но, - попытался выгородить я своего щенка, - он погибнет, если сейчас выбросить его из дому в холод, в стужу…
- Ничего не хочу слушать! – тараторила жена, все более распаляясь. – Взрослый, вроде бы умный мужик, а делаешь глупости! Это же надо додуматься, принести черт знает откуда больную, заразную собачонку в дом, где маленькие дети!
- Завтра же Рождество, святой праздник, как можно выбрасывать за порог живое существо? Пуделек оживет, подлечим, подкормим – к Новому году, глядишь, станет жизнерадостным и веселым “членом семьи”! Детям в радость, и нам приятно будет, что спасли “божье созданье”…
От шума и крика щенок, видно, перепугался и … вновь “наделал”, но уже не лужу, а похуже: из-под него медленно растекалась еще более зловонная жижа…
Жена с истошным криком “эта тварь мне всю квартиру изгадит на Новый год!” в бешенстве схватила в охапку мокрую и грязную подстилку с щенком и, распахнув дверь, вышвырнула вон…
Я онемел. Дети – тоже.
За дверью послышался жалкий скулеж скатившегося по ступенькам пуделька.
Дети, судорожно сцепившись побелевшими ручками, вопросительно и недоуменно посмотрели на меня, словно их глаза, заблестевшие от навернувшихся слез, говорили: “И ты допустил это?”
Стиснув зубы в бессильной ярости, я вышел на лестничную площадку и нервно закурил. Надо было решать, как поступить? Щенок тихо сжался внизу, в углу грязной лестничной клетки… Его испуганные глазки все еще с надеждой смотрели на меня и словно молили: “Ты же спас меня уже однажды, спаси и сейчас…”.         Я подобрал бедняжку с холодного цемента, нежно погладил ее несчастную кудрявую головушку и, покрепче укутав в ненавистную, мокрую и сильно вонявшую подстилку, спустился во двор, не зная, что предпринять.
Было холодно и пустынно в этот зимний поздний час. Собачка заскулила и зашевелилась в сырой подстилке – видно, стала мерзнуть… Я разнервничался еще больше и лихорадочно стал искать выходы из неординарной ситуации… Их, казалось, просто не было! Вдруг ярко светившееся окно котельной в глубине огромного и неухоженного двора привлекло мое внимание и вызвало спасительное решение!  В руках у меня снова задрожал, на этот раз, наверное, не от холода, а от страха, живой комок, словно напоминавший о себе и вопрошавший: “теперь-то меня куда?”…
Я с надеждой отворил дверь теплой котельной и позвал едва знакомого мне старого истопника: “Будь добр, позаботься о божьей твари... не гони... подкорми, подлечи, пусть отогреется у тебя до весны… Хорошая собачонка, да несчастная… Как и люди иногда… Сам бы рад, да не получилось у меня…”
Подслеповатый, но высокий и крепкий старик, щурясь под ярким светом, медленно подошел из глубины котельной ко мне, чуть нагнулся и ласково погладил моего пуделька: “Славный малыш... Да, видно, нездоровый… А ты иди с богом, будь спокоен – присмотрю… и не только до весны… Я теперь, брат, один-одинешенек: жена померла полгода назад, сыновья по Рассеям разбежались…”
На душе стало чуть спокойнее. В последний раз взглянул на своего горемычного найденыша, полюбившегося с первого взгляда, потрепал его за уши и вышел, не оглядываясь. Мне показалось, что собачонка за спиной заскулила… А может не показалось?
“Прости меня, мой “рождественский” щенок!”, - угрюмо прошептал я, тяжело, с осадком в сердце, поднимаясь домой, к семье.
...Ровно через год, точно в ночь с Сочельника на Рождество, неожиданно скончалась во цвете лет от инфаркта моя энергичная и бойкая теща – Амалия Эмильевна... Жена была безутешна и никак не могла понять, за что ее так жестоко покарал Господь Бог...

*   *   *