Эден фон Хорват Спасенное семейство

Седьмого августа 1922 года я был очень влюблен в госпожу Элизабет Томашек из
8-го района. Господин Томашек как раз тогда был в отъезде и, таким образом, на пути у моих чувств почти ничего не стояло. Сейчас я вполне допускаю, что, если иметь в виду мораль, это было некрасиво с моей стороны. Но с точки зрения, так сказать, естественной это было очень даже недурно. Природа ведь несправедлива и, кроме того, я был тогда довольно необузданным человеком, а война только-только закончилась.
12 ноября 1928 года господин Томашек, к которому я тогда стал испытывать уважение, вдруг пришел ко мне. Он был взволнован и сказал: «Я только что пережил скандал!» А потом он рассказал мне, что скандал начался с перепалки между ним и его супругой по поводу того, должен ли их мальчик получить гуманитарное образование, или его следует отправить в высшую реальную школу. Жена была полностью за реальную школу, потому что она расположена совсем рядом, но он питал слабость ко всему непрактичному. Он энергично защищал ценность гуманитарного образования. При этом у него, к величайшему сожалению, вырвалось вполне обычное ругательство. Жена ответила в том же духе, и так они переругивались, пока жена…
Вполне может быть, что для нее все эти дебаты были только поводом, чтобы из-
лить накопившуюся с 1920 года злость…
«А теперь – скандал! – закричал на меня Томашек. – Эта стерва заявила, что 7 августа 1922 года у нее что-то с тобой было!» «Вот как, – сказал я. – Я считаю, это просто неслыханно!»
«Я всего лишь хотел бы узнать, – продолжал Томашек, – правда ли это; потому что
если это правда, я с ней разведусь. Никому не позволительно даже думать, что я буду продолжать жить с особой, которая спуталась с тобой! Просто скажи мне: это не помешает нашей дружбе! Я не сержусь на тебя, ведь ты ни в чем не виноват. Душа моя, бабы – это первопричина всякого зла, воплощение греха и порока!»
Пока он говорил, я судорожно соображал, что мне делать. Я не хотел разрушать
семью – это было бы против моих принципов. Вообще-то мне не хотелось и обманывать
славного Томашека; я чувствовал себя просто омерзительно при мысли о том, что мне
придется злоупотребить его доверием ко мне.
Наконец победил мой альтруизм: двух человек, которых законным образом соединила судьба, сказал я себе, нельзя взять и оторвать друг от друга. Этого нельзя делать
прежде всего потому, что тогда расстанутся родители милого малыша. И тогда я ответил Томашеку: «Я считаю, что твоя дорогая супруга весьма легкомысленно хочет втянуть меня в эту историю только для того, чтобы позлить тебя. Конечно же, всё это ложь!»
Мой тон успокоил его, и он подал мне липкую руку. «Мне ещё нужно в “Континенталь”», – сказал он. «Итак, ты мне веришь?» – спросил я. «Я верю всему», – сказал он, и в его голосе была слышна покорность судьбе. Едва он ушел – я побежал к его жене.
«Элизабет! – накинулся я на нее. – Виктор только что был у меня и спрашивал…» «Я уже знаю!» – перебила она меня. «Ни черта ты не знаешь!» – взревел я соответствии со своим планом. «Конечно, я признался ему, что у меня с тобой что-то было – ведь речь зашла о моей чести! И теперь он непременно хочет развестись с тобой!» «Наконец-то!» – сказала она и села. Этого я не ожидал, так как хотел прямо противоположного. Я думал напугать ее своим выдуманным признанием, но теперь я видел, что ей явно стало легче. В тот момент я совершенно не знал, что сказать.
«Ты совсем не знаешь…» – вдруг произнесла она в тишине. «Чего же?» – спросил
я вполголоса. «Как хорошо он и я друг другу подходим», – сказала она, разглядывая с издёвкой мои модные ботинки.
«Я бы никогда не связалась с тобой, – продолжала она, – если бы не знала, что он путается со всякими потаскухами». Она стояла у окна. Это выглядело так, как будто она хотела уйти от всего. И от себя тоже. «А мальчик?» – вдруг спросил я как бы между прочим, потому что это был мой последний козырь. «Если Виктор теперь подаст на развод, ты, конечно, окажешься виновной стороной, а мальчик наверняка достанется Виктору». Это очень сильно подействовало на нее. «Что за противоестественные законы!» – закричала она в страшном отчаянии. Если хочешь чего-нибудь добиться от матери, нужно начинать с ребенка. В этот момент, и опять неожиданно, вошел Томашек. «Что это ты здесь делаешь?» – спросил он меня недоверчиво. Но она не позволила мне ответить, а бросилась к нему и обняла, истерически
рыдая. Она снова и снова невнятно просила у него прощения и даже поцеловала ему руку. Он посмотрел на меня вопросительно. «Я только упрекнул ее: как же она может утверждать, что у меня с ней что-то было, ведь это же совсем не правда».
Едва ли когда-нибудь раньше мои слова производили такое действие. Она резко
отшатнулась от Томашека, дрожа, как побитая собака. А потом посмотрела на меня с такой ненавистью, что у меня по спине пробежали мурашки. Но Томашек только рукой
махнул. «Она просто несчастная дурочка!» – сказал он.
Так я спас их семью от распада.