Финтиклюшки - финтиклюшечки

Когда говорит он ложь, говорит свое, ибо он лжец и отец лжи.
Иоанна 8:44

Меня пригласили на выставку. Точнее, не меня конкретно, а целую группу находящихся в зале на мероприятии людей, среди них был и я. Приглашающий долго рассказывал о художнике, которого многие из нас знали лично, раздавал буклеты, улыбался, заглядывая в глаза. Кто-то улыбался ему в ответ, благодарил, кто-то отворачивался, делая вид, что очень занят важным разговором по телефону, кто-то спешил отойти в сторону и незаметно выйти из зала. Людей второго и третьего типа поведения было намного меньше, чем первого – улыбающихся и  берущих буклеты, но вот только каких-то… неискренних, фальшивящих и в слове и в поведении. Они чем-то и похожи были: приглашающий и приглашенные, такие важные в своей занятости, компетентности, положении в общественной иерархии, и даже причастности к изобразительному искусству, на выставку которого их приглашали. Можно было слышать художественные термины и имена мэтров живописи, но они в устах некоторых из присутствующих звучали, мягко говоря, непривычно. И какой-то металлический звон, как будто по пустому дюралевому  тазу ритмично били алюминиевым черпаком, стоял за этими словами. Воздух был ватный, душный, приторно пахло розмарином и конфетками «Дюшес», электрический свет в зале приобрел какой-то тошнотворный оттенок  разлившегося в  дождевой луже машинного масла, которое не меняли в поставленной на прикол машине лет десять.  Что это было?!.
 Фальшивая улыбка подмигивающего паяца повисла  оранжевым пятном над выходом из зала, окатывая выходящих грязно – липким, почти не видным мерцанием. Они, не понимая зачем, интуитивно стряхивали с себя невещественные ошметки чего-то, спеша побыстрее покинуть помещение. Со стороны это напоминало ситуацию, когда в насквозь прокуренную туалетную комнату забежал помыть руки некурящий человек – и, вдохнув спертый воздух, еле-еле справился с вырывающимся кашлем, потом задержал дыхание – и пулей выскочил из туалета. Фальшь… Все постепенно пропитывалось фальшью -  потолок, стены, ковровые дорожки, костюмы, души людей… Откуда взялась она, эта фальшь, и что так подействовало на нее, неизвестно откуда взявшуюся, что стала разрастаться она как на дрожжах, со скоростью, растущей в геометрической прогрессии эквивалентно розданным буклетам? Что?
  Я стоял в стороне, наблюдая и не делая движений, чтобы не замараться в тошнотворный ядовито-оранжевый цвет, и размышлял, пытаясь найти ответ на этот вопрос.
… Да, мы все знали этого художника, у которого было не одно почетное звание и не одна персональная выставка за плечами, хвалебные статьи в центральних и местных газетах. Его работы отличались достаточным профессионализмом, были добротно выписаны и оформлены, все каноны, так сказать, всегда были соблюдены. Но почему-то возле этих картин не хотелось стоять долго, минуты хватало на то, чтобы охватить взглядом пейзаж или натюрморт, двух минут хватало на графику, трех… Три минуты  никто не стоял у его картин, люди даже общались друг с другом, отойдя от них подальше куда-нибудь в угол, или выходя из выставочного зала, приостанавливаясь сразу за дверью. Да, точно, я вспомнил: в тех выставочных залах над входом висела та же фальшивая улыбка подмигивающего паяца, что и здесь. Фальшь души – вот ответ на происходящее. Фальшь души, которая обнаруживалась через поступки этого человека, не могла не проявиться в его красках, его работах – безупречных, добротно исполненных, пытающихся передать красоту окружающего мира – и наполняющего его фальшивым искривленным светом нечистого внутреннего мира создателя. Даже не создателя, не творца – ремесленника, копировщика, так будет правильнее. И эта фальшь, внесенная сейчас в наш зал с буклетами и приглашениями, наткнувшись на такое же фальшивое, неискреннее приятие и благодарение, получила в них катализатор роста невиданной силы: ложь, лицемерие, лукавство тех, кто пожимал руку распространителю буклетов, благодарил – но и не думал даже прийти на выставку, или думал прийти ближе к окончанию презентации, потому что намечался фуршет, щедро оплаченный богатыми спонсорами.
   Да, и кого-то мне напомнила эта улыбка, этот подмигивающий прищур глаз за полупрозрачной маской… И не улыбка вовсе – ухмылка, полная сарказма и скрытого издевательства над присутствующими… Лживая, натянутая, искусственно приклеенная ухмылка паяца, которого дергает за ниточки спрятавшийся в тени кукловод. Я вспомнил одно из имен  того кукловода – «отец лжи»! А из лжи никогда не вырастет Правда, из теней и полутеней – Свет, зло никогда не станет Добром, в какие бы привлекательные одежды не рядилось. Тем более, что тайное всегда, позже ли, раньше ли, но становится явным, как бы глубоко не прятались дела, чувства, мысли и качества души…

...Когда ваш кот отворачивается от дешевой колбасы, вы понимаете, что в ней нет… мяса.
Когда зрители проходять мимо картины, в ней нет… жизни.
Когда вы пропускаете мимо ушей слова собеседника, в них нет… смысла.
А когда на чье-то лицо надета маска, значит, человеку есть что прятать.

   Жизнь, правда, свет не нуждаются в масках. Здоровому не нужны костыли. Высокое искусство (как и любой высококачественный продукт) прекрасно обходится без  рекламы. А если нам про «черное»  говорят «белое», и еще пытаются продать его по цене «белого», мы разве что отвернемся, потому  что хорошо воспитаны или скромны и деликатны от природы. А можем и не отвернуться, назвав вещи своими именами: белое – белым, черное – черным, а того, кто убеждает нас в обратном – лжецом. И не важно, слегка ли он нас хочет обмануть или крупно, сам ли он заблуждается – и нас вводит в заблуждение – или делает это сознательно; привирает ли он ради красного словца или просто по привычке – все это - ложь, одевшая на себя полупрозрачную маску фальшиво улыбающегося паяца. А за нитки его дергает извечный враг рода людського – кукловод, ненавидящий жизнь и ее носителей – нас с вами. А покупаться или нет на завлекающие финтиклюшки  в красивих обертках - каждый делает выбор сам.