Обречённые. Из цикла Посёлок

               
      Погожим сентябрьским деньком подходила я к улице своего детства, размышляя при этом, пригласить ли знакомую пару выпивох для помощи на даче или обойтись своими силами. Положим, морковку я уберу и обрежу сама, хотя на это уйдёт весь день, соображала я, но надобно вскопать две грядки под чеснок. Одной мне тут никак не управиться. И со вздохом принятого нелёгкого решения я шагнула в сторону скособочившегося  старого дома по улице Советской, окна которого были забиты фанерой и затянуты плёнкой, а подпёртые бревёшком ворота грозили вот-вот упасть и придавить своею тяжестью кого угодно.
– Правы были великие реалисты девятнадцатого века, – от Гоголя до Бальзака – сумевшие в мельчайших деталях сперва воссоздать жильё, а потом  и его обитателей, – вспоминала я отечественную и мировую классику.
     Тем временем из двери старого дом  выбежала женщина по направлению к соседской избе.
– Света! – окликнула я её. – Ты куда?
    Женщина круто развернулась, бросилась ко мне, и на её застывшем как маска лице мелькнуло что-то наподобие улыбки.
– Тёть Галь! У Серёги ломка с похмелья, дай мне скорее пятнадцать рублей,  чтоб он очухался, а лучше дай тридцать.
– Но деньги нужно заработать. Я как раз собиралась пригласить вас к себе на дачу.
– Придём, тёть Галь, через полчасика придём! Будь спокойна!
   Вместе со Светкой вошла я в магазин, что на углу улиц Советской и Комсомольской, купила бутылку минералки да пачку чая. Светка на тридцать рублей взяла два небольших флакончика и стремглав помчалась с ними домой.
– Покажите, что это? – спросила я у продавщицы, и та нехотя дала мне пару пузырьков.
 – “Лосьон косметический с экстрактом красного перца”, прочла я на одном, второй лосьон был “медовым”. Стоил каждый пузырёк ёмкостью в девяносто девять миллилитров ровно пятнадцать рублей. Жидкость, судя по надписи,  предназначалась только для наружного применения, но Светка, нетрудно было догадаться, взяла её для приёма внутрь.
– Кто производит эту гадость, – поинтересовалась я, возвращая пузырьки, – и почему вы торгуете ей?
– Мы – люди маленькие, какой товар привезли, тем и торгуем.
–  Да вы хоть понимаете, что травите людей?
– А что делать? Где в посёлке найти другую работу? – глянула на меня продавщица с откровенной неприязнью. – А пьянь сама себя травит, никто ей в глотку эту гадость не льёт.
     Спустя минут сорок мы со Светкой обрезали морковку, сидя на скамейке у меня на даче, а Серёга вскапывал грядки под зимний чеснок.
– Узнал, что ты позвала на работу – сразу согласился, – доверительно прошептала мне Светка. – А то, обычно, проснётся утром,  заставит меня искать выпивку, нажрётся и спит до обеда.
– И ты пьёшь вместе с ним?
– Пью. Привыкла уже. Но мы, тёть Галь, почти кажный день робим на шабашках, сейчас спрос на нас большой. Свою  картошку до сих пор не копали, надо хоть маленько  заработать: дров на зиму нет, за электричество платить нечем.
     Парочка отправилась на перекур и, отойдя подальше от скамейки, задымила мерзкими дешёвыми сигаретами. Я тем временем вскипятила в избе воду, вынесла Серёге и Светке две большие чашки горячего чая, крепкого и в меру сладкого. Светкино лицо – смуглое, замкнутое, угрюмое – разгладилось, с удовольствием принялась она за чаепитие. Тридцатипятилетняя женщина выглядела  на все пятьдесят, небритый и грязный Серёга был года на три старше её, смотрелся он далеко не лучшим образом.
– Хорошо у тебя, тёть Галь, – призналась Светка, – как будто не на работу иду к тебе, а на отдых.
     На даче и впрямь было хорошо. Буйно цвёл огромный куст тёмно-красных георгинов, бархатцы переливались всеми цветами радуги, настурции на лёгком ветерке кивали оранжевыми головками. Картошка моя была выкопана ещё в конце августа, осталось убрать морковку, свёклу да редьку.
    Отхлебнув глотка два чая, Серёга поставил в сторону чашку и попросил ещё пятнадцать рублей на лосьон. Я со всею твёрдостью велела ему закончить работу и только потом заплатить за неё деньги. В недовольном молчании принялся он за грядки, а мы со Светкой – за обрезку. С горечью размышляла я о том, как на моей родной  Комсомольской улице возникло уже несколько очагов беспробудного пьянства. Более месяца  длятся запои у мужа моей приятельницы, во дворе её обычно скапливается мешка три пустых бутылок из-под самой дешёвой палёной водки. Пьют соседи, что живут напротив моей дачи, пьют обитатели бывшей “зоны”, где в годы войны депортированы были немцы из Поволжья, а ныне на месте бараков обосновались неблагополучные семьи. Да только ли  на Комсомольской пьют? Притоны и шалманы выпивох разбросаны по всему посёлку, входить туда нормальному человеку просто страшно. В первой декаде июня пятнадцатого года от брошенных окурков заживо сгорели двое пьяниц, живших по улице Декабристов. То был далеко не единичный случай огненного ухода из жизни. А причина одна и та же – безбожие и полное безволие, бесовская одержимость собственными пороками.
    Кое-как разделавшись с грядками, Серёга поинтересовался, собираюсь ли я нанимать работников и ломать на дрова старую баню. Мой ответ был уклончив – подумаю. Найми таких пьяниц, думала я, они тут же попросят денег на лосьон и – прощай, работа! Я заплатила парочке за труды, дала им полный пакет овощей да посоветовала потратить деньги на продукты. Куда там! Тут же бросились они в магазин за лосьоном либо самой дешёвой водкой.