Северные королевства, нашествие и... эпилог

                Э П И Л О Г



        –     Вот так вот, такая вот история, – закончил свой рассказ невысокий, средних лет мужчина и прихлебнул из своей глиняной кружки.


        Одет он был в наглухо застегнутый на все крючки походный кожаный камзол коричневого цвета, с искусно вышитым разноцветными шнурами сложным орнаментом, какие любят носить южане с Пограничья и замшевые серые штаны, заправленные в дорогие яловые сапожки ниже колена. Поверх камзола на мужчине был темно-синий шерстяной плащ, а шляпа его, отороченная куньим мехом, с торчащим  сбоку фазаньим пером, лежала по левую руку на столе. Мужчина был шатеном, с коротко стрижеными волосами и наметившимися уже залысинами по бокам подернутого морщинами лба с небольшими, домиком, бровями. Немного скривленный крупный нос украшали несколько разновременных шрамов, на тонких губах застыла загадочная полуулыбка, а на подбородке явственно проявлялась двухдневная щетина. Словом, это был обычный путешествующий по своим делам горожанин или невеликого дохода купец, возможно владелец небольшой лавки или доходного дома. Что он делал тут, на краю света в богом забытой рыбацкой деревушке, ютившейся на узенькой полоске берега небольшой бухты, окруженной с трех сторон  высоченными, почти непроходимыми мрачными скалами, было известно разве что только ему самому.


        Четверо рыбаков, одетых в пропитанные запахом рыбы и соленым морским воздухом грубые накидки из рогожи, латанные-перелатанные, серые холщовые штаны и колоколовидные бесформенные шапки, завороженно внимали словам рассказчика. Даже когда он окончил повествование, они все равно продолжали молчать, словно бы обдумывая услышанное.


        Наконец, один из них, старый, с седой бородой и такими же седыми бровями, рыбак, прервал воцарившуюся в помещении тишину и, хитро прищурив левый глаз, спросил, шамкая своим беззубым ртом:
        –     А, не приврал ли ты, ваше блаародие, сознайси, ась?
        –     Нет, отец, – отрицательно покачал головой удивительный гость. –  Всё рассказал, как было. Как говориться, хотите, верьте, а хотите – нет. А только все именно так и было, как я вам тут рассказал.
        –     И что, – с сомнением в голосе произнес второй рыбак. Это был абсолютно рыжий голубоглазый субъект, лицо которого, к тому же, было щедро усеяно многочисленными веснушками, отчего он казался еще рыжее, чем был на самом деле. – Вот так вот, за здорово живешь, получил две стрелы в грудь, а теперича живой и целехонькой? Оно, конешно, всяко бывает, токмо сумлеваюсь я чавой-то.
        –     Ага, – вступил в разговор еще один слушатель, рослый, широкоплечий темноглазый красавец, с прямым аккуратным носом и пухлыми чувственными губами. – И про девиц-красавиц я чей-то немного того. Ты уж извиняй, ваше бродь, токмо, видать не с тобой-то приключилось это все. Не серчай. А доказательствов никак не видно. Ты и на лыцаря-то не особенно походишь. Ни щита у тебя, ни латов, ни копья. А лыцари, однако, без такой имуниции особливо не ходють.


        Гость с непонятным задором оглядел всех четверых своих собеседников, усмехнулся уголками губ и посмотрел в маленькое, затянутое рыбьим пузырем, мутное окошечко, едва пропускающее свет. Видно за этим окошком ничего не было, но сквозь многочисленные щели в покосившейся двери ветхой хибары, которую местные жители считали чуть ли не образцовым питейным заведением, доносился могучий рев морского прибоя и тоскливые крики чаек, паривших где-то в небе над морской водой. Со стороны было похоже, что посетитель кого-то или чего-то ждет.
        –     Значит, не верите? – путник слегка поёжился, устраиваясь поудобнее и вместо ожидавшихся остальными участниками беседы объяснений, просто пожал плечами и продолжил. – Ну что ж, это ваше право. Я же сказал: хотите – верьте, хотите – нет. А только все было в точности, как я рассказал.
        –     Ну, положим, про битву мы и сами слыхали, – вдумчиво подтвердил старший из рыбаков. – Сеча та была страшная! Вона, Позвизд, мужик с нашей деревни, свояк мой, даже в рати ходил ополченцем. Вернулси с культей вместо правой руки, теперь пьет беспробудно. Правда, особо ничего не сказывает, токмо матом кроет все кругом да рекёт, что страху натерпелси на всю оставшуюся жизнь. Но вот чтобы про всяких там чаровников, драконов и прочиих ты уж уволь, ваше блаародь. Ничего такого ён не сказывал.
        –     Так и где ж добро твое, да прекрасные девы, о коих ты сказывал? – не унимался темноглазый красавец. Видимо, эта тема была ему ближе всего.
        –     Они морем идут. Это мне надо было во Владимор заехать. А они прямиком с самого Ругарда сюда на корабле прибудут. За мной, – объяснил гость. – Там и все добро мое с ними по морю плывет. Вообще-то, по моим расчетам, пора бы им уже и тут быть.
        –     Ну-ну, оно понятно... – пробурчал старик согласно кивая, но по выражению его лица путнику было совершенно ясно, что бывалый рыбак не поверил своему собеседнику и продолжает думать, что все услышанное не более, чем вымысел рассказчика. Вполне может даже и не этого благородного господина, а какого-нибудь барда, или может быть некоего столичного вельможи, в действительности знакомого с придворными чародеями, только слегка приукрашенный и обросший небылицами.

 
        Говорить  об этом гостю старик не хотел, чтобы не обидеть благородного и, по-видимому, доброго человека, ко всему прочему любезно угостившего своих собеседников обедом и пивом за свой счет. Поэтому, чтобы скрыть свой скептицизм по отношению к рассказчику, седой рыбак припал к пивной кружке и нарочито неторопливо, медленными скупыми глотками, допил её содержимое.


        Остальные рыбаки были не столь тактичны и глядели на гостя в упор с нескрываемым, слегка насмешливым недоверием. Только самый молодой из них, курносый парень, совсем еще мальчишка, на вид которому едва можно было дать лет пятнадцать от роду, скромно молчавший до этого, неожиданно азартным, полным почтительного внимания тихим голосом, вкрадчиво поинтересовался:
        –     Скажите, а какие они?
        –     Кто? – не понял благородный путешественник.
        –     Ну, энти... – замялся юноша, и, словно бы смущаясь собственного любопытства, нехотя добавил, – драконы.


        Остальные присутствующие, за исключением только самого старшего рыбака и, собственно, гостя, поведавшего им свою историю, тут же стали подтрунивать над своим легковерным товарищем:
        –     Э, брат, да ты никак всё за чистую монету принял?
        –     Это ты, Митрофан, конешно, дал маху, ничего не скажешь...
        –     Да, ты щче попытай про эльфскую чаровницу! Как она вобче...


        Лицо юного Митрофана, слышавшего все эти насмешки, зарделось краской, но глаз своих он не опустил, по-прежнему с интересом ожидая от таинственного посетителя трактира, повествующего о невероятных, но таких интересных вещах, ответа на свой вопрос. Его душа и разум еще не очерствели от каждодневных бытовых забот и суеты к восприятию всего странного и неизведанного, того, что манит пытливых исследователей вперед, навстречу приключениям. Его мироощущение еще не сузилось до границ родной деревни, когда выезды к близлежащему замку и раз в год на ярмарку во Владимор есть самые яркие и, в общем-то, единственные впечатления в жизни, а кружка пива имеет куда более осязаемую практическую ценность, чем самая редкая книга. В его неокрепшем мозгу не сформировалась еще пагубная аксиома – коли сам, или кто из своих, чего не видел, так значит и нет этого на свете.


        Благородный господин, не обращая внимания на колкие подковырки, которые были адресованы, конечно, не только и не столько юному рыбаку, сколько самому чужестранному рассказчику, помолчал немного, посмотрел прямо в ясные изумрудно-зеленые глаза молодого слушателя и коротко сообщил:
        –     Драконы... они прекрасны. По-другому их просто не описать, это нужно увидеть своими глазами.


        Именно такое короткое объяснение, то, как оно было сказано, то, как путник при этом смотрел прямо на Митрофана, не опуская взгляда и то, как его собственные очи при этом горели непонятным внутренним светом, то, что гость не стал расписывать никаких чудес, а вот так просто сказал о драконах, почему-то заставило парня поверить в правдивость услышанных слов. Теперь уже молодой человек нисколько не сомневался в том, что этот странный благородный человек, невесть как заблудший в их деревню, непременно видел сказочного монстра. Хотя бы раз, пусть, может быть, издалека и только мельком, но, несомненно, видел. Юноша никому об этом говорить не стал, а лишь глубоко в душе по-хорошему позавидовал ему.


        Воцарилось неловкое молчание, и в наступившей тишине за покосившейся щербатой дверью послышались шаги, потом дверь полуразвалившегося сарая, гордо именуемого аборигенами таверной «У тихой гавани», резко распахнулась, едва не слетев при этом с петель, а на пороге появилась доселе никем из присутствующих тружеников моря невиданной красоты белокурая молодая женщина. Она окинула обстановку в помещении быстрым цепким взглядом своих красивых серых глаз и, остановив взор на благородном госте, обратилась к нему, одарив путешественника обольстительной белозубой улыбкой:
        –      А, вот ты где, сэр рыцарь, блин! Обыскались мы тебя, честное слово. Ну и дыра тут... и чего ты с нами не поехал? Дался тебе этот Владимор. Ну, теперь уже все, собирайся, корабль ждет!
        –     Что за спешка, Энджи? – удивился путник. Все присутствующие в таверне рыбаки, даже старик, при этих словах посмотрели на него с нескрываемой завистью. – Может с дороги кружечку пивка?
        –     Да какое пивко? – немедленно вспылила блондинка. – Тут такое! Сэр Туохик в темнице! Говорят, казнить его собираются на следующей неделе. За убийство. И Санчо, его оруженосца, тоже казнит хотят вместе с ним заодно.
        –     Где? Почему? За что? – недоумевал её собеседник.
        –     Да прямо на главной столичной площади Лоденлия, аккурат на лобном месте, – объяснила блондинка, изящно подбоченясь. – Ещё какую-то измену ему шьют. Вообще-то мысли кое-какие по этому поводу есть. Там объявился недавно один дворянин, именующий себя ни много ни мало обездоленным наследником церестрийского престола. И в сопровождении некоего рыжего рыцаря, весьма некуртуазного поведения. Улавливаешь, кто это может быть?


        Что-то из сказанного явно обеспокоило зажиточного гостя таверны.
        –     Погоди, – тревожно отозвался он, – а Бет где? Она же с тобой была, вроде?
        –     Да тут я, – послышался слабый женский голос, и на пороге появилась еще одна молодая особа ослепительной внешности. В противоположность первой она была брюнеткой, с завораживающими своим великолепием большими и темными бездонными глазами. Её лицо имело бледно-зеленый оттенок, а красивые брови были нахмурены. Красавице явно нездоровилось.
        –     Что с тобой, Бетти? – сочувственно поинтересовался благородный путник, вставая из-за стола.
        –     Да эта морская болезнь, чтоб её... – выругалась брюнетка. – Блюю всю дорогу, как заведенная. Тут водички кружечки не найдется?
        –     Воды блаародной даме! – деловито распорядился старик, к которому первым вернулся дар речи после изумления от представшей картины.


        Широкоплечий статный рыбак скорее остальных вышел из ступора и, кинувшись к ушату, зачерпнул ковш воды и подал на вытянутых руках, словно хлебосольный каравай, прекрасной незнакомке.
        –     Извольте откушать-с... ключевая... – бормотал он, благоговейно глядя, как девушка, скривившись, осторожно делает несколько неуверенных глотков.


        Он хотел добавить что-то еще, но тут Бетти содрогнулась от очередного рвотного позыва, и простонав: «Ну вот, опять...», – скрылась за дверным проемом. Оттуда немедленно стали доносится вполне ожидаемые и совсем неаппетитные звуки.
        –     Энджи, помоги подруге, – попросил гость и, обратившись к рыбакам, поинтересовался. – Сколько до Борлеанских островов идти? Ветер, вроде попутный.
        –     Коли попутнай, – отозвался, как всегда неторопливо и рассудительно, старший из аборигенов, – так, почитай, к  полудни назавтрашней, значится, и будете в Токмене. Порт это, значится, тамашний, борлеанскай. Ну, а там до Лоденлия, столицы, то бишь, уже рукой подать будя.
        –     Благодарю, отец, – почтительно кивнул сэр рыцарь, а потом обратился к блондинке, которая по-прежнему, стояла в дверях, не особо горя желанием идти на помощь измученной тошнотными позывами подруге. – Раз все так серьезно, нужно спешить! – и поднявшись, он решительно зашагал к двери. Прекрасная девушка посторонилась, пропуская его, а гость, перед тем как покинуть таверну, уже в дверном проеме остановился, повернулся к оставшимся внутри рыбакам, беззлобно улыбнулся и сказал. – Значит, говорите, все это выдумки? Ну, бывайте, здоровы, спасибо за хлеб, за соль.
        –     Пока, красавчик! – обворожительная блондинка осчастливила рослого красавца-рыбака своей неземной красоты улыбкой, которую ему уж точно не суждено будет забыть до конца своих дней и, направляясь к выходу, на мгновение повернулась к присутствующим своим левым плечом.


        Белокурая красавица была облачена в льняную рубаху, рукава которой, для спасения от летнего зноя, были обрезаны почти под корень, и легкую потертую кожаную жилетку. Её широкие домотканые зеленые шерстяные штаны были заправлены в короткие, ниже колена сафьяновые красные сапожки с загнутыми носками. Одета девушка была по-походному. На узкой перевязи, у пояса, висел самый, что ни на есть, настоящий меч, а на голом предплечье, открывшемся взорам завороженных мужчин, красовалась замечательная цветная татуировка совы. Сова была, словно живая и смотрела на рыбаков своими большими умными темными глазами. А еще через секунду блондинка уже вышла вслед за сэром рыцарем и закрыла за собой щербатую покосившуюся створку.


        Снаружи послышался негромкий разговор, короткие смешки и страдальческий голос брюнетки, которую, видимо, все еще продолжало тошнить, а потом до слуха оставшихся внутри помещения донеслись шелестящие по песку шаги удивительных гостей. Эти шаги стали постепенно удаляться по направлению к размеренно шумевшему невдалеке, как всегда, будто ровным счетом ничего вокруг и не происходило, морю.


        Неожиданно с той стороны, куда ушли путники, раздался пронзительный свист, а потом до посетителей таверны, уныло вернувшихся было к содержимому своих кружек, стали доносится непонятные и жуткие, запредельно низкого тембра, рокочущие звуки. Сразу после этого со всех сторон заголосили многочисленные душераздирающие вопли ужаса. Казалось, все жители деревушки выбежали на улицу, и принялись, надрываясь, кричать от страха.


        Рыбаки, спотыкаясь, повскакивали со своих мест и бегом кинулись к выходу, на ходу отталкивая друг друга и стремясь первыми выскочить наружу, чтобы понять суть происходящего. Когда же промысловики, очертя головы, вывалились на шаткое крыльцо таверны, все-таки сорвав с петель многострадальную, видавшую виды, потемневшую от времени дверь, все они, словно по команде, тут же застыли с широко распахнутыми от ужаса глазами и до предела разинутыми от удивления ртами.


        Вся деревня, от мала до велика, высыпала на берег моря и замерла в благоговейном страхе. Душераздирающих воплей больше уже слышно не было. Женщины и бабки просто выли в голос, старики и мужчины постарше бормотали невнятные молитвы, убеждая силы небесные отвратить беду от их селения, а те, кто помоложе, сжимая в руках гарпуны и рогатины, стояли столбом, раскрыв рты. Только вездесущие детишки, не ведая страха и не понимая, чего так боятся взрослые, дергали их за штаны и подолы, засыпая вопросами и норовя прорваться прямо к полосе прибоя.


        Из всех взрослых жителей глухой приморской деревни, пожалуй, один только Митрофан не боялся, не молился и не столбенел. Он смотрел на берег моря восхищенным взглядом и неслышным шепотом, одними губами, повторял и повторял, словно в забытьи:
        –     Они прекрасны... они прекрасны... они прекрасны...


        Над залитым солнцем морским песчаным пляжем, своим тяжелым рыком заглушая шум морских волн, пенистыми бурунами накатывавшихся на берег, возвышался переливающийся в лучах летнего дня всеми цветами радуги огромный живой и настоящий дракон. Грациозно изогнув шею, воспетый в бесчисленных балладах и виршах чудесный монстр позволил трем компаньонам, только что покинувшим таверну, взобраться к себе на холку. Потом дракон взмахнул перепончатыми крыльями, сделал небольшой круг над сгрудившимися у самой полоски прибоя вытащенными на берег лодками, среди бесконечных разнокалиберных рыбацких сетей, развешанных на воткнутых в песок кольях для просушки, и взял курс в открытое море, к стоявшему на якоре вдалеке, у самого выхода из бухты, кораблю.


        Видя, что крылатое чудовище удаляется от деревни, местные жители стали постепенно приходить в себя, облегченно вздыхая, бормоча себе под нос: «кажись, пронесло», «то ж надо, скотина какая» и «вот страху-то натерпелися».


        А Митрофан все стоял и стоял, глядя вслед неведомому никогда раньше прекрасному существу, и не переставая шептал одно и тоже, вновь и вновь, словно заведенная механическая игрушка:
        –     Они прекрасны... они прекрасны... они прекрасны...