Горячий шоколад

Написано по случаю дней рождения двух любимейших персонажей. Даты и правда совсем рядом – у Хэйтема 4 декабря, у Мисато 8-го.
Для канона АС – модерн-АУ, отец и сын Кенуэи вместо отца и сына Икари. Для канона Евы АУ в том, что Кацураги, уйдя из универа и послужив в спецчасти, отправилась работать не в Германию, а в Америку.
* * *
– Старший лейтенант Кацураги! Вы что мне тут понаписали в докладной записке?
Хэйтем Кенуэй, командующий американским филиалом НЕРВ-Абстерго, смотрел, как всегда, цепко и пронзительно. И не орал, а привычно читал как по книге. Впрочем, орал он вообще крайне редко.
Мисато вытянулась в струнку. Кровь стучала в висках, как и всегда, когда она, Кацураги, находилась, в непосредственной близости от своего прямого начальника. Сегодня он вызвал её не по селектору, а по внутреннему телефону.
– Сэр… простите, а что там не так?
– Я вам сейчас распечатаю этот прекрасный документ. И покажу.
Принтер бесстрастно выплюнул листок. Кенуэй взял со стола красную ручку и стал по-учительски подчёркивать отдельные фразы волнистой линией.
Мисато поглядела – и ужаснулась. Докладная начиналась так:
«Дорогому и любимому начальнику, полковнику Кенуэю Хэйтему-сама, от всецело преданной ст. л-та Кацураги М. докладная записка.
Настоящим довожу до Вашего сведения текущее положение дел во вверенном мне подразделении. Тоскливое у нас положение, потому что Вы редко к нам заглядываете».
Дальше шёл текст более-менее по делу. Но самый кошмар был в конце. Мисато подписалась так:
«Целую Вам руки, с уважением, ст. л-т Кацураги М.»
Кенуэй закончил черкать и уставился на неё в упор.
– Вы это сами писали или это чей-то розыгрыш?
– Сама, – Мисато густо покраснела. – Это был черновик, сэр, простите… Я вам не тот файл отправила. Больше не повторится.
– Я надеюсь, – своим невыносимо аккуратным почерком он начертал резолюцию: «Вы бы ещё рамочку из сердечек нарисовали! Вот таких». И сам одним движением изобразил идеальное по форме сердце. Потом только расчеркнулся. И отдал злосчастный документ Кацураги.
Та сложила лист вчетверо и спрятала в нагрудный карман.
– Сэр, я могу идти?
– Погодите. Присядьте. И скажите – давно это с вами?
– Что, извините?
– Ну, скажем так, чувства ко мне.
– Да с первого взгляда! – как не могла она никогда ему врать, так и сейчас не стала. – То есть около года. И всё сильнее и сильнее.
Кенуэй глубоко вздохнул.
– Знаете что? Если бы вы не были у меня в прямом подчинении, я бы ещё подумал. Честно. Если вы уж так… на мне повернулись, могу вас уволить. Только, боюсь, вы не сможете существовать вне системы и материально от меня зависеть.
– Да, так и есть. Даже ради…
– Вот и правильно. Работа важнее. На том и расстанемся. И жду нормальный вариант докладной.
* * *
Мисато даже почти не поплакала над этой историей. Спасибо работе. А примерно через месяц Хэйтем-сама предложил ей отпраздновать свой и её день рождения, так сказать, «в одном флаконе». Всего ведь четыре дня разницы! Правда, Кацураги только деньгами по возможности вложилась в угощение да подала несколько идей по меню.
И вот они сидели во главе стола, совсем рядом. Мисато почти не пила – и так была будто пьяная. Кенуэй же пил много, но по нему было вообще незаметно. И заботился о ней, подкладывал на тарелку всякие вкусности – правда, почти ничего не говорил. Только под конец вечера признался на ухо:
– Знаете, как я устал быть для всех отеческой фигурой!
– Извините, сэр.
– Да я не лично про вас. Кстати, мисс Мисато… вы для меня правда что угодно сделаете?
Сердце зашлось, выдохнула:
– Да…
– Тогда у меня к вам есть одна просьба. Вернее, очень деликатное поручение. Завтра сюда приезжает мой родной сын. Ему четырнадцать, пора начинать разбираться в делах нашей конторы. Мальчик… своеобразный, у меня никогда не получалось с ним толком общаться. Он рос сначала у индейцев, потом, когда умерла его мать, – подавленный вздох, – у моей дальней родни.
– А вы с ней что, не были женаты? – влезла Мисато с бестактным вопросом.
– Да, не были. Но сына я признал официально.
– Но всё же работу любите больше, чем его.
– Да, как-то не научился быть отцом. Так вот, мисс Мисато, вы не могли бы его встретить и на первых порах приютить?
– Слушаюсь. Постараюсь не разочаровать.
* * *
У Кенуэя-младшего были длинные прямые чёрные волосы, золотисто-карие глаза – и абсолютно отцовский профиль. Мисато аж вздрагивала каждый раз, как видела его сбоку. Одет он был вполне по-европейски и называть себя просил Коннором – «потому что как мама назвала – никто не выговорит».
Пока Мисато везла мальчика на машине – он успел наговорить ей про отца всяких подростковых гадостей. И чёрствый-то он, и не угодишь-то ему, и взгляды у него устарели… Мисато только вздыхала и закатывала глаза. Потом наконец смогла вклиниться:
– Да, он очень-очень требователен. Но оно и к лучшему. Лично я бы без такого начальника совсем разболталась. А сейчас он меня ценит.
– Он вас ценит не за это, – выпалил наивный индейский мальчик, откровенно глазея на её грудь.
– Да иди ты, Коннор Кенуэй. Многие бы хотели… но не все такие озабоченные, как ты. Я ему даже не секретарь!
– Но явно… как это… доверенное лицо. Даже не мечтайте заменить мне мать!
– Не больно-то и хотелось, – Кацураги огрызнулась так, как будто они были ровесниками.
…И всё-таки этот мальчишка поселился у неё. И Мисато оказалась между молотом и наковальней, пытаясь наладить отношения отца и сына. Коннор не хотел с ней разговаривать. На тесты ходил, в испытаниях участвовал, но всё это как бы отстранённо.
А Хэйтем-сама писал Кацураги длинные письма о личном. Чуть не всю свою жизнь ей рассказывал. Видимо, сам для себя всё упорядочивал, только это не давало ему ответа – как же наладить отношения с сыном.
Мисато не знала тем более. Она плакала над письмами шефа, но однажды ляпнула: «Моему отцу понадобилось героически погибнуть, чтобы я перестала его ненавидеть». И тут же, спохватившись, приписала: «Простите, сэр, это, конечно, слишком радикальный вариант». Её советы, которые ей самой казались беспомощными, сводились к тому, что Хэйтему-сама стоило бы почаще хвалить Коннора. Дать ему почувствовать тепло и собственную нужность. И ещё то, что родственные узы сильнее любых разногласий. («А то я-то вам по крови никто, а мне вы сумели это дать…»).
В конце концов Кенуэя, судя по всему, замучила совесть. И он написал: «А вас действительно устраивает, что я вас использую? Спекулирую на чувствах, на которые не могу ответить…»
«Сэр, я тут плачу. Но продолжайте, надеюсь хоть так быть полезной…»
«Зайдите-ка ко мне».
Дело было под вечер, почти все уже разошлись. Мисато могла не скрывать слёз, пока шла по коридорам.
А зайдя в кабинет шефа, едва на него не налетела. Но он поймал – и прижал к себе. Обнял вполне себе по-отечески, позволил уткнуться в плечо. Даже по волосам осторожно погладил. А потом так же бережно отстранил:
– Садитесь. Я обещаю сейчас поднять вам настроение.
И поставил перед ней чашку с чем-то горячим и пахнущим так сладко…
– Делюсь тем, что приготовил для себя, – добавил Кенуэй.
Мисато осторожно отпила глоток. Шоколад для неё был горячеват, но оказался густым и сладким. Сразу согрел.
– Спасибо, сэр, очень вкусно. Угостите этим Коннора. Прямо перед испытаниями. Все дети любят сладкое. А пилотам всегда перед вылетом дают шоколад.
– Вам спасибо, я попробую. Да вы пейте, не стесняйтесь.
– А тогда вам не останется.
– Так я себе ещё сделаю. Или…
– Нет, Хэйтем-сама, без «или». Это же непрямой поцелуй будет. И может быть расценено как сексуальное домогательство.
– Вообще-то, мисс Мисато, та ваша докладная – тоже. Так что начал это не я.
– Ладно, тогда допивайте, – и взглянула из-под ресниц, протягивая чашку.
Он поймал её взгляд – и она почувствовала, что плавится, как шоколад в тёплом месте. Ещё и пальцы их на миг соприкоснулись.
А потом Кенуэй пил, смакуя, а Мисато им любовалась.
– Буду хоть знать, что вы любите. Хотя нет… всё равно так не приготовлю.
– Но спасибо за намерения. Вы, конечно, слишком ценный работник, чтобы сидеть у меня в приёмной…
– Вернее, я там буду не на своём месте. Давайте я буду делать то, что умею.
– Правильный подход. Но… а говорил ли вам кто-нибудь, что у вас глаза как этот шоколад?
– Хэйтем-сама, мне много чего говорили. Лучше не надо… вы же сами сказали, что нельзя…
– Боитесь? И я боюсь. И еле себя останавливаю.
– А если узнают?.. Да, раньше я об этом не задумывалась. Но самое ужасное, если узнает Коннор. Он и так меня подозревает фиг знает в чём.
– Да, так. Может, всё-таки поедем ко мне?
– Так поздно уже. Ваш сын тогда решит, что его вообще все бросили.
– Мисато, Мисато, когда же вы успели так повзрослеть, дитя моё? Хотя нет, знаю. Я свалил на вас такую ответственность!
– Извините, но да. Вам уже пора забрать сына к себе. А если не поладите – готовьте шоколад и зовите меня. А сейчас я домой.
* * *
Коннор долго думал над предложенным ему вариантом обустройства. Всё больше склоняясь к тому, что лучше уж отец, чем чужая тётка. Мисато ещё укрепила его в этом решении, заявив:
– У твоего отца, по крайней мере, чисто. Наверно, очень чисто, если судить по рабочему кабинету. А у меня – сам видишь.
Похоже было, что Кенуэи более-менее поладили. Только вот Мисато опять осталась одна. Ладно, хотя бы перестала вспоминать Кадзи. И это пройдёт, и всё пройдёт. Через год она вернётся в Японию, и начнётся новая жизнь.
Хэйтем-сама больше Кацураги к себе не вызывал – иначе как по делу. Вот письма слал иногда. Но писал всё больше про Коннора и про открытия, что приносил каждый новый день.
Мисато в конце концов не выдержала. Написала в очередном ответе на письмо: «Я вам не нужна».
«Нужна. Хотите, вечером к вам домой приеду?»
«Я хочу. Только боюсь, что так будет только хуже».
«Коннор сегодня гуляет с девочкой допоздна. Девочка хорошая, из класса, зовут Дебора Картер, я про неё писал вам однажды. Так что я гулять разрешил».
«Страшный вы человек, Хэйтем-сама».
«Спасибо, я знаю. Но… ничего против вашего желания».
«Да если бы вы знали все мои желания…»
«Так. А вот это давайте не по рабочей почте».
* * *
Чёрное на красном и красное на чёрном. Форменная куртка, упавшая со спинки кровати, разметавшиеся волосы Мисато. Алая лента, стягивающая волосы Хэйтема в «хвостик» – недолго ей осталось пребывать на законном месте.
Краденые ночи, лихорадка… И потом не подавать виду, никогда, ни за что.
Только тамплиерский перстень он ей всё-таки наденет. Допуская на следующую ступень тайн.
И ни в какую Японию теперь-уже-капитан Кацураги не поедет.

P. S.
Чёрное на красном, красное на чёрном –
Мы живём с тобою во грехе бесспорном.
Если кто узнает –
На весь мир ославит,
Если кто осудит –
Это сын твой будет.

Красное на чёрном, чёрное на красном…
Нас вдвоём с тобою оставлять опасно.
Снова чашка бьётся,
Шоколад здесь пьётся
Только с губ друг друга…
И вот так – по кругу.

Мне доверил сына – только нас с тобою
Затянуло в омут прямо с головою.
Я сама хотела –
Только не сумела
К сердцу достучаться…
Но смогла дождаться!

Ты – звезда ночная, днём тебе служу я,
Вечером за дверью жажду поцелуя.
Чёрное на красном –
Ночь опять прекрасна.
Красное на чёрном –
Хоть грешны, бесспорно.

Декабрь 2015