Ночь

Глаза упираются в потолок небольшой комнаты. Каждый день, будто какой-то обряд, нарушить который решительно невозможно. В среднем, на то, чтобы уснуть – человеку требуется семь минут. Мне - куда больше.
Ежедневно, когда свет гаснет и его остатки вбирает в себя лампа – хранительница этого чистого и дарующего тепло источника жизни, я впираю свой взгляд в потолок, словно в надежде, что сегодня он станет другим, откроет своё иное, подлинное обличие, окажется дверью в космос или порталом в неизвестность. Врата разверзнуться, и я шагну в дарующую надежду неизвестность… Но вместо этого я вижу лишь бесконечно пустое и мертвенное пространство побелки гладковыбритой коробки, в которой я засыпаю, чтобы утром проснуться.
Вся жизнь как записанная кассета, на которой не хватило места для чего-то нового. Доходит до конца, чтобы начаться с самого начала.
В комнате ни звука. Этот вакуум накрывают холодной колбой, проверяя, как я поведу себя сегодня. Но я слишком аморфен для подобных экспериментов. Мне просто нечего показать этим невидимым исследователям. Слышно лишь моё дыхание и редкие звуки с улицы, которые пытаются хоть как-то вернуть ощущение реальности за пределами этого каземата. Хочется встать, пройтись по прохладному полу босиком, почувствовать хоть что-то, побыть живым, но я остаюсь на месте. Потому что знаю, что будет дальше.
Закрывая глаза, я тут же ощущаю первый прилив. Это мысли. Почувствовав свободу, они слетаются, словно тени летучих мышей, что кружат надо мной, каждый раз неся одни и те же вести. Ежедневно перед сном я думаю об одном. Это как замкнутый круг – уроборос, колесо Сансары - бесконечная череда смертей и перерождений в маленьком пространстве, ставшим моей панацеей и проклятием, бременем и отдушиной, свободой и клеткой.
Я не могу не думать. Сознание перестаёт бороться, извергая всё то, что скрывалось под плащом будней. Оно сдаётся, стоит свету погаснуть. Целый день оно борется с осадой. Стойко держатся хранители крепости под черепной коробкой, чтобы в итоге пасть и воскреснуть утром. Их борьба бессмысленна, я понимаю это, но не в силах помочь. Так заведено. Это порядок.
Это напоминает мне историю про бога солнца Ра и его борьбу с кровожадным и вероломным Апопом. Только там он всегда выходил победителем. А здесь? Подобные ассоциации заставляют впервые улыбнуться.
Мой личный паноптикум открывает двери и выпускает наружу мириады тёмных порождений. Они ужасно несуразны в своём обличии. Стараясь достичь главной цели, они впиваются друг другу в глотки, чтобы занять выгодное место и окончательно загнать меня в сонму дум, которые не дарят ничего кроме липофрении и тяжелого осадка, который я не могу выплюнуть наружу. Он копится, застревая криком у меня в горле.
Но я молчу.
Говорят, чем больше скрыто, тем больше человек фантазирует. Потому так ценятся красивые вечерние платья на дамах. Или рубашки с запонками у мужчин. Обо мне не фантазировал никто, хотя я тоже максимально скрывался. Я прятал душу. О таком не фантазируют. Такое принято не замечать.
Меня не отпускают. Я узник собственной тюрьмы, вечный арестант, построивший свою камеру, заложив стены и забыв построить дверь. Единственное, что мне позволено – это ворочаться с боку на бок, лишь бы отмахнуться от всего того, что приходит, когда свет исчезает.
И ни одного намёка на спасение.
Мне понятна судьба мотыльков. Лучше лететь на огонь и сгореть, чем медленно и мучительно жить в кромешной тьме. Я много думал об этом, когда падал занавес, и комната открывала двери единственной гостье – ночи. Ночь и тьма подельники. Одна прикрывает завесой деяния второй. А вторая ежедневно жадно потирает ладошки и готовиться принять меня в свои объятия.
И я сам иду ей навстречу.
Я желаю людям лучших миров не только потому что альтруист. Скорее всего, я эскапист, потому что ежедневно пытаюсь убедить себя этим пожеланием в том, что где-то эти лучшие миры, действительно, есть, и они явно не там, где я засыпаю и просыпаюсь.
И я в очередной раз закрываю глаза. Единственный путь, по которому я могу уйти, сбежать, скрыться. Возможно, именно сегодня мне повезёт?
Обычно мне не снится ничего. Я, словно не покидаю своей комнаты. Ночь просто укрывает меня чёрной мантией как одеялом с головой. В этом бесконечно одинаковом пространстве я провожу то время, что сам себе выделил, после чего просыпаюсь. Будто упавший с лодки Харона, я чувствую всем телом чёрные, леденящие воды Стикса.
А потом наступает утро…
И так было всегда.
Но не сегодня. Сегодня я впервые решил поверить в то, что желал долгое время другим.

Я раскрываю глаза в незнакомом месте. Дорога ведёт в город, который попал под штурм снежной стихии. Под ногами отпечатки ботинок, колёс машин и лап животных. Мысль в голове не даёт покоя – она берёт меня в оборот и заставляет ступить на этот путь.
Всё это что-то мне напоминает, словно когда-то я уже был здесь, но когда? Ощущая себя странником, наконец вернувшимся в родные пенаты, я засовываю озябшие руки в грудные карманы и делаю первые шаги.
Вдоль дороги стоят покосившиеся деревья. Сгорбленные под слоем опавшего снега, они склоняются передо мной, подобно местным старожилам, снимающим свои шляпы перед неожиданным гостем в их родных краях. Остаётся лишь кивнуть им в ответ.
В воздухе витает аромат свежего хлеба. Где-то рядом открыты настежь окна булочной, отчего сводит живот и просыпается дикий аппетит. Я озираюсь по сторонам, понимая, что уже перешёл невидимый порог и вышел на мощёную мостовую, проглядывающую сквозь белое покрывало камнями, по которым недавно прошли люди.
И их тут много. Спешащие по своим делам, они суетливо перебегают дорогу перед автомобилями, выходят из аккуратных домиков, выложенных красным кирпичом и вызывающих приятные воспоминания о таком же городе из моего прошлого. Где-то за ближайшим поворотом я вижу, как медленно едет по рельсам состав трамвая. Сквозь стёкла я замечаю улыбающихся детей, рисующих на промёрзшем окне автомобили и дома. Где-то сзади толкутся их родители. Между ними громадная пропасть, статусы и социальные роли накладывают свой отпечаток. И если дети только рисуют дома  и машины, не придавая этому особого значения, взрослые вовсю погружены в этот омут с головой, с грустью и завистью поглядывая на проносящиеся рядом дорогие иномарки.
Ноги ведут меня дальше. Поднимая голову, я вижу, как по черепичной крыше медленно ходит кот, пытаясь балансировать. В миниатюрных окошках горит свет, а из квадратных труб поднимается дым, уходящий в постепенно-чернеющее небо, словно меняющее цвет под его воздействием.
Этот город кажется мне таким родным, но в то же время сомнительное ощущение какой-то несбыточной сказки не покидает ни на секунду. Подобно изумрудному городу, прорвавшемуся в этот мир сквозь все его ловушки, этот город расцветает и манит всё дальше и дальше, желая провести по своей дороге из жёлтого кирпича от начала до конца. Заманивая красивыми витражами, весёлыми лицами прохожих, криками и неестественным ощущением спокойствия, он подхватывает меня и почти несёт над землёй. И я впервые начинаю бояться, что любое моё неловкое движение сможет разбить иллюзию на десятки тысяч осколков. Боюсь, что всё вокруг исчезнет, стоит закрыть глаза или отвлечься. Но мир не играет со мной в загадки. Кажется, будто впервые, он показал своё скрытое естество – сущность, о которой мы все забываем, как только выходим из детства.
Рукам больше не холодно. Я чувствую, как в кармане вибрирует телефон, подающий признаки жизни коротким сигналом: «Буду минут через 10». Лицо расходится в улыбке. Я знаю, что она часто опаздывает, потому и иду пешком.
В этом городе каждый переулок дышит грёзами. Открытые продуктовые лавки, магазины игрушек, одежды, кафетерии. Я вдыхаю прохладу улиц и пытаюсь задержать его как можно дольше в лёгких. Мне хорошо. Почти всеми фибрами души, я чувствую, как отходят назад печали и тревоги. Атараксия. Я принимаю её всецело, потому что знаю, что так и должно быть. Так происходит всегда, когда я направляюсь на эти встречи. На наши встречи.
Мой путь пролегает сквозь парк, огороженный высоким забором, который под властью накрывшей город стихии преображается и становится похожим на те заграждения, что я строил когда-то в детстве, скатывая мокрый снег в огромные шары. Подхватывая воспоминания как спасительную нить Ариадны, я поднимаю глаза на небо и подставляю руки снежинкам. В далёком детстве мне нравилась одна новогодняя игрушка. Выполненная в разных формах, её суть заключалась в одном – стоило потрясти, и снег накрывал скрытое под стеклом пространство. Мне всегда было интересно оказаться под этим колпаком, чтобы снег такими же приятными комьями опадал с неба. И кажется, мне это, наконец, удалось.
До назначенного места остаётся совсем немного, а город продолжает меня удивлять. Каждый его угол, каждый участок этого пространства, не просто знаком мне – он пробуждает сотни прекрасных моментов прошлого. В этих местах я ощущаю себя как на спиритическом сеансе, поднимая из самых глубин картины столь тёплого и согревающего прошлого. С каждым из них связана своя история, которую так и не отшлифовало ни время, ни память, укрыв под собой, запрятав в самые недра моего разума, чтобы я мог, наконец, раскрыть его и наслаждаться самим мгновением.
По жизни мы привыкаем запоминать только плохое. В какой-то момент обрывается нить, что-то надламывается и плёнка, которая заставляла нас улыбаться каждому моменту, запутывается так, что уже нет ни сил, ни желания размотать её обратно. Так мы принимаем горечь реалий, собираем беды в ящики, постепенно оказываясь посреди огромного ангара. Оглядываясь вокруг, мы не находим ничего радостного. Всё пространство заставлено такими коробками. Стоит открыть одну, как по принципу домино начнут открываться одна за другой, вываливая наружу всё то, о чём хотелось бы забыть, вырезать из памяти. Ларчик Пандоры в малых масштабах твоей вселенной. И ты падаешь ниц под их силой.
Тут даже не возникало такого ощущения. Словно я прошёл очищение. Выкинул  всё лишнее, спалил дотла все коробки и остался посреди пустого пространства с полным ощущением, что я знаю, какую перепланировку произвести.
Город обладал магической силой. Помноженный на эмоции, этот экстракт, словно переданный самим Авиценной, растапливал ледники сердца, снимал погрязшие в грязи доспехи с души, и залечивал гнойники и струпья. И, пожалуй, впервые за долгое время, я чувствовал, как отходят на задний план все те мысли, что долгое время докучали мне.
Я помирился со своими главными врагами – временем и самим собой. Благодаря этому чудесному месту, мы сели за стол переговоров и поделили сферы влияния. Время оставило себе прерогативу заканчиваться, а мой коварный двойник лишь печально улыбнулся и пожал плечами, признав, что можно попробовать пожить иначе. Мы решили стать универсумом, единым целым, поняв, что так будет проще. Но, как известно, для того, чтобы что-то произошло, нужен импульс.
В кафе было относительно пусто. За дальним столиком сидела старая пара, ещё пара одиночек, расположились в другой части заведения. Я выбрал то место, которое выбирал всегда, По крайней мере, в его выборе не было абсолютно никаких сомнений. Стол находился рядом с большим окном. Отсюда город был как на ладони.
В последнее время что-то, действительно, поменялось. Где-то внутри нечто пробило мой панцирь и стянуло вечную коросту одного из моих излюбленных грехов – уныния. Я стал меньше рефлексировать. Ещё недавно я считал, что все мои проблемы создаются внутри самого себя, генерируются тысячами лишних кодов, ломающих здравый смысл и логику. Преломляя рациональное зерно, эти проблемы выходили на передний план и заставляли погрузиться в бездну дум, с каждым часом умыкая всё глубже и глубже. Одно событие могло перечеркнуть всё. Приходилось постепенно, метр за метром, подниматься обратно, по крупинкам собирая всю цепочку событий, чтобы непременно придти к одному и тому же выводу – всё это было зря.
Мне сотню раз пытались протянуть руку помощи, но я её не принимал. Мне казалось, что я мудрее, что смогу справиться сам. Вся суть в том, что всегда необходим взгляд со стороны, чтобы был кто-то, кто смог проговорить тебе то, в чём ты просто боишься признаться. И тогда это сработает.
Люди вообще странные существа. Мы строим тысячи баркасов, каждому давая одно и то же название – «куда же плыть надо»? Мы боимся выходить в море, боимся неизведанных берегов, но свято верим в некую ultima thule, которая ждёт нас за горизонтом. Мы моряки, что боятся кинуть бутылку на счастье, потому что не уверены в том, что лодка вообще встанет на воду. Мы моряки, которые никогда и не были в дальних странствиях. Те, кого можно встретить в портовых трактирах, вечно бранящих бога Посейдона, рассказывающих несуществующие истории о неведомом, заливая в себя мутную жидкость стакан за стаканом лишь бы заглушить совесть и для того, чтобы было легче врать. Мысль о том, что море рядом, но ты сам не готов, отрезвляет только под утро, когда в опустевшем трактире уже нет никого, кто мог бы воспринимать твои байки. Таких как мы сотни, но все мы при этом безумно одиноки. А до спасительного пирса всего ничего. Но именно страх заставляет лишь окинуть это необъятное пространство взглядом, чтобы отвернуться, спрятав слёзы.
Ведь подлинное счастье ждёт того, кто нарушает эти неведомые законы. Его принимают воды, волны несут вперёд, флаг развевается под дыханием ветра. Но для того чтобы выйти за грани, переступить установленные пороги, нужно стать кем-то. А стать кем-то почти невозможно без посторонней помощи.
Забавная мысль, но людей меняют люди. Порой неосознанно, порой специально. Будто разбросанными на бильярдной доске шарами, некто играет судьбами, задевая один с другим, пока не отыгрывает всю партию. Какие-то шары соприкасаются чаще. Под силой этого соприкосновения они либо движутся вперёд, либо сразу попадают в лузу. Всё это и есть жизнь. Партия, разыгранная кем-то свыше.
Меня отвлек звук колокольчика, повешенного над входной дверью. Поднимаю взгляд, но это снова не она. Часы показывают, что прошло больше двадцати минут. Сообщение не заставляет себя ждать: «Прости. Я уже почти на месте».
Сквозь окно я вновь смотрю на город. Взять его – удивительное место, живущее по каким-то иным правилам, словно элизиум, невесть как оказавшийся именно здесь и сейчас. В городе живёт блюститель порядка – верховный чиновник, которому удалось создать это место таким, каким я его знаю. На улицах почти нет грустных лиц. Прохожие улыбаются друг другу, заводят короткие разговоры, протягивают руку, если кто-то поскользнулся. Здесь нет безразличия и режущего, точно нож, ожидания подвоха. Саспенс, являющийся неотъёмлемой частью любого мира, каким-то непостижимым образом обошёл это место стороной. Улицы дышали свободой и лёгкостью. Но не это ли заставляло задуматься?
Я опустил голову и посмотрел на остатки первой чашки кофе. Всегда беру три, одной не хватает, после неё хочется спать. Удивительная реакция организма. Ложка утопает в темноте остатков напитка. Кажется, что она бездонна, потому я боюсь её отпустить – вдруг провалится в неизвестность? Вместо этого, я достаю её и допиваю кофе до дна. Божественно. Вот так выпиваешь и доходишь до сакральных истин – всё божественное просто.
Я не помню как мы познакомились – да и это неважно. Неважным были все мелочи, что оставались в прошлом. Они мешают жить настоящим. Подпуская кого-то ближе, нужно заранее себя обезопасить – делать так, чтобы каждая новая встреча была лучше предыдущей. С ней это удавалось, потому маяков прошлого я просто не видел – я шёл к тому, что мерцал где-то впереди.
И сегодня я готов был пойти на самое страшное и одновременно с тем самое прекрасное, до чего только может дойти человек – впустить в себя другую вселенную, предложив в обмен свою.
Вопрос лишь в том, насколько эта сделка честна. И бессрочна ли?
Она не входит, а буквально впархивает внутрь. Лицо, которое только что было серьёзным, озаряется её фирменной улыбкой. Так происходит каждый раз при наших встречах, я знаю это. Против такой у меня нет никакой защиты. Каждый раз её улыбка срабатывает безукоризненно и беспощадно, заставляя меня улыбнуться в ответ и пойти ей навстречу, чтобы отряхнуть мокрое от снега пальто и обнять.
-Извини, я как обычно…
-Не стоит извиняться за то, к чему уже привыкаешь, - я обнимаю её, вдыхая аромат духов. Неповторимых, принадлежащих только ей. Словно сам Жан Баптист Гренуй поделился с ней секретом, навсегда закрепив этот тончайший запах, который я узнаю везде.
-Ты всё знаешь же сам, - она смеётся.
-Если в мире и найдётся второй такой бестолковый, который всё бы понимал, обязательно сообщи мне. Людям всегда приятно ощущать то, что они не одиноки в своём безумии.
-Так, ты опять за своё?
-Я заказал нам кофе, - я быстро стараюсь сменить тему, виновато улыбаясь.
-Читаешь мои мысли. Веришь или нет, но именно о нём я только и думала, пока добиралась сюда. Снег вносит корректировки в планы.
-Есть такой грешок за мной. Всё в порядке?
-Как всегда, когда ты рядом. Слушай, ты не поверишь, но все в городе, словно с ума посходили. Я почему и опоздала – пробки. От дома добраться слишком проблематично. Как никогда.
-Ты знаешь, что на самом деле всё иначе?
-В смысле?
-Никогда не слышала легенду о том, кто накатал сотню снеговиков, пока ждал, когда его барышня оденется.
-Хватит! - она опять смеётся, растягивая специально первую гласную. Мне нравится её смешить. Возможно, это единственное, что мне вообще удаётся с лёгкостью. В моём запасном кармане ещё с десяток шуток. С ней не хочется поднимать серьёзные темы. Она знает это. Я знаю это. Потому мы больше смеёмся и шутим. Смех заставляет создать нам вакуумную оболочку, отстраниться от окружающего мира и запереться на миг, будто впав в зазеркалье.
-Я когда-нибудь говорил, что мне не даёт покоя одна мысль?
-Не-а. Слушай, ты столько всего говорил, что я уже ничему не удивлюсь. Повтори, даже если слышала - сделаю вид, что слышу впервые.
-И ты знаешь, что я тебе поверю.
-Да! Так что там?
-Я часто размышляю о том, как нам не хватает времени. Это единственное, что до сих пор ставит людям барьеры, очерчивая рамки дозволенного. Люди привыкли думать, что кому-то время выделяет больше, кому-то меньше. Но истина в том, что оно безжалостно ко всем и одинаково надсмехается над всеми.
-Пожалуй. Можешь проще? Когда ты так начинаешь говорить, мне становится не по себе.
-Постараюсь. Если бы у меня была возможность, я бы с удовольствием создал место, свободное от цепких лап времени.
-Ни капли не сомневаюсь, - спешит перебить меня она.
-Только представь себе комнату, квартиру, да что угодно, но куда оно не может проникнуть. Стучится в окошко, а ты ему в ответ лишь машешь рукой, мол, нет, дружище, нам тут и без тебя хорошо. И в этом месте, где оно безвластно, я бы устраивал встречи. Ты ведь знаешь, сколько тем мы не успеваем.
-Ты говоришь об этом каждый раз, когда мы прощаемся.
-Представь, что у нас была бы такая возможность?
-Думаешь, мы бы не устали? – она отпивает кофе. - Я ведь правильно расцениваю это как приглашение?
-Безусловно. Видишь ли, мой список приглашённых не так чтобы большой…
Я смотрю на неё и понимаю, что это лишь малое, что я мог бы ей предложить. Малое, на что готов был бы пойти. Ничтожное, если мерить иными масштабами. Я по-прежнему не знаю, кто тасует колоды судеб, кто делает так, чтобы одних свести, а других сбросить в биту, разделив навсегда. Но, если этот кто-то с чем-то и угадал, то я видел это воплощение здесь и сейчас – прямо перед своими глазами. А что до комнаты, то вряд ли бы даже там мне хватило бы времени, чтобы поделиться с ней всем. Парадокс.
-Ты о чём-то очень сильно хотел со мной поговорить. Я понимаю, что я и без того была обречена, но давай уж, не томи.
-Я люблю интриги… - загадочно ухмыляюсь я, наперёд зная её реакцию.
-Боже, ты неисправим! - она картинно вздыхает, - Именно поэтому я заранее и попросила об этом.
-А поломаться?
-Хватит! – она на секунду корчит недовольную мину, но сразу же сдаётся и снова улыбается.
-Мы давно общаемся. Веришь, нет, но я даже не припомню сколько. Ежедневно мы встречаемся с десятками людей, но не запоминаем их. За год мы встречаемся с ещё большим количеством, но остаются из них лишь единицы. Мы все обладаем какой-то странной селективностью…
-Избирательностью.
-Ну да, - меня удивляет, что она знает это слово, но я продолжаю, - Так вот, об чём я. Ах, избирательность. Что-то внутри подсказывает, что с этим человеком ты сойдёшься, с этим – нет. Ежедневно мы заводим сотни диалогов, думая лишь о том, почему в этот момент мы не говорим с другими. А главное, мы всегда боимся чего-то не успеть. Не успеть сделать, не успеть дойти, не успеть сказать. Мы неосознанно допускаем, что сделаем это позже, отдавая себе отчёт, что это лишь прикрытие собственных страхов. Даже самый честный трудоголик частенько откладывает это на потом, ссылаясь на работу и иную занятость. Мы не знаем, успеем ли, а когда не успеваем, корим себя всю оставшуюся жизнь, пока не появляется кто-то, из-за кого мы опять готовы не успеть. Всё начинается сначала, как день сурка. И разрушить его способно только одно, - я тяжело выдыхаю, ощущая, как бьётся сердце. – Это остановка.
-Что ты этим хочешь сказать?
Она прекрасна, когда поднимает брови наверх, в попытке предугадать мой дальнейший ход мыслей. Мне кажется, она всегда всё знает наперёд, просто пытается подыграть. Проверить, права ли на сей раз или я смогу её удивить. Наш театр никогда не состоял из одного актёра. На собственноручно построенной сцене отношений, мы всегда выступали вдвоём, частенько репетируя и выходя к зрителям собственного внутреннего мира.
-Мы никогда не говорили об этом…
-И не будем, - она кладёт свою тёплую руку на мою и смотрит глазами полными счастья. – Потому что оба понимаем, что к чему. К чему эти лишние слова? Слова были созданы для того, чтобы мы могли ими придать форму, но настоящее – оно не требует формы. Оно прекрасно само по себе, потому что подлинно.
-Так ты знала…
-Быть может для кого-то ты и потрясающий интигант, но меня тебе не удалось удивить. Но в этом нет твоей вины, - быстро поправляется она, видя, как я опускаю взгляд, - Просто мы оба читали одно и то же друг в друге, вот и всё.
-Если честно, я думал, будет сложнее.
-Ну ладно тебе! Жизнь и без того безмерно сложная штука, так зачем утопать в ней с головой? Она несправедливо может разносить в разные стороны тех, кто был создан идти по одному пути. Предательски кидая в лицо песок заблуждений, способна на коварство, не знающее пределов, заставляя тосковать по тем, кто был послан совершенно с другой целью. Нам нравится жить в коконе, не замечая тех, кто пытается вызволить нас из него на свет.
-Мне хотелось бы в это верить, - привыкший смотреть собеседнику в глаза, я впервые даю осечку и отворачиваюсь, чтобы она не видела, как я примеряю свою любимую маску сомнений.
-Так поверь! Я понимаю, тебе сложно. Ты пришёл из мира, где по несколько раз зашивают одну и ту же рану. Где люди застревают между «если бы» и «может быть», не в силах пойти на этой развилке хотя бы куда-то. Но, только не здесь и не сейчас.
Она пододвигается ближе. Я вторю ей. Я больше не могу ошибаться в людях, не могу не поверить в неё. Поцелуй не заставляет себя ждать. Я закрываю глаза, впуская в себя её бесконечный млечный путь. После такого обмена, чувствуя, как всё внутри меняется, я обнимаю её, чтобы завершить этот синтез. Занавес опускается, и мы уходим под долгожданные овации зрителей. Премьера нашего выступления имеет небывалый успех и обещает обернуться длительными гастролями.
-Я не хочу тебя отпускать, - даже шёпот даётся с трудом, словно весь воздух из лёгких был выкачан, и его заполнило что-то другое. Забытое. Новое.
-Это больше и не потребуется. Доверься.
И я ей верю. Верю, как никому другому. Верю, потому что впервые за долгую жизнь, а мне кажется, что я повидал немало, я сумел сделать правильный выбор. Верю, потому что прощаюсь с нигилизмом. Верю, потому что отдаю самое ценное, что у меня есть, получая взамен то же самое. Верю, потому что если не верить, то как объяснить всё это?
Её тёплая щека рядом, я ощущаю это. Она на удивление спокойна, чего не сказать обо мне. Мозг по-прежнему отказывается всецело воспринимать действительность, будто в хмельном дурмане. Долгое время верящий в солипсизм, сейчас он пребывал в замешательстве. Мне удалось обмануть его. Подписав тот самый пакт со временем и самим собой, я сделал даже больше, чем мог предугадать. Я впервые не послушался его, столь долго блокирующего моё счастье, и в итоге получил впрыск серотонина.
Сколько проходит времени? Часы в телефоне, который покоится где-то на столе, забытый мной. Я забываю всё вокруг, расположение столов, людей, дверь, лица, дома. Мир, который ещё недавно был огорожен пределами города увеличился до небывалых размеров и оказался внутри меня, сдавливая грудную клетку, готовый вот-вот разорваться и заполонить всё вокруг. Мне со скрипом удаётся его сдерживать, ибо он предназначен только мне. Это моё сокровище и настоящий Грааль, ради которого было пройдено немало дорог, разбито немало судеб, брошено немало других людей. Это моя амброзия, которая заканчивает мой сеанс оздоровления. Это бескрайнее пространство непознанного, но прекрасного, что так долго мелькало вдали, но наконец было поймано мной за хвост, как синяя птица.
Я отрываюсь от неё, чтобы утонуть в глазах, в которых простирается тот самый океан, который многие боятся. Что до меня, то я рискнул, и как выяснилось, только этого она и ждала от меня. Тот самый маяк, ради которого я шёл через бушующие ветра и сильные течения, ради которого связывался с русалками, но поднимался со дна из их мёртвых пещер. Ради него я оставлял позади тысячи других, погасших и забытых, сражался с хтоническими порождениями своего безумия, чтобы добраться до заветного. И где-то там, в её глазах я вижу, как он горит и сейчас, отдавая тепло, которого мне так не хватало. И я счастлив, быть может, даже слишком.
-Пожалуй, это самый лучший день в моей жизни.
-Ты ограничиваешь себя рамками, - она улыбается, не разжимая моей руки. – Мой тоже! Всё впереди, но сегодня ты должен идти.
-Идти? Сейчас?
-Завтра мы будем вместе и навсегда, но таковы правила. Для того, чтобы что-то действительно ожило, нужно поверить в это всем сердцем.
-Я верю, - спешу заверить её я.
-Я знаю. Иначе бы у нас не состоялось этого диалога. Поверь же ещё раз! Я буду ждать тебя завтра у себя. Ты знаешь, куда идти.
-Знаю, - машинально повторяю за ней я, хотя впервые за всё время сомнения накрывают меня с головой, - Но почему так?
-Мы расстанемся лишь на день, чтобы впереди у нас была бесконечность. Это меньшая плата из всех возможных.
-Но мы встретимся?
-Обязательно, если ты будешь верить так же, как поверил сегодня.
Она встаёт из-за стола, целуя меня на прощанье. Я же не в силах сдвинуться с места. Словно прикованный, я слежу за тем, как она проходит дальше, здоровается с каким-то знакомым за соседним столиком, смеётся, постоянно оглядываясь на меня. В дверях она бросает свой взгляд и напоследок произносит.
-Я буду ждать.
«И я», - пытаюсь ответить ей я, но слова застревают комом в горле.
Слышен звук колокольчика.
Я просыпаюсь.
 
…


Глаза упираются в потолок небольшой комнаты. Каждый день, словно какой-то обряд, нарушить который решительно невозможно. В среднем, на то, чтобы уснуть – человеку требуется семь минут. Сегодня мне потребуется меньше.
Раньше мне было неуютно. Свет исчезал, оставляя меня на рандеву с тьмой – бессмысленным сгустком неизвестности, преображающим всё то, что так привычно в свете. Но сегодня я принимаю её как долгожданную спасительницу. Впервые я выключаю свет как можно скорее, чтобы занять своё место в моей ракете сомнамбулы. Я устраиваюсь поудобнее, укрываюсь почти до самой головы одеялом, впитавшим всё моё волнение, тяжело выдыхаю. Я готов к старту. Интересно, так ли себя чувствуют космонавты, когда собираются вступить в контакт с чем-то запредельным, недоступным простым смертным? Так ли они волнуются осознавая, что спустя считанные минуты они оторвутся от земли, от привычной жизни, размеренного существования и унесутся в иное пространство. Как примет оно их? Как они примут его?
В комнате наступает тишина. Она помогает мне настроиться. Сегодня я не считаю овечек, не пытаюсь искать проходы в иные измерения. Я знаю, что ключ внутри меня, в самом центре моей маленькой вселенной, которую вчера ночью я уже подарил другому. Она пульсирует в ожидании скорой встречи. Руки дрожат, а тело знобит, но мне не страшно.
Меня накрывают колбой, но сегодня я не буду плясать под их дудку.
Я закрываю глаза и пытаюсь сконцентрироваться. Это тяжело. Тяжелее, чем я предполагал. Заданным импульсом, мысли взлетают и взрываются фейерверками в моей голове. Мне сложно дотянуться до единственно-правильной, чтобы поймать её как комету за хвост. Может быть я брежу? Может быть всё это не больше, чем игра моего воспалённого разума, прокуренного смогом людской лжи и бессердечности, отравленного вечной верой в лучшее, исколотого сотней несбывшихся обещаний? Быть может, всё это лишний рубец на моей душе. Если это так, то он весьма болезненный.
Я запутался. Даже слишком. Каждый раз обещая себе покончить с этим, я вновь выхожу на ту же тропу, что так тщетно пытался вычеркнуть из памяти. Говорили, что все дороги ведут в Рим. Мой Рим сожжён дотла варварами, и я сам не знаю, зачем постоянно следую по разграбленным дорогам, ощущая под босыми ногами лишь сажу и пепел.
А потом это. Не дошёл ли я до самого края? Не ушёл ли так далеко, что потерял самого себя? Не очередная ли это дорога? И если да, то где развилка?
Но среди всей кипы сомнений, я заставляю себя мыслить иначе. Я повторяю про себя несколько фраз, сжимая кулаки. Она говорила, что дабы всё произошло мне достаточно просто поверить. Просто. Я пытаюсь улыбнуться. Со стороны это, наверное, выглядит забавно. Я ещё раз вбираю в себя воздух и мысленно желаю себе лучших миров, всем сердцем заставляя отдалиться от того мира, что мне опостылел. Опостылел своей несправедливостью и необъективностью, странными людьми с их нелогичными поступками, тысячами глупых мыслей. Я заставляю себя поверить, что мой мир лишь фикция, миф. Человеку нельзя так долго оставаться здесь. Это неправильно!
И в этот момент я ловлю комету за хвост.
Я проваливаюсь в бездну.
Так задумано…
У меня получилось!


Глаза открываются, и я вижу перед собой снег. Такой же, что встречал меня, вновь любезно растелился передо мной ковром. Я улыбаюсь и падаю на колени, чтобы поднять его руками над собой в воздух, совсем как в детстве. Мне плевать на то, что на руках вновь нет перчаток, что колени впитали в себя влагу, а в ботинки забился снег. Мне впервые хорошо всем нутром, потому что я знаю, что будет дальше.
Город раскрывается по-новому. Разукрашенный гирляндами и расшитый различными ленточками, развевающимися точно флаг под дуновением ветра, он впускает меня, словно знает всё. Мне становится неловко от этого ощущения, но убрать улыбку не представляется возможным. Точно кто-то её нарисовал и забыл смыть, я иду навстречу десяткам прохожим, которые отвечают мне тем же.
Во всё происходящее сложно поверить. Мне удалось! Удалось сделать то, что неподвластно простому объяснению, что я не смогу описать, да и хочу ли? Всё передо мной – это новый мир, абсолютно непохожий на тот, где свет в последний раз оказывался в ловушке стеклянной лампы под потолком. Что самое удивительное, я прекрасно помнил всё, что было со мной. Но на смену этому приходила волна, готовая снести всё мое прошлое и перечеркнуть его, как безалаберную домашнюю работу ученика. Мне давался шанс. Большее, о чём я только мог мечтать. Невозможное.
Ноги несли меня по неизведанным дорогам. Мне же оставалось только думать обо всём происходящем, пытаясь во всей лавине эмоций, вычерпнуть хотя бы что-то. Моё мироздание, что долгое время было воспитано отрицанием и безразличием, было сломлено тараном всего того, что я сейчас видел. Реальность, словно скомканный бумажный листок, была оставлена где-то позади в комнате, где, я надеюсь, меня не найдут утром. Она что-то говорила о возможности. О том, что я должен поверить. И раз у меня уже получилось, значит мы сможем найти ключ и к чему-то большему.
Мир не казался абсурдом. Это был не тот сюрреализм, к которому я привык. Не было оголтелой экзотики, безумства красок, нелогичной череды событий и смены кадров. Словно кто-то одумался и впервые повёл меня не на грайндхаус, а в павильон, сказав, что здесь будет твориться твоё собственное кино. И кем бы он ни был, я был ему обязан. Чем угодно, когда угодно. Ведь ему удалось сделать для меня то, во что я бы не смог поверить самостоятельно.
Этому кому-то удалось вытащить меня из самой бездны. Дать крылья и вознести над ней, чтобы показать другую изнанку. Эдем? Может быть, я просто уснул навсегда? И это то, что мне досталось?
Слишком сложно. Пора начинать учиться жить проще.
Я строил свою прежнюю жизнь из выдуманных бед, из порождений своего больного воображения, пытающегося любое событие облачить в мертвенно-антрацитовый цвет безысходности. Мне не удавалось зацепиться за нить подлинного счастья. Я усложнял всё, что было просто, шёл тернистыми путями, что умыкали меня с головой в неизвестность, зная, что совсем рядом есть нормальная дорога – достаточно просто сойти с дистанции. Я прорывался через бурелом собственных эмоций, которые зачем-то воспевал, хотя и не верил ни одним. Я уповал на тех, от кого должен был отказаться. Я сетовал на жизнь, хотя тушил внутренний свет собственными руками. Уныние сковало меня полностью, оплело с ног до головы, и я сдался, признав своё поражение и заключив с ним пари, что буду всегда корить лишь некую вселенскую несправедливость во всех неудачах, не стараясь измениться.
И вот он я тут. Воскресший, прошедший очищение, прозревший. Живой?
Кто-то подарил мне этот мир, как конструктор, чтобы я смог создать то, чего мне так не хватало.  И я был намерен исправить всё во чтобы то ни стало!
Впереди замаячил красный четырёхэтажный дом. Её окна, смотрящие на меня сверху. Занавески. Я знаю, что она там – я пришёл, как и обещал, всё ради того, что будет  дальше. Подобно ящерице, я отбрасывал хвост сомнений пережитого, оставляя его там – прямо на проезжей части, под колёсами машин и трамвая, продолжавшего свой вечный маршрут.
Не жалко.
Лестница.
С десяток шагов.
Я не иду, а бегу. Потому что спешу поделиться с ней всем. Начать строительство отсюда. Возложить первый камень, отдать швартовы нашему кораблю.
Я тяжело дышу.
Звонка нет. Это забавно. Я думал, что именно он станет сигналом для нашей жизни. Надо будет повесить над дверью колокольчик, как в том кафе.
Замахиваюсь кулаком для удара, но слышу голоса за дверью. Она открывается.

Я вижу того самого парня из кафе. Встав как вкопанный, я наблюдаю, как они сливаются в прощальном поцелуе, закрыв глаза. Он стоит ко мне спиной, а потому первой замечает меня она. Подмигивая мне, она всё же отлипает от незнакомца.
-Ты? Ну, вот и ты здесь, дружище. Она почти весь мозг мне съела рассказами о том, что ты должен справиться. И вот он ты – лёгок на помине! - он хлопает меня по плечу. Я стою как вкопанный. Круглое лицо и щетина. Это не парень. Мужчина. Старше, чем я.
Где-то внизу закрывается дверь. Мир, словно сужается до той картинки, что застыла перед моими глазами. Он замирает и натягивается, точно струна. Неловкое движение и всё рухнет. Её глаза смотрят на меня.
И именно в них я вижу, как приближается гибель всего того, во что я по наивности поверил. Этот маяк не вёл меня к долгожданному спасению. Предателем он завлекал меня на рифы, где камни в щепки раздирали мой баркас, точно голодные хищники. Я поверил этим глазам, но маяк погас. Его там никогда и не был. Это был омут вечной пустоты.
-Ты в порядке? – мир вновь обретает звуки, - Всё хорошо? Входить будешь, что застыл на пороге?
Мне хочется не повиноваться, но ноги сами делают шаг вперёд. Словно заряд импульса ещё не истрачен полностью и его хватает на последнее действие. Я переступаю порог и останавливаюсь. Опустошённый, брошенный на мель, изнеможённый, изъеденный морской солью.
Я не могу в это поверить. Хрупкий мир, который протянул мне свои объятия, оказался гнилым трупом, от которого смердело предательством и ложью. Занавески на окнах, не выветрившийся аромат тел, пустая бутылка вина на столе. Мне суждено было поверить в лучший мир, сбежать из собственной тюрьмы. Но вместо того, чтобы сбежать, я просто переместился в соседнюю клетку.
Я так хотел взять от жизни всё, но она оказалась хитрее, опередив и забрав всё у меня.
Впрочем, ей всегда это удавалось. Именно в этом – ей не было равных.
Сквозь разбитую палубу уже поступает солёная вода. Она подхватывает меня, начинает пробираться в лёгкие. Я молчу, давясь морской пеной, понимая, как ухожу метр за метром ко дну, как заканчивается воздух, как глаза накрывает белой пеленой. Мне бы вынырнуть, но к обеим рукам привязаны камни. И я тону, становясь очередным мертвецом подводных прерий. Сколько таких здесь как я?
-С тобой всё хорошо, эй?
-Кто это?
-Какая разница, он слегка задержался. А ты вот как раз вовремя.
-Вовремя?
-Конечно. У тебя получилось, я знала. Не могло не получится. Теперь тебе доступно всё это, - она подходит ко мне вплотную и берёт руку в свою. Тянется ко мне, выгибаясь, словно кошка. Я вижу её лицо перед собой. Эти ресницы, губы, глаза.
Всё пусто.
Словно кто-то серпом перерезал верёвку, отрезав последнее, за что я ещё мог держаться. В головокружительном полёте вниз с отвесной скалы не успеваешь думать о многом. Легче пасть молниеносно, разбиться и ни о чём не думать. Но падая вниз, я обрушиваюсь всем телом на заготовленные пики фатальности и позабытого столь мной ожидаемого. Они ломают мне спину, пронзают ладони, пробивают грудь. Но я ещё живой и гляжу на то, как кто-то сверху смеётся. Смеётся над падением. Смеётся, что я выживаю, что я ещё в состоянии прочувствую всю эту боль.
Силы вновь возвращаются, и я отстраняюсь от неё в сторону.
-Да что с тобой не так?
-Что со мной не так? Да что за хрень тут вообще происходит? – голова кипит, грудь вздымается, словно меха у кузнеца. Меня начинает трясти. Злоба, словно почувствовавшая кровь акула, накатывает резко и атакует.
-Какая разница, кто это? Главное, что ты здесь!
-Мразь! Я знал! Знал, что всё именно так!
-Успокойся, прошу тебя.
-Успокойся? Успокоиться? – я вижу её перед собой, но впервые испытываю совершенно иные чувства. Тупая боль в грудь усиливается, словно кто-то голыми руками вырывает его из меня, поднимая над головой.
Но оно не светит. Я не Данко. Больше не он.
-Прекрати. Это ничего. Подумаешь, переспали, разве мир от этого перевернулся? Тем более, когда ты здесь. Значит, всё будет в порядке, всё пришло в норму. Каждый по-своему прощается с прошлым, ведь так?
-И это ты называешь нормой, сука? – нервы не выдерживают. Тот неизвестный, что подарил мне крылья, что позволил мне взлететь, не учёл одного. Чем ближе ты подбираешься к яркой мечте, тем быстрее загораются твои перья. Судьба Икара пасть вниз, не взлететь.
-Прекрати! Это было! Было и прошло! Главное, не это!
-Ты что, совсем сдурела?
-Это я сдурела? В смысле?! - неожиданно её лицо искажается в совершенно другой гримасе. – А не ты ли хотел всего этого? – свободной рукой, она делает жест, словно медленно смахивая с себя невидимую пыль. - Разве не ты вожделел внимания, справедливости, объективности?
-Замолчи!
-Разве это не ты проклинал жизнь только за то, что она тебя обломала? Сломали, бедного, разрушили его представление о лучшем. Откуда ты мог это вообще знать - что лучше, что хуже? Вот она твоя правда – держи, получай, пользуйся. Но то ли ты искал, чёртов романтик? На что ты посягнул?
-Заткнись! Дешёвка!
-Ну уж нет. Ты ждал этого, верил. Тебе казалось, что так не бывает, чтоб жизнь катилась по наклонной, что такому чуткому как ты должно рано или поздно воздастся, что фортуна тебе где-то задолжала, но не воздалось. Ты был уверен, что мироздание не может рухнуть от пары слов, что это нелогично и неправильно, когда вас связывает всё, а по факту… Кем ты был, кем ты стал. Взгляни на себя. Ты же сам пошёл ко дну, тебя никто туда не звал.
-Перестань! Я не хотел этого!
-Хотел, - парирует она, - Ты считал себя не от мира сего, так, пожалуйста, получи и распишись, но только не ной, что и это всё не то. Ты запутался и сгнил где-то у себя внутри, не люди в этом виноваты. Да ты и сам знаешь всё это. Просто тебе захотелось поверить в то, что всё, что с тобой произошло – плевок судьбы. Что ты всё делал правильно, а над тобой посмеялись и предательски скинули вниз. Ты убедил самого себя, что твой мир сгорел. Вспыхнул, как карточный домик. Но не ты ли смотрел на то, как пламя пожирает его, не ты ли рылся в пепелище? Что же ты там пытался найти?
Я замолчал. Сказать было нечего. А она продолжала.
-Ты строил из себя борца за правую идею. Ныл каждому, как ты одинок, а сам медленно умирал внутри себя, подвешенный за стенку пустого пространства левой половины груди. Ты обвинял всех, объявил войну устоям, чтобы сдаться в первый же день. И после всего того, что ты сделал, ты попадаешь сюда, и что опять?
-Я хотел не этого, - тупо повторяю я, уже не веря самому себе.
-Ты хотел всего этого! Меня, этот мир, что сумеет плясать под твою дудку. Даже он создан по образу и подобию твоего тайного желания. Ты хотел всё это сразу, хотел счастья, которого тебе так не хватало, хотел, потому что считал, что заслужил всё это своими скитаниями в гордом одиночестве. И когда всё это есть у тебя в руке, когда всё складывается, когда мы можем вместе закрыть ту воронку, что готова была унести тебя, ты вновь брызжешь слюной, пытаясь что-то доказать?
-Ты занималась с ним любовью.
-С ним и ещё со многими. Это нормально. Это мир грёз. Здесь каждый получает всё, что захочет, потому и ходят с улыбками на лицах. Здесь нет войн, горечи, печали, уныния. Этот мир построен по тем законам, что ты сам воспел и в которые ты поверил. Это твой мир! И главное, что ты пришёл в него. Теперь всё вокруг, - она обвела рукой пространство, - твоё. И я, тоже.
-Я не верил в то, что ты будешь… такой.
-Я люблю тебя.
-Ты лжёшь!
-Если бы я лгала, то стала бы рассказывать всё это? Сумел бы ты оказаться тут? Дошёл бы? Ты запутался, я понимаю. И я готова тебе помочь. Тебе ведь там этого так не хватало – понимания, признания, - она лёгкой поступью подбирается ко мне и обнимает. Наши груди соприкасаются, я не в силах больше её оттолкнуть, потому что она права. – Там, ты был никем. Как тебя восприняли, что с тобой сделали, как допустили такое? Ты делал всё, а на твоих чувствах плясали. Ты верил в то, что это невозможно, но там – это возможно. Всем плевать.
-Плевать, - вторю я, запуская руку в её волосы. В ноздри ударяет запах её любимых духов. Моих любимых духов. Тех, что я узнаю всегда. Они одурманивают.
-Ты понимал их, сам того не зная сея семена лжи. Тобой пользовались. Все думали, что ты не такой, как другие, а значит ты слабее. Тобой можно было управлять – ты ведь всё равно бы понял и принял их такими, какие они есть. Тебе пускали пыль в глаза, но ты не мог даже допустить мысли об этом. Тебя не ценили и стреляли безразличием.
-Не ценили, - моя рука опускается ниже. Сердце вновь набирает ритм, оживая. Она прикладывает своё ухо к моей груди, словно пытаясь услышать мелодию сердца, продолжая лить бальзам.
-И в итоге тебя оставили. Ты шёл к одному, верил в это, а тебя сломали и сбросили за ненадобностью, прикрываясь безмолвием. Тогда всё и началось. Ты просто боялся признаться в этом. Ты объявил войну мельницам, копил в себе ненависть на жизнь из-за единичного случая, отказался от веры в лучшее, построил свою собственную тюрьму, где заключил своё лучшее эго. Тот пленник – тот настоящий ты, он неоднократно пытался достучаться до тебя, но ты был глух и слеп. И я понимаю почему. - она поднимает своё лицо и смотрит мне в глаза. – Тебе нужно было исцеление и помощь. Чтобы тебя хоть раз поняли…
-Метанойя, - я стягиваю с неё последнее, оставляя в неглиже. Вид её голого тела отвлекает. Я закрываю глаза, не веря.
-Вот он тот мир, что ты так хотел, о котором грезил каждую ночь, - она продолжает сыпать роль на мои вспоротые раны. - Ты выбрался, пленник, теперь ты можешь быть счастлив и всё изменить. Здесь. Сейчас. Со мной. Я приняла твою вселенную, я готова тебя понять, ты можешь оставить всё позади. Отпусти то, что было. Ты же так хотел, чтобы такое произошло и с ней – там, что же ты тянешь?
-Иди ко мне.
В голове что-то взрывается. Резко, словно вспышка фотоаппарата прямо перед лицом. Осознание всего происходящего протыкает мыльный пузырь иллюзии. Всё это вокруг – всё это ненастоящее. Всё это лишь демо-версия, показательное линчевание, казнь на радость извращённого эго. Я прижимаю её к себе, но чувствую всем телом холод. Руки замерзают. Тухнет последний очаг эмоций, волны разбушевавшегося моря внутри меня делают очередной заход на источники света и тепла. Внутри себя я слышу хрустальный звон. Так разбивается мечта. Наверное, на счастье.
Я больше не чувствую запахов. Аромат духов исчезает, словно из комнаты, в которой мы находимся, выкачивают воздух. Глазами, я ищу за что зацепиться, но вижу, как краски сгущаются, темнота тянет свои руки через раскрытые окна, стараясь подобраться поближе. И я одобрительно киваю ей – ведь уничтожение всего этого мира отныне и есть моё подлинное желание.
Это не то – что я хотел. Это не тот мир, что был мной создан. Всё это - лишь сомнительное порождение моего истощённого и исхудавшего от бесконечных смут мозга, попытка создать что-то прекрасное из подручных материалов. Но даже этот мир вышел лишь небрежным черновым наброском, с каждой минутой собственноручно стираемый мной воображаемым ластиком. Возможно, я неосознанно пытался создать шедевр, воссоздать то, что недополучил в настоящем и на что был страшно обижен. Скорее всего, сам того не осознавая, я открыл двери в совершенно иное измерение, которое могло стать моим, но не стало и никогда уже больше им не станет.
Подняв пластиковое ведёрко, я ребёнком ожидал увидеть ровный куличик, но допустил ошибку, взяв сухой песок. Я вижу, как он рассыпается в стороны и впервые за всё время прихожу к страшному для себя выводу.
-Так ты… остаёшься? – она поднимает свой взгляд на меня. В последний раз я вижу их перед собой. Пустые, безжизненные, ненастоящие.
-Нет, - улыбаюсь я и отхожу от неё в сторону. – Тебя нет, и никогда не было. Всего этого – никогда не было… со мной.
-Безумец! Что ты делаешь?
-Возвращаюсь.
Она пытается наброситься на меня, но рассыпается тёмной пылью прямо передо мной. Тьма, которая пыталась пробиться через окно, разбивает его вдребезги, заползая внутрь, сладко облизываясь в предвкушении. Я же разворачиваюсь и спускаюсь вниз, словно выводя её на прогулку, зовя за собой. Тьма слушается, она знает, что хозяин впустил её и нужно следовать за ним.
За мной растворяются ступени, лестничные пролёты. Я выхожу на улицу, которая уже порабощена. Там, где ещё недавно были домики, ходили улыбающиеся люди, проезжал яркий трамвай, играла красками вывеска, манящей к себе булочной, сейчас было пусто и темно, словно огромная чёрная дыра заполонила всё вокруг.
Мимо пролетают черно-белые фотоснимки непрожитых мною жизней, осколки улыбок и лезвия слёз. Белой рябью тьма освещает моё гаснущее сознание, погружая в бездну криков о помощи – кажется, где-то умирает что-то живое. Мир скукоживается до размеров бейсбольного мяча, который – только протяни ладонь – можно раскрутить на кончике пальца.
И я достаю руку из кармана, чтобы протянуть её как на паперти. С неба падает чёрный снег.
Я возвращаюсь.

…

-Эй, ты вообще меня слушаешь?
-Прости? – она стоит передо мной. Приподнятая вопросительно бровь. Видимо я задержался в себе. Воспоминания недельной давности отпускают меня. Я вновь вижу её перед собой. Подлинную, настоящую. В груди, кто-то пытается чиркнуть старой зажигалкой, чтобы вновь зажечь его. Я чувствую это. И этому кому-то удаётся.
-С тобой всё хорошо? Выглядишь не очень, - её лицо меняется. Я не знаю, волнуется ли она за меня как прежде, но мне хочется в это верить.
-Да! Пожалуй, лучше, чем было.
-Ты что-то хотел мне рассказать…
-Как обычно, не правда ли?
-Эй!
-Нам нужно решить, куда идти, - быстро меняю я тему. - Сегодня явно не день для кофе.
-Читаешь мои мысли.
-Знаю, что тебе он не нравится. Значит по пинте?
-Пинта?
-Просто выпьем пива, - я смеюсь, потому что вновь ощущаю отрезвляющий прилив реальности, по которому успел соскучиться.
-Хорошо, как скажешь.
Это снова она. Такая, какой я её знаю, какой знал и какой хочу знать. Я уверен, в мире снов и иллюзий, в том театре неизвестного постановщика ей уготована другая роль. Мне уготована другая роль. Возможно, мы там даже и счастливы, но я отчего-то больше рад её видеть именно здесь, а не в закоулке теней и лицедейства.
Здесь, в этом странном мире, погрязшем в хаосе. Где слишком трудно быть таким как я, и легко быть такой, как она. Где логика давно выбила себе эпитафию, оставив меня по другую сторону берега. Где я не в силах что-либо изменить, не потому что не могу, а потому что так устроено. Где мы всегда не там и не с теми. Где приятнее родиться с камнем в левой части грудной клетки, чтобы было проще жить. Где девять из десяти выбрали бы другой путь и спустили всё на нет, но я оказался исключением из правил. Где мне льстит, что в жизни многих я становился первопроходцем.
Я складываю своё оружие перед ветряными мельницами, потому что умнее и потому что впервые вижу их осознанно. И принимаю реальность такой, какой есть, склоняя перед ней голову и снимая шлем, устав сражаться.
В былые времена всё это заставило бы меня содрогнуться. В очередной раз сломаться, почувствовав вес гирей на душе. Но я устал. Устал гневаться на мир, который мне ничего и не сделал, устал копаться в себе, пытаясь найти только худшее, устал от бездны.
В своём несбывшемся вчера мы ищем мертвенное завтра. И находим. Обязательно находим. Но только не в этот раз и не с тобой.

-Так ты расскажешь? – она выжидает паузу, потому что знает, что меня невозможно будет остановить потом. Сидр приятно отдаёт в нос.
-Знаешь, что я хотел тебе сказать?
-Нет, - отвечает она, растягивая гласную. У неё это классно получается. Неоднократно замечал это.
-Помнишь, я говорил, что мне снится что-то необъяснимое, непонятное?
-Не загоняйся! Ты же понимаешь, что это просто сон?
-Именно. И, кажется, я спасён!
-В смысле?
-Мне больше не снятся сны, - я улыбаюсь как дурак, зная, что она ничего не поймёт. Не поймёт моей искренней радости, не прочувствует всю бурю эмоций, что вновь горит внутри, никогда даже и не догадается, что было и на что я променял возможность жить иначе. Ей, наверняка, в большинстве своём безразличны все эти мои истории, абсолютно неважны все мои рефлексии, потому что она считает это глупостями, и она как никогда права.
Она проще. И именно поэтому она мне и нравится.