Перо аиста. Глава 10. часть 2

Часть 2

Но в мужской цивилизации гуманный принцип так и остался на уровне пожеланий.  Сотрудничество и бескорыстие разрешено было проявлять лишь в кругу семьи и в основном на "женской половине".

Так стремление к захвату посредством агрессии и сексуальной активности стало основным, закреплённым в культуре признаком мужественности.

Даже ответственность за мужскую "полигамию" была полностью возложена на женщин. До сих пор есть общества, где женщинам предписано прятаться с головы до пят под многослойными одеждами. Не дай бог, покажется нечаянно из-под покрывал ручка или, того хуже, ножка и соблазнит увидевшего её мужчину, искусит его "целомудренную" душу.

Если мужчин осуждали и наказывали за беспорядочные половые связи, то только тех, кто посягал на женщин, которые принадлежали более влиятельным мужчинам. И дело было не в отмщении за поруганную женскую честь, а в покушении на дочь или на жену, как на личную вещь отца и мужа.

"Он говорит то же, что и мы с Анной! Он нас подслушал? Или это очевидные мысли?"

– Женской душе приписали самый низменный уровень развития, а телу назначили цену, продолжал Виктор Константинович. – Женщинами развлекались и расплачивались, как вещами. Мужчины вожделели женщин, но пожар собственной похоти объясняли женскими чарами и колдовскими зельями.

Меня развеселила мысль, что, возможно, как раз в эту минуту Амалия Марковна готовила психиатру травяной отвар. 

– Неосознанно мужчина чувствовали и страшились того, что женщина стоит ближе к природным силам и более интимно с ними связана. А ведь связь эта нужна женщинам не для власти над мужчинами, а для вынашивания и рождения здорового ребёнка, для сохранения здоровья себе и близким.

Вот послушайте, как описывает Кларисса Эстес первозданную женщину. Лучше просто не скажешь!
Психиатр подошёл к книжному шкафу, достал нужный том, раскрыл его на заложенном зубочисткой месте и, уже зная написанное почти наизусть, стал читать, лишь изредка глядя в книгу:

– Это та, "которая без страха пила из одного ручья с дикими животными! …Мне очень повезло: я выросла среди природы. Вспышки молний поведали мне о внезапности смерти и мимолётности жизни. Мышиные выводки подсказывали, что новая жизнь смягчает утрату.

…Волчица-мать убила своего смертельно раненого детёныша, и это научило меня жестокому состраданию и неизбежности прихода смерти к умирающему. Пушистые гусеницы срывались с ветвей и возвращались наверх, преподавая мне уроки целеустремлённости. Их щекочущие прикосновения к руке убеждали, что кожа тоже полна жизни. Умение забираться на самые верхушки деревьев позволило получить первые представления о тех переживаниях, которые впоследствии принесёт секс.

…Во чреве архетипа Первозданной Женщины кроются начала определяемого по женской линии бытия. Временами мы ощущаем это, и даже мимолётное чувство заставляет нас сходить с ума от желания его возродить. У некоторых женщин этот животворный "привкус дикости" возникает во время беременности, при кормлении младенца, при изменениях в себе самой в процессе воспитания ребёнка или при возникновении таких любовных отношений, которые похожи на посещения любимого сада.

Ощутить Её можно и в видениях, и в зрелищах невероятной красоты. Я чувствовала Её, когда наблюдала за солнцем в те минуты, которые у нас в лесных краях называют "закатом Господа Иисуса". Я ощущала, как Она шевелится во мне, когда усталые рыбаки с фонариками в руках возвращались в сумерках с озера или когда моё новорожденное дитя поджимало пальчики на ногах, и эти пальчики похожи были на ряды зернышек сладкой кукурузы…"

– Хорошо… – очень тихо, чтобы меня никто не услышал, прошептала я.    
Виктор Константинович поставил книгу на место.   

– Первозданная слитность с природой – это то, что выжгла из женщин мужская цивилизация? – спросил Александр.
– В точку! – обрадовался психиатр. – Но у таких, как ты, слитность с природой всё же, каким-то чудом, сохранилась. Прекрасно, что хоть у кого-то она не выжигаема! – Он снова начал ходить по кабинету.

– Парадокс, но, позволяя себе любыми путями добиваться физической близости с женщинами, мужчины закрепили в культуре особую жестокость к тем несчастным, которых "угораздило" забеременеть вне брака. Женщин, но не их любовников, объявляли порочными и предавали жесточайшему осуждению.

Где-то горемычных выгоняли из родительского дома и забивали камнями. Где-то их сразу определяли в публичные дома. Малышей отнимали и помещали в сиротские приюты при женских монастырях. Там детям неустанно напоминали, что они – незаконнорожденные, ублюдки, бастарды. Их обрекали на презрение, унижения, болезни, увечья, нищету и раннюю смерть.

До сих пор общество видит жриц любви, но не замечает мужчин-клиентов, которые пользуются их услугами и создают спрос на эти услуги. Почему торговля телом считается преступлением, а покупка тела – нет? Потому что мужчины пишут законы под себя?

Что касается матерей-одиночек, то сейчас их перестали открыто преследовать. Они даже получают какие-то пособия, но ответственность по воспитанию детей так и осталась неразделённой между матерью и отцом.

Отцовство у нас не возведено в приоритет. Об отцовстве до сих пор имеют смутное представление. Поматросить и бросить – это да! Так держать! Обеспечивать ребёнка материально – это сверхблагородно и сверхдостаточно. А вводить его за ручку в мир, говорить по душам и начистоту, иметь с ребёнком эмоциональную близость, чтобы из него вырос не невротик и психопат, а уверенный в себе, жизнерадостный человек – это чур! чур меня! чур! – Виктор Константинович театрально замахал руками.

– А ведь Зигмунд Фрейд признавался за всех детей сразу: "Я не мог бы назвать ни одной другой, возникающей в детстве потребности, которая могла бы по силе приблизиться к потребности в покровительстве отца!"

– Подождите! – прервал Александр. – Так вы всё же настаиваете, что все эти превращения, – женщина-мужчина поднял руки и всем видом призывал посмотреть на него, – это отклик матерей на потребность детей иметь достойных отцов?   
– Не матерей, а природы, – почти шёпотом подтвердил Виктор Константинович.
– Не может быть!
– А вы ожидали чего-нибудь эффектного? Конца света? Вторжения инопланетян? Второго пришествия? 
Повисла гробовая тишина.

Я вдруг вспомнила, как Амалия и детина вели меня из палаты карантина вниз по узкой лестнице, а я ощутила себя невинной жертвой инквизиции. А ведь я на самом деле – опасное существо! Я разрушаю миф о превосходстве мужчин над женщинами!

Я, Александр и Лера – полный комплект. Это женский, мужской и детский этап перехода женщины из женского тела в мужское. На нас будут охотиться ещё более яро, чем когда-то охотились на ведьм, ведь религиозная власть – это сугубо мужская власть. Для них мы во сто крат хуже инопланетян!   

Я моментально вспотела. Рубашка прилипла к плечам и лопаткам, а по позвоночнику к пояснице потекла холодная струйка страха. 

В это время входная дверь внезапно открылась. Я вздрогнула от неожиданности! Не ведающая о нашем разговоре, Амалия, как ни в чём не бывало, вручила психиатру поднос. На нём стоял большой фарфоровый чайник, чашка с мёдом, блюдце с лимонными дольками и несколько пиал.   

– Мне надо было всё это вам сразу принести, – ворчала на себя запыхавшаяся старуха. – Наливайте и пейте, сколько душе угодно! – Она взяла со стола пустой бокал и быстро, чтобы у неё, видимо, ничего больше не попросили, вышла из кабинета.

Прежде, чем налить свежую порцию народного средства, Виктор Константинович открыл крышку и размешал содержимое чайника ложкой. По кабинету поплыл запах шалфея, ромашки, зверобоя, цветов липы и плодов шиповника. Букет удался! Баба Яга знала своё дело!

– Налейте-ка мне тоже чашечку, – попросил Александр колдующего над чайником психиатра. – Может полегчает. С ума тут с вами сойдёшь... Почему же, взрослея, мальчики не становятся такими отцами, в которых нуждались в детстве? 

– Иметь потребность – совсем не одно и то же, что и уметь её удовлетворять, – Виктор Константинович отвечал спокойно и уверенно. Он был похож на жреца, которому открыто абсолютное знание. – Ребёнок учится только тому, что непосредственно наблюдает. Целенаправленно научиться быть достойным отцом, если тебя этому никто не учил или подавал отрицательный пример, – это тяжёлый, требующий упорства и самоотречения труд. Но зачем тратить время и силы, если в нашем обществе отцовство не в почёте? 

Детские голоса, не долетают до мужчин. Они посадили себя "высоко" и "далеко", ничего не видят и не слышат. Спроса на отцовство как бы и нет! А раз нет спроса, то нет в нашей культуре и предложения – положительного образа отца, к которому следовало бы стремиться, как к заветной цели. Нет цели – нет волевого контроля. Без цели человек превращается в хаотично блуждающее существо, ведомое исключительно внешними стимулами и сиюминутными потребностями. – Виктор Константинович налил чай Александру и себе.   

– Как всё взаимосвязано и взаимозависимо! Как всё переплетено! – сказал женщина-мужчина. – Почему об этом не трубят, не кричат по телевидению и радио? Живём, как лунатики. Примеры, цели, положительный образ! Да кто об этом думает? А в Библии? 
– Что в Библии? – спросил в свою очередь психиатр.
– В Библии-то должны быть положительные примеры отцовства.
– Ну и кого бы ты порекомендовал? – поинтересовался Лев Валерианович.

"Вот и Библия в ход пошла! – подумала я. – Ну держись, Мать-Земля!"

– Честно говоря, я знаю её сюжеты лишь понаслышке, – признался Александр. – Ну, были же какие-то праведники. Не может быть, чтобы не было. Ну хотя бы этот, как его? ...Лот, например.

– У-у-у! – вырвалось у профессора. – Трудно найти менее удачный пример отцовства.
– Почему это? – Александр был похож на человека, у которого отнимают последнюю надежду. Его щёки раскраснелись. Глаза блестели. – Лот точно праведник! Он потому и жив остался!   

– Интересно послушать, что закрепила переходящая из уст в уста коллективная память о Лоте. Поделись, – предложил психиатр.   

–  Прежде, чем стереть с лица земли Содом и Гоморру, Господь послал к Лоту ангелов, – уверенно начал Александр. – Они предупредили его – единственного праведника – о грядущем наказании и вывели Лота и его семью из Содома. Бог, как и обещал, наслал на оба города огонь небесный. Услышав гром, жена Лота оглянулась и превратилась в соляной столб. А Лот с двумя дочерьми благополучно укрылся в пещере.   

Повисла пауза: мы ждали продолжения, а Александр только широко улыбался, довольный собственной осведомлённостью.
– Что было после? – спросил Виктор Константинович.
– Наверно, жили себе долго и счастливо.

Лев Валерианович стал похож на экзаменатора, готового выгнать вон нерадивого студента и запустить ему зачётку в спину, но изливать на Александра своё негодование он не стал. 
– Из истории упущены предшествующие ей подробности и утрачен конец, – констатировал профессор. – Хочешь знать полный вариант? 
– Воля ваша! 

Лев Валерианович взял из книжного шкафа знакомый мне экземпляр Библии. 
"Сейчас начнёт сыпать цитатами не хуже Анны, – подумала я. – Все поля исписал одному ему понятными знаками".

– Содомляне окружили дом Лота, когда узнали, что там остановились два незнакомца (два ангела), – профессор искал нужное место в Библии, –  и стали требовать: "Где люди, пришедшие к тебе на ночь? выведи их к нам; мы познаем их. Лот вышел к ним ко входу, и запер за собою дверь, и сказал: братья мои, не делайте зла. Вот у меня две дочери, которые не познали мужа; лучше я выведу их к вам, делайте с ними, что вам угодно; только с людьми сими не делайте ничего, так как они пришли под кров дома моего".

Лев Валерианович не был декламатором, но о дочерях, не познавших мужа, сказал с чувством.
– Вы серьёзно? – нахмурился Александр. – Предложил своих дочерей толпе на поругание? Зачем защищать ангелов? Разве люди могут причинить им вред?

– Эти вопросы не ко мне! – парировал профессор. – Но "добродетельные" поступки Лота на этом не закончились. Лишившись жены (по сути внешнего контролёра), Лот до такой степени потерял разум, что две ночи подряд не заметил, как "дочери легли с ним". – Неловкими движениями профессор примял шевелюру, как если бы волосы встали от сказанного дыбом.

– Да вы что? – Александр вскочил и начал быстро ходить туда-сюда по кабинету. – В чём же его праведность?   
– Не знаю, – мрачно сказал профессор. – Лот оправдался тем, что это дочери опоили его вином. 

– Он что – маленький ребёнок? Не поили же они его силой. Хоть бы дочерей не марал! Голова кругом идёт. Не хочу верить. Подождите! – выкрикнул Александр. – Может тут скрыт какой-нибудь подтекст? Хотя, какой подтекст, если переспал с одной и с другой? Может это намёк на то, что "развратное окружение" разъедает и души праведных?

– Эта мудрость очевидна. Интересна реакция Бога. Он одобрил Лота, – Лев Валерианович скривился, как от зубной боли. – Послушай. "И родила старшая сына и нарекла ему имя: Моав. Он отец Моавитян ныне. И младшая тоже родила сына, и нарекла ему имя: Бен-Амми. Он отец Аммонитян доныне!"

Выходит Бог за кровосмешение? Мало того, вся эта операция по спасению семейства Лота видится мне операцией по спасению гена "инцеста и разврата". Если бы Лот сгорел вместе со всеми в Содоме, то от него бы не пошли целые народы.   

– Профессор, а вы помните, кто просил Господа сохранить Содом? – спросила я.
Мужчины, как по команде, посмотрели в мою сторону. В пылу разговора они, видимо, забыли обо мне и теперь сильно удивились, что я до сих пор сижу на диване и слушаю их разговоры.

– Авраам, – ответили профессор.
– Это всё тот же Авраам, который был готов принести своего сына Исаака в жертву, – сказала я, а сама торопилась вспомнить нужную цитату из Библии. – За страх и послушание Бог обещал: "От Авраама точно произойдёт народ великий и сильный, и благословятся в нём все народы земли. ...И исполнит Господь над Авраамом, что сказал о нём".

– Ты на что намекаешь? – спросил профессор. 
– Я подтверждаю вашу мысль. Бог-Селекционер ревностно следил, как бы не прервалась эстафета, по которой целым народам передаётся от Каина, Лота, Авраама ген "готовности убить брата, сына, переспать с дочерью". И таких папаш в Библии полно...

– Давайте оставим Библию! – взмолился Александр. – Сил нет всё это слушать! Такое впечатление, будто говорят о моих родственниках. Я хоть о них и не читала, но гордилась ими! А они оказались трусами, убийцами, развратниками. Хватит, прошу вас! ...А в светской литературе есть положительные образы отца? Силюсь вспомнить хоть кого-нибудь, а в голове, как дьявольская пластинка, крутится: "Фёдор Павлович Карамазов! Фёдор Павлович Карамазов!" Тьфу! Нечисть! Неужели нет?

– Я не настаиваю, что такого образа нет вовсе, – сказал Виктор Константинович. – Есть шолоховский Андрей Соколов – отец на пепелище. Есть трагикомичный Андрей Григорьевич Сарафанов – отец-одиночка из "Старшего сына" Вампилова. Наверно, есть кто-то ещё. Но образ воина представлен в фольклорных и высоких видах искусства несравненно шире. Именно он и укоренён в нашем подсознании. 

Виктору Константиновичу никак не сиделось. Он встал и снова начал говорить на ходу:
– Смысловые акценты, расставлены в нашей культуре так, что даже сферу высоких чувств у нас называют "любовным фронтом", а блудливо-похотливого мужчину – героем-любовником.

Включите телевизор! Там по большому счёту царствуют три главных "героя". Первый – громила с маскообразным лицом, который идёт на пролом и превращает в руины всё на своём пути. Второй – "мачо"-самец в период гона. После него остаются выжженные сердца, растоптанные судьбы, безотцовщина. И, наконец, третий – хапуга-аферист. Он кого-нибудь грабит с такими же дружками, как он сам. Всё три типа объединяет то, что мужчины эти ни сеют, ни пашут, ничего не создают, только разрушают и присваивают чужое. Одним словом, неработь!

Отличить положительного героя от отрицательного практически невозможно. Хороший парень – это чаще всего крепко пьющий бывший спецназовец. Он спасает мир в перерывах между запоями и праздностью. 

Искусство до сих пор привязано к образу Одиссея, который положителен тем, что как бы женат, как бы имеет сына и как бы хочет вернуться домой. НО! Войны, стихии, чудовища, нимфы, коварные волшебницы и даже боги чинят ему препятствия.

В мужской цивилизации настойчиво удерживается один и тот же культурный ориентир: мужчина-герой – это обязательно мужчина вне дома и вне семьи.
– И это правильно! – поддержал вдруг Александр. – Мужчине обязательно нужно пройти какие-то испытания, чтобы стать, как вы говорите, зрелым. 

– Вы имеете в виду инициацию? – спросил Виктор Константинович. Он стоял у окна, приложив ладонь к стеклу. Казалось, ему хотелось зарядиться чистой энергией весеннего дня. – Инициация – это подготовительный период к какой-либо деятельности, переход с одного уровня опыта на другой – более зрелый.

Но это совсем не про Одиссея! Во-первых, нарушена последовательность. Одиссей сначала женился, а потом ушёл на чужую войну. Во-вторых, может ли война подготовить к семейной жизни? Война готовит только к войне. Но не будем перескакивать.

Одиссей – классический пример "виртуального" мужа и отца. Он как бы есть, но где-то далеко. Своим уходом Одиссей открыл двери родного дома. Заходи, кому не лень! Этим он обрёк дом на разорение, сына – на безотцовщину, жену – на многолетнюю ложь.

Пенелопа придумывала всякие отговорки, только бы отвлечь от себя назойливых женихов. Она успокаивала сына Телемаха байками про папу, который его очень любит и обязательно вернётся. Мальчик двадцать лет был свидетелем пьянства, праздности, разврата, которые чинили женихи в его доме, но не мог этому противостоять. Он был ребёнком.

Не в силах терпеть унижения Телемах пустился на поиски блудного папы. А когда нашёл и вернул, Одиссей устроил в родном доме побоище. Он убил женихов Пенелопы, приказал изрубить на куски и бросить на съедение псам пастуха Мелантия, велел Телемаху натянуть во дворе корабельный канат и повесить на нём неверных служанок. Умрите все! Папа вернулся!

– А что ему оставалось делать? – спросил Александр.
– Выиграть соревнование по стрельбе из собственного лука, выпроводить проигравших за ворота и, наконец, закрыть их! – ответил психиатр. – Но Одиссей, которого называют не иначе, как многоумным, превращает свой дом в бойню. Его не волнует, что здесь живут его жена и сын. Он привык решать проблемы силой.

Но это не всё! Берёт верх ещё одна подростковая манера. Одиссей перекладывает ответственность на других: "Плох не я, который оставил свой дом, а те, кто в него пришли в моё отсутствие". Психологически зрелый человек понимает: "Если устранился, то будь готов к неприятным сюрпризам. И не ищи виноватых".

– И эти сюрпризы не заставили себя долго ждать, – заговорил профессор. – Обычно думают, что история Одиссея закончилась хеппи-эндом. На самом деле конец совсем другой.
– Вы меня опять пугаете! – сказал Александр. – Мне кажется, что сегодня я потерял все иллюзии. Я без них осиротел! Мне страшно...

– Мы тебя предупреждали, что будет трудно слушать и говорить, – профессор развёл руками. – Можем закончим на этом?
– Нет! Нет! Давайте всё разом! – выпалил Александр. – Не люблю недоговорённости. 

– Так вот! Одиссея убил его второй сын – Телегон. Матерью Телегона была волшебница Кирка. Одиссей прожил с ней год на острове Эр, а потом ушёл – бросил и Кирку, и второго сына-младенца. Возмужав, Телегон, как и Телемах, отправился на поиски папы. У мальчиков ведь нет бо;льшей потребности!

Телегон добрался до Итаки и смертельно ранил копьём неузнанного им родителя. После этого события приняли совсем неожиданный оборот. Телегон, в сопровождении Телемаха и Пенелопы, увёз тело Одиссея на остров Эр. Взял в жёны папину вдову Пенелопу. Кирка подарила им бессмертие и перенесла на острова блаженных. После чего Телемах женился на Кирке, и у них родился сын Латин.

– О-о-о! Как всё запущено! – взвыл Александр.

– Запущено, потому что отец не знает своих детей, а дети не знают отца, – психиатр крутил в руках леденец. – Миф об Одиссее – это миф о том, как быстро уходит мужчина на войну, и как долго он с неё возвращается в психологическом плане, даже если очень хочет вернуться. По сути дела Одиссей так с войны и не вернулся. Древние давным-давно описали, что на войне самый любящий муж и отец теряет себя и становится убийцей. Его категорически нельзя впускать обратно в родной дом! А мы – потомки – не захотели это понять. 

Я, как психиатр, ответственно заявляю, если человек не сходит в бою с ума, то его личности всё равно наносится непоправимый урон. Она криминализируется и психопатизируется. Человек перестаёт считаться с юридическими и моральными законами.

Многообразный мир раскалывается у воевавшего на две половины – на "чужих" и "своих". Война учит его жить текущим моментом и не думать о последствиях. Завтра может не наступить, поэтому "после нас хоть потоп!" Влечения должны исполняться немедленно: "Война всё спишет!" Осмелюсь предположить, что и "авось" стало характерной чертой русского народа, потому что история России – это история непрекращающихся войн и бедствий.

Война противопоказана человеческому естеству. Вспомните книги и фильмы: когда человек первый раз убивает, его рвёт! Охранная эмоция отвращения заставляет отторгнуть поведение, разрушающее человека в человеке. Отвращение к убийствам поддерживает гигиену души. Но что с ней происходит, когда вожди ставят целые народы в непереносимую ситуацию – убивать и ждать смерти? – спросил и тут же сам ответил психиатр.

– В массовом порядке ломается волевой контроль над импульсами, а волевой контроль, я не устану повторять,  – это основной признак психологически зрелой личности. Человек может сохранять способность отличать правильное от неправильного, но утрачивает способность использовать эти знания для регуляции собственного поведения. Оно становится аффективным, а аффекты колеблются между эйфорией и негодованием.

У прошедших войну людей серьёзно нарушается способность тормозить сиюминутные порывы и предвидеть последствия своего поведения. С войны возвращаются "закоренелые подростки" в телах взрослых мужчин. Они утрачивают способность воспринимать окружающий мир в цвете и в полутонах. Для них мир – исключительно чёрно-белый. Они ищут и ищут "чужих", превращая мирную жизнь в поле боя.

Они бьются, если не кулаками, так словами. Вы послушайте, как много мата в повседневной жизни. Матерятся все – от мала до велика! А что такое мат? Это бранная речь, то есть речь для поля брани. Так мы превращаем свою жизнь в побоище, а потом удивляемся: почему, куда ни глянь, везде руины? ...Горемычная моя родина!       

Сколько ни называй войны освободительными и священными, после них мизерность цены человеческой жизни становится делом обыденным для тех, кто победил, проиграл и наблюдал. Как бы ни старались отделить войну от воюющих, представить её некой школой или чистилищем, как это, делал, например, Хемингуэй: "Те, кто сражается на войне, самые замечательные люди, и чем ближе к передовой, тем более замечательных людей там встретишь", война, тем не менее, учит только двум вещам – убивать и жить рефлексами.

Скорбно, когда женщина получает похоронку. Страшно и безысходно, когда она с распростёртыми объятиями впускает в дом вернувшегося с войны убийцу.

Романтизация увечий – "шрамы украшают мужчину", идеализация смерти – "погибшие на поле боя попадают в рай!" – это подмена понятий. Она на руку тем, кто разжигает и ведёт войну, кого тот же Хемингуэй называл свиньями, думающими только об экономической конкуренции и о том, что на этом можно нажиться.

Война не является инициацией к мирной жизни и инициацией вообще. Она не переводит человека на более зрелый уровень. Она задерживает и закрепляет его на некритичной стадии морального развития. Воинам-победителям позволялось, в качестве "моральной" компенсации, грабить захваченные города, насиловать овдовевших жён и осиротевших дочерей поверженного врага.

Военному человеку запрещено обсуждать приказы вышестоящих лиц. От него требуют беспрекословного подчинения, то есть моральный и уголовный кодекс выносятся из его головы куда-то вовне. Даже в Нюрнберге судили только тех, кто отдавал приказы, но не тех, кто их исполнял. Военная система устроена так, что низшие чины не принадлежат себе и не отвечают за преступления, которые оцениваются трибуналом всего лишь как выполнение приказа.

Возникает ещё один вопрос: кто традиционно собирал армии и вёл их в бой? Незрелые юнцы. Именно они приходили к власти и управляли империями. Например, Рамзес Великий, библейский царь Давид и Александр Македонский провели свои главные военные кампании, когда им не было и двадцати. В этом же возрасте Пётр I начал ломать устои и преобразовывать Россию. Семнадцатилетнему Володе Ульянову, после казни старшего брата, пришла в голову мысль, что нужно идти другим путём, но принцип остался прежним – подростковым: "Кто не с нами, тот против нас!"

Похоже, что человеческая история творилась на "молодёжных тусовках". Её лидеры в бо;льшей степени были готовы к убийствам и совокуплениям, чем к осознанному анализу своих "подвигов" и, тем более, к отцовству.

Но вектор от животного к человеку – это всё же вектор от инстинктов к разуму, от жестокости к милосердию. А мы только в XX веке уже который раз возвращаемся на путь "каннибализма", когда власть подталкивает, а люди соглашаются убивать брата, сына, отца…

– Получается, что мужская цивилизация обречена на гибель, – тихо сказал Александр. – Апокалипсис неизбежен. Кто-то сказал, что границы ада и рая подвижны, но они всегда проходят внутри нас.
– Конечно, – подтвердил Виктор Константинович. – Природа ставит преграды там, где человек потерял, – внутри человека.

У меня не осталось сомнений – психиатр говорит моими словами.
– Вы читали мой дневник! Вы лазили в мой компьютер! Вам не стыдно?!
– Мы твой компьютер и пальцем не трогали! Это техники! – оправдался Лев Валерианович. 
"Горбатого могила исправит! – подумала я. – Они так складно и наперебой развенчивают гнусные привычки других мужчин, а свои в упор не видят!" 

– Вы как торговцы краденым, – сказала я. – Раз не касались, то вроде и к воровству не причастны. Философствуете о морали, а сами – тоже только солдаты? Генерал виноват? А вы не причём? Доигрались, казачки-разбойнички! Приспособиться к нашему укладу жизни, чтобы душа не стонала, рассудок не туманился, а тело не болело, русским, в плане географии, женщинам так и не удалось! Генам пришлось устроить бунт! Иначе не прервать порочный круг мужских "культурных" традиций! 

– Не гноби ты нас! И так тяжело, – психиатр опустился на ближайший стул.
Профессор что-то быстро-быстро написал на задней обложке журнала с угрожающим названием "Biomedical Technologies" и сказал:

– Если убрать эмоции, то остаётся только восхититься: какой исключительно изящный ход нашла мать-природа. Она дала женщинам возможность прожить первую половину жизни в женском теле и стать ментально женщинами, а вторую – в мужском, но с женской душой. Женщина-мужчина – это мужчина с женским сердцем. Надо бы уже какой-то термин для них придумать.

Одним таким шагом природа решила сразу несколько проблем. Во-первых, женщины-мужчины пополняют собой численность мужского населения. Это позволит реализовать биологически обусловленную женскую разборчивость в выборе партнёра и ограничить прирост homo sapiens, как вида. Во-вторых, природа обеспечила женщинам и детям стопроцентную защиту от агрессивных мужчин.

– Вот бы посмотреть на Ласкового, когда бы он увидел Александру в мужском теле, – подговорился психиатр. – Негодяй бы и глаз не поднял, смотрел бы в пол, да ждал над собой расправы.   
– Я бы тоже на него посмотрела, – у Александра заходили желваки. – А ещё на рожи милиционеров, адвокатов, папаши и сыночка, убившего моего мужа. 
Александр несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул.

Лев молчал. Психиатр затараторил за двоих:
– В-третьих, в лице женщин-мужчин природа даёт детям такое покровительство, в котором нуждалась многопоколенная безотцовщина и беспризорщина. Сейчас даже в полных семьях царит культ силы, суровости и равнодушия. Дети вырастают фактически без позитивного сопровождения отца. Женщины, став мужчинами, введёт "моду" на сотрудничество и эмоциональную близость в отношениях отцов и детей.

В-четвёртых, и это самое главное, приняв мужскую телесность, женщины-мужчины  проникнут в закрытые для них прежде мужские круги. Многовековая женская память о том, каково это провожать на фронт, ждать с войны, быть тылом и оберегать детей, позволит женщинам-мужчинам наложить табу на войны. "Центр тяжести" приоритетов сдвинется наконец в сторону детей.

– Вы в это верите? – спросил Александр.
– Пусть не так, но что-то обязательно изменится к лучшему.
– Не позволят! – без тени сомнения сказала я. – А если женщина не хочет быть мужчиной?
– Не рожай! – уж слишком уверенно сказал Лев Валерианович.

– Всё очень далеко зашло, – сказал Александр. – Кроме мужского типа жизни у нас ничего другого и нет. В этой связи вспомнился анекдот. Анекдот мерзкий, но к разговору подходит, как нельзя лучше.

…Коллеги встречаются утром в курилке, и один спрашивает другого: "Куда ты вчера пропал? Мы с мужиками ждали тебя сначала в биллиардной, потом в казино, но ты так и не пришёл!" А тот ему отвечает: "Представляешь, еду с работы. На улице слякоть, дождь со снегом. Вижу, на автобусной остановке стоит девчонка. Промокла до нитки – зуб на зуб не приходится. И так мне её жалко стало! Так жалко! "Садись! – говорю. – Я тебя до дому довезу!" А она в ответ: "Некуда мне, дяденька, ехать. Мать умерла, а отец сам пьёт, и пьяные компании домой водит. Устала я отбиваться от его дружков!"

 И так мне её жалко стало! Так жалко, что привёз я её к себе домой, накормил, напоил, в ванной искупал и в постель положил. А она такая маленькая, такая худенькая, все косточки можно пересчитать! И так мне её жалко стало, что я заплакал. Представляешь, трахаю её и плачу, трахаю и плачу! Так всю ночь и проревел! Едва под утро успокоился". На что первый мужик говорит: "Разве можно так душу рвать? Помочь тебе прямо сейчас не могу. А вот через недёльку жена с детьми уедет в отпуск, тогда и обращайся. Вместе позаботимся о твоей несчастной".
От анекдота на душе стало совсем гадко.

Александр продолжил, ни к кому конкретно не обращаясь:
– Видно, дарвиновский человек хоть и слезла с дерева, встала на ноги, но далеко от того дерева так и не отошёл. Ведь у людей так и считается по-житейски нормальным, когда босс принуждает к постели секретаршу, врач – медсестёр, пациенток, а профессор – студенток и аспиранток. Про таких мужчин говорят, что они любят женщин, любят жизнь. Вот только беременность партнёрш воспринимают, как гром среди ясного неба, и лепечут что-то вроде: "Это ваши женские штучки", – голос Александра сделался писклявым. – "Разбирайся сама", "Извини, я не готов стать отцом", "Я не думал, что так получится". А как должно было получиться?

Он немного помолчал и добавил нормальным голосом:
– Можно ещё как-то оправдать блудливость малограмотных "любителей жизни", но не тех, кто обременён многолетним образованием, кто относит себя к научной, творческой и управленческой элите. Получается, мужчины назвали человека разумным, а создали такую цивилизацию, которую от древности до наших дней символизирует не любящее сердце, не кора больших полушарий головного мозга, не руки труженика, а эрегированный фаллос...

– С автоматом Калашникова на перевес, – добавила я.
– Что? – переспросил Лев Валерианович. Но, я уверена, он всё прекрасно слышал, и с вызовом повторила:
– Мужчин символизирует эрегированный фаллос с автоматом Калашникова на перевес.
– Приплыли! – выкрикнул Лев. – Ну что ж, Виктор Константинович! Делайте ваш любимый вывод! 
"Это ж надо! Завёлся с полуоборота!" 

– Боюсь говорить, – констатировал психиатр. – Всякий раз вы воспринимаете ссылки на теорию Фрейда, как личное оскорбление. Того гляди, опять обидитесь. 
– Какие к чёрту обиды, когда женщины превращаются в мужчин! – возмутился Александр. – Я, хоть и устал, но хочу знать всё, чем можно объяснить моё нынешнее состояние.

Профессор беззвучно поаплодировал, давая понять, что разрешает продолжить ненавистный ему разговор.
– Наверно, уже никто не будет спорить, – психиатр посмотрел на Льва Валериановича, – что мужчины всерьёз поверили и очаровались тем, что Господь Бог самолично отметил каждого из них короной. Даже самые гуманные, самые верующие, самые умные из представителей сильной половины человечества попали под это очарование и потеряли способность здраво мыслить. Не миновал этой участи и Зигмунд Фрейд.

– Что ты прицепился к этому Фрейду? – не удержался Лев Валерианович. – Он был замкнутым, угрюмым, а к концу жизни тяжело больным человеком. Он с детства боялся и ненавидел своего отца, корил себя за это, но так и не решился признаться в этом прямо и целиком. 

– Прицепился я к нему по двум причинам. Во-первых, теория психоанализа – это теория бессознательных влечений. Определяющим из них Фрейд назвал "основной инстинкт" – инстинкт продолжения рода. А для нас, коллега, важно всё, что касается отношения полов, не так ли? – спросил Виктор Константинович. – Во-вторых, как я только что сказал, Фрейд – это яркий пример интеллектуала, одурманенного принадлежностью к мужскому полу. А дурман порождает видения, путает мысли, выдаёт причины за следствия.   

– Фигура Фрейда представляется мне одиозной, – поделился Александр. – А слово "психоанализ" вводит в ступор. Я ничего толком не знаю ни о психоанализе, ни об его авторе. 

– Об этом не волнуйтесь, – успокоил психиатр. – Я введу в курс дела. Фрейд утверждал, что поведение людей, как и животных, побуждается исключительно бессознательным напряжением. Оно нарастает по мере того, как телесная потребность в чём-то остаётся неудовлетворённой. Как раз эту самую телесную потребность, выраженную в форме желания, Фрейд и назвал "инстинктом". Он считал, что поведение людей нацелено на уменьшение напряжения: утолить голод, поспать, согреться, вступить в половой акт и прочее.

Но, по его мнению, культура, религия, традиции не дают людям реализовывать эти порывы с животной простотой. Они заставляют сдерживать желания и искать сложные, опосредованные пути их удовлетворения. Например, если взрослый человек, будучи голодным, отнимет кусок хлеба у ребёнка, то общество осудит такого взрослого. Вне общества человек жить не может. Ему приходится либо отнимать так, чтобы никто этого не видел (и придумывать этому оправдания), либо зарабатывать кусок хлеба самому, сдерживая сиюминутный голод, то есть облагораживать себя.

Исполнение желаний приходится откладывать, а энергию инстинктов смещать на других людей, на другие предметы, на другую деятельность. Продуктами этого самого смещения сексуальной и агрессивной энергии Фрейд считал семью, искусство, религию, политику, всё устройство цивилизации. 

– Подождите! – вклинилась я. – Фрейд воспринимает культуру, как нечто внешнее. Словно, она упала с неба. Если бы человеческая природа была только импульсивной и животной, то зачем бы людям вообще городить огороды? Зачем искать благородные пути удовлетворения потребностей? Ну и жили бы, как звери.

Нет, здесь кроется логическая ошибка. Импульсивные порывы сдерживает не внешний, а внутренний ограничитель. Сами же говорили, что человека рвёт, когда он убивает. Значит мораль не придумана. Нездоровое поведения пугает нормального человека прежде, чем он успевает о чем-то подумать. Он в мгновение ока оценивает жестокость, как нечто страшное и неприемлемое. Возникает порыв очиститься от неё.

Да, человека можно приучить не замечать жестокость или даже получать от неё удовольствие, но прежде человека нужно сломать психологически. Так, значит, барьер этот у нас всё-таки есть! И с барьером этим мы родимся! …Но если мораль в нас заложена, то она всеобща. Она не может делиться на мораль для женщин и мужчин, для взрослых и детей, для богатых и бедных, для арийцев и евреев, для христиан и мусульман. А у нас мораль разнопола, разновозрастна, разноязычна и… "разнобога". Ещё один маразм!

– Мало того, – тихо, как рассказывают страшные сказки, заговорил Виктор Константинович, – в XIX веке произошло одно очень важное событие. Умами просвещённых мужей овладел Ницше, которого даже назвали пророком новой психологической эры. Его душевное здоровье "дало течь" в ранней молодости. Во время франко-прусской войны он служил санитаром. Насмотрелся, конечно, всякого.

Мирная жизнь, видимо, стала представляться ему постной. И Ницше объявил, что мораль перестала вдохновлять его современников и виделась ему "препятствием творческой энергии жизни". Ницше призывал познавать себя любыми путями и выражать себя любыми средствами.

Бердяев, вторя Ницше, возвестил, что "умеренная мораль, мораль безопасности, мораль, которая отсрочивает наступление конца… должна рано или поздно прекратиться, преодолённая творческой интенсивностью человеческого духа". Парадокс, но Ницше стал идейным вдохновителем и для Фрейда, и для Гитлера! 

Философы оправдали вседозволенность самопознанием и творческой необходимостью. Незримая, но единственная, преграда была преодолена. Это привело к тому, что наступила эпоха реабилитации "искусства ради искусства", многочисленных художественных течений и дебатов о бессознательных истоках творчества. Но вместе с этим наступила и эпоха мировых войн. В них были ввергнуты сотни миллионов людей, в том числе и наших соотечественников, которые залили своей жертвенной кровью просторы Азии и Европы.

– Жертвоприношения в нашей культуре в большой чести, – сказал я. – Если верить священнослужителям, то Георгий-Победоносец выдаёт всем павшим на поле боя "контрамарки" в рай. Театр, да и только!
– Опять богохульствуешь, – погрозил мне пальцем профессор. 

– Сам собой напрашивается вопрос: насколько создаваемая и цензурируемая мужчинами культура очеловечивает? – Виктор Константинович не обращал внимания на наши с профессором реплики.   
– Я вижу, вы все подкованы, – сказал Александр. – А я никак не привыкну к сомнениям, что культура очеловечивает. Приведите ещё примеры.   

Александр, видимо, "забыл" о Лоте и Одиссее, "не заметил" рекламной акции священнослужителей в поддержку войны.
– Хорошо! – живо откликнулся Виктор Константинович. – Если примеров кажется не достаточно, то обратимся ещё к одному мифу – мифу об Эдипе.
– У нас сегодня прямо семинар по древнегреческой мифологии, – проворчал профессор.

– Ничего не поделаешь. Фрейд рукоплещет темам и табу, которые поднимаются в мифе о царе Лае и его несчастном сыне Эдипе. Кто знает содержание? – спросил психиатр. 
Я не успела ничего толком припомнить, как Лев Валерианович ответил:
– Ну я! 
– Расскажите, пожалуйста, – попросил Виктор Константинович. – Я хочу немного помолчать.

– Лай был фиванским царём, – без особого энтузиазма стал излагать профессор. – Аполлон предсказал ему смерть от рук собственного сына. Как только жена Лая – Иокаста – родила мальчика, Лай велел ей проколоть новорождённому сухожилия у лодыжек и отнести сына на гору Киферон, на растерзание животным. Царица изуродовала ребёнка, но нести его на гору отказалась. Она отдала младенца пастуху.

Он не мог ослушаться, но и бросить ребёнка тоже не смог. Пастух отдал малыша другому пастуху, с которым повстречался на горных выгонах. Тот, в свою очередь, отнёс мальчика в Коринф своему бездетному царю Полибу. Полиб назвал младенца Эдипом (что означало "с опухшими ногами") и воспитал его, как родного сына.

Однажды, когда Эдип уже стал юношей, какой-то подвыпивший житель Коринфа обозвал его подкидышем. Как Эдип не просил, приёмные родители так и не открыли ему тайну рождения. Тогда Эдип отправился в Дельфы, чтобы спросить оракула о своём происхождении. Оракул вместо ответа предсказал юноше, что тому суждено убить отца и жениться на матери. Желая изменить судьбу, Эдип отправился искать счастье на чужбине.

По пути из Дельф, на перекрестке дорог, он встретил колесницу знатного мужчины в сопровождении свиты. Мужчина требовал пропустить его вперёд. Вспыхнула ссора. Незнакомец сначала напустил на Эдипа своих слуг, а потом ударил его по голове тяжелым скипетром. Отбиваясь, разъярённый юноша убил дорожным посохом возницу и всех его слуг. Однако одному человеку из свиты Лая (а это был именно он) удалось незаметно скрыться. Слуга вернулся в Фивы и рассказал, что царь погиб от рук разбойника. 

Продолжая путь, Эдип подошёл к Фивам. Он увидел, что у городских стен обосновалась Сфинкс – чудовище с лицом и грудью женщины, с телом льва и крыльями птицы. Никто не мог пройти мимо неё. Она всем задавала одну и ту же загадку: "Кто ходит утром на четырёх ногах, днём – на двух, а вечером – на трёх?" Долгое время никто не мог дать правильный ответ. Сфинкс безжалостно расправлялась с глупыми путниками.

Эдип выслушал её загадку и сказал, что речь идёт о человеке. Именно человек ползает в детстве на четвереньках, в зрелом возрасте ходит на двух ногах, а в старости опирается на трость. Получив правильный ответ, Сфинкс вынуждена была удалиться.

В благодарность за избавление от чудовища фиванские граждане сделали Эдипа своим царем и дали ему в жёны… вдову Лая – Иокасту. Так исполнилось пророчество. Ни Эдип, ни Иокаста не подозревали о своём родстве. Они двадцать лет прожили в счастливом браке. У них родилось четверо детей: Полиник, Этеокл, Антигона и Исмена, – профессор хоть и нервничал при упоминании Фрейда, но к работам его, видимо, имел стойкий интерес, раз запомнил имена всех действующих лиц. – Всё было хорошо, но Фивы поразила моровая язва.

Захотели узнать причину такой напасти и снова обратились к дельфийскому оракулу. Он открыл правду об Эдипе и потребовал изгнать из города убийцу Лая. Иокаста повесилась от стыда и горя. Эдип выколол себе глаза, но сыновья всё равно изгнали его. Только Антигона не испугалась позора. Она вызвалась сопровождать слепого отца…

– Благодарю, коллега, – остановил профессора Виктор Константинович. – Всё, что нужно, мы услышали. Для чистоты эксперимента я спрашиваю тебя, – психиатр обратился к Александру, – человека, который не знаком с положениями психоанализа. Скажи: чьё поведение в этой истории ты считаешь предосудительным? 

– Родителей, кончено! – выпалил Александр. – Виноваты мать и отец Эдипа! Оба! Как хладнокровно и жестоко они избавились от малютки-сына! Мне кажется, Лай испугался не физической смерти, а того, что сын вырастет и станет претендовать на его трон. Лай видел в сыне не продолжателя рода, а конкурента. Видно, Лай думал, что будет вечно молодым и сильным...

Если бы я узнала, что мне суждено умереть от рук собственного сына, то у меня бы возник вопрос: "Как я жила и чем занималась, если мой ребёнок так меня возненавидел?" Вы сами сказали: родители, которые не знают своих детей, готовят себе большой сюрприз в будущем. Не воспитываешь сам – воспитают другие, поэтому готовься к худшему.

Я слышала, что у кавказских народов есть необычный способ наказать кровника. Из семьи обидчика крали малыша, растили его в полном потакании всем его капризам, а годам к 15-16 возвращали чадо в родительский дом. Как только возвращённый получал от кровных родственников отказ, так пускал в ход оружие. Дело сделано!

– Молодец! – искренне восхитился психиатр. – Вот что значит взгляд женщины-матери! Зрит туда, куда мужчина даже и не смотрит.
– Не поняла… – растерялся Александр. – Я правильно ответила или нет?
– Я лучше скажу, какой вывод из мифа об Эдипе сделал Фрейд, – Виктор Константинович внимательно наблюдал за реакциями Александра, – а ты уж сам решай: правильно ответил или нет?

Так вот, Фрейд настаивал, что мальчик эротически привязан к матери, поэтому хочет безраздельно обладать ею, и воспринимает отца как помеху. Любовь и одновременно ненависть ребёнка к родителям Фрейд назвал "комплексом Эдипа". Ребёнок боготворит их и тут же желает им смерти. Он хочет быть похожим на них и боится быть наказанным за свои бессознательные желания. Он думает, что наказанием будет кастрация, и, естественно, боится её! Чтобы избежать такого жуткого наказания, мальчик переключает сексуальную энергию на благородные – социально приемлемые – цели.

По Фрейду, культура оценивает, насколько то или иное поведение было полезным или вредным для человеческой личности. Фрейд аплодирует культуре за то, что она накладывает табу на инцест и поднимает тему самонаказания сына за убийство отца. Основоположник психоанализа был уверен, что именно Эдипов комплекс лежит в основе возникновения неврозов, религии, нравственности, культуры и считал его отправной точкой для понимания человека.

– Вы сами-то слышите, что говорите? – спросил Александр. – Вы же ставите телегу впереди лошади. А почему эта ваша долбанная культура не поднимает тему самонаказания отца за калеченье сына и не накладывает табу на сыноубийство?
– Потому что культура находится под контролем отцов, – Виктор Константинович широко улыбался, чем ещё больше распалял Александра, провоцируя его выпустить пар и проявить себя.

– А как же быть с признанием Фрейда за всех детей? – Александр начал энергично щёлкать пальцами, пытаясь вспомнить цитату дословно. – "Я не мог бы назвать ни одной другой, возникающей в детстве потребности, которая могла бы по силе приблизиться к потребности в покровительстве отца". Покровительство – это заступничество, но никак не обречение сына на мучительную смерть. У вашего Фрейда раздвоение личности? Он видит сокровенную потребность ребёнка в отце и упускает злонамеренность отца по отношению к сыну?

– Я вас предупреждал, что Фрейд – странный малый! У него то так, то эдак! – выпалил Лев Валерианович.
– Нормальный он, только очарованный, – парировал Виктор Константинович. – Зигмунд-ребёнок, чья потребность в покровительстве отца так и осталась неудовлетворённой, пискнул в душе или в мозгу Фрейда-мужчины, но принадлежность к сильному полу заставила Фрейда-учёного оглохнуть на оба уха и переложить всю вину на ребёнка.

Исследуя бессознательные влечения людей, Фрейд обнаружил главные принципы мужской цивилизации: на поступки отцов-зачинщиков табу не налагают! отвечает тот, кто замыкает цепочку событий! Главное – найти крайнего. Мы так и живём! Обнаружить-то Фрейд всё это обнаружил, но тут же прикрыл комплексом Эдипа – ширмой, разрисованной эротическими картинками. Лучшего способа отвлечь внимание просто не придумаешь! 

И как-то совсем Фрейд упустил ещё один очевидный урок: отец, удаляя от себя сына, подписывает себе смертный приговор, а сыну готовит участь палача. Что может быть хуже? Мне кажется, именно в этом главное предостережение мифа об Эдипе, а Фрейд увидел только секс. 

Он точно уловил факт социального неравноправия полов, но, оставаясь всё в той же очарованности, снова переставил местами причины и следствия. Фрейд приписал женщинам зависть пенису. На самом деле, наверно, сам Фрейд боялся проснуться женщиной и испытать на себе все те запреты и унижения, которые мужчины придумали для "окультуривания" первозданных женщин.

Виктор Константинович ослабил перекрутившийся на шее шарф, налил себе ещё чаю и продолжил:
– Я думаю, что раз инстинкт продолжения рода основной, то и способ реализации этого инстинкта – это основной критерий человеческого в человеке. Он позволяет понять, кто перед тобой: зрелый человек или человекоподобное животное. Для первого незащищённый половой акт – начало новой жизни, а, следовательно, и родительские обязанности. Для второго – случка, снимающая сексуальное напряжение, а дальше – будь, что будет. Разница, как видите, огромная. 

Человекоподобное животное может быть высококлассным специалистом или даже гением в своём деле, но это всего лишь животное, которое умеет решать очень сложные задачи.
– Если так оценивать людей, то претендовать на звание человека смогут немногие, – сказал Лев Валерианович.
– Естественно, раз тысячелетиями поддерживали скотскую доктрину, – сказал психиатр. 

– Этот критерий человеческого в человеке особенно не понравится тем, кого цивилизация называет "великими". А куда прикажешь причислить тех, у кого нет детей? – спросил профессор без переходов. 

– Нет, и не надо! Главное – не размножаться рефлекторно и не быть формальными родителями. Если принять за критерий нормы квалифицированное отцовство и материнство, основанное на чувствах, а за критерий патологии – философию жизнелюбца-сеятеля и матери-кукушки, то многое встанет на свои места. 

– Но тогда мужчине нужно будет "снять с себя корону" и передать её ребёнку, – добавил Александр. – А это всё рушит! 

– А нынешнее положение дел не рушит? Всё ведь наперекосяк! Если "одеть корону" на ребёнка, то откроется перспектива выжить и стать наконец людьми. Ребятишками ведь нужно серьёзно заниматься: любить, оберегать, всесторонне развивать, кормить, одевать.

Мужчине придётся вернуться к своей основной миссии – к отцовству. А оно, между прочим, требует самых что ни на есть мужских качеств: целеустремлённости, смелости, выдержки, творческого подхода, живости ума. Вопрос: есть ли всё это у современных мужчин? Не знаю... Но без перемен конец просто неизбежен. Сколько цивилизаций уже погибло! 

…После развала Союза мы похожи на испуганных животных, которые мчатся, охваченные паникой, куда глаза глядят, и топчут молодняк. "Дети разных народов" ломают голову: "Какой путь наш?" Ответ очевиден. Введите моду не на допотопные национальные традиции, а на отцовство. Поощряйте не только профессиональную компетентность, но и компетентное отцовство: президент-отец, бизнесмен-отец, учёный-отец, рабочий-отец, крестьянин-отец.

Подумайте, с какими "мужскими" занятиями отцовство не сочетается вовсе, и задвиньте их куда подальше. Например, убийца-отец, вор-отец, алкоголик-отец, наркоман-отец, бабник-отец…

Я – не экономист, не политик, не хозяйственник, но я понимаю, что развитие технологий – это всего лишь средство. Чему оно будет служить? Снова войне? Безудержной конкуренции? Потребностям, в которых нет потребностей? Духовной деградации?

В чём мы действительно можем и должны "догнать и перегнать" Америку, так это в том, чтобы стать достойными родителями нашим талантливым детям. В связи с этим вполне правомерна постановка проблемы воспитания родителей на государственном уровне.

– Э-э! Куда тебя понесло! С нынешней разрухой в головах программы по воспитанию родителей воспринимаются бредом сивой кобылы, – сказал Лев Валерианович. – Никто не поймёт о чём речь, если ты выйдешь на улицу с призывом: "Братья и сёстры! Станьте компетентными родителями, ибо сегодня – дети,  а завтра – народ!"  Тебя примут за сумасшедшего!
– Я знаю, что меня мало кто поймёт и поддержит… 

Виктор Константинович как-то сразу потерял активность, долил ещё чаю, но пить не стал: зажал бокал в ладонях и замер. Воцарилась тишина. Все устали от избытка информации и эмоций. Сил у меня хватило только на то, чтобы спросить у профессора:
– От Александра могут родиться дети?
– Определённо, да, – ответил Лев Валерианович.

Он взял со стола всё тот же рентгеновский снимок и повернулся с ним к окну.
– Вот, посмотри.
Я подошла к "трону".
–  Видишь две светлых области? Это то, что осталось от яичников. Они "законсервировались". Мы сначала не поняли для чего.

А теперь знаем, что все сперматозоиды Александра несут клоны женских Y-хромосом, которые находятся в его "законсервированных" яйцеклетках. Ещё один "оригинальный ход" матушки-природы! И эти клоны абсолютно нормальны.

Нам даже удалось искусственным путём оплодотворить ими яйцеклетки. Получились вполне жизнеспособные эмбрионы с генотипом Х(женская)Y(женская) 
– Обалдеть! – вырвалось у меня. –  Вы их заморозили?
– Конечно, – заверил профессор.