Возвратный хлеб
Отчаянные попытки мужа проникнуть в квартиру и привести в чувство сдуревшую на старости лет жену не увенчались успехом – дверь “стойко держалась” и не собиралась отворяться перед “добропорядочным” и “интеллигентным” Сеном Седраковичем, слывшим таковым среди соседей и на работе, но недостаточно “оцененным” женой и давно уже смышленными детьми…
Трагикомизм ситуации заключался в том, что, по старой привычке, примерный муж всю получку отдал семье, и в кармане сейчас у него была одна мелочь – на транспорт. Драма же состояла в том, что эта была последняя зарплата – с ним “рассчитались” уже при увольнении “по сокращению штатов”. Вольному – воля!
Господину Нвиракяну ничего не оставалось делать, как собрать свои пожитки и тихо “съехать” из собственной квартиры, хотя бы, как он надеялся, на то время, пока “шизофреничка жена” и “дети недоумки” не придут в себя и “с музыкой” не вернутся за отцом и мужем…
Сен Седракович приехал на квартиру матери, отдавшей богу душу еще довольно бодрой и энергичной женщиной, не выдержавшей, однако, холода, мрака и ночных бдений у хлебных магазинов в лихие годы становления “демократического” государства… Мудрая женщина, недолюбливавшая невестку, завещала свою однокомнатную квартиру в центре города единственному сыну буквально за месяц-два до кончины, хотя все вокруг знали, что оставит она ее своей любимице – старшей внучке. Невестка затаила злобу на подобный “пассаж” свекрови…
“Как в воду глядела мать, что понадобится именно мне,” – горько усмехнулся Сен, когда отпирал дверь полупустой и скромной квартиры, пустовавшей уже долгое время. Комок подступил к горлу немолодого мужчины, когда он начал перебирать оставшиеся от матери вещи – в гардеробе, в серванте, на кухне. Все это были мелочи – более ценное дражайшая половина Сена давно уже перевезла в их квартиру – просторную, хорошо отделанную и обставленную, конечно же, стараниями мужа…
Сен полез на антресоли – в надежде найти хотя бы какую-нибудь постель, подушку… Увы! Лишь чулан сверху донизу был полон пустых стеклянных баллонов всех емкостей – покойная мать была хозяйственной женщиной и мастерицей закатывать “впрок” все дары армянской земли в виде джемов, варений, компотов и соков. Но все это было в “благословенные советские времена”, - уже несколько лет банки и баллоны пылились без дела, и на донышках их валялись вверх ножками дохлые мушки и пауки… Времена домашних “закатов” давно закатились!
Нынче Сену Седраковичу, судя по всему, надо было начинать жизнь сначала. Кое-как проведя ночь на диване не раздеваясь, он проснулся от острого чувства голода. Желудок свело от боли, но – в доме хоть шаром покати, и в кармане пусто! Оставалось выпить стакан холодной воды, подслащенной остатками песку неизвестной давности из извлеченной из недр кухонных шкафов сахарницы…
Распаковывая на следующий день чемодан и развешивая свои костюмы, сорочки и пиджаки в пустом гардеробе, Сен обшарил их и, к неописуемой радости, обнаружил то в одном, то в другом из карманов несколько мятых бумажек! “Не бог весть что, но на хлеб хватит!” – обрадовался “господин” Нвиракян, еще несколько лет назад безотказно баловавший свою плоть деликатесами…
“О женщины! Кто вас придумал… мать вашу!” – вспомнил вновь о своих последних злоключениях семьянин с двадцатилетним стажем супружеской жизни, комкая в руке жалкие драмы, в народе уже прозванные “дрянями”.
Неделя, проведенная Сеном Седраковичем на хлебе и воде, в неустанных поисках работы, неумолимо подходила к концу. Таяли надежды и на то, что семья “очухается от дури” и привезет “кровинушку” обратно под родную крышу. Нвиракян уже был близок к депрессии. Не привыкший просить в долг ни у родственников, ни у друзей и тем более у соседей, он вынужден был, впервые в жизни, одолжить несколько сотен драмов у своего близкого друга… У родственников, ничего не ведавших о последних событиях в его семейной жизни, Сен решился бы, наверное, взять лишь под угрозой голодной смерти… Ведь он всегда считался “самым-самым” среди родни – самый порядочный, самый честный, самый умный, самый образованный и “выбившийся в люди”… Теперь же он сам был выбит из колеи!
Сен Седракович нервно пересчитывал последние деньги, заходя в магазин за скромной и непритязательной едой. Всухомятку проведенный месяц обернулся болями в желудке, кишки у него иногда жутко урчали прямо в транспорте и ему казалось, что звуки эти слышат все стоящие и сидящие вокруг. Он старался быстро выбраться из массы и одиноко шагал по словно вымершим улицам родного и когда-то шумного, веселого, многоликого и бесшабашного города…
С работой все еще ничего не ладилось – “обещалкины” не перевелись ни среди друзей, ни среди чужих… Деньги таяли на глазах. Семья не проявляла никакого интереса к фактически выставленному за дверь отцу. И больше всего Сена убивало именно это. “Так вот какова цена верности и преданности семье! – с горечью думал Нвиракян, окуная в жиденький и полусладкий чай зачерствевший кусок хлеба. – За какие грехи?!”
…Последняя сотенка перекочевала из рук бедолаги в руки плутоватого продавца в ожидании буханки, когда в пустой магазин зашла бедно одетая, занюханная старушонка и привычным голосом попросила “возврат”. Она, видно, была здесь завсегдатаем, так как “уста Гаруш”, отойдя вмиг от Сена, улыбнулся ей и с нижней полки за спиной достал пару невзрачных на вид и черствых матнакаша*.
“Майрик-джан”, облагодетельствованная “уста Гарушем”, кинула хлеб в авоську довольно сомнительной чистоты и засеменила прочь, громогласно благословляя продавца и проклиная на чем свет стоит нынешние власти, доведшие ее до нищеты…
Сен Седракович, никогда в жизни не слышавший до этого слова “возврат” в “хлебном контексте”, не без интереса спросил у полнотелого и довольного, видно, жизнью “уста Гаруша”:
- Я что-то не понял, что за “возврат”?
Продавец усмехнулся и пояснил: “Да это, дружище, старый, не проданный позавчерашний хлеб, который возвращают нам в пекарню из магазинов… мы его продаем за полцены вот таким бедным людям… они специально приходят за ним, даже очередь выстраивается, и хотя такой хлеб уже тверд, как камень, народ берет с охотой… Как-никак вдвое дешевле получается. Ох, жалко мне наших стариков… до чего докатились! Сердце кровью обливается…”
Румяные и полные щеки “уста Гаруша” совсем не свидетельствовали о его нищете, однако искренность негодования не внушала сомнений…
- Да-а, трудно людям, - залепетал Сен Седракович, без пяти минут сам “старик”, беря в руку обжигающий горячий матнакаш и ловя себя на мысли, что завтра у него уже не будет денег на такую банальную, казалось бы, вещь, как свежий хлеб…
Нвиракян вернулся домой с тяжелым сердцем, зло бросил все еще теплый хлеб на кухонный стол и, рухнув на жесткий качающийся стул, впервые в жизни разрыдался. Сен не умел плакать – из горла вырвалось два-три рыка, или вопля, или стона – непонятно чего: может, такие странные звуки вырываются из пасти раненого сильного зверя или вылетают из гортани подбитого орла, или… Или все же человека тоже? Ведь и он, в сущности, зверь, только говорящий и осознанно делающий больше мерзостей своему ближнему, чем самая коварная божья тварь…
…Сен подошел к чулану и “с интересом” присмотрелся к банкам и баллонам, сиротливо выстроившимся в аккуратные ряды на полках. “Говорят, их покупают сельчане или сдают куда-то, - мелькнуло в голове хозяйственного семьянина, - только вот куда? С кем бы об этом переговорить?”
Нвиракян деловито пересчитал все “добро” и убедился, что на вырученные при удачной продаже деньги можно прожить еще несколько дней, покупая “возвратный” хлеб. На мягкий, горячий не тянуло…
Сену Седраковичу было страшно неловко заводить разговор с дворничихой о продаже баллонов, которые “только мешают в доме, так как все равно руки не доходят готовить много припасов на зиму”… Мудрая старая дворничиха Еран кивала головой, не переча “образованному” и “хорошо одетому” “господину” из соседнего двора, прекрасно понимая истинную причину продажи оказавшихся “лишними” “стекляшек” и обещала быстренько “сплавить” балласт своей бесчисленной деревенской родне, которой как раз все это понадобится “к сезону”… И даже “из вежливости” сама поблагодарила Сена – за то, что “вовремя подвернулся”!
Через денек сын дворничихи подкатил на стареньком “БМВ” прямо к подъезду Сена и оптом увез “весь товар”. Рассчитываясь, подмигнул напоследок “неумелому интеллигенту” – мол, в деревне за “стекляшки” ему дадут вдвое-втрое больше… Однако Нвиракян был страшно рад и такой сделке – чулан опустел вчистую, а на руках было несколько заветных сотен, дававших возможность бывшему ведущему научному сотруднику не умереть с голоду – по крайней мере в ближайшие недели…
…“Уста Гаруш” приветливо улыбнулся своему новому, но уже постоянному клиенту и, не дожидаясь слов, привычно выложил перед Сеном Седраковичем пышущий жаром матнакаш.
Нвиракян внутренне весь съежился,похолодел и тихо,чувствуя, что может лишиться чувств от стыда, пролепетал: “Мне… “возвратного”… пожалуйста”…
Продавец недоуменно посмотрел на побелевшее лицо “достойного” человека, чей жалкий взгляд побитой собаки “ускользнул” от него на дальнюю нижнюю полку с черствым, позавчерашним блеклым хлебом…
* * *
* Матнакаш - один из самых популярных видов армянского национального хлеба. (См.фото).
Свидетельство о публикации №215122300529