Три брата молодца или заветы отца

Старел старик  в селе, где славился своей доброй душой и прозорливостью. Пережил давно старуху свою, но оставались у него три сына. Старший - работяга, средний – доходяга и младший - бедолага. Рассуждал вечерами старик, что покуда не станет его, слишком разные умом и долей братья, непременно рассорятся, да прогрызут друг другу глотки за его наследие – землю, скот, дом и прочий скарб, не говоря про богатства копившееся по ларцам и сундукам от прошлых предков.
Выходило, что старший трудился день и ночь, да на жизнь ему личную оставалось далеко смотреть. Мимо текло время, а тот не думал о себе ни минуточки. Ни учился наукам. Не смел ни разу и с девкой какой заговорить. Речью красивой, связной не изъяснялся и вообще умом не славился. Бывало как скажет дурость какую, так вся округа хохочет, а до него не доходит, что над ним смеются. Зато силой слыл, хоть со всеми делись и столько же останется. Словом – избегал старший жизни семейной.
Малой же тот еще хохотун, балагур и проныра. Куда ни пойди, всюду гулял и за ним гуляли, и всего видал, и его все видали, перед всеми хвастался и ему верили. Главное за все брался, да ничего не заканчивал. Песни пел, плясать любил. Красоту женскую ценил, хоть и ростом не велик, и в драках бывал за то бит; вещи на деньги менял, что позавидует жид, из чего следовало - не ценил жизнь, спешил жить.
А средний сын – домашний, скромный, еще женщиной воспитанный, ухоженный, счету и грамоте обученный, но терпением и здоровьем обделенный, зато мнением собственным расположенный, тут же трусящий да забитый, но имеющий на все свои ответы, что в глаза мог любому доказать, почему ему не дается это ли, али то ли. Правдой или ложью, средний сын слагал речь свою, а выходило всякий раз одно и тоже. Лишь бы оправдать лень. И не работал и не веселился и ничем иным не был занят, а как спохватятся, как вспомнят о бездельнике, так и застанут его в болезнях на печи лежащим, от мнимых болей стонущим, либо претворяющимся спящим.
Тлели месяцы, худело тело старика, седели волосы его. Вызывает тот к себе старшего сына, и наказывает ему: -Приходит к концу мой век, но покуда не смыкал век, приметил, что ты старший сын – добрый человек, а потому, следи за младшим, чтобы не растратил себя, а коли нужно, так выбей до крови из того все прошлое, ведь ему оставляю наследство, только он того еще не знает пока. Стиснув зубы старший сын, дослушал отца до конца и ушел работать, брать быка за рога.
Вызывает старик к себе младшего сына, и наказывает ему: -Приходит к концу мой век, но покуда не смыкал век, приметил что кроме тебя, младший сын, смекалистее нет. Раз так, не пропадать же старшему нашему. Подыщи ему жену порядочную, мысли посели в нем будоражащие, а коли надо, спой в красках о будущем, ведь ему оставляю наследство, только он того еще не знает пока. Раскрыв рот младший сын, дослушал отца до конца и ушел скитаться, куда глаза глядят.
  Вызывает старик к себе среднего сына, и наказывает ему: -Приходит к концу мой век, но покуда не смыкал век, приметил, что ты у меня средний сын – слабейший из калек.
Но за тобой грехов нет, а посему, оставляю наследство свое на тебе, а если чего будет не получаться, не спеши просить помощи братьев. Покуда с собой не совладать им, как на таких еще и хозяйство оставлять мне? Знай это и помни. Сложно будет, трудно и в иной час совсем невозможно, но решай все сам, не надейся ни на кого, а иначе пропадешь и не вспомнят даже. Что же, главное не болей, как сейчас, трудись, как можешь и все придет в неровен час. Уронил сердце на пол средний сын, дослушал отца до конца и побежал думать лежа на печи, у кого из братьев вскоре станет просить помощи.
Горело солнце в ясный день, да остывало тело старика, пока наконец не покинула его душа, под вечер, уйдя насовсем в мир иной не спеша. Только улыбка так и не сошла с лица старца, словно и не горевал он по доле непутевых сыновей. Как похоронили сыновья отца, старший смотрит хмурясь на молодого не моргнув, а тот хмуро косится на старшего как охмелев. Подошли ближе. Тут старший возьми да ударь со всей силы младшего под нос, да повали на землю окровавленным и жалким пугалом.
-Это, чтобы о пустом прошлом не думал больше ты, мне за тобой некогда следить, тебе же о хозяйстве думать придется, а на мне поле остается.- воскликнул работяга.
 Младший утер кровь да запел во весь голос песню правдивую, про судьбу брата глупого старшего не завидную, про будущее безнадежное, ежели жену себе не найдет хорошую пригожую. Подкосились ноги брата и упал тот на землю прослезившимся и жалким пугалом.
-Это тебе старик хотел отдать все, а вот если, не потянешь один хозяйство, я его конечно преумножу и делать почти ничего не придется, возможно. – продолжил малой бедолага.
-А вот и нет! Это тебе батюшка завещал все, только надо браться за труд и дело хоть раз до конца доводить, а не до беды и воду мутить. – вторил старший брат.
Видя как братья сидят на земле, все встревоженные, растрепанные, с обнаженными чувствами после кончины отца, испугался за себя средний сын, подбегает и молит, громко крича:- Как вам мои родные теперь без батюшки оставаться? Некому теперь за нас заступаться. Но вы  же сильные, нельзя вам на земле валяться, мне вот отец оставил в наследство все свое хозяйство, а я калека, не смогу его вести как прежде, все теперь на мне, так что помогите, чем сможете, одному не справиться и быть беде. И вообще отец велел вам мне помогать, а мне завещал не болеть и вас наказывать в моменты подобные, безрассудные, чтобы пример с меня брали, какой я калека, а духом не падаю. Как не стыдно вам?!
Смотрит младший на слезы старшего, а тот на кровь младшего и молча соглашаются помочь калеке, понимая до конца заветы отца. Клятву дают больше не ссориться и не теряться. Поделили поровну дом в мире и согласии. Каждый взял добра для себя и нужд своих. Стали жить вместе, друг у друга по чуть-чуть набираясь опыта недостающего. Семьями обзавелись крепкими и детьми шумными, добрыми и к труду привычными.
Среднего брата же, отправили в амбар на сеновал, не болеть и о хозяйстве думать, как и велел ему батюшка. Злился средний на братьев день, злился на братьев ночь и так тлели месяцы. Не смел просить о немыслимой помощи их, покуда стеснялся прошлого, и боялся будущего. Ведь честно рассудили они, как он говорил и привирал, и как отец велел и завещал.
Шло время, привело оно к дому братьев – казначея, сборщика налогов. Посчитал он немного, да чуть больше требуемого, с двух дворов. Посчитал он немного, да чуть больше требуемого с двух труб печных. Посчитал он немного, да чуть больше требуемого с мастерской малого, да надела земного старшого. А среднего даже не заметил и не спрашивал о нем, только взял надлежащие подати и лишнее, поклонился низко молча и пошел дальше по дворам. И браться молчали о среднем, чтобы еще больше не растерять добра, все равно лишь им и принадлежащего. Услыхал о происходящем доходяга из амбара, как братьев явно грабят, свалился с сеновала, поспешив к сборщику податей, заступаться о хозяйстве отцом завещанным, но упал лицом о землю, расшиб лоб до крови и зарыдал навзрыд. Как же думает, говорить за наделы, когда ни разу не пахал!? Как говорить за обмены, когда ни разу не покупал!? А еще приметят его, что на себя берет долг отвечать за всех, так поймут, что не болеет он и пристыдят на совсем. Долго сидя на земле в амбаре унывал доходяга. Долго до него доходила его доля в жизни. Как рассвело, повзрослел он и встал на ноги, вышел на улицу и запел песню, не про участь свою, как братья строги, а про свои тревоги.
-Вот бы мне силу старшего, вот бы мне хитрость младшего, вот бы мне здоровье отца и вы бы хвалили меня - молодца! –Вышли на крыльцо братья и смотрят на среднего, а тот продолжает.
-Но по правде я силен как старший, но по правде я хитер, как младший, но по правде я здоров как отец, но по правде я и есть - молодец. –признается средний.
Задумались братья. Наконец средний духом не станет падать и это будут не слова, а дело.
Шло время, тлел месяц, горело солнце, да светило в оконце и грело крыльцо, еще одного дома, что поставил напротив отцовского, его средний сын. И гуляли в нем свадьбу, и смеялись в нем дети и росло хозяйство и даже сборщик налогов не мог обмануть, того, кто некогда ранее выйти из тени боялся, а теперь же и за братьев грудью заступался.
Вот и старик, умирая, верил и видел наперед, как помирятся его дети, и не пропадут, с завещанным. Знал он точно, что одного нужно кулаком ударить, другого правдой поругать, а кому-то хоть в глаза говори, хоть под нос колоти, пока само не дойдет, ничего не выйдет, как не подходи. Да так оно и случилось.