Ясновельможный пан доктор

В разгар полевого сеона разболелся дико коренной зуб. Ни спать ни есть не мог, измучился до искр в глазах. База нашей сейсмопартии была расположена километрах в 30 от национального посёлка Русскинские на севере Ханты-Мансийского округа. И ребята, наконец, убедили меня съездить в местную больницу. Сел в нашу вахтовку, и скоро мы были у дверей мед.пункта. Мужики уехали затариться в магазин, пообещав на обратном пути забрать меня.
Зашёл внутрь, нашёл кабинет стоматолога, постучал в дверь. Долго никто не открывал, слышалось какое-то шебуршание в комнате, звяканье посуды. Наконец, дверь распахнулась. На пороге стояла колоритнейшая личность- сутулый мужчина лет 45 с пышной наполовину седой шевелюрой и с вежливой улыбкой на  лице. Он нежно спросил меня, обдав свежим запахом водки, разговаривая так, словно я попал к лекарю лет этак 100 назад:
- Чего изволите, милостивый государь?

Я опешил: в жизни меня так не называли. Но всё же промычал, морщась, в ответ:
- Доктор, зуб болит, мочи нет. Вырвите его, пожалуйста.
- Так-так-так, батенька, садитесь-ка в креслице, сейчас мы его посмотрим, Ваш зубик... Давайте сначала запишем Ваши данные. Фамилия Ваша?
- Маевский.
- О-о-о, пан пОляк? Какая приятная неожиданность, я тоже пОляк. Анджей Шиманский, честь имею. Хотя, в паспорте меня записали Андрей, но Вы ведь, как шляхтич шляхтича, понимаете, пан Маевский, что правильно будет говорить- Анджей, так?
- Вы знаете, я совсем даже не поляк.-пытался я остановить его непрекращающийся поток речи, но бесполезно. Пан доктор слышал лишь себя.
- Какой прелестный кариес, сейчас мы его полечим, откройте ротик пошире, прошем пана.

Я открыл свой настрадавшийся рот, надеясь на скорое избавление от боли, но " земляк" вдруг исчез. Из угла комнаты послышалось знакомое позвякание посуды, бульканье жидкости. Спустя пару минут доктор вернулся, распространяя свежие ароматы спирта.
Он встал передо мной и мечтательно произнёс:
- Как я счастлив встретить здесь, в этих диких местах, интеллегентного человека с польской кровью. Знаете, ведь просто не с кем перемолвиться парой слов даже.

Я сидел, разинув рот и думал, что диалог у нас довольно странный получается. А пан Шиманский продолжал рассказывать про своих знаменитых предков и как он волею судьбы очутился на севере. Я ему недвусмысленно показал пальцем на свой открытый рот.
- Не извольте беспокоиться, пан Маевский, сейчас всё сделаем.

И снова убежал, чтобы влить в себя очередную порцию алкоголя.
В общей сложности я провёл у него в кабинете больше двух часов. Уже и ребята наши заглядывали, поторапливали, но пан доктор всякий раз вежливо их выставлял из комнаты, объясняя, что у пана Маевского сложный случай, а сам, поворачиваясь ко мне, заговорщически подмигивал хмельным глазом:
- Ничего, подождут. Когда ещё выпадет мне случай с пОляком поговорить...

К концу лечения пан Шиманский с трудом стоял на ногах и, забыв про своё благородное происхождение, вовсю крыл простым русским матом местных хантов и своих коллег. Он рассверлил в зубе огромную полость, оставив лишь такие тонкие стенки, что древний китайский фарфор бы позавидовал. Потом натолкал туда гору зубного цемента так, что я не смог стиснуть челюсти. Затем снова стачивал, периодически заливая в себя водку.
Интеллегентность вкупе с "милостивым государём" куда-то исчезла, остался лишь сельский алкаш- опустившийся доктор.
По окончанию экзекуции я с трудом смог промолвить слова благодарности- так заклинило челюсти- и поспешил уйти из кабинета. Но пан доктор догнал меня в дверях, обхватил руками, прижался лицом к груди и заплакал. Сквозь пьяные всхлипы прорывалось:
- Вы заходите почаще, пан Маевский. Ведь я тут совсем, совсем один. Погибаю, никому не нужный.

Растерянно пообещал навещать его и уехал на базу. Больше я у него не был ни разу.
А дома после полевого сезона  зуб разболелся по новой так, что пришлось, всё же, удалить его.