Все гипотезы об авторстве Тихого Дона не состоятел

                ВСЕ ГИПОТЕЗЫ ОБ АВТОРСТВЕ «ТИХОГО ДОНА» НЕ СОСТОЯТЕЛЬНЫ И
                ГОВОРЯТ О ЖЕЛАНИИ ДИСКРЕДИТИРОВАТЬ ВЕЛИКОГО ПИСАТЕЛЯ

     Является ли Михаил Шолохов автором «Тихого Дона», такого вопроса лично для меня никогда не возникало. Когда в перестроечные годы стали появляться статьи по разоблачению Шолохова, уличавшие его в плагиате, они не только удивляли, но и поражали своей надуманностью. Хотя некоторые аргументы колебали уверенность. Как мог молодой Шолохов, без жизненного опыта, написать такой роман? И будто не он был комиссаром, не он состоял в продотряде, не он гонялся за бандами в 15-летнем возрасте. И действительно, как легко поддаться обвинениям, что Шолохов присвоил авторство, что он воспользовался чей-то полевой сумкой, в которой была рукопись. И все эти утверждения отдают затхлой завистью к таланту писателя, который обладал гением и прекрасной памятью, любознательностью  и мог впитывать  рассказы казаков о старом времени, когда собирал по хуторам и станицам материал для написания романа. А разминкой для него были ранние рассказы, на которых видна не вооруженным глазом печать яркой авторской индивидуальности. И это при всём при том, что Шолохов был не очень высокого мнения о своих первых литературных опытах.  И, наверное, потому его книги рассказов долго не переиздавались. Но наш сказ не об этом…
      Казалось бы, с того момента, когда была найдена первая книга рукописи «Тихого Дона», страсти вокруг автора эпопеи должны были прекратиться. Особенно после того, как на всю страну по ТВ было показано, как тогдашний посол на Украине В.С. Черномырдин передавал изданную в виде факсимиле рукопись романа со всеми следами титанической работы её автора…
      Однако, прочитав в «ЛР» № 40 диалог Александра Карасёва и Игоря Фролова с претенциозным названием «Автор «Тихого Дона» будет найден», и отклики на него в «ЛР» № 43 Олега Лукошина – «Атака на талант» и Юрия Иванова – «А чего его искать?» уже невозможно было удержаться, чтобы не высказать свою точку зрения. С последними в большей степени я согласен. Но Карасёв и Фролов самонадеянно продолжают копаться в творческой судьбе Шолохова и пытаются привести доказательства плагиата. И как можно смело утверждать, если тот же Фролов специально не занимался проблемой авторства «Тихого Дона», но он верит тем, кто считает Фёдора Крюкова автором эпопеи, писавшего народные рассказы из истории казачества. Да, Ф.Крюков был старше Шолохова на 35 лет и вполне мог быть ему литературным наставником. Повести и рассказы народного писателя Крюкова были переизданы только через 70 лет после его смерти. Забытое имя вернули литературе. Но напоминает ли его творчество хотя бы приблизительно стилистику Шолохова? Это даже не нужно быть специалистом-филологом, чтобы сказать, что Шолохов обладал талантом эпического писателя, тогда как Крюкову до него далеко. Полностью согласен с автором вступительной статьи к его сборнику «Офицерша» Иваном Даниловым, который пишет: «…Органное многозвучие шолоховского слова и скрипичную  мелодию повествования Ф.Крюкова невозможно даже сравнивать…»
      Карасёв ни к месту вспоминает свою войну в Чечне, будто она своим методом ведения похожа на братоубийственную, которая показана в «Тихом Доне». Махать шашкой и стрелять из калаша или из системы «Грат» совсем разные вещи и, наверное, лихой казак, гарцующий на коне, никак не сопоставим с тем, кто зачищал горные селения от бандитов.      
     Ещё при жизни писателя раздавались обвинения в его адрес, что он украл роман, несколько таких лживых выпадов привели его к инсульту. Хотя в то время в печати об этом не писалось. Но когда я жил в Новочеркасске, посещал при городской газете «Знамя коммуны» литобъединение, в 70-х годах такие слухи во всю ходили. И что Шолохов пишет трилогию «Они сражались за Родину», и народ с нетерпением ждал её  выхода в свет.  Но, как стало позже известно, от неё осталось только несколько глав романа, остальной же текст автор сжёг. А по какой причине – не всем было известно. Говорили, будто бы Шолохов изобразил репрессии, социальные процессы того времени, мягко говоря, с не очень партийных позиций, а исключительно как независимый художник, для которого правда была превыше всего. Причём Михаил Александрович и сам не раз говорил, что «Поднятая целина» по художественной и жизненной правде уступает «Тихому Дону», что такой книги от него больше ждать нечего. И возможно, поэтому он уничтожил трилогию, которая даже была не сопоставима с «Поднятой целиной» (которая, кстати, теперь известно исказила историю коллективизации). И эти же его слова недруги использовали против него под тем аргументом, дескать, как можно ждать от Шолохова сильной книги, если эпопею он украл?!
     Удивляет, что разоблачители авторства «Тихого Дона» не очень обращают внимания на сборники «Донских рассказов», «Лазоревой степи» и другие произведения Шолохова, стилистика и язык которых сопоставимы со стилистикой романа. В них чувствуется шолоховская органика, если хотите, его голос и Крюковым там даже не пахнет. Вот хотя бы рассказ «Продкомиссар»:   «…Позади погоня лавой рассыпалась. Ночь на западе, за краем земли, сутуло сгорбатилась. Верстах в трех от станицы в балке, в лохматом сугробе, Бодягин заприметил человека. Подскакал, крикнул хрипло:
      –– Какого черта сидишь тут?
      Мальчонка малюсенький, синим воском налитый, качнулся. Бодягин плетью взмахнул, лошадь замордовалась, танцуя подошла вплотную.» И в рассказе  «Жеребенок» та же интонация «…В темноватой тишине конюшни хрустит зерно, в дверную щель точит золотую россыпь солнечный кривой луч. Свет падает на левую щеку Трофима, складки вокруг рта темнеют изогнутыми бороздами. Жеребенок на тонких пушистых ножках стоит, как игрушечный  деревянный конек...»
     Шолохов начал писать рассказы в 18-летнем возрасте.  Самый первый из донской жизни увидел свет в декабре 1924 года в газете «Молодой ленинец» и там же была напечатана повесть «Путь-дороженька». Сочинял молодой писатель рассказы и в период сбора материла к будущей эпопее в 1926 году, и в момент написания первых двух книг оклеветанного романа, что он был вынужден предоставить рукописи комиссии по плагиату. Хотя первоначально он назывался, как пишет в большой энциклопедии  «Кирилла и Мефодия» С.И. Кормилов даже не «Донщина», а «Тихий Дон». Но и это «чёрные исследователи» хотят изъять из биографии писателя. Написав шесть печатных листов, в 1925 году Шолохов оставляет работу над романом и принимается собирать материал по станицам и хуторам, так как для углубления первоначального замысла необходимо было обратиться к революции 1905 года. Шолохову, интересовавшемуся историей литературы, была известна история написания  Толстым  «Войны и Мира». Первоначально, как известно, тот собирался написать роман «Декабристы», но в процессе работы ему пришлось обратиться к началу 19 века, когда русская армия в союзе с Австрией и Пруссией вела войну с Наполеоном. Но вернёмся к Шолохову…
     Когда Карасёв и Фролов с подачи упомянутых в их диалоге «копателей» говорят о разных стилях «Тихого Дона», этот не тот аргумент, который утверждает, что роман принадлежит какому-то неизвестному автору, который, судя по тону диалога апологетов, почти известен. Нужно дорисовать один штрих и портрет будет готов. А его, между прочим,  и не может быть кроме самого Шолохова. Если продолжить сличение стилей рассказов и романов писателя, то надо учитывать, что создав две книги рассказов, Шолохов, разумеется, не имел опыта написания большого романа. Поэтому  стилевая манера по мере работы могла меняться, а с годами его перо только крепло. За два года Шолохов написал две книги, которые публиковались в журнале «Октябрь». (Хотя другие исследователи называют «Красную новь»). В январской книжке за 1928 год вышла первая книга, а в октябре  того же года – вторая. Принято считать, что Шолохов писал роман 15 лет – с конца 1926 года и в декабре 1939 года четырёхтомная эпопея была завершена. Трудно писалась с большими перерывами – четвертая, которая была завершена вчерне в 1934 году. Но потом не раз переписывалась. 30-е годы были самыми страшными не только для народа, но и для самого писателя, когда его самого чуть было не арестовали, если бы не предупредили. Из Вешенской он бежал в 1938 году в Москву и был принят Сталиным.  Это тоже задержало завершение романа. Пришлось подгонять его под идеологическую установку партии. Особенно плодотворно писатель работал в 1929-1932 годах, тогда были написаны третья книга «Тихого Дона» и первая –– «Поднятой целины», работа над второй продолжалась вплоть до конца 50-х годов…
     Шолохов обращался не только к мемуарам белых генералов, он изучал документы в государственных архивах Ростова и Москвы. Никто не докажет, использовал ли писатель в творчестве  дословно мемуары или эти самые полевые сумки, о которых он якобы упоминал и находил ли он их вообще? Думается,  Шолохов говорил о них лишь в образном выражении. В его романе, конечно, приводится не так уж много документов. Записную книжку, которую нашел Григорий Мелехов в кармане убитого казака вряд ли можно считать той самой уликой, которую теребит Карасёв. Казалось бы, действительно, зачем Шолохову понадобился приём подачи дневника студента Тимофея, так как он и впрямь не вписывается в основной текст романа. Тем не менее о дальнейшей жизни Лизы Моховой читатель и узнаёт из дневника её любовника. Не знаю, что там накопали исследователи записной книжки, но Шолохов, живя в Москве, был знаком со студентами, их увлечениями, интересами. На этот счёт можно и выдумать того, чего не было, а было всё намного проще, сам Шолохов вполне мог бы написать за того бывшего студента-казака дневник. И недаром автор дневника упоминает «Войну и мир», ведь Шолохов именно в московский период читал Толстого и когда созревал будущий замысел «Тихого Дона». Так что «мысль народная», которая интересовала Толстого, не могла не задевать воображение молодого Шолохова.
    Но обратимся к начальным интонациям романа, которые очень напоминают его ранние рассказы. Вот хотя бы такая: «У ворот столкнулся с давним другом-одногодкой Митькой Коршуновым. Идет Митька, играет концом наборного пояска. Из узеньких щелок желто маслятся круглые с наглинкой глаза. Зрачки –– кошачьи, поставленные торчмя. Оттого взгляд Митьки текуч, неуловим…» И несколько другая интонация в последней книге: «Григорий потерял счет томительно тянувшимся дням. До октября он кое-как прожил в лесу, но когда начались осенние дожди, а затем холода  –– с новой и неожиданной силой проснулась в нем тоска по детям, по родному хутору…»  Но эти образцы не говорят, что писались они разными авторами. А вот у Ф.Крюкова из рассказа «Шульгинская расправа»: «…За станицей, где полк раскинул свои палатки, было большое оживление. На яру, над речкой, краснели в нескольких местах огоньки; кашевары и добровольцы из солдат суетились около них с котелками и сухими дровами. Почти половина полка купалась в реке, барахтаясь, брызгая и гогоча. Два солдата достали где-то бредень и ловили раков, плеская около  камыша, в надежде выгнать щуку…»
     Всем настоящим писателям известно, что задаёт ритм фразы. Если её точно не уловишь, произведение не пойдёт как надо. Повествовательная манера обоих донских писателей совершенно разная. Каждый герой, персонаж со своим неповторимым характером, поэтому, когда образ верно очерчён, автор чувствует его плоть и кровь и создаётся впечатление, что он живёт отдельной от автора жизнью. Если этого нет, проза получается однотонной и невыразительной, какой отличается вся коммерческая литература, где вместо героев выступают авторы, которые придумали персонажи, но они неживые, и лишь служат проводниками авторского замысла. Но это другая тема…
  . В «Тихом Доне» исследователи насчитали 600 персонажей и каждый со свом характером, со своей разговорной интонацией. Именно персонажи задают тон даже авторской речи. И попасть в разговорную интонацию каждого не так-то легко, если характер героя выведен неверно, который и подсказывает и задаёт ритм тексту. Поэтому  разностильность «Тихого Дона» просто кажущаяся…
     В этом отношении я согласен с Юрием Ивановым, что А.Солженицын совсем необоснованно упрекал Шолохова в том, будто бы в молодом возрасте нельзя написать гениальное произведение. А если учитывать, что юный Шолохов в свои 15 лет исколесил всю Ростовскую (и не только) область в погоне за бандами и состоял в продотряде, он рано возмужал и приобрёл суровый жизненный опыт. И уже был нравственно готов написать большую книгу из жизни и борьбы казачества.  Но я полностью не согласен с утверждением Иванова, будто бы «Поднятая целина» написана разными стилями. Обе книги созданы в одном стилевом ключе. И короткие предложения чередуются  с длинными периодами.
     Известно, что в 20-е да и в 30-е годы шли споры о том, как нужно писать современную прозу. Рублеными фразами или телеграфными, суть не в них, а в том, что стиль писателя, как известно, слагается не только из особенностей письма. Можно на раннем этапе творчества любую интонацию имитировать, но невозможно всю жизнь подражать стилевой манере ни Пушкина, ни Есенина, ни Толстого, ни Достоевского. Всё-таки с годами свой творческий почерк вырабатывается и осознаётся.  Кстати, такие писатели как Ю.Бондарев, П. Проскурин, А.Ананьев (но особенно последний) своими стилями хоть и индивидуальны, но длинными предложениями как бы повторяют стиль Толстого. Но у классиков 19 и 20 веков у каждого своя образная система. Причём не выработанная в процессе творчества, а присущая их природным индивидуальностям.
     Творческий опыт и плюс органика писателя –– это нечто другое, что и делает Шолохова  Шолоховым, которого не спутаешь ни с кем, поэтому о разностильности  «Тихого Дона» бессмысленно затевать спор. К тому же даже иностранные исследователи с помощью  ЭВМ давно установили, что автор эпопеи Михаил Шолохов, а никакой там Фёдор Крюков. И вообще,  зачем честному художнику нужно было бессовестно почивать на чужих лаврах и пользоваться чужими трудами, и как их можно было сцементировать с собственными страницами? Даже «Очерки русской смуты» А.И. Деникина, которые отражают белое движение, были использованы писателем не текстуально, а лишь в авторской передаче тех знаний, которые они несут в себе. И такой приём вполне допускается… Хотя почему-то никто не уличает Стендаля в том, что он использовал при написании романа «Белое и чёрное» рукопись начинающей писательницы…
     Всё, что было написано о низвержении Шолохова как автора «Тихого Дона» есть плод ненависти тех лиц, которым неймётся разоблачить во что бы то ни стало гениального писателя. Карасёв и Фролов, похоже, из их числа, и получается, что им уже чуть ли не известен настоящий автор «Тихого Дона».  И с такой уверенностью они это говорят, что диву даёшься, с какой лёгкостью можно ошельмовать любого, попадись тот им на язык. А ведь нового они ничего не сказали, не могут же все обличители извиниться, дескать, ошибались по поводу авторства, Шолохов и есть тот самый. Опасны такие личности, но гораздо опасней то явление, когда современные издательства типа «И.Захаров» выманивают тексты, а потом отказывают авторам в издании книг. Как это называется известно, но ничего не поделаешь с ними, если они без ведома авторов издают книги под раскрученными именами, да ещё с пояснением, что их авторы стали писать по-новому. Но ещё того хуже, когда перелицовывают тексты под требования рынка. Именно в этом уличают Шолохова, дескать перелицевал, скомпилировал и т. д.
     Об этом, но ещё в худшем варианте, говорится в статье Алексея Неклюдова «Чья гипотеза беспомощна?» в «ЛР» № 48: «До сих пор защитники Шолохова так и не снизошли до сколько-нибудь вразумительных объяснений этих фактов. Обычно они отмахиваются общими словами о том, что подобные нестыковки можно найти у многих (или даже «абсолютно у всех» авторов, как утверждает О. Лукошин), например, в «Войне и мире».
Отдаю себе отчёт, сделать это будет нелегко, но всё же попытаюсь высказать свою точку зрения не только на то, что говорит в своей статье Неклюдов. В справке об авторе сказано, что по профессии он математик и всёрьез полагает, что профессиональный ценз даёт ему право смело судить и доказывать, является ли Михаил Шолохов автором «Тихого Дона». Скажу сразу, что только он есть создатель великого романа. А теперь, не следуя его правилу не переходить на личности, попытаюсь возразить Неклюдову, почему невозможно согласиться со всем тем, что он излагает в своей статье. Не знаю, написал ли математик Неклюдов даже не роман, а хотя бы один рассказ. Но он превосходно освоил хобби копания в творчестве Шолохова. Смею утверждать, что, берясь выдвигать свои аргументы, такие люди не знают природы творчества и то, по каким законам строятся романы такого плана как «Война и мир» и «Тихий Дон», да, впрочем, и не только. А теперь к делу.
С первых строк автор напоминает, «что дискуссия о якобы несуществующей проблеме не прекращалась в нашей стране, начиная с момента отмены цензуры в конце 80-х годов». А можно ли назвать грязную возню дискуссией? Но это делали и делают враги Шолохова с самого первого издания «Тихого Дона» по сей день, а их, врагов, у него было немало. Полностью разделяю мнение Алексея Коровашко в статье «Синдром эффектного менеджера» «ЛР» №46, и Владимира  Глебеца в статье «Новые-старые страсти по «Тихому Дону». «ЛР» №48. О зачинщиках дискуссии я говорил в другом месте статьи. И не побоюсь повториться: малограмотный писатель не написал бы гениальные рассказы, которые послужили для Шолохова как бы полигоном для одоления эпопеи. А для этого он добросовестно изучал теорию литературы, которую, думаю, вдохновенно впитал его талант. Как пишет в книге А.В. Калинин «Время «Тихого Дона»», книгами из библиотеки отца с детства зачитывался сын: Пушкиным, Тургеневым, Толстым, Некрасовым, Чеховым, Горьким. И судя по всему, глубокое романтическое чувство лежало в основе взаимоотношений отца и матери Шолохова. Но без отца он остался рано, жизнь с самого начала не баловала его. Еще подростком попадает в такую «коловерть». Проходит такую закалку, которая в его годы выпадала на долю немногих.
Чоновцу Шолохову было пятнадцать лет, когда он со своими товарищами преследовал белые банды в степях Верхнего Дона. Слова Маяковского: «Когда под пулями от нас буржуи бегали, как мы когда-то бегали от них» –– вполне могли быть взяты из его биографии. Достаточно вспомнить, что будущему автору «Тихого Дона»  в глаза самого Махно «посчастливилось взглянуть. Уже обреченного на расстрел чоновца привели к этому батьке, и тот, увидев перед собой совсем еще подростка, решил свеликодушничать. По малолетству и по первому случаю не казнить «вражененка», а милостиво отпустить его с наказом не попадаться больше на глаза…»
Ну разве такого опыта, прочувственного на своей шкуре, было недостаточно для написания не только рассказов, но и романов? Так что напрасно отказывают хулители Шолохову в том, что невозможно в 21 год начать создание эпического полотна.
В своей статье Неклюдов обратился к одному из ранних изданий 1941 года, где, наверное, были неоспоримые неточности, по редакторской ли или авторской оплошности, но впоследствии они писателем были устранены, по утверждению автора статьи, с 1953 года. Если обратиться к истории создания романа, о чём я уже выше упоминал, необходимо акцентировать внимание на том, как Михаил Александрович, задумав показать казачество в революции и Гражданской войне, прервал работу над романом о казачестве по той причине, что нужно было начать с более раннего периода, о чём выше говорилось. Неклюдов для того, чтобы убедить читателей, ссылается на «известных разоблачителей» Шолохова и намерен разубедить своей гипотезой и сторонников писателя. И даже лукаво, назвав свою статью, он, видно, и сам до конца не уверен в своих доводах с перечислением глав и частей романа приведены из-за не знания, повторяю, именно законов творчества.
В чём же оно?  Начнём о нестыковках в романе по порядку. Секреты шолоховского мастерства кроются в творческих приёмах. В одном интервью, на вопрос, кто из писателей на него влиял, Михаил Александрович сказал: «На меня влияют все хорошие писатели. Каждый по-своему хорош. Вот, например, Чехов. Казалось бы, что общего между мной и Чеховым? Однако и Чехов влияет!..».
Именно чеховское творчество, его стремление к краткости, не через толстовскую диалектику души, а через внешние детали он раскрывает секреты своего мастерства. Не буду касаться поэтики «Тихого Дона» (об этом написано предостаточно), Шолохов с первых своих рассказов учился не пространным причинно-следственным описаниям тех или иных событий, которые бы раскрывали образы, характеры героев), а начну с конкретных эпизодов. Для иллюстрации приведу сценку, когда Листницкий приходит к Аксиньи. До этого он видел её, оценил красоту, знал Григория, что не помешало преступить христианскую заповедь, впрочем, и Мелехову тоже, соблазнившему жену соседа. Но жизнь распорядилась ими по-своему: 
«…У крыльца он закурил, на минуту стал, раздумывая, и, тряхнув плечами, решительно ступил на крыльцо. Осторожно нажал щеколду, дверь, скрипнув, отворилась. Он вошел в Аксиньину половину, чиркнул спичкой. 
– Ктой-то тут? – спросила Аксинья, натягивая на себя одеяло.
– Это я.
– Я сейчас оденусь.
– Ничего. Я на минутку.
Евгений, сбросив шинель, сел на край кровати.
– У тебя умерла дочурка...
– Умерла, – эхом откликнулась Аксинья.
– Ты очень изменилась. Еще бы, я понимаю, что значит потерять ребенка. Но мне думается, что ты напрасно изводишь себя, к жизни ее не вернешь, а ты еще в достаточной степени молода, чтобы иметь детей…». Дальше всем известно, чем заканчивается эта сцена. Другому писателю, чтобы объяснить мотив прихода Листницкого к одинокой женщине, пережившей потерю дочери, понадобилось бы передать, почему Листницкому надо было сначала зайти к деду Сашке, послушать рассказы старика о старине, а  только потом отправиться к Аксинье вовсе не за тем, чтобы её утешить в горе. Он воспользовался душевными переживаниями женщины и, как опытный ловелас, Листницкий пускает всё своё оружие обольстителя ради удовлетворения плоти. Даже когда Аксинья говорит ему, что она не готова его принять, но, находясь со своими переживаниями в одиночестве, никто её не утешил. Она смиряется с тем, что к ней пришел чуждый ей мужчина. Но чужд ей и Григорий, но она его любит, и ради этого ушла с ним от мужа. К тому же Аксинья Григория боялась не меньше Степана, и он, как и муж груб, вне постели не очень ласков в обхождении. А вот Листницкий расположил Аксинью лаской, нежностью. Но его слова –– «Ничего. Я на минутку» – объясняют его подлинное намерение не Аксиньи (ей, переживавшей горе, было не до настоящего смысла того, что сказал Листницкий), а читателю. На минутку – это значит, он не собирался после удовлетворения похоти предложить ей бросить Григория и сойтись с ним. Шолохов превосходно владеет подтекстом не только в диалогах, но и в социально-психологических и батальных сценах. Но в статье невозможно привести из романа все те моменты, на которые указывает Неклюдов. Тем  не менее для доказательства, что он не совсем прав, придётся. У меня нет издания романа 1941 года, передо мной четыре тома 1965 года, когда Шолохову была присуждена Нобелевская премия. Это было время, когда враги продолжали его клевать и дома, и за границей. Так вот в этом издании я не нашел тех «грубейших противоречий», на которых настаивает г-н Неклюдов. «Упоминание о Восточной Пруссии как месте предстоящей службы Григория, пишет автор,  в 1914 г. есть уже в первой части (гл. XIV). По его примеру я открыл эту главу и в ней говорится о том, как Аксинья признаётся местной знахарке Дроздихе «–…Тоскую по нём, родная бабунюшка. На своих глазыньках сохну. Не успею юбку ушивать – что ни день, то шире становится…» так что о Восточной Пруссии тут не замолвлено ни слова, далее идёт сцена, как приезжает Степан, избивает Аксюнью за то, что узнал о её измене. А Братья Мелеховы, перемахнув через плетень, вступаются за неё. Между прочим, Шолохов, отправляя Степана Астахова на сборы вместе с «казаком молодым» Федотом Бодовсковым, называет этого персонажа вовсе не для массовки. Неклюдов имеет в виду именно его, когда говорит «один и тот же третьестепенный персонаж назван в мае 1912 г. (гл. V первой части) молодым, якобы еще не служившим в армии казаком, а осенью того же года – уже отслужившим срочную службу (гл. IV второй части). Открываю обе эти главы и не нахожу, чтобы Федот Бодовсков был послан на сборы как не служивший. На военные сборы в Персиановку, были отправлены не будущие призывники, а уже отслужившие и с ними был Петро Мелехов. Если Бодовсков ещё не служил, тогда почему не послали не служивших одногодков. Григория Мелехова, Мишку Кошевого, Митьку Коршунова и других действительно молодых казаков. Федот Бодовсков, из той группы служивых, был самым молодым, потому автор назвал его молодым. В четвёртой главе второй части этот самый Федот Бодовсков, после той сцены отправки на военные сборы и на самих сборах, до четвёртой главы не появляется, но для так называемой «романной рифмовки» он нужен автору, чтобы ввести нового персонажа – слесаря Штокмана. Это к тому, что писатели отводят роли – своим второстепенным и третьестепенным персонажам – для создания иллюзии полноты жизни. И в сцене со Штокманом Федот представляется вовсе не юнцом, не знающим жизни, а самостоятельным хозяином, вполне зрелым казаком, знающим толк всему житейскому. И в разговоре с ним, Бодовсков упоминает о своей действительной службе в Польше. Для Неклюдова это было достаточно, чтобы сделать вывод нестыковки. А зачем Шолохову было объяснять, что Бодовсков уже отслужил. И где видно, что это происходило в 1912 году, в романе этой даты нет? Другой эпизод, вроде бы безмотивно Степан Астахов в брачную ночь избил жестоко, расчётливо жену Аксинью. Не каждому современному молодому читателю понятно, зачем он это сделал, но Шолохов не объясняет, что Степан так поступил из-за того, что жена оказалась не девственницей, и перед этим уже была рассказана история Аксиньи…
А вообще, Шолохов, при написании большого романа, использовал опыт автора «Войны и мира».  В «Тихом Доне», не считая истории семьи Мелеховых, по замыслу автора события начинаются с 1905 года. И Бодовсков к 1912 году уже отслужил, чего автор не счёл нужным пояснять. В романе Федот появляется ещё, но уже в основном для массовки.
Удивляет утверждение Неклюдова, когда он приводит в доказательство, что настоящий автор не употреблял бы старую орфографию и плохо разобрался в чужом архиве и почерке. Думаю, прежде чем так говорить, надо учесть, что Шолохов учился по старому алфавиту и привык так писать. Трудно об этом говорить, не имея перед глазами черновых рукописей романа. «Основные аргументы против авторства Шолохова, пишет Неклюдов, основаны прежде всего на анализе текста романа в его разных изданиях, начиная с журнальной публикации в «Октябре» и шолоховских рукописях в ИМЛИ. Первоначальные грубейшие противоречия, многочисленные ошибки, вызванные неправильным прочтением Шолоховым чужой рукописи, явные следы старой орфографии в романе и особенно его рукописях и ошибки Шолохова, связанные с попытками избавиться от неё или неправильным пониманием текста, записанного по старой орфографии».
Неужели Шолохов настолько был неуклюжий, настолько был глуп, что весь этот набор нелепостей легко ему приписывается, думаю, не только Неклюдовым, но и всеми его «разоблачителями». Разумеется, собирая материал по хуторам и станицам, Шолохову были переданы и письма, и записки участников первой мировой войны. Но это не значит, что он использовал рукописный материал в романе в том виде, в каком получил. Как это делается, писатели знают. Безусловно, в творческом процессе случаются неточности, даже опытные писатели делают разные ошибки, если не знают работу того или иного механизма, географию местности. Не верится, чтобы Шолохов, создавая удивительно образные пейзажи, мог не отличить «колёсистый месяц» от «колосистого», даже при переписывании чужих рукописей, как утверждает Неклюдов. Если почерк Шолохова известен, то всякий может по почерку определить, чужой это текст или подлинный. Вот почему не берут на веру сторонники Шолохова и другие его оппоненты,  притянутые за уши подобные доказательства. В гл. LIX шестой части, по утверждению Неклюдова, Шолохов опять не разобрался с «чужим текстом», то есть забыл, к какой станице относится хутор Татарский: к Вёшенской или к Еланской. И пытается убедить, что к последней, и называет ещё и Усть-Хопёрскую,  так как автор будто пишет, что Татарский находится ниже по течению Дона. Но вот перечитал трижды названную выше главу и не нашёл, чтобы об этом в ней напрямую было сказано. Там говорится об отступлении повстанческих войск, о попутных хуторах,  несколько раз называется станица Вёшенская. Но Татарский – не упоминается, дважды говорится о Гетманском шляхе. В начале романа о нём сказано, что из хутора Татарского он виден с восточной стороны.
Обращает на себя внимание то, с какой дотошностью Неклюдов пишет о расположении двора Мелеховых. Не знаю, говорилось об этом в издании романа за 1941 год, но в четырёх томах, выпущенных Ростовских книжным издательством в двух объёмных книгах 50000 тиражом о тех оплошностях ни слова. К примеру, вторая глава первой части рассказывает о рыбалке Пантелея Прокофьевича с сыном Григорием и потом как Григорий вместе с Митькой Коршуновым продавали рыбу купцу Мохову. И как Митька впервые увидел Елизавету. Так что в этом издании не видно того, о чём возвещает автор статьи, то есть «речь идёт о механическом соединении в романе нескольких совершенно редакций, находящихся в грубом противоречии друг с другом. Невозможно представить, чтобы на такую примитивную компиляцию пошел настоящий автор «Тихого Дона». Казалось бы, можно согласится с Неклюдовым, а думал ли он, что Шолохов в 1925-1926 годах, выпустив две книги рассказов, обретя свой стиль, вот так легко взял и стал сшивать чужие рукописи со своими.  В этом случае была бы однозначно видна компиляция. Но в варианте романа, который я называл выше, этого не видно. И что в том плохого, если Шолохов сам при переиздании исправлял пропущенные неточности в первых изданиях. Леонид Леонов много раз обращался к своим ранее изданным романам, то же самое делал и Густав Флобер. Лев Толстой сначала написал шесть томов «Войны и мира». А в процессе доработки осталось только четыре. И не исключено, что в результате больших сокращений по всему тексту, могли появиться какие-то логические ошибки и нестыковки.
Например, Неклюдов уверяет, что первоначально Листницкий должен был попасть на Северо-Западный фронт, а прибыл на Юго-Западный. Из Петрограда он выехал в первых числах августа вечером поездом, следовавшим на Варшаву, и вышел на безымянном полустанке. И уже по оказии попал в полк, располагавшийся в большой деревне Берязняги. Но разве этот маршрут мог пролегать только в Восточную Пруссию? И в романе не говорится, что он должен был прибыть именно в Восточную Пруссию. В письме отцу Листницкий объясняет, почему он из лейб-гвардии Атаманского полка, который охранял царскую семью, перевёлся в действующую армию, так как дворцовая служба ему набила оскомину. Ту несуразицу, на которую указывает Неклюдов, возможно, устранена в последующих изданиях. Но она, как и другие, могла возникнуть не из-за того, что Шолохов воспользовался чужой рукописью, и от незнания материала не выстроил в логическую цепочку. Такие ошибки могут появляться тогда, когда автор не прошёл всеми дорогами своих героев, но изучал их с помощью географических карт по рассказам бывалых фронтовиков. Именно такие сцены, удалённые от донских просторов, в романе показаны с некоторой натугой и общими местами. Но это не говорит о том, что Шолохов и впрямь воспользовался плодами чужого труда. И трудно представить честного человека за такой работой.
Неклюдов в недоумении от того, «почему ребёнок, зачатый в четверг (гл. VIII второй части, см. также гл. XX второй части), уже в ближайший понедельник шевелится в утробе матери. Один и тот же персонаж (погибший на фронте казак-студент – автор дневника в гл. XI третьей части на соседних страницах ранних изданий назван то Тимофеем, то Александром». В книге, которую держу в руках, студент именуется в одном месте Тимофеем, в другом – Тимофеем Ивановичем. Вероятно, Шолохов остановился на этом имени, зачем ему именем отца называть циника-студента. Ошибки с именами героев по разным причинам встречаются и у современных авторов, которые меняют их по субъективным причинам, но разночтение имён, однако, по недосмотру попадается, и даже у автора этих строк. Но не потому, что они присвоили чужой труд.
Но вернёмся к зачатому ребенку, действительно в VII гл. первой части Аксинья родила ребёнка, но он не выжил. Однако брак Степана и Аксиньи Астаховых как бы считался бездетным. Об этом признаётся Григорию и Аксинья, когда беременность уже нельзя было скрывать. Но если бы чета Астаховых после смерти ребёнка пыталась, но не могла зачать, то не по своей вине, просто Аксинья, поняв, что не любит Степана, старалась не беременеть от него, зная, что уже полюбила Григория. Но когда понесла, она  полностью была не уверена, что зачала от Григория, поэтому не призналась ему в беременности, которую почувствовала не в ближайший понедельник, а значительно позже, когда Григорий вернулся с присяги из Вёшенской, а это было в декабре, тогда как зачала она в Михайлин день, который по народному месяцеслову приходится на первую декаду ноября. А родила она на спас, который делится на три периода, первый спас – медовый длится с 1 по 14 августа, второй – яблочный с 6 по 19 августа, третий спас – хлебный с 16 по 29 августа. И когда Григорий поинтересовался сроком родин Аксиньи, она отвечала, что это произойдёт на спас. В действительности это случилось на покосе, а второй покос бывает в августе… 
Не согласовка с датами ранения Григория вполне объяснима, думается, нужно не забывать, что роман не дневник, допускаются и условности. К тому же следуя чеховскому завету краткость – сестра таланта, Шолохов не мог всякий раз пояснять, что происходило в августе, а что в сентябре, так как всем ходом развития сюжета это было видно. И вряд ли на раннем этапе творчества Шолохов это хорошо понимал. Если бы он не использовал хронологию дат, к нему бы не было никаких претензий. Опыт романиста приходит далеко не сразу. Но за годы длительной работы над романом он обретал зрелость мастера от главы к главе. Наверняка на первые публикации писатель получал отклики из обоих противоположных лагерей. Доброжелатели, ветераны войн, указывали на неточности, которые позже для новых переизданий он исправлял. Нелегко было справиться с шестьюстами героями, персонажами эпического романа, увязать их в сюжет, композицию романа. И хоть Шолохов отличался хорошей памятью, но даже между перерывами в работе над романом, невозможно с ходу продолжать работу, для вхождения в романный мир, для этого нужно какое-то время. Но у каждого писателя свои привычки: одни начинают роман с конца, другие с любой главы, и по мере работы рамки расширяются, вводятся новые герои и нужно всех держать под пристальным вниманием, чувствовать их вступление в действия. Так что логические выкладки математика Неклюдова, законы творчества не приемлют. А если учитывать, что в момент работы над первыми книгами, Шолохов не прекращал писать рассказы, то ошибки могли вкрасться…
Владимир ВЛАДЫКИН
БРЯНСК